– Так вот, – продолжала домоправительница. – Я спряталась за дверью. Вошел Стефан: в руках ключи, сам в черных перчатках… Я поначалу ужасно испугалась. Мне в последнее время все какие-то ужасы мерещатся. Невроз, наверное… Сначала я решила, что он пришел к тебе. Потом подумала, что пришел к хозяйке. Я-то знаю, что они встречались даже в доме.
– У Стефана были ключи от дома? – удивилась я.
– Были, – ответила Марья Гавриловна. – Сколько раз он ночью приходил! Даже при Максиме Леонидовиче…
Она запнулась и посмотрела на меня.
Я молчала.
– Вот я и решила: либо он к тебе, либо к хозяйке. Хотела проследить, но не получилось. Женька проснулась, начала плакать. Она темноты ужасно боится. Пришлось назад вернуться, сидеть с ней рядом, пока не уснет. А Стефан тем временем уже ушел.
– Запись с видеокамеры вы стерли?
– Я, – ответила Марья Гавриловна. – Утром стерла. Как узнала, что этого подонка убили… Побоялась, что Эллу Сергеевну затаскают…
Домоправительница посмотрела на меня и сочла нужным пояснить:
– Мне не ее, мне Максима Леонидовича жалко. Такой мужик золотой, и никакой жизни! Пускай хоть этот позор мимо него пройдет. Вот я и стерла.
– Он приходил не к Элле, – сказала я медленно. – Он перерыл мою комнату.
– Это я потом поняла, – ответила Марья Гавриловна.
– А что он там искал, знает?
Она повесила голову и тихо ответила:
– Догадываюсь.
– Элла знала?
– Думаю, что нет.
Я кивнула. Встала с диванчика и сказала:
– Пойду к главврачу. Максим велел расплатиться за максимально возможные услуги. Если можно поправить Женю за границей, то он готов и это оплатить.
По щеке домоправительницы поползла одинокая слеза.
– Спасибо ему скажите, – тихо произнесла она, возвращаясь к вежливому "вы".
– Скажу.
Марья Гавриловна подняла на меня взгляд.
– Вы ему передадите? – спросила она, намекая на наш разговор.
– И не собираюсь! – ответила я. – А вы подумайте, не стоит ли все рассказать. Только Максиму Леонидовичу, разумеется.
– Вы правы, – ответила Марья Гавриловна обычным пресным тоном. – Я подумаю.
– Удачи, – пожелала я.
Повернулась к ней спиной, и тут мне в затылок, как пуля, ударил вопрос:
– Кто вы, Анна?
Я немного помедлила, прежде чем ответить.
Сказать правду?
Рано.
Соврать?
Не получится.
Поэтому пришлось выбрать среднее арифметическое.
– Я вам потом расскажу, – ответила я, не оборачиваясь.
И зашагала к кабинету главврача.
Что ж, одной нестыковкой стало меньше.
Так я думала по дороге домой. До тех пор, пока мой взгляд не наткнулся на книгу, лежавшую между передними сиденьями.
Джером К. Джером. "Трое в лодке, не считая собаки".
– Что это? – спросила я Толика. Повертела книжку в руках и переспросила:
– Это Элла Сергеевна забыла?
Толик бросил на меня обычный глуповатый взгляд. Только сейчас в нем мелькнула скрытая настороженность.
– Нет, – ответил он беспечно. – Это я читаю.
Я так поразилась, что откинулась на сиденье.
– Вы?!
Оглядела глуповато-добродушную физиономию шофера, его огромные, трепещущие на ветру уши и уточнила еще раз:
– Вы читаете Джерома?
– Ага! – подтвердил Толик. – А что такого?
Я поперхнулась.
– Да нет, ничего… И как? Нравится?
– Прикольно, – подтвердил шофер безмятежно. – Можно поржать… то есть. Посмеяться, – поспешно поправился он.
Я молча кивнула.
Не скажу, что эта книга из серии интеллектуального чтива. Но английский юмор, как и вся английская литература, независимо от жанра, требуют некоторой предварительной подготовки для восприятия.
Английский юмор вообще явление яркое и специфичное.
Дело в том, что англичане не шутят. Они подают шутку совершенно серьезно, и соль состоит именно в контрасте реальной ситуации с вымыслом. То есть, смешное находится посредине, между правдой и выдумкой.
Такое своеобразное проявление национального менталитета.
Можно понимать английский юмор, но не считать его смешным.
Например, Ирка.
Я чуть живьем в землю не закопалась, пытаясь объяснить ей смешные места у Джерома!
– Что тут смешного? – говорила Ирка после моей многословной лекции. – Не вижу!
И я скрежетала зубами.
Например, следующая забавная фраза: "У Джорджа есть двоюродный брат, который в полицейских протоколах обычно значится студентом-медиком".
У меня она вызывает приступ смеха всякий раз, когда я перечитываю роман.
Ирка меня в упор не понимает.
– И что? – спрашивает она. – В чем юмор?
– Да ты послушай, – втолковываю я, – "обычно значится в протоколах студентом-медиком"!
– Ну, понимаю, – говорит Ирка. – Значит, он часто попадает в полицию. И там его, естественно, спрашивают, где он работает или учится… Что смешного? Мелкий хулиган!
– Да, – зверея, объясняю я. – Но ничего такого Джером о нем не говорит! Он просто замечает, что брат "обычно значится…"
– …"студентом-медиком", – договаривает Ирка. – И что смешного?
– Вдумайся! – втолковываю я. – Какая емкая характеристика! И это притом, что про человека ничего плохого вроде бы не сказали…
– Это я понимаю, – отвечает Ирка. – Я не понимаю, над чем тут смеяться.
И через полчаса мне самой начинает казаться, что ничего смешного в этом романе нет.
При этом я должна заметить, что Ирка человек в высшей степени начитанный и интеллектуальный. Но у нее отсутствует какая-то извилина в мозгу, отвечающая за восприятие английского юмора.
А у глуповатого Толика эта извилина присутствует.
Очень странно.
* * *
Приехав домой, я нашла Максима и добросовестно передала ему все, что узнала от врача.
Новости сводились к одному-единственному слову:
– Посмотрим!
– Понимаешь, – объясняла я, – не ясно, что с девочкой будет, когда она из шока выйдет. Иногда человек поправляется самостоятельно, а иногда никакими заграничными лечебницами уже не поможешь. Нужно ждать. Сделать пока ничего нельзя. Ее мозг сейчас пытается справиться самостоятельно, поэтому огораживает себя от внешнего мира. От новых потрясений.
– Понятно, – ответил Максим. Его лицо было хмурым.
– Слушай, Макс…
Он поднял на меня вопросительный взгляд.
– Да?
– Что ты знаешь про Толика?
– Про Толика? – искренне удивился Максим. – А почему ты спрашиваешь?
– Сама не знаю, – ответила я. – Просто мне показалось странным, что он читает Джерома.
– Толик читает Джерома? – поразился Максим. – Не может быть!
– Вот и я говорю: странно, – поддержала я.
– Толик мне казался славным, но… как бы сказать…
– Недалеким, – подсказала я.
– Да, пожалуй… Не семи пядей во лбу, и меня это устраивало. Зачем мне водитель-интеллектуал?
– А справки о нем ты наводил, когда на работу принимал?
– А как же!
Макс быстро порылся в столе.
– Вот!
Он достал папку с личным делом Толика. Открыл ее и вытащил анкету.
– Двадцать пять лет… Водит машину с восемнадцати лет… Никаких проколов, абсолютно чистая анкета… Образование среднее, то есть, школа. После школы работал грузчиком в магазине…
Максим еще раз пробежал анкету глазами. Пожал плечами и сказал:
– Все!
– Грузчиком? – переспросила я задумчиво. – Странно…
– Что странно?
– Странно, что после школы он пошел работать грузчиком. Имея водительские права. Почему не пошел в таксисты? Машина у него есть?
– Есть, – ответил ошарашенный Максим. – Старая "Нива"…
– Мог бы бомбить самостоятельно… А он грузчиком работает.
Я побарабанила пальцами по столу и повторила:
– Странно.
Максим взялся рукой за голову.
– Ты хочешь сказать…
– Я пока ничего не хочу сказать, – перебила я. – Он ведь не один год у тебя работает?
– Полтора.
– Вот видишь! За полтора года ничего криминального. Это довод в его пользу.
– Пожалуй, – согласился Максим.
– А вот роман Джерома – это довод против него. Не стыкуется эта книга с образом глуповатого водилы, который он лепит.
– Пожалуй, – поддержал Максим убитым голосом.
– Не будем делать выводы заранее! – призвала я. – Разузнай сначала.
– Сегодня же и займусь, – пообещал Максим с ожесточением.
– Почему такая спешка?
– Потому, что он возит мою жену и моего ребенка! – ответил Максим с напором.
И выскочил из кабинета.
Все, держитесь враги. Если что, мало не покажется.
Вечером ко мне в комнату пришла Элла. Вообще-то, она меня днем избегала. Сама не знаю почему.
– Как дела? – спросила Элла, беспечно перебирая кремы на моем туалетном столике.
– Нормально, – ответила я.
– Как съездила?
– Нормально, – повторила я. Хотела спросить в свою очередь, почему Элла отказалась ехать в больницу. Но посмотрела на напряженное лицо приятельницы и передумала.
– Марью Гавриловну видела? – продолжала Элла свой странный вопрос.
– Видела.
– Что она тебе сказала?
Я немного помолчала. Так. Мухи должны быть отдельно, а котлеты отдельно.
– Что ты имеешь в виду?
Элла отодвинула от себя баночку с кремом и посмотрела на мне прямо в лицо. Ее глаза лихорадочно сияли. И вообще, она была ужасно красивая. Только красота эта была… не знаю, как сказать…
Безрадостная. Нездоровая.
– Это Стефан? – спросила Элла напрямик, в точности повторив мой вопрос Марье Гавриловне.
Я притворилась удивленной:
– В смысле?
– Отец Жениного ребенка Стефан?
Увильнуть было невозможно, но я попыталась:
– Спроси у Марьи Гавриловны…
– Нет, – отказалась Элла. – Я ей в глаза посмотреть не смогу. Ответь сама. Стефан?
– Да, – ответила я.
Элла захлебнулась сокрушительной новостью. Мне кажется, что она была к ней готова, но все равно новость ее ошеломила.
– Стефан, – повторила она убитым голосом.
Закрыла лицо руками и посидела так несколько минут. Потом отняла руки от лица и спросила с лихорадочной поспешностью:
– Она поправится?
– Никто этого не знает.
– И сделать ничего нельзя?
Я молча покачала головой.
– Знаешь, – сказала Элла вдруг. – Я бы его убила.
– Я бы тоже, – ответила я совершенно искренне.
– У меня странное чувство, – продолжала Элла, не слушая меня. – Такое ощущение, словно пелена с глаз упала. Мне теперь все время стыдно. Невыносимо стыдно. Перед всеми. Перед прислугой, перед соседями, перед собой, перед тобой…
Она посмотрела мне в лицо.
– Ты меня осуждаешь?
– Нет, – ответила я. – Кто я такая, чтобы тебя осуждать?
– Ты мужа не предавала, – сказала Элла. На ее щеках все ярче разгорался больной румянец.
– Ничего, у меня есть другие недостатки, – попробовала я перевести все в шутку. Уж очень мне не нравился лихорадочный блеск ее глаз!
Но Элла не поддалась на провокацию.
– Я дрянь, – сказала она неожиданно.
– Эля!
– Я хуже, чем дрянь.
– Прекрати!
– У меня такое ощущение, как будто я вся перемазана в чем-то липком и вонючем… Перемазана в Стефане…
Она посмотрела на меня и спросила:
– Я заболела, да?
– Нет, – ответила я очень твердо. – Ты поправляешься.
Она кивнула. Несколько минут мы сидели молча.
– Ладно, – сказала Элла и поднялась с места. – Пойду, попытаюсь поспать.
– Не казни себя, – посоветовала я.
– Не могу, – ответила Элла беспощадно. – У меня только сейчас глаза открылись.
– На что?
– На все, – ответила она загадочно.
И вышла из комнаты.
Следующий день прошел обманчиво спокойно. Разница была только в том, что Эллу с дочерью отвез в город не Толик, а Максим.
Толика бросили на техобслуживание машин. Он не удивился, а привычно взялся за дело.
Не удивилась и я.
Конечно, книжка, обнаруженная мной в салоне, еще не улика. Но выглядит это чтиво подозрительно. Во всяком случае, подозрительно для глуповатого водителя.
Ситуация осложнялась еще и тем, что Толик жил в доме. Нет, у него, конечно, была городская квартира, но там он появлялся только тогда, когда Максим давал ему отгул. Такое случалось не так уж часто.
Но Толик не протестовал.
Жизнь в доме Волоховых была отлажена с максимально возможным комфортом как для хозяев, так и для обслуживающего персонала.
У людей, работающих в доме, была своя половина. Конечно, комнаты в ней обставлены не так роскошно, как гостевые спальни, но они вполне уютные и удобные. Максим был хозяином строгим, но справедливым. И если он требовал добросовестной работы, то столь же добросовестно ее оплачивал. Так что за пять лет ни один человек, работавший в доме, не попросил расчета.
Если Толик явился к Максиму с "нечестными намерениями", то у него были самые широкие возможности для их реализации.
Волоховы приехали домой вечером.
– Как дела? – спросила я у Эллы.
– Как сажа бела, – ответила она мне с загадочной улыбкой. И похвалила:
– Ну, у тебя и нюх!
– Ты про Толика? – испугалась я. – Что-то неприятное узнали, да?
– Да как сказать, – ответил Максим, появляясь в библиотеке. – Сам не знаю, приятное или нет… Где он?
– Не знаю, – ответила я. – Наверное, в своей комнате.
– Попроси горничную позвать его сюда, – распорядился Максим.
Горничная отправилась выполнять хозяйское поручение, а я спросила:
– Мне уйти?
– Не стоит, – ответил Максим. – Побудь здесь. В конце концов, это ты кашу заварила…
– Я хотела как лучше, – начала я и тут же осеклась.
В кабинет вошел Толик.
– Звали, Максим Леонидович? – спросил он простодушно.
Такой милый глуповатый парень.
– Ладно, хватит, – ответил Макс. – Я уже знаю, что ты прекрасный актер.
Толик немного похлопал ресницами. Поочередно оглядел хозяина, меня, Эллу и удивленно спросил:
– Это вы о чем?
– О позапрошлогоднем выпуске "Щуки", – ответил Макс. – Ты же закончил Щукинское училище? Кстати, забыл спросить: кто у вас был мастером?
Толик опустил глаза в пол. Несколько минут длилось молчание.
Когда Толик снова поднял глаза, это был совершенно другой человек. Превращение произошло так незаметно, и это было таким ошеломляющим, что у меня перехватило дыхание.
Передо мной стоял человек, которого не портили даже оттопыренные уши.
– Мастером был Яновский, – ответил он, называя фамилию известного и всеми любимого мэтра.
– Ого! – сказал Максим с уважением. – Повезло вам!
– Я тоже так считаю, – согласился Толик.
– Между прочим, – продолжал Максим, оборачиваясь к нам. – Толик окончил училище с блестящими оценками по мастерству.
– Толку-то, – ответил шофер, ничуть не смущаясь всего происходящего в библиотеке. – На работу пристроиться все равно не удалось. То есть, по специальности пристроиться, – поправился он.
– А что это за выдумки насчет работы грузчиком? – спросила Элла.
– Это не выдумки, – ответил Толик совершенно спокойно. – Это правда. Работал грузчиком в магазине, который был близко к дому, бомбил на машине. А в промежутках носился между театрами и студиями, пытался пристроиться по специальности.
– А ко мне как попал? – спросил Максим.
Толик пожал плечами.
– Честно говоря, возникла дурацкая идея. Мой приятель на студии знал, что вы ищите шофера для жены. Позвонил мне, предложил попытать счастья… "Просочиться", как он выразился. Я обрадовался. Подумал, что это будет здорово: так близко познакомиться с продюсером. Думал, поработаю с полгодика, а потом все вам расскажу. Эффектно сниму маску…
Он замолчал.
– А я, оценив твое виртуозное мастерство, заключу тебя в объятия и немедленно предложу роль, – договорил Максим.
Толик пожал плечами.
– В общем, да… Глупо, конечно. Но это я потом понял. Понял, что получилась не милая шалость, а сознательная ложь. И с каждым днем сознаваться было все трудней. Так увяз, что просто не знал, как выбраться.
Он вздохнул и сказал:
– Я рад, что все выяснилось. Меня эта ситуация уже стала напрягать. Я уволен?
Максим прикусил нижнюю губу. Странно, но сердитым он не выглядел.
– Даже и не знаю, что с тобой делать, – ответил она наконец. – Правильней всего было бы тебя выставить.
– Я понимаю, – откликнулся Толик.
– Но я, пожалуй, повременю, – договорил Максим. – Пока не найду другого шофера. И знаешь, что…
Он немного помолчал и сердито договорил:
– У меня есть к тебе деловое предложение. Конечно, твой план был дурацким, но он сработал. Я убедился, что ты отличный актер. Возможно, тот актер, который мне сейчас нужен. Завтра на студии проверим.
Толик безмолвствовал. Только руки его беспрестанно двигались: то лезли в карманы, то из карманов, то прятались за спину, то вытягивались вдоль тела…
– Ладно, иди, – сказал Максим.
– Спасибо, – тихо произнес Толик. Хотел добавить что-то еще, но ничего не добавил.
Повернулся и вышел из комнаты.
– Индийское кино! – сердито сказал Максим ему вслед.
Но мне показалось, что сердится он вовсе не на Толика, а на себя.
За проявленную лояльность.
Прошла неделя.
Мы постоянно жили в ожидании вызова в прокуратуру, но вызова не последовало.
Через неделю к нам явился Саша и объявил новость:
– Самоубийство!
– Собаке собачья… – начала я, но не договорила.
Вспомнила про присутствующую здесь Эллу. В конце концов, они со Стефаном когда-то были близки. И приятельница до сих пор терзается этим фактом.
Не стоит лишний раз напоминать ей о том, что человек, которого она любила, оказался сволочью и подонком.
И что, называя его собакой, я делала покойному Стефану большой незаслуженный комплимент. Собака – существо верное и преданное.
Не стоит ее оскорблять.
Элла восприняла новость совершенно спокойно. Если ее что-то и мучило, то вовсе не смерть Стефана. Я догадывалась о причине ее бессонницы, но не осмеливалась лезть со своими советами.
Это дело семейное.
Максиму эту новость Саша сообщил отдельно. Надо полагать, со множеством подробностей. Потому что говорили они долго.
Элла, в отличие от мужа, подробностей узнавать не пожелала. Кивнула и вышла из комнаты.
Саша проводил ее внимательным взглядом.
– Как она? – спросил он озабоченно.
– Лучше, чем я надеялась.
– Выздоравливает, значит, – задумчиво сказал Саша.
– Вот именно, – подтвердила я.
Саша перевел на меня глаза, казавшиеся карими в полумраке библиотеки.
– А как дела у вас, прекрасная Анна?
– Замечательно! – бодро соврала я. – Прочесала половину московских банков. Осталось прочесать вторую половину.
– А по пути она разоблачила нечестного шофера, – договорил Саша.
Я скромно махнула рукой.