Лапик еще раз визуально оценил пистолет, который уверенно сжимал в руке Мальчик, и, видимо, окончательно уверился в том, что это вовсе не игрушка из "Детского мира", хватанул ртом побольше воздуха, выдохнул и невинным тоном произнес:
- Мы ее хотели только попугать, а она соскользнула… Там был иней, скользко…
- Ну вот, крестничек, теперь тебе все ясно? - уточнил Поликарпов.
Рунов стиснул руками голову:
- Ну, положим, это объясняет, почему она не приехала в аэропорт, но все остальное… Черт побери, Поликарпов, ты же знаешь, что именно нас всех здесь интересует. Чего ты хочешь: денег, гарантий безопасности?
Поликарпов выдержал эффектную паузу. Не спеша засмолил очередную "беломорину", в помещении висела мертвая тишина. Наконец, выпустив струю едкого дыма, произнес:
- Да уж, конечно, обстоятельства смерти Ольги интересуют вас, гражданин Рунов, но только по одной причине: вы хотите выяснить, куда при этом девалось то, что она должна была привезти в аэропорт. Вот почему вы не торопитесь поинтересоваться ролью уважаемого маэстро Корчинского во всем этом деле и заранее готовы со всем примириться, лишь бы докопаться, где сейчас Евангелие…
Несомненно, то было ключевое слово - я сразу ощутила разлившееся в воздухе напряжение. Дальше Поликарпов рассказывал, глядя мне в глаза, словно то, что он говорил, предназначалось исключительно для меня.
- Это Ольга принесла о нем весть, не правда ли? Однажды проболталась юному художнику Олегу Рунову, что у коллекционера Иратова, которому она помогала по вечерам, хранится уникальная вещь - Евангелие, написанное глаголицей. То самое, что упоминается в "Житии святого Кирилла", Евангелие, которым предположительно владел народ, именовавший себя русами, задолго до формального крещения Руси. Во всяком случае, Кирилл, если верить тому же "Житию", видел его еще в девятом веке в Корсуни, где останавливался по пути в Хазарию.
Я так и замерла с открытым ртом, а Поликарпов продолжал:
- Надо сказать, что юный Олег Рунов к тому времени вынашивал план махнуть в какую-нибудь благополучную и свободную западную страну, но он прекрасно понимал, что даже там без денег плохо. То ли дело захватить с собой нечто, имеющее художественную или историческую ценность… Тут и подвернулась Ольга с ее рассказом о Евангелии. Сагитировать бывшего однокашника по художественному училищу Сергея Петрова, который, между прочим, судя по оставшимся после него картинам, мог стать отличным художником, было, я думаю, несложно, то же самое можно сказать и о влюбленной в Рунова Ольге! Итак, Ольга похитила Евангелие, а вы с Петровым инсценировали ограбление квартиры Иратова, чтобы на нее не пало подозрение. Но Иратов, похоже, тоже питавший к ней определенные чувства, и не собирался грешить на нее, а обвинил во всем собственного сына, который в тот же день погиб в автомобильной аварии в двух кварталах от отцовского дома, чуть ли не у него на глазах. Расстроенный и возбужденный после тяжелого разговора с отцом, парень попросту не справился с управлением автомобиля…
Я с ужасом посмотрела на Рунова, но его лицо оставалось сосредоточенным и бесстрастным.
А Поликарпов подвел итог своему рассказу:
- Неудачную попытку пересечь границу я уже описал… Ох и свинцовые же были времена, это нынче езжай куда хочешь, вывози что пожелаешь. Петрова убили, тебя, Рунов, быстро вычислили и задержали, Ольга выпала из окна. В общем, на скамье подсудимых оказался только один человек - Олег Рунов. Он получил свой срок только за попытку угона самолета, потому что история с Евангелием тогда так и не всплыла, и с тремя трупами на совести честно отправился в зону. Там он оттрубил восемь лет, а мысли-то были все о бесследно исчезнувшем раритете. Где же Евангелие, думал он, где? И как только вышел на свободу, принялся снова его искать, но безрезультатно. Здесь его дорожка невзначай, как ему показалось, пересеклась с дорожкой… ах нет, с широким проспектом жизни мэтра Корчинского. Они организовали совместную фирмочку под названием "Колорит", и эта звучная вывеска в действительности всего лишь украшает прачечную по отмывке грязных денежек. Точнее, до сих пор прикрывала.
- Почему вы сказали, будто мне показалось, что наши дорожки пересеклись впервые? - хриплым голосом произнес Рунов.
- Фу, какой непонятливый! - Поликарпов снова со значением мне подмигнул. - Да потому, что вы еще десять лет назад перебежали дорожку господину Корчинскому, который тогда тоже имел виды на Евангелие. Скорее всего уже и покупателя подобрал, не исключено, что и аванс получил… Ему-то, пересекающему государственную границу по нескольку раз в году, вывезти реликвию было проще, к тому же у него давно имелись налаженные каналы. И вдруг какой-то сопляк, мальчишка, вчерашний выпускник художественного училища его опережает! Потому-то Корчинский и послал двух своих крепких парней к Ольге. Они просто хотели ее вежливо расспросить о пропавшем Евангелии, да, перестаравшись, уронили с пятого этажа…
- Ну, а Евангелие, где Евангелие? - вскричали одновременно Рунов и Корчинский.
- А его нет и никогда не было, - равнодушно пожал плечами Поликарпов. - Вот мы и вернулись к самому началу нашей содержательной беседы. Я уже говорил, что существование реликвий, упоминавшихся в летописях, никем не доказано, историки о них все еще спорят и будут спорить долго.
- А чаша из черепа Святослава? - вырвалось у меня.
Он одарил меня печальной улыбкой:
- Вот чаша есть, а Евангелия нет. Что делать, не повезло. Олега Рунова подвела буйная фантазия Ольги. Не исключаю, что она просто хотела таким образом привлечь его внимание к себе, но слишком поздно поняла истинную причину его интереса к своей персоне. Думаю, она его по-настоящему любила.
ГЛАВА 15
Мои мозги с неимоверным трудом переварили всю эту лавиной обрушившуюся на меня информацию, и если бы только с трудом, а то еще и с риском в любую минуту вскипеть, как чайник на плите. А при чем тут, собственно, я, зачем меня-то втянули в этот жуткий триллер? Тут я вспомнила об убитом мною Карене, и меня опять замутило.
- Думаете, что это все? - спросила я Поликарпова. - Ну а мне кто-нибудь объяснит, как я-то оказалась в этой заварухе?
Рунов и Корчинский уставились на меня, точно на глухонемую, неожиданно обретшую дар речи. Уж кого-кого, а меня здесь меньше всего принимали во внимание.
- Ну, конечно, я все вам объясню, милая девушка, - заверил меня Поликарпов. - Вы попали в дурную историю, очень дурную. Вас просто использовали в качестве подсадной утки. Сначала это пришло в голову Корчинскому и Данильянцу, они решили сыграть на вашем поразительном сходстве с покойной Ольгой. Надеялись, что расчувствовавшийся Рунов однажды откроет вам заветную ниточку, которая приведет к пропавшему раритету. Но не на того напали - Рунов, быстро во всем разобравшись, не стал вас разоблачать, а просто превратил в двойного агента. Таким образом, он, во-первых, держал под контролем происки пока неведомого противника, во-вторых, имел возможность со стороны наблюдать за предпринятым вами самодеятельным расследованием в надежде, что вы интуитивно нащупаете что-нибудь новенькое. Знаете, как бывает: ищешь что-то, весь дом перероешь, а найти нужную вещь не можешь, и тут на минутку сосед заглянет и сразу найдет, потому как, самое удивительное, оказывается, лежала-то эта вещь прямо на виду. Но из вас такого глазастого соседа не получилось - вы не нашли Евангелие, поскольку его не было… Зато в деле появился новый труп - выследившая вас проститутка Мона Лиза, с которой Данильянц не стал церемониться… Итого, мы насчитали уже четыре трупа…
- Пять, - добавила я тихо.
- Что? - Поликарпов посмотрел на меня с удивлением.
- Я убила Карена, сегодня я убила Карена, - призналась я. - Это вышло случайно… Но если бы я его не убила, он бы наверняка убил меня.
- Не может быть! - прошептал Рунов.
Корчинский еще сильнее вцепился в кожаные подлокотники. И тут меня осенило! Господи, да ведь это его разговор с Кареном я подслушала из ванной! Это он отдал приказ Карену избавиться от меня!
Первым пришел в себя Рунов.
- Ну и что же мы будем делать дальше? - хладнокровно осведомился он. - Вы лично что собираетесь предпринять? - обратился он к Поликарпову.
- Я? - Тот как будто даже удивился. - Ровным счетом ничего, пойду себе дальше своей дорогой. То, что я вам рассказал, так же бездоказательно, как и факт существования легендарных реликвий. Если у вас появилась идея заткнуть мне навсегда рот, то не стоит тратить пули: кто же мне, выжившему из ума, поверит? И вообще, я больше об этом слова не скажу, но при условии, что вы оставите в покое девушку…
- Заткнись! - неожиданно обрушился на него Рунов. - Это не твоя забота! Я прекрасно знаю, что мне делать. Подумаешь, нашелся адвокат. Она тебя просила о защите? Нет? Тогда молчи!
Поликарпов усмехнулся:
- Не сомневаюсь в твоем благородстве, крестничек. Ты теперь и господина режиссера не обидишь - делить-то вам теперь нечего. Разойдетесь, как в море корабли. В каком кармане у тебя билет на самолет, кстати? Теперь-то ты можешь осуществить голубую мечту юности и вполне легально. Стюардессы будут тебе обворожительно улыбаться, ведь ты уже не террорист и не угонщик, ты добропорядочный преуспевающий бизнесмен.
- Смотри-ка, - удивился Рунов, - он уже и об этом знает… А ты и правда профессионал. Взял бы я тебя к себе, да ведь не согласишься. Слишком чистенький, хочешь быть над схваткой, бесстрастным судией, не так ли? Небось, если бывшее родное ведомство упадет к ногам с извинениями и попросит вернуться, тоже гордо отвергнешь? Ну и живи себе дальше одиноким волком…
Я вспомнила, что когда-то сравнивала с одиноким волком Рунова, теперь он больше напоминал мне шакала.
- Заметь все-таки, что я судья, а не палач, - запальчиво подхватил Поликарпов, Рунов таки задел его за живое.
- Ну и радуйся, - лениво отозвался Рунов, вставая. - Прощайте.
Он окончательно потерял интерес и к теме разговора, и ко всем присутствующим. Следом за ним на сто восемьдесят градусов развернулся Мальчик. Корчинский все еще находился в задумчивости, вероятно, обдумывал услышанное.
Я подошла к Поликарпову и присела рядом с ним на ступеньку, задев подолом юбки рассыпанные окурки "беломорин".
- Где вас можно найти? - спросила я.
- Нигде. - Он помолчал. - Пожалуй, я сам вас найду.
В холл вернулся Мальчик и, взяв меня под локоть, бесцеремонно приказал:
- Что расселась? Пошли!
* * *
В квартиру Рунова мы вернулись в полном составе: мы с Руновым, Мальчик, Тим и двое амбалов в кожаных куртках. Сейчас мне было странно видеть это уютное, прямо-таки семейное гнездышко, в котором все оставалось по-старому: та же роскошная мебель, те же розы, благоухающие в хрустальных вазах, и те же голуби, воркующие за окном. Но здесь тоже успела поселиться напряженная, давящая тишина. Я не смела шевельнуться, потому что в этой звенящей пустоте малейший шорох производил эффект камнепада в горах.
Рунов, не снимая пальто, размашистым шагом прошел в свой кабинет и через минуту появился с небольшим кожаным чемоданчиком. Раскрыл его и стал выкладывать на стол пухлые пачки денег. Ловко, будто заправский бухгалтер, сортировал их и раскладывал аккуратными стопками. Закончив, натянуто улыбнулся и объявил:
- Ну, вот, я рассчитываюсь честно. Каждый получает свою долю, а засим… - Он, похоже, с трудом произнес следующее слово: - Засим мы распрощаемся. Надеюсь, ненадолго.
Пачек было пять. Тим и парочка амбалов в коже не заставили себя упрашивать: взяли по пачке и разошлись по углам. Я стояла, не двигаясь с места, Мальчик тоже.
- Ну что же ты? - подбодрил его Рунов.
Мальчик медленно, словно его подталкивали в спину, приблизился, но так и не взял свою долю денег. Что-то его явно мучило.
- А я? - наконец решился он задать вопрос. - Разве я не с вами?
Рунов отрицательно покачал головой.
Мальчик замер в растерянности, и по его красивому холодному лицу, напоминающему Кая в чертогах Снежной королевы, пробежала тень недоумения и обиды. Если бы не сковавшее меня безразличие, я бы, возможно, торжествовала: Мальчик - в прямом и переносном смысле - получал отступного, как и остальные. Какое-то время я злорадствовала, а потом мне стало его жаль. Бедный, бедный Мальчик, бездомный щенок, принявший тусклый кладбищенский фонарь за приветливый свет человеческого жилища! Впервые в жизни он предложил кому-то свою душу без остатка, вернее, ее зачаток, а она в конце концов оказалась невостребованной. Мальчик беспомощно хлопал длинными ресницами и никак не решался взять себе зеленую пачку, словно боялся растаять от одного прикосновения к деньгам. Наконец он прикоснулся к ней, взвесил на ладони и положил назад, все еще не решаясь взять.
- И ты давай, не стесняйся, - Рунов радушно пригласил к столу и меня.
Я подошла, хотя с моей стороны было бы вообще смешно думать о деньгах теперь, когда я убила Карена. И все же я дотронулась до стопки упругих купюр, мне предлагалась, несомненно, внушительная сумма.
- Они мои? - поинтересовалась я у Рунова.
Рунов кивнул. Наверное, он думал, что я убита его благородством. Вместо того чтобы прогнать с позором, он меня награждал, по существу, оплачивал мое предательство, и весьма щедро.
- И я могу с ними делать что захочу? - уточнила я.
- Разумеется. - Он все еще не понимал, к чему я клонила.
Что мне делать с этими деньгами, тоскливо думала я, бросить ему в лицо, порвать? Я тоскливо перебирала в уме варианты финальной сцены. Конечно, ее следовало сделать эффектной, и впервые это зависело от меня, потому что все веревочки, с помощью которых мною управляли, были уже оборваны. Да, я играла в чужой пьесе, но концовка принадлежала мне.
Совсем рядом часто и взволнованно дышал Мальчик, и это его дыхание напоминало с трудом сдерживаемые рыдания ребенка. Я только чуть-чуть пододвинула пачку, предназначенную мне, и положила ее сверху той, которую Рунов отсчитал Мальчику. Верхние купюры соскользнули, и получился зеленый холмик. Дальше логика сцены требовала, чтобы Мальчик улыбнулся сквозь слезы и, набирая бумажки в ладони, стал их безрассудно разбрасывать. А потом нам следовало взяться за руки и уйти легко и беззаботно. И оставить, оставить Рунова с его деньгами. Но ведь мы с Мальчиком были не друзьями, а врагами. Впрочем, не исключено, что именно так он и поступил, только уже без моего участия. Я этого попросту не увидела, потому что ушла раньше, именно так, как требовал финал.
Когда входная дверь уже захлопнулась за моей спиной, я услышала крик Рунова:
- Ольга, постой!
- Я не Ольга, я Жанна, - сказала я, но вряд ли он меня услышал, слова прозвучали тихо - остаток сил исчерпал мой эффектный уход.
Он догнал меня внизу.
- Не глупи, ты поедешь со мной.
- Ты решил, что я могу заменить тебе Ольгу?
- Хватит о ней, - он болезненно поморщился. - Я ее никогда не любил, а тебя люблю.
Я высвободилась из его рук и ответила:
- Зато я не люблю тебя.
Самое интересное, что в тот момент я понимала, что вовсе его не обманываю.
ГЛАВА 16
Небо над Москвой было цвета застиранного белья. Но в воздухе уже витал неуловимый призрак скорых новогодних празднеств.
Я бесцельно брела в надвигающихся сумерках на отдаленный свет и отголоски музыки. Миновав несколько кварталов, я оказалась на небольшой площади с елкой, убранной игрушками. Вокруг меня сновал гогочущий люд с озабоченными, а порой и вдохновенными физиономиями. У края тротуара с неистребимым энтузиазмом трясли своими нехитрыми товарами московские коробейники. Возле елки стояли пятеро озябших музыкантов и, пританцовывая на рыхлом снегу, исполняли на духовых инструментах модные шлягеры. Лица музыкантов покраснели от мороза и натуги, а ноты, закрепленные на пюпитрах, покрылись снегом. Перед музыкантами стояла металлическая банка из-под оливкового масла для добровольных пожертвований.
Я сунула руку в карман шубы, извлекла несколько купюр, пригоршню мелочи и сунула в заснеженную жестянку. Деньги для меня не представляли больше никакой ценности, а этим замерзшим ребятам могли вполне пригодиться хотя бы на бутылку для согрева.
Пухлый саксофонист спросил меня:
- Что вам сыграть?
- "Лодку среди кувшинок", - машинально произнесла я.
Он удивленно приподнял брови, поскольку это название ровным счетом ничего ему не говорило.
- Играйте что хотите, - поправилась я.
Они и впрямь заиграли что-то в стиле рока. Ко мне тут же подбежал какой-то длинный парень и потащил танцевать. У меня не было сил сопротивляться, и потому я просто повисла на нем, как кошка на заборе. Парень радостно улыбался мне, обдавая перегаром.
- Ольга! - услышала я, но не обратила внимания: мало ли на свете женщин с именем Ольга?
Кто-то дернул меня за рукав, я обернулась и увидела маленькую щуплую старушку - в чем только душа держится? Она беспрестанно повторяла:
- Оля, Оля, куда же ты пропала?
Пока музыка не кончилась, парень таскал меня по умятому снегу, а старушка кружилась вокруг нас, как собачонка, нашедшая хозяина.
Когда я наконец с большим трудом отлепилась от своего кавалера, она снова крепко вцепилась в мой рукав тоненькими замерзшими пальчиками.
- Оля! Оля! Ведь это же ты! Я не могла ошибиться! - Она торжественно огляделась в поисках поддержки, но на нас никто не обращал ни малейшего внимания.
- Можете меня отпустить, я никуда не денусь, - сказала я старушке.
Мне и впрямь некуда было деваться, теперь я целиком и полностью принадлежала самой себе.
- А почему ты так долго не приходила? - допытывалась старушка.
- Я? Не приходила?
Я не знала, кто такая эта старушка в потертой кроличьей шубе и старомодной шляпке с вуалеткой, я видела ее первый раз в жизни. Бедняжка, наверное, она попросту обозналась.
- Разве можно пропадать на целых десять лет? - убеждала меня она, и ее маленькая высохшая голова тряслась от старческого тика. - Я ее жду, жду, каждый день в любую погоду хожу на бульвар, а ее все нет и нет. Ты что, забыла, что я старая и могу в любую минуту умереть? Ну-ка, пошли.
И она повела меня за собой, дорогой рассказывая, как именно она пыталась меня найти. Тут меня осенило. Господи, сказала я себе, да она же имеет в виду Ольгу. Я должна была немедленно все ей объяснить, но это мне никак не удавалось. Едва я открывала рот, как старушка обрушивала на меня очередной поток эмоций. Мало-помалу из ее рассказа я поняла, что их с Ольгой знакомство было вообще-то шапочным, иногда они вместе прогуливались по бульвару, болтали о том о сем и скоро, несмотря на солидную разницу в возрасте, прониклись взаимной симпатией. А потом встречи прервались, потому что Ольга неожиданно перестала приходить на прогулки. Старушка не знала ни ее адреса, ни фамилии, потому и не смогла найти.
История эта произвела на меня странное впечатление: Ольга проводила вечера в беседах с пожилой женщиной? На мой взгляд, это не совсем укладывалось в тот образ, который я себе прежде нарисовала. Ольга казалась мне замкнутой, сосредоточенной, даже демонической личностью, не склонной к сантиментам.
А старушка продолжала тащить меня за собой, и мне все никак не удавалось ей втолковать, что я не Ольга. Мы вошли в подъезд старого дома, и она, облегченно вздохнув, сказала: