- Родные? - кисло улыбнулся он. - Никого у меня нет… Хотите водки?
Мы с Клавкой отрицательно помотали головами и воззрились на Ефима, ожидая откровений.
- Несколько лет назад я работал в одном НИИ обычным инженером, - глядя в пустой стакан, заговорил он. - Там и познакомился с Антониной. Она жила вдвоем с сыном. Какое-то время мы встречались, а потом тихо, без лишнего шума, поженились и зажили втроем. Колька-сорванец, сынок Тони, меня папкой называл. Хороший пацан рос, толковый. Книжки читал запоем. Все про индейцев, рыцарей, но больше всего про пиратов любил. "Остров сокровищ" почти наизусть знал… В общем, все хорошо было, пока эта долбаная перестройка не грянула. Сначала, после первой волны сокращений, уволили жену. Где-то полгода она уборщицей работала в столовке какой-то заводской, а потом вместе с подругой в "челноки" подалась. Кое-как поднялись. А тут и меня турнули… - Ефим удивленно посмотрел в стакан и плеснул туда еще водки, но пить не стал. - В грузчики пошел… Вагоны в Перово разгружал-загружал. Деньги, конечно, небольшие, но все же хоть что-то. Однажды сорвал себе спину. Думал все, хана, не встану уже: ноги почти не слушались. Полгода в больнице провалялся, потом дома год восстанавливался. Ну, встал, как видите. Однако работать, как прежде, уже не мог.
Ефим выпил водку и тут же налил еще.
- Запил я, девочки, - продолжал он. - Сначала не сильно, а потом все больше и больше. По первости Тонька терпела, а потом упрекать стала: мол, что я за мужик такой, водку жрать силы и здоровье есть, а работу хоть какую-то найти… - художник махнул рукой. - А в один из запоев был мне голос…
Тут я вздрогнула и не на шутку испугалась. Ефим уже почти всю бутылку выкушал, а ну, как ему опять голос явится? И еще неизвестно, что этот голос может наговорить! На всякий случай я посоветовала себе держаться настороже и придвинулась поближе к Клавдии.
- Он мне вещал, - возбужденно продолжал Ефим, - что при рождении господь поцеловал меня в руки и в глаза!
Художник победоносно переводил взгляд с меня на Клюквину и обратно.
- Зачем? - испугалась я.
- Ты не понимаешь?! Если бог при рождении поцелует младенца в лоб, тот будет ученым или писателем. Гениальным, разумеется. В уши - музыкантом, в ноги - танцором, ну, и так далее… Меня он поцеловал в руки и в глаза, поэтому я и вижу мир не так, как остальные люди, и отображаю все виденное на своих картинах!
У меня мелькнула мысль: интересно, что будет с человеком, если бог приложится к его мягкому месту? Я быстренько отогнала от себя эту крамольную мысль и присмотрелась к Ефиму. Он заметно преобразился: глаза возбужденно блестели, губы раздвинулись в улыбке, сильно напоминавшей оскал, а кулаки сжимались и разжимались сами собой. Я еще плотнее прижалась к Клавке. По-моему, происходящее ее не пугало, а скорее, забавляло.
- А как домашние отнеслись к вашему… хм… внезапно проснувшемуся таланту? - мягко поинтересовалась она.
Ефим покосился на сестру взглядом одичавшей собаки и угрюмо сообщил:
- Колька в армии был, а Тоню я убил.
После этого сообщения мне очень захотелось немедленно уйти от гостеприимного художника. Клюквина тоже слегка побледнела и тихо уточнила:
- К-как это?
Речь Ефима стала путаной, но все же я попытаюсь сделать перевод с полубреда на нормальный русский.
Итак, мой жених, ныне покойный Николай, дослуживал последние месяцы в ВДВ, когда умерла его мать. "Надорвалась по-женски", - заявил Ефим. Оно и понятно: несчастной женщине приходилось тащить на себе запойного мужа, возомнившего себя гением, и мало-мальски помогать сыну. Здоровья Антонины, к слову, немолодой уже женщины, не хватило на такую жизнь. Думаю, смерть, как это ни кощунственно звучит, стала для нее избавлением. Коля, отслужив положенный срок, застал отчима за очередным "шедевром". Нельзя сказать, что Ефим творил - он спал мертвецким сном пьяницы возле мольберта. Николай навел относительный порядок в квартире, приготовил кое-какой ужин и стал поджидать, когда проснется отчим. Он проснулся с дикой головной болью и, увидев на кухне пасынка, решил, что это - белая горячка. Только убедившись в обратном, Ефим пьяно заплакал и поведал Николаю и о смерти матери, и о внезапно открывшемся таланте.
- Сейчас, сынок, сейчас, - суетился Ефим, таская свои полотна, - ты убедишься… Ты скажешь мне правду! Теперь мы им покажем! Антонина вот не дожила до счастья! Ах, ты ж глянь, сынок вернулся!
Увидев картины отчима, Коля примерно с минуту тяжело молчал, потом поднялся и слегка двинул ему в челюсть.
- Мудак ты, Ефим! - произнес он и ушел к себе в комнату. Ефим отчетливо слышал, как ключ дважды повернулся в замочной скважине.
С тех пор они так и жили: Коля отдельно, Ефим отдельно. Время от времени между ними происходили стычки. Как ни крути, а отчим - не чужой для Николая человек, и смотреть, как он пропадает, было невыносимо. Сначала Коля пытался разговаривать с Фимой, пробовал внушить ему, что никакого таланта нет и нужно идти работать. У них в недавно открывшемся спортивно-оздоровительном центре было место смотрителя на стоянке. Ефим считал, что пасынок завидует, становился в позу и вещал о поцелуях господа. В конце концов Колька плюнул и, начертав на кухонной стене уже знакомую надпись, собрался и ушел к брату Антонины - Пашке.
К моменту окончания рассказа Ефим допил водку и теперь сидел, беспокойно ерзая на табурете и буравя нас с Клавкой многозначительным взглядом.
- Девчонки, так что насчет картины? - заискивающе улыбнулся он. - Знаете, я готов вам ее подарить… Рублей за триста…
Я поняла, что мужику требуется "догнаться", поэтому достала из кармана две сотни и положила их перед Ефимом.
- Извините, - смущенно улыбнулась я. - Это все, что у нас есть.
Художник напрягся, а потом махнул рукой:
- Эх, ладно! Для вас ничего не жалко!
Фима подскочил и скрылся в комнате. Через полминуты он снова возник перед нами с картиной в руках, укутанной в темное покрывало, и радостно защебетал:
- Я провожу вас, барышни. Уже поздно, не дай бог, кто позарится…
Я с трудом представляла себе, кто может позариться, как сказал Фима, на двух девиц бомжеватого вида с какой-то непонятной штуковиной в руках. Подозреваю, что художник навострил лыжи в ближайший ларек за очередной дозой сорокаградусного тонизирующего напитка.
Уже в коридоре, натягивая на себя старую куртку с протертыми локтями, Ефим захихикал:
- А Колька-то до сей поры кладами пиратскими бредит! Как-то раз он вернулся с работы и сразу в душ. А я, не будь дурак, заглянул к нему в комнату. Колька-то ее не запер по оплошности. Должен же я знать, чем мой сын дышит! - патетически воскликнул Фима, а мы с Клавкой торопливо закивали: мол, понимаем ваше родительское чувство и даже где-то его разделяем. - Ой, девоньки! На столе старинная карта лежит, на ней что-то написано и красный крест нарисован. Место, стало быть, где клад зарыт! А рядом - лист бумаги. Я пробежал его глазами. Ну, смех! Испанские сокровища, португальские… Что ж поделаешь, коли господь его не целовал!
Хозяин оделся и теперь нетерпеливо топтался возле двери. У подъезда Ефим торопливо с нами простился, забыв об обещании проводить нас, и ходко затрусил к палатке, огни которой призывно мигали неподалеку.
Теми же путями, какими добирались сюда, стараясь держаться в тени, мы с Клавкой поспешили восвояси. Всю дорогу я пыталась убедить Клюквину выбросить шедевр Ефима.
- Зачем он нам нужен? - зудела я в ухо сестре. - У меня эта "Демократия" вызывает только тошноту. И куда, скажи на милость, ты ее приткнешь? Выброси, а? Христом богом прошу!
- Ты ничего в искусстве не понимаешь, Афанасия, - пыхтела Клавка. - Все великие живописцы при жизни не были признаны. Скитались, нищенствовали, терпели насмешки. Вспомни, к примеру, Ван Гога…
- Это который себе ухо отрезал?
- Ага. Так вот. Голодал он, страдалец. Да и с головой у него не все в порядке было. Вот и пытался картинами на пропитание заработать. А теперь его картины миллионы долларов стоят!
- Мы столько не проживем, - успокоила я сестру. - Пока эту "Демократию" захотят купить за миллионы, если, конечно, захотят, наши внуки ее на помойку выбросят!
- Я им выброшу! - пригрозила потомкам Клавдия и замерла. - Ой, мама!
По инерции я сделала еще пару шагов, тюкнулась в спину Клавки и тоже остановилась. Возле подъезда нервно курил… Сашка.
- Приперся! Нельзя холостых мужиков домашними обедами кормить - привыкают мгновенно! - проворчала сестрица, раздражаясь. - Никак соскучился по тебе, Афоня. Иди, встречай женишка. Да ты, я смотрю, не рада совсем?
Сашка нас заметил и, вышвырнув окурок, приблизился.
- Где вас носит? - с ходу набросился он. - Я же предупреждал - из дома выходить только в случае крайней нужды!
- Так ведь мы по нужде и выходили, начальник! - ехидно прищурилась Клюквина. - Мусор выбрасывали, а заодно вот и картину приобрели. Интерьер украшаем…
Сашка нахмурился и не менее ехидно поинтересовался:
- Неужто? А мусорный контейнер случайно находится в другом районе. Я, между прочим, здесь уже два часа торчу!
- Ладно, пошли домой! - вздохнула я, сообразив, что от Сашки уже не избавиться. - Я устала и есть хочу.
Александр Михайлович как-то сдавленно хрюкнул, взял у нас из рук картину и возглавил наш небольшой отряд. Я шла, опустив голову, следом за Клюквиной. В этот момент мои мысли крутились вокруг визита к Ефиму. Совсем некстати вспомнился Колька. Надо же, этот сильный, симпатичный парень увлекался пиратскими кладами! Мама когда-то говорила, что мужчины - это большие дети и подход к ним нужен соответствующий. Теперь я, кажется, понимаю, что она имела в виду! Серьезные размышления были грубо прерваны внезапно остановившейся спиной Клавдии. Я уткнулась носом в ее лопатки и возмущенно воскликнула:
- Клюква, ты что, обалдела?!
Сестра как-то странно молчала, что само по себе не входит в ее привычки, поэтому я выглянула из-за ее спины и оторопела: двери не было! Вернее, она была, но как-то очень отдельно от квартиры, на полу. На ней сидел добрый молодец в камуфляжном костюме и черной шапочке, натянутой на лицо, с прорезями для глаз и для носа. Молодец нежно обнимал автомат, лузгал фисташки и запивал их пивом.
- Александр Михайлович! - поднялся парень. - Наконец-то! Говорили, полчаса, а сами…
- Свободен! - быстро сказал Сашка.
Юноша обрадованно скатился вниз по лестнице.
- Это что? - внезапно севшим голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросила Клюквина, указывая на дверной проем.
У меня дар речи временно пропал, поэтому пришлось молча уставиться на Сашку, требуя немедленного ответа. Он потер переносицу и пояснил:
- Так ведь это… Я звонил - вас не было. Я подумал, что-то случилось. Позвал ребят… Приехали, позвонили, постучали - никто не открывает. Ну, вот мы и…
- Сильно, видно, стучались, - заметила Клавка. - И что нам с этим делать? Сторожа-то с автоматом ты отпустил!
- У меня там ценная черепаха! - опомнилась я и ринулась в квартиру.
- Афоня, я все починю! - как-то отчаянно крикнул мне вслед Сашка. - Ты, главное, не волнуйся!
Прелюдия мне не понравилась, поэтому я прибавила ходу. Первым делом я навестила кухню и мою Тырочку. Черепашка лежала в водорослях и, казалось, окружающей действительностью не интересовалась. Меня же действительность пугала, очень хотелось, чтобы все было сном: стол, табуретки перевернуты, осколки хрустят под ногами, наши с Клавдией любимые занавески лежат на полу вместе с карнизом. Создавалось ощущение, что здесь слегка порезвилось небольшое стадо больших слоников. Из глубины квартиры раздался почти предсмертный крик Клавдии. Можно предположить, что слоники неплохо порезвились и там.
- Афанасия… - раздался за спиной голос Сашки.
Я обернулась. Он стоял на пороге кухни и при этом вид имел такой растерянный, что… что… В общем, уж и не помню, каким образом, но через секунду я уже всхлипывала в Сашкиных объятиях, уютно устроив голову ка его широкой груди. Он очень нежно гладил меня по спине и негромко бормотал:
- Не волнуйся, Афоня, я все починю…
Черт знает, почему, но мне было приятно! Очень захотелось мужского тепла, заботы и участия. Понемногу я успокоилась, но отрываться от Сашкиной груди не торопилась и внимательно прислушивалась, как гулко бьется его сердце. В таком расслабленном состоянии и застала нас Клавка.
- Афоня, что ты делаешь? - воскликнула она.
Я перевела затуманенный взор на сестру, плохо
соображая, что ей от меня нужно. Клюквина возмутилась:
- Нет, вы только посмотрите на нее! Этот тип превратил нашу квартиру практически в Хиросиму, а она к нему жмется!
- Клава, - не поворачивая головы, прогудел Сашка, - я все починю!
- Он починит, - подтвердила я.
- Вот пускай и приступает прямо сейчас. Сначала дверь входную делает, а потом уж и все остальное.
Саня глубоко вздохнул и отодрал меня от своей груди. Чувство защищенности у меня сразу прошло, а внутри поселилась щемящая тоска.
- Та-ак, - протянула сестра, когда Сашка приступил к выполнению задания. - И что здесь произошло?
- Ты же слышала: обеспокоился человек нашим отсутствием, позвал подмогу, ну и… - пожала я плечами.
- Я не об этом, Как ты оказалась в его объятиях?
Вопрос, конечно, интересный. Чтобы ответить на него, я задумчиво поскребла затылок, а потом честно призналась:
- Понятия не имею.
- Так я и думала, - удовлетворенно кивнула Клавдия и принялась ликвидировать последствия штурма нашей квартиры.
Глубоко за полночь, благодаря нечеловеческим усилиям, нам удалось навести относительный порядок в родном жилище. Сашка предложил попить чаю на сон грядущий, и предложение было с радостью принято. Глаза у меня слипались, очень хотелось в постельку, уснуть и не думать ни о чем.
- Сань, а где ты все-таки работаешь? - поинтересовалась Клавдия. - Афоня что-то говорила: вроде как в системе МВД…
- A-а… Работал. Был командиром группы спецназа. Год назад под Моздоком серьезно ранили. Пришлось рапорт писать об увольнении… Потом друг устроил меня в службу безопасности банка, - Сашка вздохнул, словно эта работа была для него тяжкой ношей. - Так что, девочки, я теперь большой человек, начальник.
- Ты начальник службы безопасности банка? - уважительно протянула Клавка. - Хорошая должность. А это не банкиры, часом, тут у нас развлекались?
- Не-е, это ребята из "Витязя". Друзья-то у меня по-прежнему там, в спецуре, остались. Хорошие ребята!
- А что за банк-то? - спросила я.
- "Гамма Банк", слышали о таком?
Я тихонько присвистнула. Еще бы! Один из самых надежных. В свое время, когда мелкие банки лопались, словно воздушные шары, он стойко выдержал все катаклизмы и дефолты. Короче говоря, серьезное заведение, достойная должность и неплохая зарплата.
- Что вас еще интересует из моей биографии? - спросил Сашка, почему-то глядя на меня.
Я густо покраснела, смущенно хрюкнула и уставилась на дно чашки.
- Семья, дети? - мило улыбнулась Клюквина.
- Был женат, каюсь, - вздохнул Александр. - Да только вот характерами не сошлись…
- Ну… - протянула сестрица, - это стандартная формулировка! Ты парень видный, гулял, наверное, направо и налево, вот бедная женщина и не выдержала.
Сашкин взгляд потяжелел, и какое-то время на кухне висело молчание.
- Да нет. Гулять-то особо и некогда было, - наконец, заговорил он. - Я постоянно в командировках, на спецзаданиях, в госпиталях… Работа днем, работа ночью, в будни, в праздники… А она молодая, красивая. Ей общества хотелось, веселья, развлечений… В общем, однажды вернулся я домой, а жены нет. На столе банальная записка: "Милый, прости, но я так жить больше не могу и не хочу. Прощай". Все в лучших традициях плохой мелодрамы. С тех пор вот и холостяк…
- Что ж, - сказала Клюквина, посмотрев на часы, - поздно уже…,
Сашка перевел на меня грустный взгляд и печально вздохнул:
- Да, поздно. Пора мне…
По правде говоря, я уже согласна была постелить ему на диване в большой комнате, но вовремя одумалась. Признаться, терпеть не могу посторонних в своем доме по утрам. Ну кому может понравиться, когда, едва проснувшись, вы идете в санузел и вдруг натыкаетесь на запертую дверь? После выяснения отношений и установления личности, занявшей туалет, становится ясно, что это вчерашний гость. А гостям, как известно, у нас все лучшее. Вот и приходится жаться в ожидании на кухне, проклиная собственную доброту и гостеприимство.
Александр Михайлович всем своим видом демонстрировал нечеловеческую тоску и стойкое нежелание покидать помещение. Однако мы с Клавкой остались непреклонны, и гостю пришлось удалиться. Не сговариваясь, мы с Клавдией направились в спальню.
К моему удивлению, я никак не могла уснуть. Мысли в голове скакали, как блохи на бездомной собаке. Главным образом, они крутились вокруг Сашки. Мне определенно понравилось то чувство защищенности, которое довелось испытать в его объятиях.
"К тому же он и не мент вовсе, - внушала я сама себе, - а большой босс. Начальник службы безопасности банка - это вам не инструктор по фитнесу! Да еще такого монстра, как "Гамма Банк"! С удя по всему, у Александра Михайловича ну о-очень большие возможности. Как только такое сокровище еще на свободе? В смысле, почему его до сих пор не окольцевала никакая шустрая дамочка? Насколько я себе представляю, в банках работают очень даже неглупые женщины, да и клиентки бывают о-го-го! А Сашка - парень видный, можно сказать, даже симпатичный… Конечно, у него уже был печальный опыт семейной жизни. Но ведь это вовсе не означает, что теперь до конца жизни нужно бобылем ходить…"
Подобные рассуждения отнюдь не способствовали спокойному глубокому сну. Я поворочалась с боку на бок, повздыхала и в конце концов поняла: уснуть не смогу. Стараясь не потревожить сладко сопящую Клавку, я пробралась на кухню. Там достала из заначки пачку "Парламента" и, угнездившись на подоконнике под приоткрытой форточкой, закурила. Вообще-то, с появлением в моей жизни Клавдии я оставила эту пагубную привычку. Ну, или почти оставила: примерно раз в месяц-полтора сигарета каким-то волшебным образом оказывалась у меня во рту. Клюквина, если заставала меня за этим занятием, устраивала настоящий скандал, по сравнению с которым разборки в нашем парламенте - детские игры в песочнице.