Я был серьезен и непроницаем, как танк. Теперь, когда Грязнов понял, что произошло, он тоже успокоился. Когда нужно действовать, я за него не волнуюсь. Оперативник он и есть оперативник.
Мне теперь нужно внимательно следить за тем, как он будет себя вести, и самому не оплошать в нужный момент.
Мы ехали в полном молчании. Старший не спускал с нас глаз и автомата. Тот, с пистолетом, тоже все время был начеку. Я даже не представлял себе, что можно в таком положении сделать, и надеялся на Грязнова. Здесь он посильнее меня будет, это я знал.
Очень спокойно Грязнов сказал:
– Как дела у Малахова?
– Что? – нагнулся к нему старший. – Кто такой Мала...
Договорить он не успел. Грязнов резко наклонился вперед, одной рукой перехватил руку с пистолетом, а другой дуло автомата, задрав его вверх. В то же мгновение я перегнулся через него и, крепко сжав пальцы, ткнул ими прямо в шею того, кто сидел рядом со Славкой. Он икнул, захлебнулся, словно ему резко перекрыли воздух. Очень жаль, но я перебил ему горло. Но не я же напрашивался на это.
– Порядок! – крикнул я.
Грязнов понял, что может отпустить руку с пистолетом. Что и сделал. И тут же обрушил свою освободившуюся руку на голову старшего. Удар был страшен. Тот моментально обмяк на сиденье.
Никто не успел выстрелить. Все произошло в течение пары секунд, не больше. Может быть, даже одной.
Грязнов завладел автоматом, а я пистолетом. Все так быстро переменилось, что водитель, поначалу ничего не соображавший, увидев нас с оружием в руках, вдруг дико заорал и резко нажал на тормоза.
– А-а-а-а! – орал он. – Дяденьки, не убивайте меня!
Ну вот. Теперь мы для него "дяденьки". А совсем недавно?
Но мы незлые. Он небось и не знает, кто мы такие. Думает, лапшу на уши вешали при задержании.
– Не убивайте! – плакал водитель.
– Молчать! – прикрикнул на него Грязнов. – И откуда только таких молодых берут на эту сучью работу?
Он быстро осмотрел того, кто сидел рядом с ним, с краю. И сказал мне:
– Без сознания – вырублен.
Я это и без него знал. Понял в то мгновение, когда ткнул его пальцами в шею.
Водитель продолжал скулить.
– Заткнись! – замахнулся на него Грязнов. – Знал, на что идешь, сука. Так что заткнись, или прикончу.
Водитель заскулил еще громче.
– Тьфу! – сплюнул Грязнов и стал осматривать старшего.
Тот еле слышно застонал, и Грязнов обрадовался:
– Живой, голубь! Замечательно!
И приказал водителю:
– На Петровку, быстро! Заводи!
– Дяденька!
– Я что сказал?
– Отпустите меня, дяденька! – запричитал водитель. – Пожалуйста, отпустите, я больше так не буду...
У меня аж челюсть отвисла.
– Нет, ты подумай, – повернулся ко мне Грязнов. – Ты видал когда-нибудь таких типов, а?
Я навел на паренька пистолет:
– Заводи, кому говорят?
– Я сейчас, сейчас, – спохватился паренек. – Я уже, уже...
И завел машину. "Мерседес" этот заводился с четверти оборота.
– На Петровку, тридцать восемь! – приказал Грязнов.
Размазывая по щекам слезы, водитель включил скорость, и мы помчались.
Приехав на Петровку, водитель снова стал канючить:
– Отпустите, пожалуйста, дяденьки...
Грязнов показал ему на старшего и приказал:
– Бери его на плечи, и пошли!
Мы вытащили тяжелое тело старшего из машины. Юный водитель неожиданно оказался здоровенным детиной. Он довольно легко взвалил на себя бесчувственное тело старшего.
Грязнов посмотрел на него и, вздохнув, покачал головой.
– "Дяденька"... – проворчал он.
Я просто любовался Славкой. И даже гордился им.
Мы вошли в здание дежурной части ГУВД, поднялись на второй этаж. Грязнов подозвал дежурного по МУРу – черноволосого капитана милиции.
– Вызовите врача для этого, – кивнул он на парня, которого водитель опустил на лавочку. – У входа стоит "мерседес". В нем еще один, без сознания. Займитесь этим парнем, а того, что в машине, приведете в чувство с помощью врача, потом оформите задержание на всех троих доставленных.
– Есть, – ответил черноволосый капитан.
– Этого, – Грязнов показал на парня-водителя, который в страхе за ним наблюдал, – я допрошу первым.
– Есть, – снова ответил офицер.
– Одну минуточку, – вмешался наконец я и повернулся к водителю: – Зачем вы нас пытались похитить? Кто приказал?
– Не знаю, – испуганно посмотрел он на меня. – Я ничего не знаю. Он все время по телефону разговаривал с каким-то Семеном Сергеевичем. А потом тот приказал ехать за вами. Но он просил вас не похищать.
– А что? – спросил Грязнов.
– Задержать, – ответил парень. – Просто задержать. Хотя бы на полчаса.
– Откуда ты знаешь?
– Так Леха сказал. Ну тот, которого вы вырубили. Он сказал, что нужно задержать вас хотя бы на полчаса.
– Зачем? – резко спросил Грязнов.
– Не знаю.
– Зато я знаю, – проговорил я. – Нам нужен телефон. Не теряй времени, Слава, иди звони Козлову.
Грязнов задумался. Да что же это такое с ним сегодня? Все, что связано с Козловым, натыкается у него на какой-то тормоз.
Грязнов сказал дежурному капитану:
– Оформляйте задержание, обыщите. И сразу его ко мне.
– Есть, – сказал офицер.
Было похоже, что больше никаких других слов он не знал.
Грязнов стал набирать номер прямо за столом дежурного по МУРу. Подняв голову, он посмотрел на меня:
– Трубку не берут.
– Жди, – ответил я.
Он еще подождал:
– Не берут.
В это время вдруг появился высокий стройный мужчина. Он с удивлением посмотрел на нас и улыбнулся Грязнову:
– Вячеслав Иванович?
Грязнов обернулся.
– Стас! – воскликнул он. – Ты так и не уходил?
– Нет, я вернулся, – ответил тот. – Вы тоже, я вижу.
– Познакомьтесь, – сказал Грязнов. – Турецкий, из Генпрокуратуры.
Я протянул руку и представился.
– Много слышал о вас хорошего, Александр Борисович. А я Стас. Аленичев.
Рукопожатие его было крепким. Мне сразу понравился этот человек.
– Ты почему не дома? – спросил его Грязнов.
– Так получилось.
– Хорошо, что так получилось. Бери трех дежурных оперов и поезжайте к Козлову. Быстро.
– Что-то случилось? – спросил Аленичев.
– Боюсь, что да, – ответил Грязнов. – Лопухнулись мы с этим Козловым, кажется, по-крупному. Если там все в порядке, бери его и приезжай с ним. Если нет, ты знаешь, что делать. Действуй по ситуации. Звони мне или дежурному.
Когда Аленичев удалился, я подумал: хорошая смена растет Грязнову. А у меня – кто преемник? Лиля Федотова?
3
Сдав захваченное у преступников оружие дежурному по МУРу, Грязнов засунул в кобуру свой пистолет и распорядился пригнать машину Меркулова на место. Машина была цела, работники ГАИ препроводили ее на Пушкинскую, 15а. Слава Богу, что никто не увел. Возможно, угонщики хорошо ориентируются в номерах. Впрочем, это их никогда не останавливало.
Позвонив Меркулову, я доложил ему обо всем, что произошло. Он был так разъярен, что передать словами им высказанное я не решаюсь.
Я положил трубку и облегченно вздохнул. Самое тяжелое было позади. Но я об этом и не подозревал.
Водитель вошел в кабинет и огляделся. Какое-то неуловимое изменение произошло в нем.
Грязнов начал:
– Фамилия?
– Савицкий.
– Имя-отчество?
– Филимон Бенедиктович.
– Вы это серьезно?
Молодой человек скривился.
– Ну вот, – сказал он. – Даже вы удивились. У меня действительно такое имя.
Не имя, а настоящая трагедия, посочувствовал я ему, небось дразнили его одноклассники в школе.
– Год рождения? – продолжал Грязнов.
– Семьдесят восьмой.
Восемнадцать лет! Что делается!
– Местожительство?
Мне вдруг захотелось выйти, прогуляться по коридорам, покурить. Как мне надоело все это: "Фамилия? Имя? Возраст? Адрес? Где работаете?" Впрочем, такова наша работа. Вначале этого свидетеля допросит Грязнов, но, если парень выдаст важную доказательственную информацию, за дело возьмусь я. Обычно следователи передопрашивают свидетелей или обвиняемых после оперсостава.
– Вы бывали когда-нибудь в МУРе, – спросил Грязнов.
– Нет. Мы только следили.
– За кем?
– За вами.
– За мной? Лично за мной? – Грязнов старался не выказать своего волнения.
– Да.
– С чего вдруг такое внимание?
– Не знаю.
– Не понял. Я спрашиваю: почему именно за мной вы следили?
– Я не знаю. Правда. Они мне не докладывались.
– Кто они? – не давал передышки Грязнов.
– Алик, Бизон, кто же еще.
– Кто это – Алик, Бизон?
– Ну кто был со мной. Алика вы в машине оставили. Он в шоке. Бизона я в здание затащил. Вы его тоже вырубили.
– Так. Понятно. Ну и с каких же пор вы за мной следили?
Парень вдруг замолчал, крепко сцепив ладони и уставившись в одну точку. Вдруг он поднял на меня глаза и, не сводя взгляда, спросил:
– Вас зовут Александр Борисович?
– Да, – опешил я.
– Вы ударили его?
– Кого?
Я вдруг понял, что сейчас заору, стану крушить все вокруг, потому что нервы были уже ни к черту. Я понял, о ком говорил этот парень.
– Алика, – ответил он, хотя мне уже не нужен был его ответ.
– Я защищался, – сказал я. – И ему здорово от меня досталось.
– Он мой старший брат, – сказал Филимон и заплакал.
Будь оно все проклято, подумал я. Будь оно все трижды проклято!
– Отведите меня в камеру, – сказал Филимон Грязнову. – Если нельзя отпустить, то отведите в камеру.
– Как зовут вашего брата? – спросил Грязнов.
– Альберт, – ответил он.
– А почему его Альберт, а вас – Филимон? – спросил Грязнов.
Отвлекает, понял я. Видит, что парень на пределе. В общем, действует правильно.
– Нас в честь дедов назвали, – ответил Филимон. – Его – в честь маминого папы, а меня – в честь папиного.
– А каскадер вам много хлопот доставил? – как говорится, врасплох задал вопрос Грязнов.
Филимон пожал плечами.
– Да нет, – сказал он. – Сидел дома сначала. Потом к вам поехал. Ну а когда Бизон доложил Семену Сергеевичу, что он к вам подался, тот приказал сначала подождать, а где-то через час велел больше каскадера не пасти, а ждать вас и следить за вами.
– Вот ведь какой этот Семен, – усмехнулся Грязнов. – Все знать хочет, любознательный. Он все там же проживает, в Крылатском?
Чистый блеф. Понятия не имеет Грязнов, где живет этот Семен Сергеевич.
– Я его в глаза никогда не видел, – признался Филимон. – Может, и в Крылатском, кто его знает. Бизон с ним общался, а для нас он слишком крутой был.
– Ну хорошо, – кивнул Грязнов. – А чего за мной-то следить?
– А я знаю? Мне куда говорят, туда я и еду.
Он посмотрел на меня и попросил:
– Отправьте меня в камеру. Я ничего не знаю. Все уже сказал.
– Сейчас отправим, – пообещал Грязнов и вызвал контролеров из внутренней тюрьмы. Когда парня уводили, он сказал ему на прощание: – За брата не волнуйся, если у него что-то серьезное, мы отправим его в больницу.
Оставшись наедине, мы долгое время молчали. Прервал молчание Грязнов.
– Ты не виноват, – сказал он. – С этими бандюгами мы поступили правильно. Тут не рассчитаешь силу удара. Ты ему здорово врезал, товарищ самбист, но жить он, думаю, будет.
Я молчал и изо всех сил сдерживал себя. Никто не знает, как чувствует себя человек после того, как бьет – пусть даже врага – в пах, по черепу, по ребрам. Плохо он себя чувствует, даже если это суровая необходимость в его работе.
4
Меркуловская машина, слава Богу, как я уже говорил, не была ни угнана, ни ограблена. А вот бандитский "мерседес", законспирированный под милицейский, оказался оружейным арсеналом.
В нем обнаружили четыре автомата Калашникова, пол-ящика патронов к ним, два пистолета Макарова и один – системы "Магнум". Такая штучка может проделать в голове дырку величиной с кулак.
Похоже, они так были уверены в хорошем исполнении роли ментов, что особо и не прятались. Интересно, долго ли они так разъезжали по улицам Москвы? Филимона Грязнов об это не спросил. Ничего, пусть отдохнет. Успеется.
Врач доложил, что Алику предстоит операция, а Бизон чувствует себя относительно нормально, во всяком случае о летальном исходе речи нет.
Но допросить его лучше завтра.
Да пусть оно все катится к чертям собачьим, думал я. Зачем мне это все нужно? Я уже давно на этой работе, ловлю и ловлю этих бандитов, и что – стало их меньше? Наоборот, их больше становится. Какой-то огнедышащий дракон: я срубаю одну голову, а вырастают две. Или три.
Они сами себя, как скорпионы в банке, уничтожают – и тоже не до конца. Это все равно, что воду решетом черпать.
Бывают у меня такие минуты слабости. Эдак минута-две в месяц.
Приехал Стас и заявил с порога:
– Козлов исчез. Вместе с сыном.
Рассказал, что, когда они приехали и позвонили в квартиру Козлова, никто им не открыл. Взломав дверь, они увидели, что опоздали. В квартире никого не было.
– Ну надо же... – расстроился Грязнов и посмотрел с надеждой на меня. – Увезли?
В голосе его было такое отчаяние, что я решил дать ему шанс.
– Или сбежал, – подсказал я.
Минута слабости прошла.
Глава девятая
Портнов
1
Хащ был против. С чего бы этому хлыщу устраивать такую шикарную жизнь? Конечно, если сходняк решит, так тому и быть. Но все равно – он против. Как говорят судейские, у него на то особое мнение. Но... мы не судейские, думал он, мы воры порядочные.
Он знал, впрочем, что его "особое мнение" разделяют еще как минимум два человека. Хащ надеялся на них. Мнение Татарина и Лазаря кое-что значит. Если они сумеют убедить братву, что таким выскочкам вообще веры мало, а уж Адвокату никакой веры вообще нет. Какой он вор?
Хащу было трудно даже самому себе признаться, что на самом деле Портнов являлся самым настоящим вором. Если положить руку на сердце, можно признать, что, даже когда Адвокат работал в ментовке, он делал это только ради того, чтобы реализовать свою воровскую сущность в самом правильном смысле этого слова. Правильном в понимании Хаща, разумеется.
Просто Алексея Хащенко выводила из себя мысль, что этому хлыщу все вроде как падает в руки. Учиться на юридическом – западло. Работать в ментовке – вообще не обсуждается. Плевать, что для этого должна башка работать. Всех можно купить, даже профессоров, каждый имеет свою цену.
Хащ подумал, что еще немного – и он окончательно запутается. Правильно это или неправильно – быть ментом, чтобы в итоге стать вором? Причем Хащ признавал, скрепя сердце, что вором Адвокат был знатным.
Только все равно не лежало к нему сердце. Ну не прикажешь же себе!
Его мысли вдруг резко сменили направление. Как-то Хащ ехал в электричке в Ивантеевку и вдруг увидел огромный портрет покойного Леонида Ильича Брежнева. Шел восемьдесят четвертый год, бровастого уже два года как не было на этом свете, а вот поди ж ты – возвышается. И брови на портрете больше, чем его, Хаща, человеческий рост. Оставил по себе человек память.
Андропов гикнулся, Черненко вот-вот концы отдаст, и никто не знает, что дальше будет. Один умный, хотя и не вор, человек объяснял как-то Хащу, что конец века всегда убыстряет события. Эти коммунистические вожди, чтоб их черви побыстрее сожрали, будут умирать, умирать и оставлять этот мир навсегда, когда на их место придут другие – с другими понятиями. И тогда-то начнутся такие изменения, что все вокруг станет совсем другим. А вот каким это "другим" – никто не знает. Но очень может быть, что генеральным секретарем станет самый авторитетный вор.
Хащ возразил тогда этому человеку, что это невозможно: вор никогда не станет вступать в партию, а значит, никогда не сможет стать генеральным секретарем. А тот спокойно так ответил, что если воры решат завалить партию, то и завалят.
– Ты дурак, – сказал ему Хащ. – Коммунистов никто никогда не завалит. Помнишь, что Лукич сказал? Он сказал, что они пришли всерьез и надолго.
Лукичом он называл Ленина.
– Семьдесят лет, – сказал тогда ему тот человек, которого, кстати, все звали Профессор, – это очень, очень долго. Но долго – это не всегда. И они это понимают.
– Кто?
Профессор поднял палец вверх, указывая на небо.
– Все они знают, – повторил он. – Вот увидишь: через пару лет они начнут все изменять. А еще лет через десять они нахапают и успокоятся. И все изменится. Ты не узнаешь страну, в которой живешь. Главное сейчас – в зоне не сгинуть.
Хащ не слишком-то поверил в эти россказни, несмотря на то что это говорил Профессор. И все-таки что-то свербело в душе Алексея Хащенко. Братва словно с ума сошла. Все были уверены, что скоро произойдут глобальные изменения. И хотели подготовиться заранее. Мол, нельзя быть лохами и хлопать ушами. Все почему-то уверены, что очень скоро им кто-то испечет пирог и, чтобы его сожрать, нужно хорошенько приготовиться.
Ну хорошо. Давайте отправим порядочного вора в Америку. Пусть все подготовит, и, когда будет можно, когда будет дан знак, приедем туда и, если понадобится, наведем порядок. Хащ не против. Если все так думают, то и он тоже так думает. Но...
Но при чем тут Адвокат? Умный? Но английский Адвокат знает точно так же, как и Хащ, то есть никак. Так что никаких преимуществ в этом плане у него нет. Вор знатный? Но Хащ тоже не подарок.
Хотя нет, думал Хащ, это я переборщил. Адвокат – мужик наш! Что ему скажут, то он и сделает. Я тоже хочу в Америку. Даже если у общака нет денег, чтобы отправить туда меня, я сам смогу надыбать сколько нужно. Пусть только добро дадут.
Хащ посмотрел на часы. Вроде бы он не опаздывал. На месте он будет через полчаса.
Сходняк был назначен на одиннадцать вечера. И хотя до его начала оставалось добрых полдня, ему нужно было успеть сделать еще много дел.