– А что с тобой? Думаешь, мы тебя сейчас привяжем к дереву и оставим на съедение волкам, если они, конечно, здесь водятся? – Неожиданно во мне проснулось какое-то нездоровое веселье, а может, это было просто хорошее настроение. "Чему быть, того не миновать, – подумал я. – Все равно абсолютной правды мы сейчас узнать не можем, а делать что-то надо…"
И мы двинулись к деревне. Расстояния здесь небольшие, а идти в тени деревьев было приятно. И, несмотря на все неприятности, мы живы, здоровы и осталась надежда, что до Москвы сумеем добраться невредимыми. В такие минуты вдруг начинаешь ценить жизнь со всеми ее мелкими радостями. Мои спутницы вроде тоже повеселели, я расслабился и даже стал насвистывать себе под нос.
Расслабился я преждевременно. Даже слишком. Едва мы вышли на открытое пространство – от маленьких фермерских домиков нас отделяло широкое поле, засеянное какой-то трудноузнаваемой злачной культурой, – как совсем близко послышался шум вертолета. Это, конечно, мог быть кто угодно, но я привык в таких ситуациях перестраховываться.
– Быстро все прячемся! – Я махнул рукой и первый, чтобы подать пример, бросился в колосящиеся злаки: обратно под деревья нам было уже не добежать.
Кажется, я оказался прав – на вертолете действительно были наши преследователи: машина долго висела над поселением, сделала пару кругов над полем, но нас не заметили. Надо было поторапливаться: эти типы наверняка вернутся. И мы зашагали через поле к фермерским домишкам.
От жары у Эльзы звенело в ушах, а перед глазами появлялись темные пятна. Она вторые сутки не взяла в рот ни маковой росинки, очень хотелось есть, а еще больше пить. Она с трудом ступала по земле, и ей начинало казаться, что все это происходит не с ней, а с кем-то другим: что она могла иметь общего с женщиной, муж который арестован и подозревается в убийстве? Которую похитили и увезли на остров, где изготавливались наркотики? И хозяин которого настоящий наркобарон? Неужели странница, которая идет неведомо куда под палящим солнцем, сбежав из публичного дома, это она, Эльза Инсарова?
Каждый удар сердца отдавался в голове. Потом вдруг земля поплыла перед глазами, покачнулась, и Эльза погрузилась в густую и душную темноту.
Хозяин первого же дома, в который мы постучались, здоровый мужик лет тридцати, почти безо всяких вопросов помог нам занести потерявшую сознание Эльзу в дом, где ее положили на кровать и привели в чувство. Лена действительно оказалась способна общаться с местными жителями. Утолив жажду, я с ее помощью рассказал нашу историю – разумеется, не всю, только о побеге из борделя.
Хозяин, его звали Николас, почесал широкой пятерней затылок, похмурился и согласился нам помочь. Мы позвонили в консульство (когда еще у наших крестьян тоже появятся мобильные телефоны?) и объяснили ситуацию.
– Да, – помолчав, ответил советник. Он, похоже, был уже совсем не рад, что ввязался в эту историю. Но деваться ему было некуда. – Самолет в Москву улетает завтра утром, я постараюсь вам помочь.
Мы договорились, что не будем заезжать в консульство, а поедем сразу в аэропорт, где нас уже будут ждать.
Николас разбудил нас рано, часов в шесть.
– Хочу освободиться пораньше, – объяснил он. – Работы очень много. Я один живу, как вы заметили, – он смущенно улыбнулся и покосился на Лену, – помогать некому.
Мы позавтракали, погрузились в джип Николаса и отправились в город. Вроде бы все шло гладко, но именно это меня и смущало: не мог же Брандо так просто от нас отступиться.
– Это еще что? – перевела бормотание Николаса Лена. На въезде в город стояли двое полицейских и проверяли документы. – Никогда такого не было.
Джип притормозил. Полицейский подошел к Николасу, козырнул и попросил права.
– Что-то случилось? – поинтересовался фермер, протягивая бумаги.
– Розыск, – коротко пояснил полицейский и посмотрел на нас.
– Это русские, – ответил Николас и коротко обрисовал ситуацию.
Полицейский потребовал документы. Я протянул свой паспорт. Документов на Эльзу и Лену у меня, конечно, не было. Но полицейский почему-то не стал возражать, а, еще раз козырнув, отпустил нас. Надо ли говорить, что все это мне очень не нравилось.
Едва джип сорвался с места, полицейский достал рацию и произнес на чистейшем русском языке:
– Первый, Первый, я – Девятка. Только что въехали в город, джип номер…
Брандо, принявший сообщение, удовлетворенно кивнул и тут же отдал новый приказ. А через две минуты за черным фермерским джипом по утренним улицам уже неслись три автомобиля с полицейской машиной во главе.
Николас оказался водителем что надо, да и просто сообразительным парнем. Едва увидев преследователей, он вдавил педаль газа в пол и сразу здорово оторвался. Для джипа его машина ездила даже как-то слишком быстро, подумал я, заметив, что стрелка спидометра приближается к отметке сто восемьдесят.
– Я в юности был гонщиком, – объяснил довольный Николас – похоже, эта погоня только забавляла его. – Люблю быстро кататься. А, черт!!!
Навстречу нам во весь опор мчался грузовик. Он гнал по нашей полосе и, похоже, сворачивать не собирался. Николас отвернул в самый последний момент, грузовик промчался мимо. Мы едва перевели дух, зато фермер был, кажется, доволен.
– Давно так не веселился, – объяснил он.
Я обернулся. От двух машин нам удалось оторваться, но полицейская тачка медленно настигала нас. Видимо, там тоже был не "родной" мотор. Джип резко завернул за угол, я здорово ударился локтем, остальные были целы.
– Далеко нам еще? – поинтересовался я через Лену.
– На такой скорости будем через десять минут, – улыбнулся лихой сардинец.
– Надеюсь, нас там будут встречать свои, – пробормотал я, представляя себе, как мы будем улепетывать по аэропорту на своих двоих.
Николас вовсю шнырял по переулкам. Погони видно не было. Николас, кажется, понял мои затруднения.
– Я сейчас вас высажу, – сказал он. – Приготовьтесь выйти. А потом они погоняются за мной еще с полчасика, – и он ухмыльнулся, предвкушая эту охоту.
Через минуту мы втроем стояли в узком переулке, Николас умчался на джипе со скоростью болида "Формулы-1", оставив нам купюру, чтобы поймать машину до аэропорта. Все-таки мне часто везет на знакомства!
К счастью, в аэропорту все прошло довольно гладко. Советник проводил нас до самого трапа – наверное, он хотел удостовериться, что никогда больше нас не увидит.
Только когда самолет, плавно покачивающий большими железными крыльями, воспарил над оказавшейся столь неприветливой землей, Эльза наконец смогла перевести дух. Словно закончился тяжелый кошмар.
"А ведь это было самое большое приключение в моей жизни", – бестолково теснились в голове какие-то довольно дурацкие мысли. И еще: "Все хорошо, что хорошо кончается…" Она откинулась на спинку мягкого, словно специально для нее предназначенного кресла. Больше не нужно было думать о том, как выбраться из очередной передряги, не нужно было постоянно оглядываться, конец паранойе и недоверию. От всего этого ее отделял в данный момент толстый слой атмосферы, большой кусок синего неба. "Небесная канцелярия" – сразу пришла на ум не совсем уместная ассоциация. Ощущение мира и блаженства разлилось по всему телу, Эльза чувствовала себя словно в огромной теплой ванне. По воде плавали большие резиновые детские игрушки – разноцветные утки, зайцы, вовсе не существующие зверюшки. И надо всем этим парило огромное облако в виде весьма аппетитного торта, порезанного на куски. Эльза потянулась было за одним, но тут одна из зверюшек-игрушек, с клювом и шестью лапами, медленно подплыла к Эльзе и сказала очень противным голосом: "Сколько можно жрать? Уже и так в двери не пролазишь!" Эльза и в самом деле почувствовала, как ее тело стремительно расползается по всей огромной ванне, вытесняя воду. Ощущение покоя покидало ее со скоростью джипа, на котором унесся Николас. Она открыла глаза.
Оказалось, что слова о еде мерзким голосом произносила женщина, сидевшая впереди. Она увещевала своего и впрямь бегемотообразного муженька воздержаться от очередной порции. По салону разносился очень аппетитный запах пищи: стюардессы разносили обед. Эльза вдруг поняла, что если прямо сейчас она чего-нибудь не съест, то сразу умрет, вот здесь, в мягком удобном кресле, пролетая над глубоким океаном на высоте десяти тысяч километров. "Вот будет обидно", – мелькнула в голове очередная идиотская мысль. Но, слава небесам, перед ней уже стояла кукольно улыбающаяся стюардесса, протягивая столовые приборы.
Эльзе было даже неудобно, что она так быстро все съела. Но стоило ей оглянуться на своих спутников, как она обнаружила, что и Лена, и Гордеев, как и она, пару минут назад дремавшие, тоже сидят, несколько смущенные, над вмиг опустошенными тарелками. Не сговариваясь, все трое переглянулись и весело захохотали. Супружеская пара, сидевшая впереди, оглянулась. Недовольное лицо женщины оказалось еще противнее ее голоса, а ее бедняга-муж позволил себе слабо улыбнуться, почти сразу же, впрочем, стерев улыбку с физиономии.
Разговаривать никого не тянуло. После всего происшедшего болтать о погоде или прочих пустяках казалось бессмысленным. А обсуждать происшедшее не хотелось тем более. Даже вспоминать об этом желания не возникало ни малейшего.
– Кажется, Лена уснула, – через какое-то время вывел Эльзу из задумчивости тихий, почти неслышный голос Гордеева. – Нам надо поговорить. Чем раньше, тем лучше. Неизвестно, когда в следующий раз нам доведется разговаривать без свидетелей. Не хочу тебя пугать, но всякое еще может случиться. Я не могу поклясться, что мы уже в абсолютной безопасности… Хотя очень на это рассчитываю, – добавил он, заметив, как вздрогнула Эльза.
– Хорошо, – Эльза пыталась понизить голос так, чтобы ее тоже мог слышать только Гордеев. – Что ты хочешь узнать?
– Вообще-то чем больше, тем лучше. Чтобы защищать твоего мужа, мне нужна любая информация, связанная с этим делом. Но лучше, конечно, начинать с самого главного. Только, пожалуйста, давай сразу договоримся: от меня не нужно ничего, понимаешь, ничего скрывать… Как от доктора… Или священника.
– Хорошо, я все поняла, – кивнула Эльза, хотя вообще-то священников недолюбливала.
– Прежде всего расскажи мне, что произошло с наркотиками? Ты ведь нашла их?
Эльза вновь кивнула.
– Да, в чемодане. Много-много маленьких пакетиков с порошком в чемодане.
– Ага, – Гордеев оказался слушателем очень внимательным, не перебил ни разу. Они помолчали. Потом заговорили одновременно: Эльза хотела что-то добавить, Гордеев решил что-то спросить.
– Что-что? – вновь спросили они друг друга в один голос. Жестом Гордеев показал Эльзе, что предоставляет ей право высказать свою мысль первой.
– Да нет, я говорю, что Брандо я сказала, что вообще ничего ни о каких наркотиках не знаю.
Гордеев кивнул, и вновь воцарилось молчание.
– С одной стороны, это, конечно, хорошо, – задумчиво протянул он наконец. – Лишних доказательств виновности твоему мужу не нужно, он и так увяз по самое не хочу… А с другой, – добавил Гордеев, – эта история с наркотиками так или иначе всплывет, а исчезновение чемодана воспримут как намеренное сокрытие фактов… Да, боюсь, от этого будет только хуже.
– Ты сам понимаешь, откуда я могла все это знать? Мне показалось, что от всего этого необходимо как можно быстрее избавиться, – оправдывалась Эльза. – Я просто не смогла бы жить в этом доме, зная, что эта гадость где-то рядом…
– Да я-то понимаю, – вздохнул Гордеев. – Если бы этого было достаточно… – он невесело улыбнулся. – Ладно, сделанного не воротишь. Чемодан, естественно, уже не найти, машины времени у нас нет, так что зацикливаться на этом не будем.
Эльза благодарно кивнула.
…В Шереметьево-2 все было по-будничному. Отсюда вся история казалась Эльзе не просто плохим сном, а плохим сном, приснившимся много-много лет назад, только хорошо запомнившимся. Вокруг сновали по своим разной степени серьезности делам люди, заученно улыбался технический персонал, в русской речи, шумным потоком вливавшейся в изголодавшиеся по родному языку уши, то и дело проскальзывал мат.
Гордеева встречали. Немаленькая такая толпа разного официального народу приехала в аэропорт исключительно ради Юрия Петровича, Эльзы и Лены. Они сразу окружили всю троицу, что-то говорили, улыбались, поздравляли, сочувствовали. Гордеев же неожиданно напустил на себя суровую, непроницаемую маску, сухо пожимал руки и бросал короткие реплики в ответ на многочисленные вопросы. Вскоре Лену куда-то увели, намеревались увести и Эльзу, но тут вдруг Гордеев настоял, что сам проводит ее домой, даже повысил голос, настаивая, и, естественно, добился своего.
Их довезли на служебной машине до самого подъезда. Они вышли, и Гордеев сразу отпустил шофера.
– Честное слово, я бы прекрасно доехала сама, – полдороги настаивала Эльза.
– Охотно верю, – невозмутимо отвечал Гордеев.
Этим и исчерпывался их немудреный диалог. Если Эльза заводила разговор на отвлеченные темы, Гордеев просто не отвечал, словно его здесь и не было. А когда она попыталась заговорить про всю эту зловещую историю, приключившуюся с ней, он вдруг повернулся к ней и, пристально глядя в глаза, покачал головой. "Нельзя", – поняла Эльза. Так что оставшиеся пол-дороги молчали под аккомпанемент "Нашего радио". Но даже оно не могло испортить Эльзиной радости от возвращения.
Но едва они вошли в квартиру, ее радость мгновенно улетучилась. Кошмар вернулся. Кошмар вновь стал угнетающей и непобедимой реальностью. Все в доме было перевернуто вверх дном. На мелкие осколки разбито зеркало в прихожей, выдвинуты и разворочены ящики у всех шкафов, по полу раскиданы вещи.
– О господи! – только и смогла произнести Эльза. Она внимательно посмотрела на Гордеева. – Вы знали, что здесь все так?
Тот отрицательно покачал головой:
– Предполагал.
Он помог ей хотя бы слегка привести все в порядок на кухне. Эльза быстро приготовила кофе. Теперь они молча сидели друг напротив друга, посреди всего этого тарарама, пили густой черный напиток из маленьких чашечек и дымили сигаретами. От дыма становилось немного уютнее.
– Как ты? – нарушил наконец молчание Гордеев. Теперь уже Эльза молча кивала.
– Нормально, – произнесла она наконец охрипшим голосом. – Спасибо.
Теперь ей стало понятно, почему Гордеев взялся ее провожать. Он подозревал нечто подобное. Да, все-таки с удивительно хорошими людьми сводит Эльзу судьба. О том, что эта же судьба вместе с тем сводит Эльзу еще и с редкостными подонками, женщина пыталась забыть. Не получилось.
Еще не была докурена даже вторая сигарета, как в прихожей послышался шум. Гордеев вскочил, но было поздно: вооруженные до зубов люди уже сами ворвались в кухню. Гордеев попытался было дать отпор, даже несколько секунд героически продержался (оружия незнакомцы не применяли), но его элементарно задавили числом. Еще через пять минут Эльза с Гордеевым сидели на заднем сиденье красивой иномарки, связанные по рукам и ногам. Солнце ласково заглядывало им в глаза через тонированные стекла.
– Выключи их, – коротко кинул водитель сидевшему рядом с ним. Тот послушно обернулся и поднес к носу Гордеева тряпку, пропитанную эфиром. Эльзу отключили аналогичным способом.
Они очнулись все в той же машине, когда начинало смеркаться. Их автомобиль стоял посреди двора большого деревенского дома. Эльза медленно приходила в себя, наблюдая за тем, как медленно гаснет небо. Гордеев очнулся явно раньше и теперь тоже довольно равнодушно смотрел в окно. Так прошло минут двадцать. Затем в салон заглянул водитель, удовлетворенно посмотрел на пленников:
– Ага, очнулись, хорошо. А то совсем уж неохота было тащить вас в дом. Сами пойдете, ножками.
Пленников провели по двору и впихнули в дом. Там их наконец освободили от кляпов. Эльза едва успела перевести дух, как вновь пришлось задерживать дыхание: в очередной комнате в нос шибанул специфический запах, так знакомый всякому, кому случается хоть изредка ездить в московском метро. Посреди комнаты сидел и распространитель этой мерзкой вони – бомж. Это был огромный детина метра два ростом в жутких лохмотьях.
При виде гостей бомж оживленно зашевелился.
– Что, скоро меня отпустят, начальник? – радостно и громко спросил он у приведшего пленников в комнату. Но тот не ответил, только сморщился от впитавшегося, казалось, в каждую щель здесь амбре и поспешно вышел, оставив Эльзу и Гордеева коротать время в столь приятной компании.
Леха стал человеком без определенного места жительства уже давно: три года тому минуло. Как стал – неизвестно. Абсолютно. Просто очнулся однажды человек на улице – кто он, что он – не помнит. Ничего не помнит, словно и не было совсем ничего. Даже имени не помнит. Словно не было человека, а потом вдруг он материализовался неизвестно откуда и неизвестно с какими целями. Хорошо хоть, разговаривать сразу умел, а то бы только по росту его от младенца отличали. Только потом, постепенно начал Леха что-то вспоминать. В основном из детства. Яркие, статичные картинки. Мама. Сестры. Больше ничего. Имени своего настоящего он так и не вспомнил.
Из взрослой своей жизни Леха так и не вспомнил ничего. Но по тому, как он ловко обращался со всякими электрическими приборами, понял, что был каким-то слесарем-ремонтником. Жаль только, поздно выяснил, когда из бичей пути назад уже явно не было.
К новой бичевской среде Леха адаптировался быстро. Легко отвоевал себе место на вокзале, чтоб милостыню просить, – спасибо огромному росту да немереной силе. Собутыльники Леху честно боялись: в первой же пьяной драке тот стукнул одного приятеля кулаком по голове, после чего тот недолго продержался в жильцах на этом свете. Больше желающих поспорить не находилось.
Как Леха оказался в тот вечер у дома Эльзы, опять не помнил: здорово выпил до того. Такое вообще с ним довольно часто происходило: просыпался в такой дали от ставшего почти родным Савеловского места обитания он чуть не после каждой хорошей пьянки. Однажды даже проснулся в Питере. Думал сначала там и остаться, но не понравилась Лехе питерская атмосфера. В Москве ему было приятнее.