Тут она была права на все сто. Но интересно, откуда кипучей мисс Мейсон известны такие подробности?
- Благодарю, - ответил я. - Он у нас еще и труженик.
Кот не переменил позы с тех пор, как она вошла, разве что потянулся вальяжно, когда старуха начала над ним ворковать. Ирония в моем замечании получилась непреднамеренно - труженик Раффлс и правда сумел превратить "Барнегат Букс" в экологическую зону, полностью свободную от грызунов - но все равно прошла мимо ее ушей. Мисс Мэйсон тут же пустилась уверять меня, что очень уважает котов-тружеников. А затем удалилась - с двумя объемистыми сумками для покупок и сияющей улыбкой.
Не успела она переступить порог, как подошел третий мой посетитель, с еле заметной улыбкой на лице.
- Раффлс… - протянул он. - Превосходное имя для кота.
- Спасибо.
- И вполне, как мне кажется, соответствующее…
Что он имел в виду? Артур Дж. Раффлс - так звали героя одного романа, а кот жил в книжной лавке. Но сам по себе этот факт еще не означает, что Раффлс - более соответствующее имя, чем, скажем, Квикег или Эрроусмит. Однако этот самый Артур Дж. был благородным взломщиком, эдаким вором-любителем. Я и сам вор, правда, стремлюсь стать профессионалом.
Но откуда этому типу, седовласому, тщедушному на вид, тощему, точно палка, и весьма элегантно, хоть и не по сезону, одетому в костюм из коричневого твида в елочку и клетчатый жилет, могут быть известны такие подробности?
Хотя с другой стороны, нельзя сказать, что род моих занятий является государственной тайной. В полиции на меня имеется нечто вроде послужного списка, не знаю точно, как они это там называют. Правда, до суда дело давно не доходило, но время от времени меня арестовывают, и пару раз за последние несколько лет мое имя фигурировало в газетах, причем отнюдь не в связи с торговлей книжными раритетами.
И я сказал себе, как Скарлетт (тоже совершенно замечательное имя для кошки), что подумаю об этом завтра, и устремил все свое внимание на книгу, которую он положил на прилавок. Маленький томик в синем коленкоровом переплете, избранные стихи Уинтропа Макуорта Преда (1802–1839). Книга досталась мне вместе с остальным товаром, когда я покупал лавку. Время от времени я почитывал эти стихи. Пред - настоящий виртуоз метра и рифмы, хоть и не слишком глубок, а потому я вовсе не горел желанием расстаться с этим томиком. До сих пор ни единая душа не проявляла к нему интереса, и я был уверен, что он так навсегда и останется при мне.
Скрепя сердце выбил я чек на 5 долларов 41 цент, дал сдачу с десятки и опустил моего старого друга Преда в пакетик из коричневой бумаги.
- Немного жаль расставаться с этой книгой, - заметил я. - Она была со мной все то время, что я владею лавкой…
- Да, это, должно быть, нелегко, расставаться с любимыми книгами, - откликнулся он.
- Но таков бизнес, его законы, - ответил я. - Не хочешь продавать - не выставляй на полку.
- Совершенно справедливо, - сказал он и тихо вздохнул. Лицо тонкое, со впалыми щеками, а белые усики столь безупречны, что, казалось, их подстригают по волоску. - Мистер Роденбарр, - начал он, помолчав, и устремил на меня взгляд невинных голубых глаз. - Я хотел бы напомнить вам одно имя. Абель Кроув.
Если бы не его недавние комментарии в адрес Раффлса, я бы воспринял эти два слова не как имя, но скорее как существительное и краткое прилагательное.
- Абель Кроув… - протянул я. - Давненько не слышал я этого имени.
- Он был моим другом, мистер Роденбарр.
- И моим, мистер… э-э?..
- Кэндлмас. Хьюго Кэндлмас.
- Рад познакомиться с другом Абеля.
- И мне тоже очень приятно, мистер Роденбарр.
Мы обменялись рукопожатиями. Ладонь его оказалась сухой, а хватка - на удивление крепкой.
- Не хочется тратить время попусту, сэр. У меня к вам предложение чисто делового характера. Взаимовыгодное. Риск минимален, потенциальная прибыль весьма высока. Но время играет существенную роль. - Он покосился на распахнутую дверь. - А не могли бы мы поговорить где-нибудь приватно, не опасаясь, что нам помешают?
Абель Кроув был скупщиком краденого, лучшим из всех, кого я знал, человеком по-своему абсолютно неподкупным - и это в среде, где понятия не имеют, что означает это слово. Абель, кроме того, прошел концлагерь, имел кое на кого зуб размером с бивень мастодонта, а также питал пристрастие к трудам Баруха Спинозы. Я всегда старался вести дела только с Абелем и ни разу об этом не пожалел. Пока не настал черный день и Абеля не убили в собственной квартире на Ривер-Сайд-драйв. Убил его один человек, который… Ладно, не важно. Просто мне удалось проследить за тем, чтобы убийца не ушел безнаказанным. До сих пор испытываю по этому поводу чувство глубокого удовлетворения, хотя вернуть Абеля это не помогло. И вот теперь у меня гость, который утверждает, что тоже был другом Абеля, и хочет мне что-то предложить.
Я закрыл дверь, повернул ключ в замке, повесил в витрину табличку: "Буду через пять минут" и провел Хьюго Кэндлмаса к себе в кабинет, находившийся позади торгового помещения.
Глава 2
И вот теперь, тридцать два часа спустя, я надавил на кнопку одного из четырех звонков, находившихся в подъезде дома Хьюго. Он впустил меня, и я поднялся на третий этаж. Кэндлмас ждал меня на лестничной площадке и провел в свои апартаменты, занимавшие целый этаж. Комнаты были обставлены с большим вкусом. В кабинете одну стену занимали встроенные застекленные шкафы с книгами, на полу от стенки до стенки, раскинулся обюссонский ковер - настоящее сокровище, а мебель выглядела элегантной и вполне удобной, что само по себе весьма редкое сочетание.
Воровская жизнь оставила на моих манерах один весьма прискорбный отпечаток - я имею в виду привычку внимательно оглядывать любое помещение на предмет вещей, сто́ящих кражи. Думаю, это сродни глазению на витрины. Я и в мыслях не имел воровать что-либо у Кэндлмаса - ведь я профессиональный вор, а не клептоман какой-то, - но глазам не прикажешь. И я углядел прелестную китайскую табакерку, вырезанную из цельного куска розового кварца, целый набор нэцке из слоновой кости, в том числе очень славного толстячка бобра, хвост которого, похоже, ушел путем всякой плоти.
Я не уставал восхищаться ковром, и Кэндлмас провел меня по другим комнатам и показал еще парочку, один оказался тибетским тигровым ковриком, тоже старинным. Я извинился за опоздание, в ответ мой новый друг сказал, что все в порядке, ничего страшного, поскольку третий наш компаньон тоже немного запаздывает, но должен быть с минуты на минуту. Я отказался от выпивки, но согласился на чашку кофе и не удивился, что он оказался свежим, крепким и удивительно ароматным. Мы поболтали немного об Уинтропе Макуорте Преде, порассуждали на тему того, каких бы высот он достиг, если бы туберкулез не оборвал столь безжалостно его молодую жизнь. Ведь Пред получил кресло в палате общин. Интересно, стал бы он и дальше заниматься политикой, оставив поэзию, что называется, за спинкой этого кресла? Или же разочаровался бы в политике, перестал бы строчить скверные вирши на злобу дня, к которым обратился к концу жизни, и вернулся бы к настоящей поэзии и создал зрелые вещи, которые затмили бы его ранние стихи?
Мы как раз об этом толковали, когда в дверь позвонили, и Кэндлмас, подойдя к панели и нажав кнопку, впустил в дом новоприбывшего. Мы подождали его на лестничной площадке; гость оказался пожилым толстяком с приплюснутым, как у мопса, носом и круглой физиономией. Цвет лица у него был как у пропойцы, а кашель - как у курильщика, но будь вы даже слепым и глухим от рождения, вы все равно сообразили бы, как этот господин проводит свои дни. Разве что у вас от простуды нос так заложит, что вы не учуете, как у него изо рта разит перегаром, а от волос и одежды - табачным дымом. Показательно было и то, как он поднимался по лестнице, останавливаясь на каждой площадке перевести дух, а уж последний пролет одолевал совсем не спеша.
- Капитан Хоберман, - приветствовал его Кэндлмас и пожал руку. - А это…
- Мистер Томпсон, - торопливо вставил я. - Билл Томпсон.
Мы обменялись вялыми рукопожатиями. На Хобермане были серый костюм, галстук в сине-бежевую полоску и коричневые туфли. Подобные костюмы в свое время украшали собой третьеразрядных советских чиновников доперестроечной эпохи. Единственным в мире человеком, столь же скверно выглядевшим в костюме, был Рэй Киршман, но у него-то костюмы - дорогие и отлично пошитые, просто пошили их, видно, на кого-то другого. Костюмчик же Хобермана был дешевкой и не сидел бы хорошо вообще ни на ком.
Мы зашли в квартиру и еще раз обсудили план. Через час капитана Хобермана ждали на двенадцатом этаже очень бдительно охраняемого жилого дома на углу Семьдесят четвертой и Парк-авеню. Он будет моим пропуском в этот дом. Его задача сводилась к тому, чтобы провести меня мимо консьержа, а уж дальше идти заниматься своими делами. А я займусь своими, только четырьмя этажами ниже.
- Вы будете там один, - уверил меня Кэндлмас. - Никто не помешает. Скажите, капитан Хоберман, а как долго вы намерены пробыть на двенадцатом этаже? Час?
- Да нет, малость поменьше.
- А вы… э-э… мистер Томпсон? Думаю, вы вполне управитесь за двадцать минут, хотя, если пожелаете, можете просидеть там всю ночь. Как считаете, стоит вам двоим договориться о встрече? Ну, после того, как все будет закончено?
Я полагал, что мне следовало бы вообще со всем этим не связываться и прыгнуть в то первое такси. Тогда бы я, может, уехал с красивой женщиной, вместо того чтобы наслушаться про китайские травы на всю оставшуюся жизнь. Видно, последние две недели я смотрел слишком много фильмов с Хамфри Богартом и это как-то отразилось на моей способности рассуждать.
- Да нет, к чему усложнять, - ответил я. - Выбраться из здания не так уж сложно, если не несешь телевизор под мышкой или чей-нибудь труп, перекинутый через плечо.
Да и войти в здание не столь уж сложно, если, конечно, знать, как это делается. То же самое я говорил Кэндлмасу и накануне, стремясь внушить ему идею, что мы прекрасно обойдемся и без Хобермана, но ничего из этого не вышло. По всей видимости, капитан Хоберман является неотъемлемой частью проекта. Мы с капитаном повязаны, как поп-дуэт, и отвязаться от него мне вряд ли удастся.
По пути вниз Хоберман снова останавливался на каждой площадке, а когда мы вышли на улицу, уцепился рукой за железное ограждение, тяжело переводя дух.
- Скажи-ка, приятель, где тут лучше всего ловить такси? - спросил он.
- Давайте пройдемся, - предложил я. - Это всего в трех кварталах.
- Так-то оно так, но один из них тянется на полгорода.
- Пусть даже и на полгорода.
Он пожал плечами, закурил сигарету, и мы тронулись в путь. Я расценивал это как свою победу, но вскоре изменил мнение, когда он на всех парах заскочил в "Вексфорд-Касл", ирландский бар на Лексингтон-авеню.
- Самое время пропустить по маленькой, - объявил он и заказал двойную порцию водки.
Бармен с лицом человека, который перевидал все на свете, но успел позабыть, налил ему из бутылки, на которой был изображен русский в меховой шапке и со зверской ухмылкой на физиономии. Я начал было доказывать, что мы собирались добраться до нужного места к полуночи, но не успел окончить фразу, как капитан осушил стаканчик.
- А ты что-нибудь будешь?
Я покачал головой.
- Тогда идем, - заявил он. - К полуночи поспеем. Как раз в это время там на дежурство заступает ночная смена.
Мы снова зашагали по улице - похоже, что выпивка взбодрила его.
- Хочешь, загадку загадаю? - спросил он. - Сколько дров мог бы нарубить сурок, если б сурок мог рубить дрова?
- Да-а, это вопрос…
- А ты этого типа давно знаешь?
Тридцать два часа, пошел тридцать третий.
- Нет, не очень, - сознался я.
- Ну и какое впечатление? А знаешь, когда он о тебе рассказывал, то называл как-то по-другому.
- Разве?
- Что-то вроде "Робин-Бобин", но не совсем. "Робин бодр"? Нет, ерунда какая-то. Погоди… "Рад и бодр"? - Он пожал плечами. - Ладно, не важно. Но только не Томпсон, это точно. Даже и близко не лежит.
- Да, постарел человек, что тут скажешь…
- Склероз, - подхватил он. - Так как оно все же пишется?
- Не думаю, что это имеет такое уж большое значение.
- Имеет. Если хочешь знать, то мне вообще не нравится все это дело, - сказал он. - Слишком много поставлено на карту, слишком уж много надежд связывают с ним разные люди. Впрочем, тебе, наверное, лучше о том не знать, верно?
- Думаю, да.
- Много болтаю, - сокрушенно заметил он. - Вечная моя проблема… - И он замолчал и не проронил больше ни слова, пока мы не подошли к зданию.
Да, это была настоящая крепость. "Боккаччо" - один из самых больших жилых домов на Парк-авеню, в двадцать два этажа высотой, с роскошным вестибюлем в стиле "ар-деко" - бесчисленные растения в кадках делали его похожим на джунгли. У двери маячил портье, внутри, за столиком, сидел консьерж, и я был готов поклясться, что и в лифте торчит дежурный. Все они были в ливреях темно-бордового цвета с золотыми галунами и выглядели весьма внушительно. И еще на них были белые перчатки, что несколько портило впечатление, поскольку тут же вызывало в памяти диснеевских зверушек.
- Капитан Хоберман, - представился Хоберман консьержу. - Я к мистеру Уиксу.
- О да, сэр, мистер Уикс ждет вас. - Консьерж сверился с гроссбухом, поставил в нем птичку и вопросительно взглянул на меня.
- А это мистер Томпсон, - сказал Хоберман. - Он со мной.
- Хорошо, сэр. - Еще одна птичка уселась на страницу. Да, вздумай я пробраться сюда самостоятельно, мне бы пришлось несладко. И все же…
Лифтер наблюдал эту сцену, не отходя от дверей лифта, и наверняка слышал каждое слово. Уж больно гулкий был голос у Хобермана, так и гудел на весь вестибюль, эхом отдаваясь от каждой пальмы. И когда мы подошли к лифту, он спросил:
- Двенадцатый, джентльмены?
- Двенадцатый, квартира "Джей", - ответил Хоберман. - К мистеру Уиксу.
- Слушаюсь, сэр. - И мы поехали наверх и вышли на двенадцатом этаже. Лифтер указал на апартаменты "J" и наблюдал, правильно ли мы следуем его указаниям. Мы подошли к двери, и Хоберман, приподняв мохнатую бровь, одарил меня многозначительным взглядом - лестничная клетка, моя непосредственная цель, находилась всего в нескольких шагах от того места, где мы остановились, но она просматривалась из лифта, а лифтер все еще бдил. Я выставил палец и надавил на кнопку звонка.
- Но что я скажу Уиксу? - всполошился Хоберман. Слава богу, говорил он достаточно тихо.
- А ничего. Просто представьте меня, и все, - ответил я.
Дверь отворилась. Уикс оказался толстеньким коротышкой с ярко-синими глазками. Он почему-то носил дома шляпу - черный хомбург, но, в конце концов, это его дом и его шляпа, так что он был полностью в своем праве. Весь остальной туалет выглядел менее официально. Подтяжки с петухами поддерживали брюки из универмага "Брукс Бразерс", рукава рубашки закатаны, галстук отсутствовал, а лицо выражало некоторое недоумение, что и понятно.
- Рад тебя видеть, Кэппи, - обратился он к Хоберману. - А это…
- Билл Томпсон, - ответил Хоберман. И именно в этот момент я услышал, как затворились двери лифта.
- Живу в этом доме, - сказал я. - Встретился с… "Кэппи"? Нет, лучше не надо. - Встретился с этим джентльменом внизу, слово за слово, заболтались, вот и проехал мой этаж. - И я добродушно усмехнулся. - Рад был познакомиться, мистер Уикс. Всего вам доброго, джентльмены.
И я прошел по коридору, отворил дверь на пожарную лестницу и сбежал вниз.
Слава богу, хоть камер на лестнице не было.
Впрочем, телевизионной системой слежки "Боккаччо" все же был снабжен. Я заметил за спиной консьержа несколько экранов. Один демонстрировал прачечную, остальные показывали, что творится на улице у входа, в грузовых и пассажирских лифтах, возле черного входа, выходившего на Семьдесят четвертую, а также в гараже, расположенном в подвальном помещении.
На каждом этаже находились две лестничные клетки, а потому для того, чтобы охватить и их системой наблюдения, нужны были по две камеры на каждый этаж и столько же экранов для консьержа - ослепнешь смотреть. Правда, существует и другая система: можно установить камеры с записывающим устройством, а потом, при необходимости, просматривать, что записалось на пленке, но, видно, здесь сочли эти ухищрения излишними.
Я убедился в этом, лишь оказавшись на лестничной площадке. Впрочем, нельзя сказать, чтобы меня слишком беспокоила подобная вероятность. Я как чувствовал, что лестничные клетки не просматриваются, а если бы даже и просматривались, то, думаю, тоже ничего страшного.
Вся штука в том, что, когда объект хорошо охраняется, никаких инцидентов там, как правило, не происходит. Ну, начать с того, что никто, кроме жильцов, и не сунется в такой дом - даже ребятишки из китайского ресторана, которым всего и надо-то, что подсунуть свое меню под каждую дверь в Манхэттене. Чем совершенней система безопасности, тем, естественно, в большей безопасности вы себя чувствуете, а когда в течение длительного времени ничего плохого не случается, вы просто перестаете обращать внимание на все эти приборы.
Ведь что, к примеру, произошло в Чернобыле? Там у них имелся какой-то прибор с сигнальным устройством, и, когда вся эта штуковина жахнула, прибор не подвел, сработал как полагается. И какой-то несчастный придурок взглянул на него и решил, что он, должно быть, сломался, - потому как показания там были совершенно ненормальные. И проигнорировал их.
И все равно факт, что стать героем "Самого смешного американского видео" мне вроде бы не суждено, сам по себе отраден.
Спустившись на четыре этажа, я сперва убедился, что в холле никого, затем подошел к квартире под номером "8-В". Позвонил. Правда, меня уверяли, что дома никого не будет, но ведь Кэндлмас мог и ошибиться или же по чистой случайности нацелить меня вовсе не на ту квартиру. Итак, я надавил на кнопку звонка и, не дождавшись ответа, позвонил еще раз. Затем вынул из кармана набор отмычек и занялся делом.
Ничего сложного. Если хотите познакомиться с самыми хитроумными замками, в роскошные здания на Парк-авеню заглядывать вам не следует. Ищите их в многоквартирных домах или же особнячках, где нет ни портье, ни консьержей. Там вы обнаружите решетки на окнах, систему сигнализации, самые немыслимые замки, которые только изобретал мозг человеческий. В квартире "8-В" было два замка: один "сигал" и один "рэбсон", оба - стандартные штифтовые цилиндры, вполне крепкие и надежные, но не сложнее кроссвордов, публикуемых в программе телепередач.