Викентий показал на грязные, в мозолях и давних порезах руки убитого, на обломанные ногти, давно не стриженные тёмные волосы, а также на жалкую кучку одежды. Она была брошена чуть в стороне от хозяина – такая рванная, заскорузлая и потёртая, что становилось ясно: её долго носили, не снимая. Сейчас вещи внимательно перебирали эксперты.
– Ну что?
– Похоже, бродяга? – вопросительно протянул Лоскутов.
– Точно! – обрадовался Кандауров. – Юный бродяга или бомж. А помнишь, не так давно мы говорили об этом "упыре", и я ещё тогда предположил, что он сам из бомжей? Или, по крайней мере, последнее время стал бродяжничать. Помнишь? Ведь три его жертвы оказались из этой среды. Этот парень, похоже, четвёртый.
– А точно ли это "упырь"? Может, кто под него работает?
– Отнюдь! – майор, казалось, обрадовался вопросу. – Из газет он, может и знает об отрезанных ушах и выколотых глазах. Но наша печать, слава Богу, от западной всё-таки отличается тем, что запреты в приказном порядке – это закон. Даже для "альтернативных" и "независимых" изданий. Так что об одной, главной подробности, нигде ни разу не упоминалось. Понял, о чём я?
– Понял. Согласен.
Они направились к дереву, где остался след от кострища. "Запретная" подробность была именно там. Костёр убийца раскладывал у толстого дерева. Собственно, это был примитивный мангал: вырытая в земле продолговатая яма, полная древесных углей, обгоревшие сучья вокруг. А на стволе – вертикальная полоса засохшей и потемневшей крови.
– Вот она, неизвестная подробность, – указал Викентий. – Он сажал парня, прислонив к дереву. На его спине обязательно обнаружат остатки коры… Как и во всех прошлых случаях.
– Сотрапезничал, мразь! – Михаил нервно вздрогнул. Холодный озноб пробежал по спине, хотя и в эти ранние часы было очень тепло – предощущалась дневная жара. – Сам ел человечину и его… заставлял… своё собственное тело… Нет, уму непостижимо!
– И вот ещё что, Миша, на что я обратил внимание. Два последних раза его жертвами становились подростки. Этот, – неуловимо кивнул в сторону убитого, – третий.
– Распробовал. Молодое тело вкуснее.
Викентий, нахмурив брови, резко глянул на капитана. Михаил его понял.
– Да ладно тебе! – сказал. – Может, я и цинично выразился, но по сути – верно.
Гриня
Мальчик вернулся домой минут через сорок. За это время Гриня успел обшарить всю квартиру. Взять здесь особо было нечего. Одежда у отца и сына обычная, магнитофон хороший, "Панасоник", но уже не новый, фотоаппарат отечественный, "ФЭД", машинка печатная электрическая, но ведь не компьютер… Ни золота, ни камешков! Но это ясно – в доме нет женщины. Зато книг – три стены снизу доверху в стеллажах. Но книги сейчас тоже не проблема, хотя здесь есть отличные, даже редкие, академических изданий. Деньги Гриня тоже нашёл – в портмоне на одной из полок, их явно не прятали. Сто долларов купюрами по пятьдесят, да рубли: немного, явно, чтобы прожить до получки. Так, мелочь…
Впрочем, сейчас у него такой цели не было: что-то взять и скрыться. Наоборот, лучшего убежища и не придумать. Кто знает, отчего менты травлю устроили? Именно на бродяг? Может, вожжа под хвост попала, порядок наводили. Может, наркоманов вылавливали или воров. А может…
Нет! Самому себя ему не в чем упрекнуть. Никаких следов, никаких зацепок на себя он не оставлял. И всё же лучше переждать опасное время вот в таком месте. Заботятся о тебе, сочувствуют… Этому газетчику он такого наплетёт – доволен будет.
Опасность Гриня всегда хорошо чуял. Потому, обычно, не задерживался на одном месте: вскоре после "инкарнации" уезжал в другой город. А тут чуть не попался. Пошёл в гости к "коллегам", в подвал, прихватив свою долю в пиршестве – кусок "телятинки". Угощал дураков! Пили, ели, засиделись допоздна. Два бомжа-приятеля – познакомились накануне, – уговаривали его заночевать тут же, у них, на рванных матрасах да ржавой панцирной сетке. Хотел было, да что-то – чутьё зверя, наверное, – погнало прочь, к себе, на сцену. А утром – как раз облава. Приятелей наверняка выловили, а он отсиделся. В панике рванул было из города, да на вокзалах ментов и ОМОНа – не продохнёшь! Подался было на трассу – и там за каждым кустом! Нет, решил, в каморке за сценой безопаснее. И не гадал, что подвернётся другое, ещё более безопасное место.
В этой квартире Гриня нашёл несколько мест, где можно хорошо припрятать свои инструменты и лекарства. Сначала подумал было: за книгами. Уж слишком их тут много. Но потом прикинул – нет, не годится. Хозяева явно читать любят, кто их знает, за какой книгой потянутся! А вот в туалете за бачком – дырка в стене, трубы видны. Гриня попробовал рукой – нет, там не глубоко. И явно никто никогда не заглядывает – зачем? Это удобное место. А ещё на балконе: в старом кухонном столе какого только хлама нет! Железные трубы, рейки, пачки старых газет, старые цветочные горшки с землёй. Чёрт ногу сломит, и никто ничего не найдёт!
Да, Гриня уже решил: он здесь задержится на некоторое время. Пусть в городе станет поспокойнее. В этом доме он будет в безопасности. А хозяину такого наплетёт, такую историю жалостливую расскажет, да чего-нибудь ещё позапутаннее – пусть голову ломает!
Но не только соображения о собственной безопасности манили Гриню остаться. С сегодняшнего утра ещё одна мысль сладко затеплилась в сердце. Ещё одно желание-мечта появилась. Вполне, впрочем, осуществимое…
Он услыхал, как мальчишка открывает дверь, и пошёл ему навстречу. Правда, сначала аккуратно выглянул, убедился, что тот один.
– Во! – Серёжа приподнял пакет. – Завтракать будем. Хлеба купил, булок, молока. Вы пьёте молоко? Или кефир? Тоже есть.
– Люблю молочко. – Гриня застенчиво улыбнулся, выходя за мальчиком на кухню. – Но только чтобы тебе хватило.
– Хватит на всех.
Серёжа резал хлеб, доставал из холодильника масло, и всё время чувствовал, что этот чудной гость его разглядывает. Вообще-то он ко всяким разглядыванием привык. Когда он ещё жил с матерью, кто-то из её приятельниц сказал:
– Ну, Светланка, ты всё передала сыну. Не всякая девочка так хороша! Если не изменится, когда вырастет, ох и будет "смерть бабам"!
Про смерть он не понял, но то, что его с девчонкой сравнили, огорчило. Ему очень хотелось бы быть похожим на отца: иметь жёсткие тёмные волосы, худощавое лицо с высокими скулами, прямой нос, твёрдые губы… А было всё наоборот! Круглое лицо, короткий нос, светлые серые глаза. Правда, брови и ресницы тёмные, но волосы совсем-совсем светлые, мягкие. Хорошо хоть, очень густые и лежат послушно. Зато улыбка у него – Серёжа это точно знал, – очень заразительная! Зубы – блеск: ровные, белые, и ямочки на щеках. Даже на учителей действует неотразимо!
Гриня и вправду рассматривал, любовался пареньком. Ловкий, крепенький, мускулистый. Ни жиринки лишней – это хорошо. А кожа… Даже сквозь загар видно, какая нежная, шёлковая! Хороший мальчик – приветливый, доверчивый…
Серёжа между тем рассказывал:
– У меня дружок есть, Пашка. Мы с ним вообще-то собирались на лодочную станцию смотаться, походить на вёслах по реке. Искупаться… Жара ведь… А как вы? Может, с нами?
Гриня отлично понял по интонации, что мальчику вовсе не хочется, чтобы он к ним присоединялся. Ему и самому не нужно было знакомство ещё с одним мальчиком. Мало ли что… А мальчишки, они такие глазастые! Всё запоминают.
– Ты, Серёженька, за меня не переживай. Иди, делай, что хотел, развлекайся. А я тут… почитаю, отдохну.
Серёже стало стыдно. Конечно, этот Гриня усёк, что он не хочет брать его в компанию. Ещё подумает, что он, Серёжа, стесняется того, что тот бомж.
– Да ну, – махнул рукой. – На речку мы всегда успеем. Позвоню Пашке, откажусь. Скажу, что у нас гость.
– А если он спросит, что за гость?
– Ну… скажу – папин знакомый.
– Ты лучше скажи своему дружку, что я ваш родственник. Оно, знаешь, про знакомых любят расспрашивать: кто? что? А родственник – ну и родственник.
– Это точно, – согласился Серёжа. – Родственниками никто не интересуется.
– Где у вас есть родня?
– В Курске есть…
– Вот и скажи, что из Курска. Дядя… двоюродный. И другим, если будут спрашивать, тоже так говори.
– Ладно, – согласился Серёжа. – Но, может, вы куда хотите пойти? В кино там…
– Зачем кино! – замахал руками Гриня. – Деньги только тратить. Вон у вас телевизор какой хороший. Я очень давно телевизор не смотрел. Так бы и сидел около него.
Гриня поел совсем немного. Булку маслом чуть-чуть намазал, кусочек омлета взял, молоком запил. Вытер губы и протянул мечтательно:
– Я вот в парке жил – тебе отец говорил, наверное? А там у вас всякие качели-карусели вертятся, бегают.
– Аттракционы, что ли?
– Ну да, они… Я вот всё издалека на них смотрел, всё хотелось покататься. Да не пустили бы меня, там люди все чистенькие ходили, нарядные.
Он вздохнул и понурился, подперев щёку рукой.
– Так пойдём сейчас! – воскликнул Серёжа. Он даже обрадовался, что может сделать человеку приятное. – Покатаемся, на чём хотите! Я цепную карусель люблю, американские горки. А ещё – "Сюрприз". Там центробежная сила так тебя вдавливает в щит, что даже когда под углом крутишься, можно не пристёгиваться ремнём! Но это не для слабонервных. Пойдёмте?
Гриня обрадовался, но сделал вид, что ему неловко.
– Да, хорошо… Но это, может, дорого?
– Нет, не очень. Деньги у меня есть. А ещё в автоматах поиграем!
Мальчик помог подобрать Грине обувь. Они примеряли туфли, босоножки, кроссовки – всё было слегка великовато. Всё же Гриня выбрал кроссовки: удобно ходить, бегать. Да и под спортивные блестящие брюки подходят. Серёжа дал ему отцовскую футболку – стального цвета, с короткими рукавами, стоячим воротничком на маленькой змейке и большим карманом-муфтой на животе. Этот карман особенно понравился Грине. И вообще, в коридоре, у выхода, он оглядел себя в зеркало и остался доволен.
Конечно, аттракционы для Грини были только предлогом. Хотя… Он сразу же попросил у Сергея прокатиться на "чёртовом колесе". Серёжа не понял, и когда Гриня показал, засмеялся.
– Это же колесо обозрения! Почему вы его так назвали – "чёртово"?
– Так это называлось в моё детство…
Так его называла бабушка – "чёртово колесо", – и очень любила кататься. А Гриня боялся. Он боялся высоты, боялся, что кабинка остановится на самом верху и не опустится больше никогда. Боялся, что оборвётся и полетит вниз. Боялся, что не успеет зайти на ходу и его потащит "чёртово колесо" за одну ногу. Боялся, что соскакивая, опять же на ходу, упадёт и разобьётся… Он плакал и просил бабушку не кататься. Она качала головой: "Экий ты трусишка! Учись быть смелым". И тащила его за руку – мощно, крепко. Крупная грузная женщина с забранными в пучок пегими волосами, с тяжёлым лицом и пористой кожей. Маленького, худого, белобрысинького мальчика. В усмерть испуганного…
Когда кабинка "чёртового колеса" преодолела половину подъёма и пошла к верхней точке, у Грини быстро-быстро заколотилось сердце, закружилась голова. Отголосок детского страха… Но он уже давно научился справляться со всеми бывшими своими химерами. А мальчик – умничка! – всё подробно рассказывал и показывал: как раз то, что ему было нужно.
– Вон там, глядите, центр города. Здание полукруглое видите? Это вокзал железнодорожный. А вот окружная трасса. А это река, слева. В самом широком месте – видите? – гидропарк. Он тянется и незаметно переходит в лес. Там уже и заблудиться можно. Правда, ненадолго: всякие базы отдыха, летние лагеря и детсадиковские дачи кругом. А справа – новостройки.
Пока колесо медленно довело их кабинку до вершины, недолго покачало там и так же медленно пошло на снижение, Гриня успел всё хорошо рассмотреть, запомнить и сориентироваться.
Потом они прокатились на американских горках. Эта штука очень Грине понравилась. Резкое чередование взлёта и падения, иллюзия риска возбуждали. Но он сделал вид, что ему плохо, кружится голова, тошнит.
– Ох, нет! Это для вас, смелых мальчиков. А меня совсем растрясло.
И замахал руками, отказываясь от Сережиного любимого "Сюрприза".
– Что ты, нет! Это, небось, ещё страшнее горок? Но ты, Серёженька, на меня не смотри, иди, катайся.
– А вы?
– Я подожду. Или… вот, заверну в кустики. Что-то меня мутит, да и в туалет хочется.
Застеснялся.
– А вон там есть туалет, платный, – показал Серёжа.
– Зачем же деньги тратить на такое? Я и так, по-простому, не привыкать.
– Ну тогда я два раза прокачусь, ладно? – спросил Серёжа.
– Конечно. Да ты за меня не беспокойся: катайся, в автоматы играй. Я тебя сам разыщу.
В кустах Гриня и вправду оправился. А потом, коротко оглянувшись, быстро пошёл в сторону сцены – своего недавнего обиталища.
Вчера, уходя с Игорем, он не мог взять то, что там припрятал. Теперь же, проскользнув в знакомую комнатку и прикрыв за собой дверь, он достал из щели за прогнившими панелями свёрток в целлофановом пакете. Здесь хранилось его главное богатство: три ножа – два хирургических и скорняжный, а ещё шприц и ампулы с лекарством.
Такие лекарства не купишь в аптеке. Может, только на чёрном рынке, но это – опасно. Ценные лекарства, редкие. И шприц отличный, тяжёлый, стеклянно-железный. В аптеках, правда, навалом лёгеньких одноразовых. Но его, Грининым, пациентам, всё равно – будет занесена им инфекция или нет… А ему этот шприц очень нравится. Это ещё бабушкин шприц. Бабушка именно им колола его, Гриню. Очень любила это делать…
Олег
"Харлей Девидсон", сверкающий красавец, последняя модель, мчался почти бесшумно, как призрак. Олег терпеть не мог нарочитую мотоциклетную трескотню. У него на выхлопных трубах стояли отличные глушители. В чёрно-красном, оббитом кожей шлеме, в чёрной кожаной куртке, в брюках-гаррасси тоже из отличной тонкой кожи и в мощных рибуковских ботинках, он сидел в седле, как влитой. И казался с машиной чем-то одним целым, этакий мотокентавр.
По утрам на окружной дороге движение было небольшим, и Олег выжимал скорость, какую сам хотел, обгоняя машины, лавируя между ними и радостно чувствуя, как легко даются ему виражи. Кто бы поверил, что ещё два года назад он боялся скорости до перебоев сердечных ритмов! Но он преодолел этот свой недостаток. Олег давно научился преодолевать всякие препятствия, в том числе и свои страхи, свои сомнения. Когда он окончил школу с золотой медалью и поступил в институт, отец спросил:
– Что тебе подарить?
Всякой аудио, видио и компьютерной техники у парня хватало, и отец был готов к тому, что сын захочет машину. Ну что ж… Однако Олег попросил:
– Мотоцикл… Самый мощный!
Отец был немного разочарован, но, подумав, даже одобрил. Мотоцикл, молодость, скорость, бравада – это всё понятия из одного рода. Потом, когда мальчик повзрослеет и остепенится, машина от него никуда не уйдёт. И Олег получил своего "Харлея Девидсона" – хромированный металл, кожа, пластик, мощь и грация! И понял, что скоро от тошнотворной и позорной боязни скорости не останется и следа. Всё это происходило прошлым летом.
Отец Олега был банкиром. Он всегда им был, сколько Олег себя помнит. Сначала – директором районного банка, потом – центрального городского. Когда же стали плодиться коммерческие банки, кто – лопаться, кто – набирать силу, Барков-старший вдруг оказался президентов самого из них крупного. Олег точно не знает, но подозревает, что не сам, конечно, отец решился и провернул такой финт. Он давно был вхож в самые верха власти – ещё тогда, когда эта власть называлась "советской" и "партийной". И делами был связан, и дружбой с партийными руководителями города, профсоюзными лидерами, милицейскими и армейскими генералами. Совместные рыбалка-охота-пикнички, семейные праздники… А кто остался у власти в новые времена? Да всё те же знакомые лица! Только из служебных машин пересели в собственные "Мерседесы", а из государственных дач переехали в собственные коттеджи и виллы – куда там тем государственным до нынешней их роскоши! Все они, наверняка, и есть совладельцы того банка, где президентом отец. Простому человеку не вообразить даже, какие денежные потоки, водопады, водовороты бурлят и кружатся под его сводами!
А вот он, Олег, в этом уже разбирается. Его будущая специальность – финансы и кредит. Первый курс парень окончил, как всегда, с отличием. Всё делать по высшему классу – таким было его жизненное кредо. И он сам себя никогда не подводил. Кроме одного случая… И эта единственная промашка занозой сидела в мозгу, мучила. Не давала покоя. И даже порою сводила на нет непоколебимую ранее уверенность в себе… Так было до недавнего времени. А совсем недавно Олег понял кое-что – о самом себе и о своей единственной неудаче. Да, понял, и поначалу, испытал шок…
Закладывая очередной вираж на обгоне сразу двух легковушек, Олег вновь, в который раз, вспомнил всё с самого начала. Ему необходимо было вновь проанализировать то, что с ним происходит. Проанализировать, чтобы не ошибиться. Ведь ему предстоит принять решение и начать действовать.
Ещё в школе ребята прозвали Олега "Сильвестром" – лестная кличка. В его лице не было резких итальянских черт и смуглости знаменитого американского киноактёра. Наоборот: матовая кожа, на которой мгновенно вспыхивал румянец, симпатичное лицо с несколько мелковатыми чертами. Но вот глаза: огромные, тёмные, да крупные чёрные кольца волос – они и вызывали ассоциации с "Коброй" и "Рэмбо", да ещё фигура – высокая, сильная и гибкая. Но это понятно: с ребятами из круга своего отца он постоянно тренировался то на ипподромовском манеже, то в бассейне и на тренажёрах, да и лучшие массажисты из лучшей городской сауны "лепили" его тело с детского возраста. Неудивительно, что девчонки стали влюбляться в него ещё в восьмиклассника – от первоклашек до выпускниц. Он же не обращал на них внимание – слишком многими интересными делами был занят: учёба, спорт, книги, компьютеры… Да и как могут нравиться все эти дурацкие хихиканья, шепоточки за спиной, нарочные, но как будто случайные подталкивания: "Ах, Олежек, тебе не больно?" А однажды был смешной случай. На втором уроке, физкультуре, он играл в футбол, стоял в воротах: схватил влажный, испачканный мяч руками, а потом вытер ладони платком и сунул грязный этот платок в карман куртки. После уроков, когда он надел куртку в школьной раздевалке, то обнаружил в кармане тот же свой платок, но только чистый, выглаженный и благоухающий духами. Надо же! Какая-то дурёха бегала домой, что ли, чтоб тайком выстирать и выгладить его платочек! Смех, да и только! Впрочем, к этой неизвестной девчонке у Олега возникла даже какая-то симпатия, замешанная на жалости – она ведь не объявлялась, не афишировала себя…