И неожиданно громко добавил, хлопнув Рафика по плечу:
– Ну пока, земляк, увидимся еще.
Рафик нащупал приклеенный скотчем ключ. Подождал, пока спина Эдика скроется в проходе между кресел, затем, не торопясь, двинулся к выходу.
В ячейке лежал потрепанный чемодан самого обыкновенного вида. Рафик забрал его и пошел искать обменник, надо было разменять валюту. Поймал такси. Правда, водитель заломил невероятную цену, но он не стал торговаться. В конце концов, деньги были не его. Сапожника нашел без проблем. После обмена условленными приветствиями тот подозвал мальчонку, вертевшегося поблизости, и приказал проводить гостя домой, где для него уже готова комната.
Оставшись один, Рафик открыл чемодан, в боковом кармане лежал еще один конверт из плотной коричневой бумаги. Но удивили его вещи, лежавшие в чемодане. Достаточно плотные брюки, зимние ботинки, свитер. "Вот шайтановы дети, они что, собираются меня на Северный полюс посылать?" – мелькнула в голове неприятная мысль. Здесь-то, в Ташкенте, был теплый октябрь, светило солнце, по улицам ходили люди в легкой одежде. Пора было распечатать конверт.
В конверте лежал новый паспорт с вкладышем о российском гражданстве, уже на его имя, с пропиской в Сочи, билеты на поезд, еще деньги. Он пересчитал их, сложил с уже имеющимися и решил про себя, что на первое время ему хватит на более чем безбедное существование. Там же были отпечатанные на компьютере инструкции. Согласно инструкциям, ему надо было вылететь в Хабаровск. Он даже присвистнул от удивления. Туда его еще не заносило. Ну что ж, на все воля Аллаха. Там его будут встречать, помогут с устройством на работу, жильем и пропиской. После этого ему надо будет осесть и затаиться. В конверте он с удивлением обнаружил свой институтский диплом, еще бумаги и справки из разных учереждений, выписанные на его имя.
Ладно, затаиться так затаиться. Все равно рано или поздно придет его время, он это знал.
Назавтра он встал рано, умылся, позавтракал, попрощался с хозяевами и отправился на вокзал. Ехать до Хабаровска предстояло на поезде, да еще на перекладных. Ну что ж, ему не привыкать. Заодно поговорит с людьми, пообвыкнется, а то за почти два года, проведенные за границей, он оторвался от реальной жизни, плохо представлял, что происходит вокруг. Тем более что жизнь менялась стремительно, а попадать впросак на каких-нибудь глупостях не хотелось.
Правда, он уже придумал себе легенду. Будет проще прикидываться мигрантом из Абхазии в поисках лучшей жизни. Тогда можно в случае какого-нибудь мелкого прокола сослаться на незнание окружающей действительности, – мол, у нас все по-другому.
Четверо суток, проведенные в разных поездах, не доставили ему хлопот, а полезного он узнал много. Жизнь действительно не стояла на месте, из репродуктора неслась другая музыка, народ волновали совершенно другие события и проблемы. Но все это было так, на поверхности. Люди все равно оставались людьми, как ни крути. Русский язык вспоминался очень быстро, благо он и раньше говорил на нем свободно, правда, акцент оставался сильным, но это было уже не важно.
В Хабаровске было холодно, шел дождь. Он вышел на перрон и остановился, осматриваясь. Из толпы встречающих отделилась сорокалетняя женщина в темно-зеленом пальто, каком-то нелепом берете, из-под которого выбивались обесцвеченные волосы.
– Рафик, здравствуйте, а мы уже вас заждались. Мне Николай-то и говорит: пойди, Нина, встреть Рафика, а то потеряется, – затараторила она, всячески изображая непринужденность встречи двух знакомых людей, – как доехали, не уморились в поезде-то?
– Здравствуйте, Нина, – улыбнулся Рафик, на ходу подхватывая предложенную игру, – доехал хорошо, все в порядке. Как Коля, как там ваши, все здоровы?
– Да сейчас сами всех увидите. Пойдемте на стоянку. Это весь багаж или еще что есть?
– Нет, больше ничего.
Нина повернулась и стала протискиваться среди людей к выходу в город. На стоянке возле вокзала она уверенно направилась к потрепанного вида "тойоте" с тонированными стеклами. Открыла багажник, приглашая жестом положить в него чемодан, потом сама села на заднее сиденье. Передняя пассажирская дверь открылась изнутри. Рафик сел на предложенное место.
– Николай, – представился водитель, – зови меня так, я уже привык.
– Рафик. – Он оглядел смуглого здорового парня и подумал, что он такой же Николай, как и Иван. Наружность была явно не нордическая.
– Сейчас отвезем тебя по месту, там и поговорим. Я тебе все объясню. Дальше будешь уже сам обживаться. Постарайся отдохнуть, а то завтра тебе устраиваться на работу. Место я тебе подготовил. Документы не забыл? – Николай завел двигатель и стал выбираться со стоянки.
– Не забыл, все в порядке.
Ехали они достаточно долго, он увидел большую реку с набережной, про себя решил, что это и есть Амур. Минут через сорок машина затормозила у стандартного вида пятиэтажки. Они вышли, поднялись на третий этаж. Подруга Николая осталась сидеть в машине.
Дверь долго не открывалась, Николай ругался сквозь зубы, наконец совладал с замком. Рафик увидел маленькую однокомнатную квартиру, прилично загаженную. Видно было, что жилье это сдается, и уже давно.
– Ну вот, здесь и будешь жить. Завтра поедешь в отдел кадров нашего авиапредприятия, найдешь Игнатьеву Ирину Васильевну, скажешь, что ты такой-то и по поводу тебя должны были звонить.
– А кто это такая?
– Так, одна сучка продажная из отдела кадров. У нас тут с работой туго, особенно в аэропорту. Поэтому ты даже и не представляешь, сколько пришлось всяким козлам засылать бабок, чтоб тебя на нормальное место устроить.
– Это на какое – нормальное?
– Она тебе объяснит. Что-то вроде техконтроля, или как там его… Ну, короче, сам раскумекаешь завтра, что к чему. Там на кухне бумага с твоим адресом и номером телефона квартиры. Жратва в холодильнике, на первое время хватит. Какая посуда здесь имеется или белье – по всяким шкафам посмотришь. Давай сюда паспорт, я тебе до завтрашнего утра прописку устрою по здешнему адресу. Утром завезу. А то хрен тебя на работу возьмут.
– Понял. Солидно тут у вас все поставлено. Держи паспорт.
Через пару минут Николай ушел, оставив его одного. Можно было осматриваться и начинать хозяйствовать.
Со следующего дня он опять стал работать в аэропорту. Как это ни парадоксально, но он был счастлив, вернее, покоен. Конечно, первое время пришлось туго. Коллеги по работе на него косились. Ну нет на Руси-матушке места, где бы любили "позвоночных". А слух о том, что этого "грузина" приняли на работу не просто с улицы, пробежал по портовым службам моментально. Кстати, его упорно называли "грузином", хотя он и пытался первое время объяснять разницу, но потом плюнул, решив, что это даже и к лучшему. Трудно было и по вечерам, когда народ расходился по домам, а ему идти было некуда. Пару раз его пытались ребята с работы зазвать в пивную, но он сказал, что не пьет совсем.
Он очень много гулял, приходил домой поздно, смотрел телевизор и ложился спать, чтобы завтра начать все сначала. Особенно тяжело приходилось по выходным, когда совсем некуда было идти. У старичка букиниста на толкучке ему посчастливилось приобрести Коран и толкования к нему, а также пару книг по истории ислама. Хоть они и были написаны неверными, но он с интересом стал читать и их. Старичок, обрадовавшись, что у него есть такой экзотический клиент, стал таскать ему всевозможные книги, в том числе и на арабском языке. Благо Рафик на это денег не жалел.
Постепенно жизнь наладилась. Он купил кое-какую зимнюю одежду, посуду и пару предметов мебели в свою квартирку. Народ на работе стал относиться к нему лучше, поскольку он никогда ни от какой работы не отказывался. К его маленьким причудам и некоторой нелюдимости окружающие постепенно привыкли, про себя решив, что раз уж молодой и одинокий мужик не пьет, то, видно, "подшитый". О том, что он мусульманин, он никогда не говорил и виду не показывал. Свинину, правда, старался не есть без необходимости, хотя это не имело для него уже никакого значения. Сам Рафик не опровергал и не подтверждал все нелепые слухи, ходившие о нем первое время. Ему было наплевать.
Он начал общаться с сослуживцами не только по работе, но и так, на всевозможные темы, чтобы не вызывать подозрений нелюдимостью и угрюмостью. Однажды даже согласился поехать на рыбалку. Хоть это и не было похоже на ловлю форели в родных горах, но его неожиданно зацепило. Со следующей получки Рафик накупил себе снастей и всяких прибамбасов. Стал рыбачить. Он жил почти как все. Вернее, делал вид, что живет как все. В действительности все его мысли были связаны с желанием отомстить. За Софью, за детей. Он жил как крот, бережно храня в своем сердце память и жажду мщения. Ему казалось, что прощение неверных будет означать забвение самых дорогих его сердцу людей. Он ждал и дождался.
Вот этот звонок, через шесть долгих лет. Он сел на кухонный табурет, закрыл глаза и прислонился затылком к холодной поверхности стены. Вдруг заныло сердце, он вспомнил день своей свадьбы, дни рождения детей.
"Аллах всемогущ, мы скоро будем вместе", – прошептал он.
Накануне "дня рождения Ирочки" Рафик нашел в почтовом ящике письмо, в котором был указан номер камеры хранения городского вокзала. Съездив туда, Рафик забрал из камеры небольшой чемоданчик черной кожи.
Прежде чем покинуть здание вокзала, Рафик нашел будку междугороднего телефона-автомата. Достал записную книжку, нашел нужный номер.
– Але, Эдик? Это я.
– Здравствуй, Рафаэль. Ты получил мой подарок для Ирины?
– Да, он у меня.
– Так поздравь ее завтра от всей души!
– Да, я так и сделаю.
Он вышел из будки словно сомнамбула, ничего не видя и не слыша вокруг.
С этого момента жизнь стучала в его висках каждой минутой, приближающей его к цели.
Рафик вернулся домой, тщательно запер дверь, задернул поплотнее все шторы, раскрыл чемодан. Внутри перетянутого скотчем полиэтиленового мешка он обнаружил то, что и ожидал: взрывчатку, детонатор, таймер-взрыватель и клочок бумаги, где через дробь было написано несколько групп цифр. Расшифрованный текст представлял собой инструкцию о сборке механизма.
Он встал на колени у дивана и стал собирать всю эту конструкцию внутрь небольшого металлического футляра из-под слесарных инструментов, который стащил с работы. Закончив сборку адской машинки, тщательно прибрался, вымыл руки.
Потом лег на диван, отвернулся к стене и всю ночь пролежал без сна, беззвучно шепча суры Корана.
Следующий, главный день его послевоенной жизни складывался как нельзя лучше. Он шел на голую импровизацию, плана в голове не было. Как он все это сделает, как проберется на самолет, на какой именно рейс заложит бомбу, – все это предстояло решить на месте. Но судьба была к нему благосклонна.
Еще в воздухе новосибирский борт сообщил, что по прибытии потребуется помощь от наземных служб Хабаровска: что-то барахлило в датчике гидравлического привода шасси, хотя сам механизм работал нормально. В этот день было очень холодно и ветрено, идти и на пронизывающем ветру копаться под крылом самолета никто из технарей особо не хотел. Он вызвался сам, для убедительности выклянчив себе за это отгул на следующий день, сказав, что собирается на рыбалку. Все складывалось как нельзя лучше. Ему хотели дать напарника, но он отказался, сказав, что справится в одиночку. Сомнений это не вызвало, специалистом он считался хорошим.
Заправщик подбросил его к нужной машине, он стал делать вид, что возится с датчиком, а сам в это время лихорадочно озирался по сторонам. Нет, вроде никого. Мимо проходили пилоты.
– Как дела? У нас до отлета два часа осталось. Управишься? – Возле него задержался первый пилот.
– Конечно, какой разговор. Тут пустяк – думаю, контакты закислились. Почищу, все будет как новое, – одними губами улыбнулся Рафик.
Командир экипажа улыбнулся в ответ и поспешил за своими.
Слава Аллаху, наконец-то он остался один. Рафик открутил технологический лючок, вынул из-за пазухи коробку, открыл ее. На таймере стояли нули. Нажимая кнопку и выставляя время, он еще раз подумал о том, что его мечта сбывается. Сегодня он отомстит. За все, что было.
Он неторопливо и аккуратно выставил время, осмотрел механизм и контакты еще раз. Закрыл футляр и засунул поглубже внутрь лючка, расклинив его между сходящимися ребрами жесткости. На всякий случай он выдавил на поверхность футляра тюбик цинакрилатного клея. Теперь будет держаться прочно. Он торопливо закрутил болты лючка. Вроде никто ничего не заметил. Заправщик, суетившийся с другой стороны фюзеляжа, даже не глядел в его сторону. Подумаешь, Рафик ковыряется в какой-то там фигне, эка невидаль!
Он быстро осмотрел датчик, прочистил окислившийся контакт, поднялся на борт и сделал запись в журнале, потом доложился по связи в дежурку. Все было в порядке, даже как-то это казалось странным. Потом он пришел на свое место, быстро переоделся и попрощался с ребятами. Как добрался до проходной – не помнил, очнулся только за воротами, по дороге к остановке. Подошел автобус, но он в него садиться не стал. Подождал, пока тот отъедет подальше, и стал ловить попутку.
Через пару секунд он понял, что свободен, абсолютно свободен. То, что держало его столько времени, внезапно отпустило. Он отомстил им всем. Отомстил за все.
Теперь он свободен, но разве от этого легче?
Глава 22. ЛИЧНЫЙ ВРАГ
Холодный ветер пронизывал насквозь. Три дня пребывания в Хабаровске слишком малый срок, чтобы привыкнуть к его постоянному присутствию. Турецкий еще что, все-таки некоторая подкожная клетчатка спасала. Да и фляжка коньяка всегда была под рукой. Олежка Левин, тот вообще как будто не замечал северного ветра. А вот тощий до невозможности Безухов постоянно дрожал какой-то внутренней дрожью, и согреть его было невозможно ни чаем, ни теплыми свитерами Левина, надетыми поверх своих двух. К тому же новое поколение, как мы знаем, выбрало пепси, а не коньяк. Это, конечно, похвально, но не всегда спасает жизнь от полной и окончательной простуды.
Итак, следственная группа Генпрокуратуры сидела в Хабаровске с того момента, когда причина взрыва самолета, следовавшего первого сентября в Новосибирск, была установлена: в обломках ТУ-154 были обнаружены остатки модифицированного пластита. И что особенно важно, по химическому составу идентичного тому, который был причиной взрыва рейса No 2318 Москва – Ларнака. Что позволило объединить два уголовных дела в одно – по статье 205 УК РФ – терроризм.
Саша упорно искал "след Эдика". Он и Безухова взял в командировку потому, что Кирилл был единственным из них, кто видел Рагоева своими глазами. Разумеется, Турецкий не "нагружал" членов своей команды собственной версией, ибо пока она не находила никакого подтверждения. Зацепиться было абсолютно не за что: люди работали в аэропорту всю трудовую жизнь, знали всю подноготную друг друга. Никаких посторонних лиц на территории аэропорта первого сентября не было, как не бывало и раньше. Комплектация питания для пассажиров злополучного рейса проводилась в Новосибирске, откуда самолет вылетел утром первого сентября и куда должен был вернуться вечером. Версия с "заминированными завтраками" отпадала: самолет должен был бы взорваться еще по пути в Хабаровск.
Они максимально расширили круг поиска: летный состав, бортпроводники, наземная служба – диспетчеры, техники, водители спецтранспорта и так далее. Они работали по двенадцать часов в сутки и не спали ночами, обсуждая все, что сделано за день.
В этот, третий день их работы в аэропорту были тяжкие поминки по девяти членам экипажа, погибшим в рейсе. Турецкий слышал плач и стоны женщин, бессильную в своей ярости ругань мужчин: семьи погибшего экипажа работали здесь же.
Вспомнилось поле в окрестностях Воронежа, поток человеческих слез, людского горя. Он вернулся в гостиницу, завалился на кровать, думая о том, что неуловимый Эдик Рагоев стал его личным, лютым врагом.
Поздно вечером позвонил Грязнов:
– Как вы там? Есть что-нибудь?
– Пока ничего, Слава. Не за что зацепиться.
– Что ж, давай я тебя развею, что ли. Я, Саня, из Грозного уже кое-что получил. Информацию о нашем герое. Действительно, Рагоев родился в Грозном, а там все знают друг о друге почти все. Очень честолюбив, даже тщеславен. Но он выходец из бедной, не родовитой семьи, не пользующейся авторитетом среди влиятельных тейпов. Мечтал о военной карьере. Поступил в высшее воронежское военное училище.
– Ракетное?
– Да. На пятом курсе, за несколько недель до выпуска, избил заместителя начальника училища по политработе за какое-то оскорбительное слово в свой адрес, едва избежал трибунала.
– Из училища отчислили?
– Да. Вернулся в Грозный в конце восьмидесятых. Имеются сведения, что в это время он связывает свою судьбу с исламскими фундаменталистами, совершает паломничество в Мекку, проходит обучение в одном из мусульманских учебных заведений в Саудовской Аравии.
– То есть решил сделать религиозную карьеру, так, что ли? – спросил Турецкий.
– Не думаю. Согласно психологическому портрету, который мне передали, основная черта характера Рагоева не религиозность, а непомерное тщеславие. Просто для того, чтобы влиться в ряды ваххабитов, хадж в Мекку и религиозное образование обязательны. Рагоев проходил подготовку в одном из лагерей Хаттаба. В девяносто первом году участвовал в грузино-абхазском конфликте. Приобрел там известность как человек отчаянной храбрости и абсолютного хладнокровия. После завершения кампании опять исчез из виду. Есть сведения, что в период с девяносто третьего по девяносто пятый год он проводит в военных лагерях в Иордании и Саудовской Аравии. Когда началась первая чеченская война, Рагоев стал одним из полевых командиров. Но отсутствие влиятельных сородичей не позволяло сделать сколько-нибудь заметную карьеру. Его считают… как бы человеком второго сорта.
– А это для него – хуже смерти, – вставил Турецкий.
– Точно. Родители его погибают при бомбежке, и Рагоев покидает Чечню. По слухамм, он опять за границей, в лагерях исламских фундаменталистов. Там Эдик, видимо, наращивает мускулы, его начинают ценить. Во всяком случае, в Грозном он появился в последний раз в прошлом году и обмолвился в одном из разговоров, что вскоре прославит свой род. В общем, Саня, все может оказаться гораздо сложнее и страшнее, чем казалось вначале.
– Я так и предполагал. Слушай, первый самолет взорвался в двадцати киломерах от Воронежа. Может, это своеобразная месть целому городу?
– Черт его знает, что у него в башке. А в Астрахани за что он мстил? Арбуз плохой продали?
– Фундаменталисты – люди, желающие наказать мир, который им противостоит.
– Чего это ты?
– Так, поток сознания… Телепередачу вспомнил, – невесело откликнулся Турецкий.
– Ты там не закисай! Ты же знаешь, всегда есть период как бы пустой – информации много, а толку мало. Потом происходит переход количества в качество.
– Скорей бы. А то тревожно как-то. И главное – никто здесь нашего фото-Эдика в глаза не видел. Где он сейчас? Какая связь между ним и последней трагедией? Ничего не ясно. А почерк его, Рагоева.
– Может, буквально завтра все и прояснится, – постарался утешить друга Вячеслав.