- Рано или поздно окажется, что лучше бы ты вовсе не знал. Он умер от выстрела с близкого расстояния. Пуля попала в голову, точнее, входное отверстие находится прямо в ухе. Калибр двадцать второй. Весьма профессиональная работа.
- Убит именно там, где его обнаружили?
- Не обязательно, но наверняка сказать трудно, потому как детишки изрядно там наследили. Не важно, где он раздобыл этот паспорт, но умер довольно далеко от этой самой Бельгии. И на приличном расстоянии от Нью-Гемпшира, что, впрочем, относится и к нам с тобой.
- И все же я не понимаю…
- Охотно верю, - согласился он. - Как раз собирался подойти к сути дела. В карманах ничего. Ни ключей, ни жетонов на метро, ни маникюрных щипчиков, ни швейцарского складного ножичка. Зато на нем был очень симпатичный твидовый пиджак, а в этом пиджаке - потайной карманчик.
- Потайной карман?
- Ну уже не знаю, как лучше назвать карман, который расположен в довольно необычном месте: на спине, почти у самой задницы. Его вообще невозможно заметить, если только не искать специально. К тому же он на "молнии", застегивается и расстегивается. Но мы его обнаружили, расстегнули эту самую "молнию", и догадайся, что в нем оказалось?
- Еще один паспорт?
- Откуда ты знаешь?
- Так, значит, я прав. Это была всего лишь догадка, Рэй. Клянусь Богом, всего лишь догадка!
- Да. Паспорт. Только на этот раз итальянский и выдан он на имя Василия Байбака.
- Что-то мало похоже на итальянское, - заметил я. - А ну продиктуй по буквам. - Он продиктовал, но от этого имя не стало казаться более итальянским. - Вообще-то Василий - русское имя, - сказал я. - Ну, во всяком случае, славянское. А вот Байбак… Знаешь, это похоже на такую закуску, ее еще подают в "Русской чайной".
- Понятия не имею, - буркнул он. - Я как-то не хожу в экзотические места. Ладно, не важно, потому как и этот тоже оказался поддельным. Как бельгийцы сроду не слыхивали ни о каком Мармотте, так и макаронники о Байбаке. Но описания в паспортах совпадают, Берн, и подходят нашему покойнику, что называется, тютелька в тютельку. "Рост пять и девять, вес сто тридцать, д.р. пятнадцатого десятого тысяча девятьсот двадцать шестого, волосы светлые, глаза орехового цвета". Это из бельгийского паспорта, да и в итальянском почти то же самое. Вот только глаза они называют карими. Но, может, у них просто орехи не растут. "Лицо узкое, маленькие светлые усики…" Никого не напоминает?
- Пока нет. Да и почему, собственно, должно напоминать?
- Ну, вот мы и подошли к самой сути, - сказал он. - Видишь ли, сперва мы нашли один потайной кармашек, а потом пошарили с другого бока и нашли… Как ты думаешь, что? Правильно, второй, точь-в-точь как первый.
- Подумать только! А ведь многие люди сомневаются в существовании Господа Бога.
- И в том втором тоже был паспорт, на сей раз канадский, и не более настоящий, чем первые два. Выдан в Виннипеге, во всяком случае, именно так сказано в нем на добром американском английском, разве что выдан он сроду никому не был, а просто состряпан каким-то ловким мошенником. И та же физиономия на снимке. А теперь напрягись и подумай хорошенько, чье имя значилось в этом последнем паспорте, а?..
- Так ты скажи мне, Рэй.
- Хьюго Кэндлмас, - ответил он. - Ну чем еще это можно назвать, как не грандиозным совпадением?.. Ну, скажем, взять любого среднего человека. Живет он себе на свете и за всю свою жизнь так и не встречает ни единого Хьюго Кэндлмаса. А мне подфартило - на протяжении каких-то двух дней я повстречал сразу парочку этих Кэндлмасов. Причем, что характерно, оба - покойники.
- Это же прямо для музея диковинок Рипли, - заметил я. - "Хотите верьте, хотите нет…"
- И что характерно, этот парень ни чуточки не похож на того Кэндлмаса, что хранится у нас в морозилке, Берни.
- Что, неужели и на родственника не похож?
- Даже на свояка. Вот я и подумал, может, ты объяснишь мне, в чем тут фокус, а, Берни? Как получилось, что ты столько времени разглядывал этого жмурика в морге и опознал в нем парня, который окажется покойником только через день?
Тут снова встрял оператор и потребовал добавить монету, если я желаю продолжать разговор. Голос повторял те же слова тысячи и тысячи раз на дню на протяжении многих лет, так скажите: может ли это сообщение восприниматься как хорошая новость? Весьма редко, доложу я вам. Весьма редко, но это был как раз тот самый редкий случай.
Я взглянул на пригоршню монет и сунул их в карман.
- Мелочь кончилась, - сказал я Рэю. - Сейчас перезвоню.
- Ради бога, Берн! Ведь я прекрасно знаю, что ни в каком ты не Нью-Гемпшире! Давай номер, я позвоню.
- Какая-то сука стерла его с диска, - сказал я. - Ни черта не разобрать. Оставайся у телефона, Рэй. Я сейчас перезвоню.
Он стал что-то бурчать, но я решил не дожидаться, пока нас разъединит оператор, и сделал это сам.
Чуть позже, когда я перезвонил ему, с женой объясняться не пришлось. Трубку снял сам Рэй. Похоже, он так и просидел у аппарата все это время.
- Наконец-то, - проворчал он. - Сукин ты сын…
Я не ответил.
Он и сам довольно долго молчал, а затем произнес как-то робко:
- Алло? - Я нарочно выждал еще пару секунд, прежде чем ответить.
- Еще раз привет, - сказал я. - Ну что, рад слышать мой голос? Приятней ли он звучит на твой слух, чем, скажем, голос комиссара или дежурного, ведающего парковкой у здания Министерства внутренних дел?
- О Господи… - простонал он.
- Прости, что так долго, Рэй. Ты представить не можешь, какая это проблема, разменять один несчастный доллар.
- Еще бы! Тем более на Уолл-стрит в воскресенье. Я ведь знаю, где ты находишься.
- Слишком уж много ты обо мне знаешь, - сказал я. - Ладно, возвращаясь к Кэндлмасу…
- Да, давай все же вернемся к нему.
- Ты ведь помнишь, что тогда, в морге, стопроцентной уверенности у меня не было?
- Ты говорил только, мол, не любишь смотреть на покойников. Я так тебя понял.
- Да я вообще согласился на это опознание, только чтобы облегчить тебе жизнь. Я же говорил: я не уверен, что это он.
- Послушай, Берни, прекрати. Одно дело, если бы тем типом дело и кончилось. Но теперь у нас сразу два жмурика, причем похожими их можно было бы назвать, только если одному из них башку отрезать. Как ты мог смотреть на одного и утверждать, что это совсем другой?
Время обдумать ответ у меня было: ради этого я и повесил тогда трубку.
- Дело в том, что я познакомился с ними обоими сразу, - сказал я. - И они оба одновременно назвали мне свои имена. И я как-то не обратил внимания, ну просто не связал, что называется, имя и лицо. Честно сказать, я вообще пропустил имена мимо ушей. Но тот тип, которого вы нашли на Питт и Мэдисон, я думал, именно он был Кэндлмасом, поскольку это он купил у меня книгу.
- Так, значит, в морге…
- В морге я просто взглянул на него, и он оказался не тем, кого я ожидал увидеть. Но тоже что-то знакомое. Наверно, поэтому я и решил тогда, что перепутал. Подумал на одного, что он Хьюго Кэндлмас, а оказалось, Кэндлмас - это тот, другой.
- Ты, что ли, встретился с обоими этими деятелями в лавке?
- Да, там.
- И один из них купил у тебя книгу. А что же делал другой?
- Ничего.
- И они вместе вошли?
- О, я как-то не обратил внимания… Нет, не думаю, что они были вместе, но могу и ошибаться.
Я понял, что он хмурится. Почувствовал это, почти увидел.
- Знаешь, чем это пахнет? - вопросил он. - Итак, оба были у тебя в лавке, оба представились. А потом обоих находят мертвыми, причем неподалеку друг от друга. Того, кто оказался не Кэндлмасом, прикончили на квартире Кэндлмаса, а другого обнаружили на Питт-стрит, да еще с тремя поддельными паспортами. И один из этих Кэндлмасов купил у тебя книжку, на основании чего ты дал ему свой атташе-кейс, чтобы ему, видите ли, было удобней нести ее домой. Уж и не знаю, обидеться мне на тебя, Берн, что ты навешал мне на уши такой лапши и думаешь, я поверю. Или, наоборот, считать за честь, что ты не поленился насочинить с три короба.
Настало время менять тактику.
- Рэй, - сказал я, - когда сегодня твоя супруга подошла к телефону, я почему-то вспомнил, как помог раздобыть тебе для нее манто. Помнишь?
- Не совсем понимаю, при чем тут это, - ответил он, - но все равно занятно, что ты об этом заговорил. Потому как и я подумал о том же чуть раньше.
- Правда?
- Она еще сказала, что манто знавало лучшие времена, как, впрочем, и все мы, включая ее. Однако ты не стал тогда вдаваться в подробности. Похоже, что эти манто - штука не вечная, хотя, судя по тому, сколько за них дерут, одного должно было бы хватить на всю жизнь. Лично у меня сложилось впечатление, что она не прочь заиметь нечто в том же роде и воротит нос лишь потому, как на уме у нее определенный фасон и цвет. Так что как-нибудь на днях, Берни, придется нам с тобой встретиться где-нибудь в городе и спокойно обсудить эту проблему.
- Может, и не придется, - сказал я.
- Как прикажешь понимать?
- Может, миссис Киршман будет иметь возможность зайти в один из престижных магазинов, ну, скажем, в "Арвин Танненбаум", и выбрать там манто по своему вкусу.
- Очень интересно… - протянул он. - Хотя, с другой стороны, понимаю, разговор зашел об этом самом "Таненнбауме" только потому, что именно там ты надыбал для нее это старое манто. И ты думаешь, я позволю своей жене тащиться к ним и выбрать что-то новенькое? Где, интересно знать, я раздобуду на это бабки?
- Ну наконец-то, - заметил я. - А я уж начал бояться, что ты так никогда и не задашь этого вопроса…
Глава 18
Мне осталось сделать еще пару звонков, и я их сделал. Затем сел в автобус на остановке "Ист-Сайд" и снова направился к центру города, только на сей раз проехал на одну остановку дальше, до "Хантер-Колледж", и вышел на Семьдесят седьмой. Прошел квартал и увидел дом, тот самый дом, где все и началось. Впрочем, сказано не совсем точно. Началось все это, по-видимому, значительно раньше, задолго до той ночи в прошлую среду и довольно далеко от этих мест.
Как бы то ни было, но стоял я сейчас перед домом Кэндлмаса, который, впрочем, являлся скорее моим заказчиком, нежели партнером. Но теперь и он тоже мертв, и, похоже, в этой связи мне также следует предпринимать кое-какие шаги. Где именно его убили, точно неизвестно, но где закололи ножом Кэппи Хобермана, было очевидно, и я чувствовал, что пришла пора и мне там побывать.
Войдя в подъезд, я оглядел четыре кнопки и нажал верхнюю из них, у таблички "Кэндлмас", - просто чтобы избежать неловкости при встрече с какими-нибудь криминалистами, вернувшимися на место преступления после второго убийства. Впрочем, не слишком верилось, что там кто-то есть, и, как вскоре выяснилось, никого там и не было, и я, выждав положенное время, извлек свои инструменты и вошел.
Можно сказать, они - моя карта "Америкен Экспресс", ведь я никогда с ними не расстаюсь.
Дверь в квартиру Кэндлмаса на четвертом этаже была сплошь замотана пресловутой желтой полицейской лентой и заклеена листовками, запрещающими доступ посторонним, с печатью нью-йоркского департамента полиции. Для пущей выразительности некто - видимо, полудурок-слесарь, вскрывавший копам дверь, - присобачил к ней снаружи петлю и засов, запертый на новенький навесной замок.
Ни одно из этих препятствий не казалось непреодолимым. Самый огромный и грозный на вид навесной замок - это вообще раз плюнуть, если при себе спрей с фреоном и молотком: первым пшикнул, вторым постучал, и весь тебе гордиев узел. Лично у меня этих ценных приспособлений под рукой не было, но вполне можно обойтись и без них. Тип замка я знал - такие легко вскрываются простой отмычкой.
Куда сложнее было с бумажками и лентой. Казалось бы, это вообще не препятствие, но как прикажете открыть дверь, не оставляя следов? Идеальный выход в подобных случаях - иметь под рукой моток точно такой же ленты и пару аналогичных листков в кармане брюк. Восстанавливать оригинал в данном случае не потребуется, достаточно просто заменить его.
Однако экипирован я был не настолько хорошо. И, поборов искушение незамедлительно заняться замком, бросил на него последний тоскующий взгляд и затрусил вниз по лестнице. На пути я вспомнил перечень остальных жильцов, сообщенный мне Рэем: пара голубых в цоколе, слепая дама на первом этаже, бизнесмен из Сингапура в квартире Лерманов на втором и, наконец, неизвестный обитатель, или обитатели, квартиры на третьем. "И к черту тех, кто живет на третьем! - сказал тогда Рэй. - Они наверняка такие же, как и все: никто ничего не видел и не слышал"…
Спустившись в холл, я нашел их звонок с табличкой "Гирхардт". И позвонил, в глубине души надеясь, что они нашли способ убраться из города на выходные. Но нет, вскоре после того как я надавил на кнопку, из микрофона послышался мужской голос, вопрошающий, кто там.
- Это я, Роджер! - весело откликнулся я. - Со мной моя подруга, Мари Бет, и нам хотелось бы побеседовать с вами о бессмертии вашей души.
- Идите в задницу! - предложил он.
- О!.. - заметил я, стараясь казаться шокированным, но то был напрасный труд, он уже отключился. Тогда я передвинул палец ниже, на кнопку второго этажа, уже решив для себя, что подход к парню из Сингапура должен быть другим. Вряд ли его приведет в восторг появление парочки городских миссионеров. Можно просто притвориться, что я разыскиваю Лерманов.
Но даже этого не пришлось, потому как на звонок никто не ответил. И я снова вошел в подъезд - на сей раз без отмычки, поскольку предусмотрительно придерживал дверь ногой, - и, поднявшись на второй этаж, оказался лицом к лицу с дверью, оснащенной двумя отличными замками: один из них - ваш любимый классический "сигал", второй - так называемый полицейский замок, снабженный новейшим изобретением, противовзломным цилиндром.
Тоже мне, противовзломное…
Квартирка у Лерманов оказалась очень уютная, правда, несколько перегруженная различными предметами. Тут было слишком много всего - слишком много ковров на полу, картин на стенах, слишком много мебели, загромождающей комнаты, слишком много безделушек на мраморной каминной доске, слишком много статуэток на угловой этажерке у окна. Какого-нибудь дизайнера-минималиста наверняка бы передернуло от всего этого изобилия, а уж что делал со всем этим добром китайский бизнесмен из Сингапура, оставалось только гадать, но с чисто профессиональной точки зрения я, следует признать, был потрясен.
Такого рода интерьер вселяет в сердце истинного вора радость и восхищение. Готов побиться об заклад, вам не удастся сыскать вора, проповедующего девиз: чем меньше, тем лучше. Истинный вор твердо усвоил: меньше - это меньше, а больше - всегда больше. И люди, битком набивающие свое жилище разного рода добром - ну, разумеется, только в том случае, если они не братья Кольер и добро не являет собой старые газеты, - просто любят вещи. Уж у них в квартирах всегда найдется что-то стоящее, не то что у парня, что устанавливает кровать посреди голой комнаты, где единственным украшением является гирлянда мигающих лампочек над головой.
Меня так и подмывало как следует осмотреться, но кто вам говорил, что на это было время? И я прошел через всю квартиру насквозь, добрался до просторной спальни в самом ее конце, передвинул книжный шкаф и какое-то крупное растение с желто-зелеными листьями в фарфоровом горшке - похоже, настоящем роквудском, - отпер и поднял оконную раму и выполз на пожарную лестницу. Поднялся на два пролета, мимо неприветливого мистера Гирхардта и его погрязшей в грехе души, и потратил добрых минут десять, чтобы открыть окно в спальню покойного Кэндлмаса. Окно у него было со створками, запирающимися изнутри на сквозной шпингалет. Открыть его снаружи было практически невозможно, если только не отжать стекло с помощью какого-либо приспособления. Это проще простого, если подобное приспособление имеется у вас под рукой. Понаблюдайте за каким-нибудь предприимчивым юнцом, который в мгновение ока вскрывает запертый изнутри автомобиль, и вам тут же станет ясно, о чем я говорю.
Я, конечно, имел дело не с авто, но инструмент мне требовался аналогичный - а у меня такового не имелось. Но я старался проникнуть в окно и был, казалось, уже совсем близок к желанной цели, что побуждало к дальнейшим действиям. Но тут наконец до меня дошло, что я слишком уж долго торчу у всех на виду, а потому пришлось употребить стеклорез из моего набора, я вырезал им небольшой прямоугольник, сунул в отверстие пальцы, повернул ручку и оказался внутри.
Я пробыл в этой квартире несколько часов. Там было душновато, и пришлось открыть окно в гостиной, а потом еще одно, в спальне, целостность которого я нарушил, и устроить небольшую вентиляцию. Отыскать место, где несчастный Кэппи Хоберман истек кровью, не составляло труда. Они не стали обводить тело мелом или помечать липкой лентой. Теперь так не делают - предпочитают, чтобы штатный фотограф извел несколько роликов пленки, запечатлевая тело в разных ракурсах, а уже потом увозят жертву. Но кровь - не их забота, и довольно много этой самой крови впиталось в ковер.
Я стоял и смотрел на него. Хоберман умер на обюссонском ковре, и, надо сказать, кровь изрядно подпортила внешний вид последнего. Даже если Кэндлмас приобрел этот ковер, ну, скажем, не у законного его владельца, все равно он, должно быть, выложил за него немалую сумму. Теперь же обюссон выглядел просто ужасно. Впрочем, может, кто-нибудь когда-нибудь и сумеет вывести эти пятна. Теперь у нас полно разных химикатов и энзимов, кровь можно вывести хоть с чего.
Единственное, что невозможно, так это закачать ее обратно в Хобермана.
Я бродил по квартире, мысленно прокручивая различные варианты развития событий. Вот Хоберман дарит Чарли Уиксу резную мышку, долго у него не засиживается, возвращается сюда. Естественно, на такси, потому как рядом уже не было меня, сторонника пеших прогулок. И вот нечто сказанное или сделанное им вынуждает Кэндлмаса пойти на убийство. Кэндлмас хватает что-то острое - ну, допустим, вот этот нож для разрезания бумаги, или один из кухонных ножей фирмы "Сабатье", или же любое другое подходящее для данной цели орудие. Кэндлмас наносит удар, Хоберман падает, а Кэндлмас выскальзывает из квартиры и спешит куда-нибудь на Вторую авеню в поисках плотных пластиковых пакетов и электролобзика.
Ну а дальше что?..
Чуть раньше мы с Уиксом разработали вариант, согласно которому Кэндлмас, возвратившись домой, застает на месте трагедии полицейских, бормочет нечто вроде: "Бог ты мой, попался!" - и снова выскальзывает в ночь. Но его собственная смерть заставляет усомниться в этой версии. По всей видимости, он, оставив истекающего кровью Хобермана, с кем-то неожиданно столкнулся. Возможно, не к тому человеку обратился за помощью или этот кто-то устроил ему засаду.