- Принесла, так ставь на стол, - тоном капризного ребенка приказал старик. Я невольно посочувствовала племяннице, досталось ей на этот раз без всякой на то причины. Лично я себя в подобной роли не представляла, нет на свете таких сокровищ, за которые стоило терпеть незаслуженные обиды. Но тут же спохватилась: ой ли? А что делала я за квартиру, обещанную мне Кареном? Я покосилась на разливающую чай женщину и подумала, что мы с ней подруги по несчастью. Ей еще можно позавидовать, мой крест намного тяжелее.
Женщина ушла, чтобы не раздражать Иратова, и мы пили чай вдвоем. Я попыталась снова вернуться к прерванному разговору, но старик больше не клюнул на мою удочку. Вероятно, шкатулка, полная тайн и загадок, уже захлопнулась до следующего раза, если он будет, этот следующий раз.
Словно в подтверждение моих мыслей, Иратов изрек, шумно отпивая глоток чая:
- Ничего, теперь уже недолго осталось. Скоро она все получит и забудет, как я ее тиранил… Еще, глядишь, замуж выйдет. На такие деньжищи найдется какой-нибудь альфонс. Как думаете?
Я даже закашлялась, не зная, что и сказать, а он неожиданно засмеялся тихим, похожим на невнятное бормотание смехом.
Мне ничего другого не оставалось, как воспользоваться блокнотом с заранее заготовленными, якобы журналистскими вопросами, на которые он отвечал односложно, короткими рублеными фразами. Я поняла, что Иратов устал, выдохся и потерял ко мне всякий интерес. Мне больше не вызвать его на откровенность, а ведь я так мало узнала!
Все, что мне оставалось, - вежливо раскланяться. Впрочем, в рукаве оставался еще один заранее припасенный козырь.
- Вы, конечно, захотите взглянуть на статью, прежде чем она будет опубликована? - справилась я деловито, убирая блокнот в сумку.
Он только вяло кивнул.
- Тогда я завтра же приду, - пообещала я, - я приду завтра и покажу вам, что у меня получилось.
- Хорошо, - безразлично согласился Иратов, занятый, похоже, одной мыслью - как бы побыстрее от меня избавиться. - Проводи даму, где ты там! - крикнул он племяннице.
Женщина явилась немедленно и снова под конвоем повела меня в прихожую.
- Я приду завтра, мы договорились, - сказала я, переступив порог, но вряд ли она услышала, потому что уже вовсю громыхала засовами.
* * *
Выйдя из подъезда, я подняла голову и отыскала окно комнаты Иратова, в нем как раз дернулась штора - жизнь в квартире возвращалась в привычное русло. Я зачем-то постояла у дома, словно в ожидании тайного знака, но знака не последовало. Тогда я медленно пошла в сторону метро, пытаясь анализировать свежепоступившую информацию. Увы, и на этот раз приходилось констатировать, что картина не слишком прояснилась. Ну хорошо, Ольга у него работала, но я и прежде это знала, разве нет? Что еще? Ага, десять лет назад Иратова обокрали и, если верить тому, что под горячую руку наговорила его племянница, коллекционер почему-то обвинял в краже собственного сына, вскоре погибшего. Загадка на загадке и загадкой погоняет. Детектива из меня не получалось: чем больше я вникала в это дело, тем сильнее запутывалась. Как будто мне до сих пор мало было ребусов?
За то время, что я провела в квартире старого коллекционера, на улице еще сильнее похолодало, я невольно поежилась под своей шубой и прибавила шаг. Людей на улице было предостаточно - час "пик", конец рабочего дня. То и дело меня кто-нибудь обгонял, задевая плечом или сумкой. Поэтому я не обратила внимания на человека, который шел вровень со мной, дыша мне в ухо застарелым перегаром. Я бы и дальше шла себе спокойно, раздумывая, что предпринять дальше, если бы незнакомец не произнес до странности знакомым голосом:
- Ну и что сказал Иратов?
Я вздрогнула и повернула голову: это был тот самый тип в заношенной куртке, что плел мне в кафе всякую белиберду насчет черепа князя Святослава и КГБ.
Я пошла быстрее, он тоже. Я побежала, он догнал меня и недоуменно спросил:
- Ты что, боишься меня, что ли?
Я не выдержала и, резко остановившись, крикнула ему в лицо:
- Что ты ко мне пристал? Почему ты за мной следишь? Хочешь, чтобы я милиционера позвала?
У него побледнело лицо, лишь нос от мороза оставался красным.
- Не позовешь ты никакого милиционера, - беззлобно заметил он, дрожа от холода. Как назло к морозу прибавился порывистый ветер, закруживший хороводом колючие снежинки.
До метро оставалось каких-то двадцать метров. Неужели он собирался преследовать меня и дальше? Войдет со мной в один вагон и станет плести свои небылицы, только этого и не хватало! Пока я соображала, как поступить, ненормальный шмыгал носом за моим плечом, но, когда я наконец набралась решимости с ним поговорить, он был уже далеко, шел размашистым шагом сквозь метель.
- Эй ты! - крикнула я ему вслед, сжимая кулаки. - Отстань от меня, слышишь?
Он остановился и заговорщицки мне подмигнул:
- Поезжай-ка ты сейчас в "Колорит" - увидишь много любопытного.
Через минуту он уже исчез в снежном мареве так же неожиданно, как и появился.
* * *
Конечно, я могла бы его и не слушать - мало ли что скажет какой-то сумасшедший, который взял себе привычку мне досаждать всякими глупостями? Конечно, я могла пропустить мимо ушей его последнюю фразу, но, как вы, наверное, уже догадались, я этого не сделала, наоборот, я бросилась ловить машину, чтобы побыстрее попасть в "Колорит". В первый раз я испугалась за Рунова: вдруг с ним что-нибудь случилось? Что, если Карен осуществил свой страшный и коварный план, а он у него имелся, в этом не было сомнений.
Мне повезло: из белой пелены вынырнуло такси с зеленым огоньком. Я, обуреваемая дурными предчувствиями, бросилась ему наперерез в страхе, что автомобиль пролетит мимо. Завизжали тормоза, водитель высунулся в окошко и обложил меня длинной и витиеватой руганью, причем "дура", "кикимора" и "драная кошка" были самыми безобидными в его репертуаре.
- Ладно извини, я очень тороплюсь, - взмолилась я.
Таксист посмотрел на меня из-под нависших густых бровей и согласился, преодолевая внутреннее сопротивление:
- Ладно, садись, самоубийца.
Я тяжело плюхнулась на заднее сиденье и сказала, куда ехать. Мое сердце стучало в груди, как птица, в отчаянии бьющая крыльями по прутьям клетки.
- Быстрей, быстрей! - повторяла я, точно заклинание.
- Куда еще быстрей? - огрызался таксист, - врежемся. Не видишь, что ли, какой снег?
Мне показалось, что мы добирались целую вечность, хотя в действительности на поездку ушло не более пятнадцати минут. Когда мы подкатили к "Колориту", небо неожиданно прояснилось и вместо густой белой каши сыпался редкий снежок.
Таксист притормозил и спросил через плечо, выключив "дворники":
- Сюда, что ли?
Я кивнула и с тоской вспомнила, что у меня нет денег, чтобы расплатиться. Той мелочи, что в кармане, хватило бы только на метро.
- Черт, кажется, я забыла кошелек, - произнесла я, стараясь придать голосу больше естественности и для убедительности извлекла из кармана мятую тысячерублевую бумажку. - Подожди минутку, я сейчас вынесу.
- Ну нет, - отозвался бровастый водила, решительно заглушив мотор, - я тебя не отпущу. А то ты вильнешь хвостом, а я останусь при своих.
- И что делать? - растерялась я.
- Что-что, пойду с тобой.
Ладно, против подобной постановки вопроса я не возражала. Но я не успела выбраться из такси - меня остановил истошный женский вопль. От неожиданности мы с таксистом оба замерли.
Пятачок перед особняком, в котором помещался "Колорит", теперь, когда метель затихла, был виден как на ладони. Дверь дома резко открылась, и на ступеньках на наших глазах разыгралась нелепая сцена: двое здоровенных парней в белых халатах выкручивали руки маленькой пожилой женщине. Они тащили ее прочь от особняка, а она упиралась, выкрикивая что-то нечленораздельное, причем упиралась довольно успешно, потому что мужчины справлялись с ней с видимым трудом.
Догадка меня просто-напросто оглушила: это была та самая женщина, о которой Тим говорил Рунову, та самая, от которой Тим предлагал избавиться. Я с ужасом отметила, что она нисколько не напоминала брошенную поклонницу, имея в виду ее возраст. Женщину поволокли к стоящей в подворотне "скорой помощи". На крыльцо вышел Тим, по всей вероятности, чтобы проследить, насколько четко выполняются его указания.
Я выскочила из такси и, пролетев стрелой мимо опешившего Тима, в мгновение ока взлетела по устланной ковром лестнице на второй этаж. Дверь руновского кабинета была распахнута настежь, а секретарша Светочка что-то искала среди разложенных на столе бумаг.
- Олега Константиновича сегодня уже не будет, - сказала она, подняв на меня свои красивые, но холодноватые серые глазки. - Он уехал на срочные переговоры.
Ничего не говоря, я развернулась на сто восемьдесят градусов и с той же скоростью выскочила из дома. "Скорая помощь" медленно отъезжала, преодолевая свежие сугробы, а Тим и таксист мирно разговаривали на крыльце. Я услышала последнюю фразу таксиста:
- Да, больных сейчас много, время такое. Самому бы в желтый дом не загреметь.
Увидев меня, он, слегка смешавшись, доложил:
- Деньги я получил, так что не беспокойтесь.
Вот уж о чем я меньше всего переживала: о деньгах! Сейчас мне было не до них.
- Что здесь произошло? - спросила я Тима.
Тот пожал плечами:
- Да ничего особенного, сумасшедшую увезли.
Я поняла, что никаких подробностей мне от него не добиться.
- А Рунов?
- А его здесь, слава Богу, не было. - Лицо Тима одновременно было и непроницаемым, и приветливым.
- Может, еще куда довезти? - спросил все еще околачивающийся у входа в офис таксист, что, очевидно, свидетельствовало о Тимовой щедрости.
- Не переживай, водила, - ответил за меня Тим, - у нас есть кому отвезти даму. - Его голос звучал ровно и спокойно.
ГЛАВА 13
Наконец я приняла решение все рассказать Рунову - блуждать в потемках больше не было сил.
"Будь что будет, - убеждала я себя, - пусть он меня прогонит, пусть не поймет, но это единственный способ во всем разобраться, иначе я сойду с ума от всех этих головоломок".
Я смирилась с тем, что моего серого вещества не хватит, чтобы их решить самостоятельно. Теперь я была уверена, что недостающими стеклышками мозаики обладал только Рунов, а Карен пытался их добыть с моей помощью. Но он во мне ошибся - я так и не приблизилась к разгадке, напротив, каждая моя попытка приблизиться еще более отдаляла меня от желанной цели. Я добилась лишь одного - Ольга и все с ней связанное постепенно превращались для меня в навязчивую идею. Моя рыжеволосая копия, уже десять лет лежащая в могиле, преследовала меня, как собственная тень, не отпуская ни на минуту. Вырваться из этого плена можно было единственным способом - признаться во всем Рунову.
Но Рунов все еще не возвращался со своих переговоров, и мне оставалось в ожидании его только бесцельно расхаживать по квартире под неодобрительными взглядами Мальчика. В какой-то момент мне пришло в голову, что Мальчик мог тоже что-нибудь знать. Это предположение потрясло меня, словно я совершила научное открытие. Что, если я блуждала в трех соснах, а остальные с усмешкой наблюдали за моими мучениями? Нет, я не могла так думать о Рунове!
Рунов не пришел ночью, не пришел и утром, но, судя по тому, как спокойно и невозмутимо вел себя Мальчик, отсутствие дорогого шефа не было для него чем-то неожиданным. Он наверняка знал, куда запропастился Рунов, но ничего мне не говорил. Впрочем, я его и не спрашивала: спросить значило для меня признать свое поражение, признать, что Мальчик Рунову ближе, чем я. Правда, я попыталась позвонить в офис, но там трубку подняла Светочка и с дежурной приветливостью сообщила, что господина Рунова пока нет.
Я решила во что бы то ни стало его дождаться и выложить ему все начистоту. Тогда и необходимость повторного визита к Иратову, который я замышляла еще вчера, отпадет. И вообще, будь что будет!
В гостиной, как всегда, лежал целый ворох свежих газет - Мальчик безукоризненно исполнял священную обязанность поставлять Рунову ежедневно оперативную информацию, - только сегодня газеты просматривать было некому. Кстати, сам Мальчик к газетам никогда не притрагивался, предпочитая упиваться своими пестрыми книжонками. Что меня заставило, не знаю, может, маета и желание чем-нибудь себя занять, чтобы отвлечься от душераздирающих предчувствий, но за пахнущие типографской краской и морозом газеты взялась я. Равнодушно перелистав несколько еженедельников, я с раздражением спихнула все газеты на пол, и вдруг одна из них, раскинувшись, как пасьянс, раскрылась передо мной фотографией спящей Моны Лизы.
Я моментально узнала ее лицо, почему-то удивительно молодое и спокойное, с плотно закрытыми глазами. Помещался снимок в колонке происшествий под рубрикой "Внимание: розыск". Я схватила в газету и с ужасом прочитала:
"20 декабря, в районе платформы "Дачная", обнаружен труп неизвестной женщины со следами насильственной смерти. Приметы: на вид 30–35 лет, рост 167–170 см, нормального телосложения, волосы до плеч, окрашены в каштановый цвет, глаза карие. Одета: дубленка коричневая, костюм белого цвета с металлическими пуговицами, блузка черного цвета, колготки телесного цвета, сапоги черные. Просим лиц, опознавших женщину, позвонить по телефонам…" Далее перечислялись телефонные номера.
Прочитала и ровным счетом ничего не поняла. Главное, до меня не доходило, какая связь между фотографией Моны Лизы и неизвестной мертвой женщиной. Тогда я начала читать снова, уже вслух…
Господи! Да неужели это все о ней? Молодое лицо Моны Лизы с пухлыми, чувственными губами в загадочной дреме… Мона Лиза, совершившая свой головокружительный полет в небытие… Еще несколько дней назад дежурившая под окнами руновской квартиры в надежде слупить с меня кругленькую сумму… Мона Лиза, с тех пор уже успевшая пережить страх и неотвратимость близкой смерти, насильственной смерти!
Кто же ее убил, кому она мешала? Она мешала, мешала… мне. Но я… А мой звонок Карену? Меня словно ледяной водой окатили. Но ведь не стал бы Карен ее убивать… Но откуда мне знать, что стал или не стал бы делать Карен?
Я взлетела с дивана с такой стремительностью, словно во мне в одночасье распрямилась тугая невидимая пружина. Я должна была, я должна была немедленно узнать, имеет ли Карен какое-то отношение к смерти Моны Лизы!
* * *
Карен жил в престижном, дорогом доме с консьержкой, восседающей в маленькой стеклянной кабинке. Когда я была у него в последний раз, вскоре после того, как он меня окончательно забросил, то, помнится, была подвергнута допросу с пристрастием: кто я, откуда и по какому делу. Теперь консьержка не успела даже рта раскрыть, потому что, едва войдя в дом, я уже неслась по лестнице, не дожидаясь лифта, и моя песцовая шуба подметала ступеньки.
На мои звонки долго никто не открывал, но я продолжала упорно давить на кнопку, прислушиваясь к разносящимся по квартире трелям. Наконец дверь отворилась с невыносимой медлительностью: сначала образовалась узкая щель, потом раздался осторожный скрежет снимаемой цепочки, и меня окутала адская смесь характерных кареновских запахов: дорогого одеколона, коньяка и нездорового тела.
Карен выглядел неважнецки, похоже, почечная недостаточность, которой он страдал, сколько его помню, несмотря на усилия лучших врачей и дорогие импортные препараты, неумолимо прогрессировала. Лицо сильно пожелтело, под глазами темные мешки. Я непроизвольно отпрянула, вспомнив об обычном утреннем амбре из его рта, но он отнюдь не собирался приветствовать меня пылким поцелуем.
- Какого черта! - бешено завращал он своими выпуклыми совиными глазами.
Я его торопливо заверила, что меня никто не видел…
Он запахнулся в махровый халат и процедил:
- Закрывай скорее, я только из ванной.
Я даже не стала расстегивать шубу, мне нужно было только узнать про Мону Лизу и сразу уйти.
- Ты один? - уточнила я, не исключая вероятности того, что где-то за стенкой уютно мурлыкала одна из его многочисленных кошечек. Мне на нее, конечно, наплевать, но лишние свидетели ни к чему ни мне, ни Карену.
Он утвердительно кивнул.
Тогда я выхватила из кармана газету:
- Это… это твоя работа?
- Конечно, нет.
Я похолодела: он сказал "нет", еще не увидев снимка!
- Врешь! - крикнула я. - Твоя! - И швырнула ему в лицо газету с фотографией мертвой Моны Лизы.
Тогда он демонстративно, с выражением прочитал вслух заметку, как будто желая доставить мне этим удовольствие. А когда закончил, отметил:
- Она ничего вышла, оказывается, фотогеничная. Жалко, дальше массовок не пошла.
- Сволочь! Какая же ты сволочь! - Я хотела его ударить, но он, перехватив мою руку, оттолкнул меня.
- Ты ведь знал, знал! - кричала я, глотая злые слезы. - Ты обещал несложную работу, а чем все кончилось? Убийством? Я не желаю принимать участие в делах, которые связаны с убийствами!
До сих пор не представляю, как это неповоротливый Карен, этот хронический почечник опередил меня. Быстро повернул ключ в замке, а потом спрятал его в карман своего халата. Потом мы минуты две стояли, не двигаясь, тяжело дыша и сверля друг друга ненавидящими взглядами.
- Ты отсюда не выйдешь. - Как обычно в минуты волнения, акцент Карена усилился, и вместо "выйдешь" у него получилось "вийдешь". - Во всяком случае, своими ногами. Прежде ты доведешь роль до конца.
- Да будь ты проклят с этой ролью! Я не желаю быть замешанной в убийстве!
- Она не желает! Она хочет быть чистой, как гимназистка! Кто тебя спрашивает, чего ты хочешь? Уж если на то пошло, то на Мону Лизу настучала ты, а значит, ты наводчица. Когда она тебе мешала, ты позвонила мне и вежливо попросила: "Каренчик, Мона Лиза меня шантажирует, избавь меня от нее". Разве нет? Я не хотел ее убивать и не убивал. Ты что, думаешь, это я ее прикончил, задушил там или зарезал? Карен Данильянц, да будет тебе известно, такими делами не занимается. Каждый выполняет свою работу, поняла? И вообще, что о ней говорить, если она уже давно сидела на игле и не сегодня-завтра сама хватила бы лишнюю дозу!
Ах вот, значит, как они ее угробили! Ничего не скажешь, профессионально. Что ж, каждый выполняет свою работу. Вероятно, подумала я, очень скоро меня ждет что-нибудь в том же духе. Я не наркоманка, зато алкоголичка, и запросто могу оступиться, зазеваться на малолюдном перекрестке. Не знаю, как кому, а мне такой исход показался вполне правдоподобным. Впрочем, с Моной Лизой кареновские профессионалы, вероятнее всего, перестарались: ведь из газеты следует, что ее обнаружили с признаками насильственной смерти.
- Выпусти меня немедленно, - потребовала я решительно. И пригрозила: - Иначе я перебью все окна и заору так, что будет слышно на Петровке!
Карен улыбнулся, отступил от двери, я шагнула к ней, и в тот же миг на мою голову обрушился потолок - во всяком случае, таково было мое ощущение от страшного удара. Хотя Карен за время нашего сожительства успел надавать мне достаточно оплеух по разным поводам, так жестоко он еще никогда меня не бил…