Очнувшись, я увидела перед собой белую кафельную стену и подумала: "Неужели я уже в морге?" Однако белый кафель служил облицовкой всего лишь просторной кареновской ванной, на полу которой я и лежала все в той же шубе. Я чувствовала тупую боль в затылке и привкус крови во рту - наверное, падая, прикусила язык, - очевидные, пусть безрадостные признаки того, что я еще жива. С трудом поднявшись на ноги, я взглянула в зеркало, зрелище, как говорится, оказалось не для слабонервных. Из разбитой нижней губы сочилась струйка крови и исчезала за высоким воротом свитера. Преодолевая головокружение и звон в ушах, я села на край ванны, включила холодную воду и умылась. Сразу стало легче. Осторожно тронула дверь - как я и думала, она оказалась запертой снаружи. В квартире было тихо, никаких звуков и шорохов. Неужели Карен ушел, оставив меня одну? К этому я не была готова, но так или иначе мой план сегодня же поговорить с Руновым рушился окончательно.
Я еще раз налегла на дверь, теперь уже прилагая усилия, но, разумеется, она не поддалась, зато я услышала приглушенный разговор. Судя по тому, что до меня явственно доносился только голос Карена, он беседовал с кем-то по телефону.
- Да, да, под контролем, - убеждал он кого-то. - Если бы не эта идиотка… - Я догадалась, что речь идет обо мне. - Такой сценарий испортила! Все получалось так красиво, а теперь она, видишь ли, решила выйти из игры. - Он выругался и надолго замолчал, вероятно, выслушивая, что ему говорили на другом конце провода.
После продолжительной паузы он возобновил свой монолог, касающийся исключительно моей персоны, и, должна признаться, я не услышала ничего утешительного.
- Ты так считаешь? - донеслось до меня снова. - А с ней? Ага, она выйдет из игры, раз так хочет… - Далее многозначительное хмыканье. - Где сейчас? В ванной в себя приходит, слишком перевозбудилась… - Опять молчание, означающее скорее всего подробные инструкции на мой счет, получаемые Кареном.
Когда он в очередной раз заговорил, я напрягла слух, стараясь не пропустить ни слова.
- Я гарантирую, - последовали заверения Карена, - он ничего не узнает, она ему ничего не расскажет… Вечером ее можно будет забрать, попозже, когда стемнеет…
Волнение, владевшее мною в течение всего разговора, сменилось припадком отчаяния. Нет, меня не страшила близкая и реальная перспектива отправиться по пути Моны Лизы, я боялась, что Рунов так ничего и не узнает. А если и узнает, то совсем не то, что произошло в действительности, и я навсегда останусь для него дешевой наживкой, подсадной уткой, нелицеприятные эпитеты я могла бы продолжать до бесконечности.
Я должна была, просто была обязана выбраться отсюда, чтобы все ему рассказать, а уж потом… Как же это сделать? На глаза мне попался один привлекший мое внимание холодным блеском предмет - так называемая "опасная" бритва на подзеркальнике. Мне всегда казалась удивительной способность Карена хранить вещицы в стиле ретро, по-моему, совершенно с ним не сочетавшемся. Некоторое время я внимательно рассматривала бритву, потом судорожно схватила и положила в карман.
И проделала эту операцию вовремя, потому что дверь ванной отворилась, и в проеме заколыхался цветастый халат Карена. Он смотрел на меня внимательно и почти ласково.
- Ну что, оклемалась? - осведомился он с притворным участием в голосе и посетовал тоном воспитателя детского сада: - Все потому, что не слушала Карена, а Карена нужно слушать внимательно, он тебе зла не желает. Вспомни, до сих пор ты жила как у Христа за пазухой, и только благодаря мне. И сейчас… Я тебе подарил квартиру, скажи, я тебе подарил квартиру?
- Подарил, - я с трудом разжала разбитые губы и отвернулась. Мне ни в коем случае нельзя было дать ему понять, что я подслушала разговор по телефону.
- Ну вот, - примирительно внушал Карен почти по-отечески, - подарил и еще очень много чего обещал. А раз обещал, значит, выполню. - Он будто невзначай провел ладонью по моим растрепавшимся волосам и вдруг, накрутив их на кулак, резко и больно рванул, притянув меня к себе. Я невольно охнула, успев заметить, что вторая его рука оставалась за спиной, словно он что-то в ней прятал.
- Или он обещал тебе больше? - вкрадчиво допытывался Карен, приблизив свое лицо к моему, и я снова уловила тяжелый дух болезни, исходящий из его рта.
- Отпусти, - взмолилась я совершенно искренне, - ничего он мне не обещал. Он вообще абсолютно ничего не знает.
- Точно не знает?
- Клянусь!
Карен выпустил мои волосы и брезгливо вытер ладонь о халат. А ведь когда-то он казался мне самым близким человеком, и поначалу наши отношения казались такими романтичными. Конечно, я его не любила, но дорожила им, хотела видеть, а он был щедр, даже расточителен, и ничто не предвещало, что однажды он озаботится идеей, как заставить меня замолчать навсегда.
- Какой мне резон оказаться в его глазах стервой? - убаюкивала я подозрительность Карена, пытаясь выиграть время, так до конца и не осознавая, что мне это, собственно, даст.
То ли он действительно клюнул, то ли просто сделал вид, но заговорил почему-то о моих отношениях с Руновым:
- Да уж, такая прекрасная любовь! Девушка с фотографии! А может, он с приветом?
Я молчала, глупо было с ним спорить.
- То-то обрадуется, когда узнает, какую роль на самом деле ты играла! Он попался на сходстве, не смог победить свою тоску. А что, из меня получился бы неплохой психолог. - Карен захихикал. - Зигмунд Фрейд по меньшей мере.
- А разве нельзя обойтись без этого? - поинтересовалась я, постаравшись, чтобы мой вопрос прозвучал индифферентно.
- Нельзя, сценарий требует, - самодовольно усмехнулся Карен. - А каков я, какова режиссура? Недаром столько времени провел на съемочных площадках. Кое-кто сомневался, а он клюнул!
- А зачем тебе это? - не удержалась я. - Тебе что, нужны деньги?
- Мне лично ничего не нужно. Разве что осуществить свои режиссерские замыслы. Это будет самый крутой боевик всех времен и народов! Артисты играют, даже не подозревая об этом! Оцени, как я рассчитал характеры, Станиславский перевернется в гробу от зависти! - Карен явно допустил перебор: сначала Фрейд, теперь Станиславский. Я вспомнила, что когда-то, давным-давно, он рассказывал мне, что дважды поступал на режиссерское отделение ВГИКа и оба раза безуспешно. Кто бы мог подумать, что нереализованные амбиции будут так долго им управлять!
Я смотрела на Карена во все глаза, а он, вдохновленный моим нескрываемым удивлением, с удовольствием вещал:
- А главная находка - это ты, абсолютный двойник. Я, когда увидел ее фотографию, глазам не поверил. Сюжетец тоже хотя и незамысловатый, но крепенький. Один человек, неважно кто, имеет кое-какие подозрения насчет твоего Рунова, но просто так подступиться к нему трудно. У твоего красавца имеется одна вещь, бесценная. Вот я и придумал, как сделать, чтобы он принес ее на блюдечке с голубой каемочкой. Вроде весь он такой неприступный, а все же есть у него ахиллесова пята - девушка с фотографии. Вот так я его и вычислил. Так астрономы рассчитывают звезду, которую не видно в самый мощный телескоп. Ее никто не видел, а название уже имеется!
Все сказанное Кареном казалось мне бредом сумасшедшего, а он в торопливом упоении продолжал, брызгая слюной:
- Твой прекрасный принц непременно бросится выручать из беды свою поддельную любовь, не так ли? Сначала он зациклился на одной дуре, теперь на другой. Как это будет трогательно, представь! А пока ты спокойно, никому не мешая, подождешь развязки. Не бойся, это совсем не больно.
Карен показал мне левую руку, которую он в течение всего разговора держал за спиной, и я увидела, что он держит в ней шприц.
"Уже? - подумала я, холодея. - Мне уже пора следом за Моной Лизой?"
От ужаса я словно обратилась в кусок льда и, если бы Карен вздумал меня толкнуть, наверное, со звоном разлетелась бы на тысячи осколков, как сосулька, сорвавшаяся с крыши. Они все, все ему расскажут, мелькнуло у меня в мозгу, сначала добьются своего, а потом расскажут обо мне и безжалостно свернут шею маленькой птичке по имени Любовь. Я не хотела умирать с сознанием, что мое краденое счастье под легкой вуалью безнадежности затоптано и оплевано. Я бы смогла его спасти, если бы успела все рассказать Рунову.
Будто прочитав мои мысли по глазам, Карен занес надо мной свою тяжелую волосатую руку с зажатым в ней шприцем. На этот раз я не упустила момента и успела выхватить из кармана бритву. Честное слово, я хотела только пригрозить, испугать, но, когда он начал меня душить, я, теряя сознание, взмахнула из последних сил своим блестящим оружием…
Мы упали одновременно, только я осела на пол от удушья, а Карен рухнул как подкошенный. Он был еще жив, пытался что-то произнести и смотрел на меня умоляющими глазами, из его горла толчками вырывалась ярко-красная кровь. Он попробовал ползти, оставляя за собой алый след, но очень скоро затих в прихожей, успев напоследок несколько раз конвульсивно дернуть ногами.
Сначала меня стошнило, а потом я все-таки потеряла сознание. Впрочем, не уверена, что все произошло именно в такой последовательности. Не знаю, сколько продолжалось мое забытье, но, встав, я сразу наткнулась на Карена. Он лежал в кровавой луже, распахнувшийся халат открывал его пухлое, отечное тело. Мне пришлось через него переступить, чтобы подойти к двери. Тут я вспомнила, что прежде ее еще нужно отпереть ключом, лежащим в кармане халата Карена.
Я посмотрела на него, и меня вырвало еще раз, теперь желчью. Рот наполнился горечью, мокрое пятно расползлось по шубе, я даже не успела наклониться. Кровь по-прежнему вытекала из горла Карена, хотя уже медленно, и я чувствовала себя как на бойне. У меня не было другого выхода прижимая ладонь к губам и сдерживая позывы к рвоте, я подошла к распростертому телу, пытаясь не вступить в густеющую на глазах лужу.
Но я все же выпачкалась в его крови, поскольку Карен лежал лицом вниз и мне пришлось вытягивать из-под него полы халата, чтобы добраться до кармана. Наконец я достала ключ и вытерла руки подкладкой собственной юбки. В замочную скважину я попала ключом уж не знаю с какой попытки, отворила дверь и… сразу же попала в чьи-то крепкие объятия. Странно, но это был Тим. Что он здесь делал? Я не успела ничего сказать или спросить, потому что он, заглянув в квартиру, сразу же потащил меня за собой по лестнице вниз. Я неслась за ним, мотаясь во все стороны, как баржа на буксире. На улице он запихнул меня в машину, точно полено в печь, и рванул с места на бешеной скорости.
ГЛАВА 14
Мы ехали, как мне показалось, страшно долго. И за все время ни Тим, ни я не проронили ни единого слова. Впрочем, саму поездку я помню отрывочно. В памяти сохранился только шелест шин на ровном шоссе, равномерный гул двигателя - и больше ничего. Наверное, я погрузилась в состояние, близкое к летаргическому сну, и выпала из реальности. Время превратилось в бесконечную резиновую кишку, по которой безостановочно неслась моя испуганная душа.
Я все еще находилась на грани сна и яви, когда автомобиль остановился на площадке, окруженной деревьями. Я даже не могла предположить, что мы выехали за город. Потом сквозь пелену забытья сознание зафиксировало отдельные детали: высокое металлическое ограждение, большой дом, дубовая дверь, лестница, ковры на стенах… Было ли все это, или только померещилось, кто теперь ответит?
Тим довольно бесцеремонно втолкнул меня в просторное помещение - то ли в холл, то ли в зимний сад. С этого момента я уже начала немного ориентироваться во времени и пространстве. Сначала я увидела режиссера, того самого мэтра, в фильме которого я снялась в первый и последний раз в жизни. Вадим Николаевич Корчинский сидел в кожаном кресле, положив бледные пухлые руки на подлокотники, причем на темном фоне они выглядели безжизненными. Лицо его также показалось мне неестественно бледным, зато темные глаза - все такие же дерзкие, полные презрения и немого вызова - немедленно впились в меня, точно крючья верхолаза в отвесную стену. Я тоже буравила его взглядом в надежде понять, куда и зачем загнала меня судьба на этот раз. Мы так и замерли, уставившись друг на друга, как два боксера на ринге в ожидании удара гонга к началу боя. В иной обстановке подобная сцена, наверное, выглядела бы забавно, но не сейчас. Пауза тянулась долго и томительно, мне никак не удавалось уйти от его глаз, одновременно притягивающих и отталкивающих, которыми он впитывал в себя, как губкой, мой страх и мою растерянность.
Наконец я сделала над собой усилие, обернулась и увидела Рунова. Он стоял, подперев плечом дверной косяк и скрестив руки на груди, какой-то совершенно чужой и незнакомый. Трудно сказать, что именно в нем переменилось, но в нем появилось что-то незнакомое мне. Хотелось до него дотронуться, чтобы убедиться: это он, но я боялась пошевелиться.
Я обнаружила в комнате, кроме Тима, который меня привез, Мальчика и еще двоих здоровых парней в кожаных куртках.
Первым звенящую тишину прервал Рунов.
- Узнаешь? - спросил он, обращаясь к режиссеру.
- Разумеется, - невозмутимо отозвался тот, - она же у меня снималась. Если это и есть твой обещанный сюрприз, тогда я не понимаю помпы, с которой ты его обставил. К чему спектакль? Да, я ее знаю, это Жанна. Здравствуй, Жанночка!
Я, как рыба, выброшенная на берег, только открывала рот, хватая воздух пересохшим ртом. Мною снова овладевала предательская дурнота, в голове медленно ворочалась мешанина из разрозненных, бессвязных мыслей… Откуда Рунов знал режиссера?
Рунов ногой пододвинул к себе стул и уселся, приготовившись, вероятно, к долгому разговору.
- И ты знаешь ее только как Жанночку? - уточнил он спокойно у режиссера.
- Что ты имеешь в виду?
Рунов щелкнул зажигалкой, неторопливо закурил, во всем его облике было столько невозмутимости, что становилось понятно: происходящее - отнюдь не экспромт.
- Ладно, кончай свой дешевый спектакль, - заерзал в кресле режиссер.
- Упрек не по адресу, - усмехнулся Рунов. - Спектакли ведь не по моей части, а по вашей. Разве не вам пришло в голову познакомить меня с этой симпатичной девушкой, - последовал небрежный жест в мою сторону, - которая чрезвычайно похожа на Ольгу?
- Какая еще Ольга? - От возмущения киногений неожиданно сорвался на фальцет. - Извини, что это за шуточки? Честное слово, не смешно и не остроумно, абсолютно не остроумно!
"Да ведь Рунов все знает, - осенило меня, - знает, что меня ему подсунули. Только при чем тут этот жирный боров - режиссер?"
Но Рунов все прояснил:
- Ты подсунул ее мне, потому что она похожа на Ольгу. Только вот зачем, не пойму? Решил проверить на вшивость? Кто я тебе, пацан, что ли? По-моему, до сих пор я выполнял свою часть работы на совесть, так в чем дело?
- Послушай, - принялся его увещевать режиссер, - честное слово, я тебя не понимаю. Похоже, кто-то тебя попросту разыграл, и теперь ты приписываешь мне что-то невообразимое.
- А давай ее спросим? - предложил Рунов.
Оба смотрели на меня так неприязненно, что я невольно попятилась. Признаться во всем Рунову, конечно, следовало раньше, теперь уже не имело смысла. Теперь он своим тяжелым взглядом пришпиливал меня к стене, словно энтомолог букашку.
- Зачем бы я тебе ее подсовывал? - недоумевало светило отечественной фабрики грез.
- Ты хотел меня уничтожить, но сделать это красиво. Хотя, возможно, сама идея принадлежала не тебе, - предположил Рунов и, метнув взгляд в меня, спросил: - Как его, кстати, зовут, этого затейника?
- Ка… Карен, - разлепила я сухие губы.
- Не слышу!
- Его звали Карен Данильянц, - произнесла я, сделав акцент на слове "звали". Но они не обратили внимания на то, что я говорила о Карене в прошедшем времени. Ничего удивительного, они еще не знали, что я его убила и в эту минуту он валялся в луже собственной крови.
- По вашему плану, - продолжал Рунов, - она должна была втереться ко мне в доверие, тогда бы, во-первых, вы держали меня под полным контролем, а во-вторых, вероятно, рассчитывали с ее помощью кое-что найти. Но вы наделали много ошибок. И главная в том, что она - не Ольга.
Режиссер, однако, так быстро сдаваться не собирался.
- Ну скажи, Жанна, разве я тебя к нему подсылал? - принялся он за меня.
Что я могла ответить? В моей голове все перепуталось. Я молча стояла посреди комнаты, чувствуя, что нисколько не понимаю суть происходящего, а главное, и не хочу понимать.
- Кончайте мучить девушку! - раздался откуда-то сверху чей-то незнакомый голос. То, что этот голос прозвучал внезапно не только для меня, подтвердили вмиг изменившиеся физиономии всех, кто находился в комнате.
- Это кто еще? - нахмурился Рунов. Тим и парочка кожаных мальчиков, как по команде, засунули руки в карманы.
- Кто это? - повторил свой вопрос Рунов, обращаясь к режиссеру.
- Мне бы тоже хотелось узнать, - растерянно отозвался тот.
- Эй ты, выходи, только без глупостей! - приказал Тим, и в руке его появился пистолет.
- Да ладно вам, не бойтесь, я не страшный, - снова прозвучал голос сверху.
Я подняла голову и увидела, что по ступенькам вразвалочку спускается тот самый сумасшедший тип, который преследовал меня в последние дни. Он был по-прежнему в сильно поношенной куртке - ну бомж, да и только.
Присутствующие посмотрели друг на друга с немым вопросом. Потом Рунов сделал быстрый знак Тиму, и тот, держа в руках пистолет, приблизился к моему таинственному знакомому, который, усмехаясь, демонстративно поднял руки: сдаюсь, мол. Позевывая, позволил себя обыскать и повторил:
- Оставьте в покое девушку, вы прекрасно знаете, что она ни в чем не виновата.
- Наша старая ищейка пожаловала, - пришел в себя режиссер, - только его здесь и не хватало!
- Должен же кто-то время от времени щекотать вам нервишки, - вполне дружелюбно, словно завернувший на огонек приятель, ввернул незнакомец, - а то вы привыкли таскать пирожные со стола и думать, что этого никто не замечает. Я-то все вижу, не сомневайтесь. Для меня ваши призы, премии, аплодисменты и прочие атрибуты не имеют никакого значения.
- Что это за тип? - в очередной раз хмуро осведомился Рунов, недовольный тем, что в его разборку с режиссером вмешался третий.
Незнакомец немедленно повернулся в его сторону и радостно провозгласил:
- Дорогой крестничек, не очень-то вежливо с твоей стороны называть меня типом. Все-таки я за тобой уже десять лет слежу. Конечно, раньше это было проще и хлопот особых не доставляло, а теперь ты стал таким прытким, что не угонишься. Тем не менее я довольно быстро разобрался в твоей бухгалтерии. Ну, что ты так смотришь? Ах да, мы же незнакомы. Так и быть, представлюсь: Сергей Иванович Поликарпов, бывший сотрудник КГБ, между прочим, занимался твоим делом и кое до чего докопался, до чего не докопались другие.
- Очень интересно, - процедил Рунов. Как он ни маскировался, пытаясь придать своему лицу выражение глубокого безразличия, это ему плохо удавалось. Он опять обратился к Корчинскому: - Признавайтесь, это опять ваши штучки?