Заплатив за вход пятьдесят сантимов, вошел в первый зал и осмотрелся. Я не желал еще раз столкнуться нос к носу с такой же теплой компанией, с какой недавно свела меня судьба возле кафе "Фламинго". Осмотревшись, я убедился, что никаких намеков на опасность пока нет. Во втором зале один из столов пустовал, и ко мне тотчас же подошел загорелый "профессиональный отпускник" и предложил сгонять партию в американку. Я выбрал самый длинный кий с толстой кожаной нашлепкой на конце. Перед тем как начать игру, я еще раз прикинул кий на глазок, и на мгновение показалось, что в руках не обыкновенный кусок склеенной древесины, а безотказный мой винчестер.
Напарник разбил пирамиду шаров.
Разумеется, играли на интерес, потому что в настоящих бильярдных "просто так" не играют. С первого же удара я понял, что меня волынят, то есть завлекают. Парень прочно киксовал и первые две партии легко "слил". Но по манере держать кий и движению ударной руки, по его стойке я понял, что передо мной далеко не новичок. Ничего удивительного: в каждой бильярдной ошиваются такие молодцы, ждущие очередного пьяного отдыхающего, чтобы раздеть его до нитки.
Мне наконец надоели эти штучки, и я, бросив на стол кий, направился к выходу. Но как в этом мире все странно переплетено. Только я сделал шаг, как в бильярдную ввалилась группа полицейских. Я еще находился во втором зале, и хорошо, что слева от бильярдного стола окна были открыты. Я перешагнул невысокий подоконник и скрылся в кустах бузины, покрытых росой.
Ну и денек! Я не исключал, что инцидент у "Фламинго" стал достоянием полиции, и не без помощи Шашлыка. У него все схвачено и всем заплачено. Но плевать на причину, в принципе, я не желал пересекаться с блюстителями. Я пошел к себе, в номер. Там я чувствовал себя в безопасности и мог расслабиться.
Начиналась пятница, и до слуха доносились разные шумы со стороны пляжа.
Ночью мне приснилось, будто я на самой твердой в мире скамейке - в суде и обвинитель зачитывает приговор. Обвинитель очень смахивает на полковника Алксниса… Чудной привиделся сон. Будто я увел гнедую кобылу со звездочкой во лбу и теперь надо вернуть точно такую же, иначе сошлют на перевоспитание на Кубу. Я горячо возражал, как это бывает во сне, рубил ребром ладони воздух и, четко произнося каждое слово, убеждал: "Никто не знает меня лучше, чем я сам. Если говорю, что ничего не крал, значит, так оно и есть. Лошадь пасется за железной дорогой, и вы, засранцы, знаете об этом не хуже меня".
Полковник Алкснис превратился вдруг в Солдатенка. Он вытащил из судейского стола автомат и, направив на меня, стал снова зачитывать приговор: "Во всех цивилизованных странах уже давно в камерах не расстреливают, а казнят по месту жительства… Где вы, подсудимый, живете? Если вы местный, назовите свой точный адрес…" Он поднял автомат, а я быстро присел и спрятался за спинку стула. Сжался и спасительно подумал, что всех обхитрил. И в этом скукоженном состоянии вдруг услышал прекрасную мелодию - не то Сарасате, не то цыганские напевы Сен-Санса…
Проснулся мгновенно - какой-то шум доносился со стороны изголовья, за стеной. Вне всякого сомнения, там кто-то был. Я поднялся с кровати и, стараясь не шуметь, подошел к столу и нащупал графин, стоящий на тарелке. Взяв ее, шагнул к окну и лег под ним на пол. Левую руку с тарелкой поднял над головой и слегка отодвинул штору. С улицы, в темноте, тарелка вполне могла сойти за овал лица. Я повел руку вдоль рамы, ожидая, что вот-вот после выстрела она разлетится вдребезги. Я молил Бога, чтобы это была не автоматная очередь, ибо тогда можно не досчитаться левой кисти. Но выстрел так и не раздался, и я, к собственному удивлению, почувствовал разочарование. Страх явно навеял сон…
Лежа в темноте, я думал о завтрашнем дне. Вот-вот все свершится. А что именно, я не знал. Так, в общих чертах, прикидывал, как встречу Заварзина, когда он пойдет из СИЗО в самоволку. Возможно, придется покончить с ним прямо там, у кирпичной стены, и пусть потом пресса пишет, что князь мафии застрелен при попытке к бегству… А чего, собственно, я добьюсь, если избавлюсь от Рэма? Останутся другие - не подвластные ни суду, ни Богу. Но война есть война, о последствиях задумываться нельзя. Это только расслабляет. А главное: не я его, так он меня достанет и будет радоваться, как дитя. Я, конечно, не лучше его, но и он мне не судья. У нас просто социалистическое соревнование - кто кого заарканит первым…
Полдня проболтался без дела. Искупался, просмотрел газеты, в ближайшей аптеке купил бинты, стрептоцид, упаковку реланиума. Потом приглядел стоянку, где вечером с чужих машин буду снимать номерные знаки.
Не терпелось переговорить с Сухаревым, и потому, съехав с Калнциемского моста, я свернул к магазину, к ряду телефонных кабин.
Когда жена Сухаря своим придушенным голосом сказала, что его нет дома, я готов был послать ее куда подальше… Однако что-то в ее голосе заставило не спешить.
- А вы не скажете, где он? - любезным тоном спросил я.
Оказывается, в реанимации первой городской. Зэки череп проломили… Я не стал вдаваться в подробности и сразу же поехал в больницу. На проходную прибыл перед самым закрытием. Пришлось помахать перед носом вахтера одним из многочисленных липовых удостоверений.
Я знал, где реанимационная, и без расспросов сразу же зашагал в нужном направлении. Но там Сухаря больше не было - перевели этажом ниже, где долечиваются. В дверях молодая медсестра загородила дорогу. Назвался братом, после чего я наконец прошел в палату, за ширму, где он лежал.
Контролер был в сознании и имел вид раненого бойца из ограниченного контингента.
- Что стряслось, Сухарик? - я подсел к нему на кровать.
- То, что и должно было… Заварзин, сука, врезал промежду глаз и… вот результат.
Вокруг глаз у него разлились озерца синяков. Так всегда бывает, когда бьют по переносице.
- Надеюсь, не из-за меня пострадал?
- Именно из-за тебя, Стрелок, - Сухарь потрогал рукой закрытое веко. - Он же, подонок, не желает понять, что я всего лишь почтальон…
- Хоть как-то он отреагировал на мое предложение?
- Реакция на моей морде… Он сказал, что коекого утопит в бензовозе…
- И все?
- А тебе этого мало? - контролер изобразил на лице нечто вроде улыбки. - Все, Макс, хоть на куски режь, я в ваши сраные игры больше не играю. Так можно доиграться до деревянного бушлата…
- Да не ной ты, Сухарик! Я уж думал, что тебе и в самом деле полбашки оторвали, а ты тут лежишь и лаешься, делаешь вид, будто больше сказать нечего.
Он напряженно следил за моими губами. А я, между тем, продолжал:
- Ты сказал, что Заварзин каждую субботу уходит из СИЗО и возвращается утром в понедельник… Ответь, где и кто его обычно встречает? Откуда он уходит в самоволку?
- Дорога у всех одна: через прогулочный дворик, пищеблок, оттуда в подвал, а там где-то подкоп. Где точно - не знаю… Нора выходит к служебной калитке…
- Той, что ведет к железнодорожному полотну?
- А куда же еще? Она одна, и проход через нее стоит стольник долларов.
- И когда эта эвакуация происходит?
- Насколько мне известно, где-то в половине первого ночи… А вот кто его встречает, спроси у кого-нибудь другого. Я при этой церемонии не присутствую… Во всяком случае, не на трамвае он поедет…
Словно руку любимой девушки, я взял пятерню Сухарика и нежно пожал ее.
- Все, старик, это последняя наша встреча, и если теперь у тебя будут какие-то неприятности, то только не из-за меня.
По-видимому, я немного перебрал, придав голосу излишнюю торжественность. Контролер поднял на меня глаза, и я прочитал в них несложный вопрос: "На что ты, придурок, рассчитываешь?"
Из больницы я направился в бомбоубежище - единственное место, где можно относительно спокойно перекантоваться. В одном из боксиков расстелил на нижних нарах старый, отдающий плесенью тюфяк. Не без удовольствия растянулся на нем и вырубился мгновенно.
Утром я сходил в магазин за провиантом и пивом. Очень хотелось пострелять, но мой винчестер был далеко, и я словно чувствовал его тоску.
Один из фонарей замигал, видимо, был на исходе керосин, и я при тусклом свете, как бы подчеркивающем мою заброшенность, предавался размышлениям. В этой ситуации, думал я, одним Заварзиным не обойдешься. Слишком много у него голов, и если рубить, то все. Во всяком случае, самые близкие, самые ядовитые.
Я лежал на тюфяке и фантазировал. После того, как все случится, мы с Велтой обязательно отправимся в Крым. Отдохнем, погреемся на солнце, попьем тихими вечерами крымского муската, возможно, сходим на летнюю эстраду, где каждый вечер дают представления заезжие артисты. Возможно, с нами поедет Гунар, человек, который никогда не в тягость. Он будет целыми днями дымиться на пляже, а вечером втроем пойдем на крышу морского вокзала, где готовят необыкновенной смачности шашлыки. И обязательно куда-нибудь съездим, посмотрим Бахчисарай, Воронцовский дворец.
Я неплохо изучил Крым за те недолгие отпуска, которые мы, "интернационалисты", как правило, проводили там в одном из ялтинских санаториев. Конечно, закрытого типа, относящихся к Минобороны. К морю нас спускали на специальных лифтах, а вся территория пляжа была отгорожена от внешнего мира высоченным железобетонным забором.
В полудреме хотелось вспомнить чье-то лицо, и наконец усилием воли я этого добился. Когда я еще жил в детдоме, у нас работала молоденькая воспитательница Алла Александровна, которую мы звали Ал-Ал, в нее поголовно все пацаны были влюблены. Ради ее одного доброго слова детдомовские хулиганы превращались в ягнят. На образ Аллы Александровны наложился другой - образ Велты. Они - или это только казалось - очень похожи.
И снова привиделся Крым, а точнее - маленький пароходик "Бирюсинка", курсирующий между Ялтой и Ласточкиным гнездом. Я увидел себя на самой его верхотуре и рядом - Велту. Ее волосы и легкое платье развевались на ветру. Где-то в районе Алушты, в дымке, горбатилась Медведь-гора, ближе, в Симеизе, - изготовилась к прыжку гора Кошка. Впереди, на горизонте, дымя трубами, красовался белобокий пароход. За ним, само собой разумеется, увязались дельфины - они играют с чайками, которые, подобно истребителям, закладывая крутые виражи, их атакуют.
Нестерпимо захотелось услышать ее голос. Я засыпал, снова открывал глаза и снова впадал в дрему, в полусон, а вокруг кипела невидимая жизнь червяков, тараканов и крыс. Они шебаршили лапками, хвостиками, что-то грызли и на кого-то огрызались.
Утром под пиво навернул с полкило колбасы. Стало уютнее на душе, и не хотелось никуда идти. От вчерашнего, как мне казалось, нестерпимого желания услышать голос Велты почти ничего не осталось.
Когда из бункера я вышел на улицу, дневной свет буквально ослепил. Ночью прошел дождь, и земля теперь платила небу дань в виде густого испарения, и сочной, соединяющей море с рекой радугой.
Ближайший телефон-автомат обнаружился в одной из пятиэтажек. Я набрал номер Бориса Краузе и стал ждать ответа. Была суббота, и я надеялся, что застану его дома. Увы…
От безделья и неопределенности хоть волком вой. На счастье, поблизости оказался тир, и я, зайдя туда в одиннадцать, вышел перед самым закрытием на обед. Подстреленные мной тигры, утки и слоны жалкими жестянками лежали на полках, а я, еще более раздраженный, вернулся к телефону-автомату. И когда опять услышал нескончаемую, казалось, череду гудков, настроение упало до предела. А я так надеялся через Бориса узнать о делах в Пыталове.
Звонить с почтамта в центре города я не рискнул…
Весь день промаялся в бомбоубежище. Однако ближе к вечеру опять поехал в Юрмалу, к бывшему пансионату железнодорожников. Он находился в "уютном" местечке - между Дзинтари и Булдури, сразу за дзинтарским виадуком, где убивай, грабь, ори до посинения - никто не придет на помощь. На площадке возле главного корпуса стояло несколько иномарок, хозяева которых развлекались в только что перестроенных в люксы апартаментах. Вряд ли раньше, чем к полудню, отойдут они от похмелья - всю ночь пили и предавались утехам, как мартовские коты.
Практически я мог бы любую из этих машин увести. У меня в левом нижнем кармане куртки лежит замшевый мешочек с набором отмычек. И сделаны они не каким-нибудь кустарем-одиночкой, а целым КБ, обслуживающим таких, как я, братанов-"интернационалистов". Нет, наверное, на земле замков, которых не открыть с помощью этих тонких инструментов. Однако у меня другая задача, и я воспользовался обыкновенной отверткой.
За три-четыре минуты свинтил с двух машин номерные знаки и кинул себе под сиденье. Я буду их менять в зависимости от ситуации. Конечно, в принципе, по этим номерным знакам меня может засечь дорожная полиция. Но на деле она не способна найти хотя бы одну угнанную машину. И кто в таком бесконечном сериале краж обратит внимание на номерные знаки?
Я вернулся к себе в "Дружбу", принял душ. Выпил пива и пожевал орешков. От них изжога, но она у меня от многого, а я на нее плюю, как всегда, когда не знаю, что ждет впереди.
Перед уходом я достал из кармана пистолет и, вытащив обойму с патронами, хорошенько ее проверил, вылущил один и заменил. Мне показалось, что капсюль немного деформирован - не исключена осечка. Несколько раз вхолостую передернул затвор и убедился, что мой "марголин" не такой уж безнадежный старикан. Дальность поражения, правда, всего двести метров, и пуля мелковата - калибр 5, 6 мм … Но зато - пристреляный, зато дорог как память о моем полковом дружке Витьке. Он тоже был чемпионом округа - по стрельбе из спортивного пистолета. А погиб от шального осколка, когда мы штурмовали в Анголе базу так называемых повстанцев…
В одиннадцать вечера я отправился на место встречи с Заварзиным. На Юрмальском шоссе, при переключении скоростей, что-то скрежетнуло в коробке передач. Пришлось дважды двинуть рычагом скорости, на что я тогда не обратил особого внимания. Но все в жизни предопределено, и не мне менять рисунок бытия. А пока, добравшись до центра Риги, я по Бривибас направился в сторону Брасы.
Я был спокоен как никогда. В открытую форточку влетали ароматы большого города, и слегка кружилась голова. Я не спешил - в запасе оставалось еще как минимум полтора часа.
Объехав по кольцу автостоянку, я припарковался у старого двухэтажного здания, на котором висела кем-то забытая вывеска "Библиотека". Под мост, где должна была произойти встреча Заварзина с его эскортом, я пошел пешком и, подойдя на расстояние тридцати-сорока метров, притаился в тени широкой опоры. Мне не приходилось особенно вглядываться, чтобы понять - на "исходном рубеже" уже стоит джип с мощным никелированным бампером, а чуть позади и поодаль - "БМВ". По огонькам, которые то затухали, то зажигались угольками, я понял, что в джипе не один и не два человека коротают за куревом время. Как ни странно, время шло быстро, и я не заметил, как стрелки часов стали показывать 12.25. Я сменил позицию - из-за колонны перешел за полуразвалившийся забор, возле которого притаились три молоденькие рябинки.
Заварзина я узнал по походке. Он был в темном плаще, полы при ходьбе разлетались в стороны. Когда подошел ближе, я понял, что он в очках. Меня поразило его спокойствие - вышагивал с таким достоинством, будто шел не от параши, а вышел джентльмен погулять и подышать свежим воздухом в королевском парке.
Когда до джипа оставалось несколько метров, слева открылась дверца и из нее вынырнула длинная нога в кроссовках. Старый знакомый, чуть не приятель. Шашлык. Через весь его лоб и левый глаз белела широкая полоса пластыря.
Они поздоровались, и Заварзин, не задерживаясь ни на мгновение, полез в машину. Он нагнул голову, и из-под воротника показалась накаченная широкая шея. Шашлык не стал садиться вместе с Рэмом, а махнув рукой, пошел назад, к "БМВ", в котором его уже ждали.
Я видел, как отъезжал джип и как Шашлык возле своей машины разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Возможно, сообщал о благополучном исходе встречи. Чтобы не упустить Заварзина, я, поддав ходу, почти побежал к своей машине. Джип, выехав на развязку, уже поднимался на мост. Мне нужно было вклиниться между Заварзиным и машиной, в которой находился Шашлык с охраной. Мой "ниссан" шел ходко и, выбрав оптимальную дистанцию, увязался за джипом. Поглядывая в зеркало, я ни на минуту не выпускал из поля зрения набирающий скорость "БМВ". Однако вскоре я понял, что Срань Ивановича такой порядок движения не устраивает, и он, судя по световому сигналу, собирается идти на обгон. Впереди засветились фары грузовой машины, и Шашлык, чтобы не столкнуться с ней, снова влез в правый ряд. Продолжая сигналить и насиловать фары, он буквально сидел у меня на бампере, стараясь обойти. Я прекрасно понимал его озабоченность: босс впереди без охраны, а он, Мишка Иванов, неизвестно из-за чего, тащится как неживой. Если бы только он догадывался, кто перекрыл дорогу!
И как только он вновь вильнул к центру магистрали, я тут же подал влево. Казалось, еще немного, и у него сдадут нервы… Навстречу промчался КамАЗ, таща за собой вереницу из трех цистерн. Обдало мощной воздушной волной, и в приоткрытую форточку влетели бензиновые запахи.
Еще одна попытка Шашлыка не увенчалась успехом - в последний момент я почти подставил себя и позади услышал визг тормозов. Однако с моей машиной творилось что-то неладное - при переключении скорости в коробке передач опять заело. На этом я потерял несколько секунд, которых Шашлыку вполне хватило, чтобы обойти мой "ниссан".
"БМВ" шел на форсаже и, поравнявшись со мной, Шашлык погрозил кулаком. При этом он что-то прокричал, но из-за шума наших движков я не расслышал ни единого слова. Я видел его озлобленное лицо и жалел, что нас отделяют затемненные стекла моего "ниссана". Представляю, до каких размеров округлился бы его единственный глаз, узнай он, кто всю дорогу болтался перед его машиной…
Вдруг ситуация стала резко меняться. Пока я играл в "кошки-мышки", не заметил, как направление движения изменилось. Сначала джип, а затем и "БМВ" свернули на боковую улицу, да так резво, что я, не успев отреагировать, проехал по шоссе лишнюю сотню метров. Дорога пустынная, и ничто не мешало повернуть оглобли. Но дальше не тпру, не ну - в моем "ниссане" заклинило коробку передач. Возможно, полетела плавающая шестерня - в этой ситуации безнадега.
Сколько я ни терзал педаль и рычаг переключения скоростей, ни черта не получалось.
Выйдя из машины, я огляделся и побежал в конец улицы. Все казалось бесполезным, и двигался я по наитию. Но когда оказался на перекрестке, до меня дошло - где-то здесь живет Борис Краузе. Я мог поставить сто против одного, что банда Рэма отправилась по его душу. И они ее вытряхнут, если не получат от него адреса Велты.
Ориентировался с трудом - в темноте все выглядело иначе, чем тогда, когда я впервые приезжал к нему. Показалось, что светящаяся слева четырнадцатиэтажная башня та самая. Но до нее еще было метров триста или четыреста и, как бы я быстро ни бегал, не успел бы раньше них.
Возле кафе я увидел две телефонные будки. Заскочил в одну из них и увидел, что трубка сорвана. "Не суетись!" - приказал я себе и пошел искать счастья во второй кабине. Казалось бы, я хорошо запомнил довольно простой номер телефона Краузе, однако когда на другом конце провода сняли трубку, я понял, что ошибся. Я нажимал на кнопки и думал: каким же надо быть несусветным кретином, чтобы так безоглядно влезть в авантюру, из которой практически нет выхода.