Кравцову показалось, что Володин кричит. Он даже огляделся по сторонам. Никто на них не обращал внимания. Кравцов успокоился. И вдруг понял, что Володин не кричал, просто в его тихом голосе была такая сила, что она показалась ему криком.
– Ну рассказывай, как же ты стал?..
И Володин начал. Очень странно начал, будто произносил заученные наизусть слова.
– Когда-то я служил в элитном подразделении органов безопасности. Нам втолковывали, что ничего дороже родины нет. И это вошло в мою плоть и кровь. Для меня Россия – не пустой звук. Когда эти, – он глазами показал наверх, – когда эти сволочи стали разваливать страну, когда они разогнали тех, кто верой и правдой служил родине, когда они развалили органы и понаставили на все места некомпетентных людишек, тогда я поклялся: все равно буду действовать на благо России. Только теперь я сам буду избирать методы. Я убивал и женщин, и стариков. У меня нет предрассудков на этот счет. Высшая цель жертв не выбирает. Если жертвы нужны – они будут. Дело не в этом. Я убивал тех, кто вольно или невольно помогал тем, кто по кусочкам растаскивает страну. Ну и конечно, самих этих тварей, которые присосались к России. Это вам понятно?
Первое, о чем подумал Кравцов, услышав эти слова, было – маньяк. Убивал, убивал, как последний палач, а теперь подвел под все это идейную базу. Шалишь, милок, даже тот, кто не убивал своими руками, а лишь приказывал и действительно был прикрыт великими идеями, не избежал проклятия. Но он не собирался ввязываться с этим киллером в высокий теоретический спор, тем более что Володин еще не закончил свой монолог.
– И я не собираюсь, – говорил Володин, – работать на тех, кто, пользуясь временными трудностями нашей страны, пытается добить ее в спину. Поэтому повторяю: свою работу на ваших хозяев я заканчиваю.
Кравцов молчал. Он понимал, что слова сейчас не помогут. Володин был ему нужен.
– И вы немедленно, – продолжал Володин, – скажете мне имя того, на кого мы с вами работаем.
Кравцов натянуто улыбнулся.
– Зачем оно тебе, Миша? – спросил он. – Ты что, хочешь сдать его властям?
– Нет, – отрицательно покачал тот головой, – такой подарок они от меня не получат. Я просто убью его, – спокойно сообщил он.
– Я не ослышался?
– Нет, – сказал Володин. – Сделаю то, что вы слышали. Убью его. Вам об этом говорю, потому что не боюсь, что вы мне помешаете. А имя вы мне назовете. Это ваш единственный шанс выжить.
– То есть?
– Если вы мне не скажете, как зовут вашего хозяина, – объяснил Володин, – я вас убью. Легко.
– Миша...
– Имя! – В тусклых глазах Володина что-то сверкнуло, и Кравцов понял, что дело плохо.
Нужно было срочно искать выход из создавшегося положения.
Кравцов был старым профессионалом. Не только аналитическое мышление отличает настоящего мастера от дилетанта. Во многом это еще и умение держать удар, и вести войну нервов, и умение блефовать.
И хотя перед ним сидел опасный противник, Кравцов знал, как должен сейчас себя с ним вести.
Он унял волнение и спокойно произнес:
– Перестань впадать в истерику, Миша.
Глаза Володина тут же погасли, и Кравцов про себя порадовался этому факту. Но Володину все это не понравилось.
– Я вас не понял. Кто впадает в истерику?
– Ты, – жестко сказал Кравцов. – Впадаешь в самую настоящую бабью истерику. Возьми себя в руки. Имя я тебе скажу. Но только после того, как мы сделаем дело. Только после этого.
Володин хотел что-то возразить, но Кравцов жестом остановил его.
– Сегодня ты разговаривал со мной непозволительным тоном. Сейчас я тебе расскажу кое-что про свою жизнь. Я тоже не вчера на свет появился. И у меня тоже есть кое-какая биография. Я тебе больше скажу: у меня к этому дяде тоже немало претензий. Но в отличие от тебя они носят, скажем так, личный характер. Имя этого дяди я тебе назову, но не сейчас. И не нужно мне угрожать. Я достаточно тертый калач, чтобы не бояться никаких угроз. Я не боюсь, если хочешь знать, даже смерти. Единственное, чего я боюсь, так это потерять такого крутого парня, как ты. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Разумеется, он блефовал, но Володин этого не заметил. Кравцов умел быть убедительным, а смертельная опасность, которая исходила от Володина, только усилила эту его способность. Он вел борьбу за выживание, а в этом, как он считал, искусстве ему не было равных.
– Я не боюсь тебя, Миша, – повторил Кравцов для вящей убедительности. – Но все-таки посоветовал бы тебе поменять по отношению ко мне тактику поведения. Есть одно средство, которое способствовало бы нашему взаимопониманию.
– Что же это за средство?
– Ласка, – ответил Кравцов.
– Вы что, "голубой"? – спросил его Володин.
– Фу! – поморщился Кравцов. – Зачем так примитивно, Миша? Я нормальный гетеросексуал. Нет, Миша, тут другое.
– Что же?
Кравцов ослепительно улыбнулся Володину.
– Ласковое обращение друг с другом, – сказал он, – дружеское участие. Мы с тобой делаем наше последнее дело, после которого я называю тебе имя.
Володин отрицательно покачал головой.
– Не выйдет, – сказал он. – Я хорошо вас знаю, несмотря на некоторые пробелы в вашей биографии. Вы обманете.
– Чтоб я сдох! – искренне воскликнул Кравцов.
– Нет.
Кравцов задумался. Лед тронулся, и остальное было делом техники. Володина вполне можно было "дожать", как говорят борцы классического стиля. Оставалось последнее усилие, и он готов.
К тому же их разговор уже дал свой результат. Он собирался ликвидировать Володина после того, как тот ему поможет выполнить задание, но события повернулись так, что теперь в убийстве киллера нет необходимости. Он оставит его в живых, и тот начнет охоту на Портнова. И возможно, добьется успеха. Это было бы то, что надо Кравцову. У него были причины желать смерти Феликсу Портнову.
Кравцов задумчиво посмотрел на Володина и вдруг, как бы приняв решение, тряхнул головой.
– Хорошо, – сказал он. – Я назову тебе имя. Обязательно назову. И даже скажу, где он обитает, сколько он еще будет в Москве, сколько у него людей и как легче к нему добраться.
На лице Володина появилось подобие удивления.
– С чего вдруг такая доброта? Ты что задумал, старик? Шутить вздумал?
– Я задумал взять с тебя честное слово, которому я верю, – сказал Кравцов. – Пообещай мне, Миша, что, после того как я назову тебе это имя, ты пойдешь со мной на то самое последнее дело, о котором я тебе говорил.
Володин в упор уставился на Кравцова. Тот выдержал его тяжелый взгляд. Так они просидели с минуту, не меньше.
Наконец Володин произнес:
– Я согласен.
– Ты даешь мне слово? – спросил Кравцов.
– Да. Даю слово, что если вы расскажете мне все, что знаете о том человеке, задание которого мы с вами будем выполнять, то я буду выполнять это задание вместе с вами.
– Ха! – сказал Кравцов. – Ничего себе наворочал слов. Ну ладно, это меня вполне устраивает. И теперь я назову тебе имя этого человека.
Володин холодно произнес:
– Теперь у вас уже нет другого выхода.
5
Офис фирмы "Новое Внуково" находился в самом центре Ленинградского проспекта.
Кравцов остановил свою "тоёту" метрах в десяти от входной двери офиса. С этой минуты и Кравцов и Володин не сказали друг другу ни слова.
Кравцов шел впереди, Володин – на шаг позади него. Со стороны они походили на босса и телохранителя.
Когда они вошли в помещение офиса, дорогу им преградил внушительного вида молодой человек.
– Здравствуйте, – сказал он. – Вы к кому?
Кравцов смотрел мимо него. Так обычно важные господа общаются с обслугой. Молодой человек понял, что задерживает по пустякам серьезных посетителей. Вид Кравцова и его спутника произвел-таки впечатление на молодого человека, он посторонился, но все-таки сказал:
– Мы должны быть в курсе, по какому вопросу вы к нам пришли.
Кравцов улыбнулся ему. Он знал, что улыбка важных посетителей производит на этих дверных холуев самое благоприятное впечатление.
– Мы к Радзиевскому, – сказал он. – Леонид Аркадьевич ждет нас.
– Как о вас доложить? – спросил охранник.
Ответ был обдуман заранее. Кравцов решил действовать нагло и вежливо одновременно.
– Передайте Леониду Аркадьевичу, – сказал он, – что мы пришли от руководства авиакомпании "Русские авиалинии" и хотели бы принести ему кое-какие извинения. Также передайте господину Радзиевскому, что у нас есть конкретные предложения, которые могли бы наладить между нашими фирмами нормальные отношения.
Охранник какое-то время тупо смотрел на Кравцова, потом выговорил:
– Подождите, пожалуйста, одну минуту.
И вышел.
Кравцов принял это за добрый знак. Если бы этот охранник принял их за обычных посетителей, он бы доложил по селектору. А так он пошел лично докладывать. Значит, пока все выглядит убедительно. А если, чего доброго, они начнут заварушку, то и это предусмотрено.
Охранник вернулся.
– Леонид Аркадьевич ждет вас.
Кравцов шагнул вперед, Володин тенью последовал за ним.
Они оказались в довольно большой приемной, в которой работали две секретарши. Одна дверь вела в кабинет Радзиевского, другая – в кабинет его заместителя.
Володин вопросительно посмотрел на Кравцова. Тот едва заметно кивнул.
Кравцов вошел в кабинет Радзиевского, а Володин остался в приемной. Обе секретарши сначала ему улыбнулись, как улыбались всем серьезным гостям, но мрачный парень никак на это не реагировал. Секретарши, миловидные особы, переглянулись, и улыбки сползли с их лиц.
Одна из них спросила Володина:
– Чашечку кофе?
Тот снова ничего не ответил.
И в это время из кабинета Радзиевского послышался хлопок, как будто кто-то ударил в ладоши.
Девушки насторожились.
– Что это там? – спросила та, которая предлагала кофе.
– Нужно посмотреть, – предложила вторая и пошла к кабинету.
Володин остановил ее:
– Стоять!
В руках у него был пистолет, на ствол которого был насажен глушитель.
Девушка испуганно попятилась от двери, глядя расширенными от ужаса глазами на пистолет.
В это время из кабинета Радзиевского вышел Кравцов и, не говоря ни слова, направился к двери напротив – в кабинет заместителя. В руке он держал точно такой же пистолет с глушителем. На секретарш он не обратил никакого внимания. И зря.
Увидев его выходящим из кабинета с оружием в руке, обе девушки пронзительно закричали и этим погубили себя.
Два выстрела прозвучали одновременно. Кравцов выстрелил в ближайшую к себе, а Володин – во вторую. Впрочем, выстрелами это можно было бы назвать условно. Два хлопка.
Хлопки прозвучали одновременно, и девушки смолкли.
Не задерживаясь более, Кравцов вошел в кабинет заместителя, держа оружие наизготове. Володин подошел поближе к двери в приемной на случай, если кто-то, услышав крики, поспешит на помощь.
Очень скоро Володин услышал, как Кравцов стреляет: на этот раз выстрелов было два.
Когда Кравцов вышел из кабинета, дверь в приемную распахнулась и в нее ворвался охранник. Увидев Кравцова с оружием в руках, он не задумываясь выстрелил, попав Кравцову в грудь. Следующий выстрел сделал Володин – в затылок охраннику. Тот дернулся вперед и упал лицом вниз.
Кравцов был жив, но ранение было серьезным.
– Уходить надо, – еле выговорил он. – Миш, помоги мне.
Володин молча смотрел на него.
– Забери меня, Миша, – хрипел Кравцов. – Забери, Богом прошу.
Так же невозмутимо глядя на него, Володин тихим голосом проговорил:
– Видишь, Семен Сергеевич, я был прав. Хорошо, что ты заранее назвал мне то имя.
Он навел на него пистолет. Ствол смотрел на Кравцова темным оком. Но вдруг это око взорвалось, и в голове Кравцова вспыхнула молния.
С невозмутимым видом Володин вышел из приемной.
Когда он покидал офис, его видела только старая вахтерша, забившаяся в угол.
Володин не заметил, как эта старушка провожает его испуганными, но внимательными глазами.
Глава тринадцатая
Фирсов
1
Стас Аленичев провожал Любу в аэропорт.
Добирались они туда на такси. Всю дорогу Люба переживала, что опоздает: регистрация билетов заканчивалась за сорок минут до вылета самолета.
Они успели. Стас, впрочем, сожалел об этом.
Около дверей, ведших на посадку, Люба остановилась и протянула ему руку.
– До свидания. Стас. Спасибо за все.
– Люба, – сказал он, – может быть...
И замолчал. Молчал довольно долго, прежде чем отважился произнести:
– Может быть, ты останешься?
...Потом, когда она улетела, Стас недоумевал: неужели эта не очень молодая женщина запала ему в душу только потому, что так вкусно готовила? Конечно, борщ дело важное, но не настолько же, чтобы из-за него предлагать женщине руку и сердце. А он именно об этом думал все последние дни перед ее отъездом.
В ту ночь он пришел домой около двух часов ночи. Спать хотелось неимоверно. Он совсем забыл, что разрешил дочери покойного Макова воспользоваться его комнатой. Поэтому с шумом вошел и, не задумываясь, включил свет.
Люба сидела на его постели и смотрела прямо на него, щурясь от яркого света.
– Ох, – сказал Стас, устало прислонясь к стене. – Извините, Любовь Григорьевна.
Она молчала и тоже смотрела на него.
– Извините, – повторил Стас. – Я только на минуту...
Люба быстро поднялась с постели и в ночной рубашке прошла через комнату. Остановившись возле Стаса, она провела рукой по его волосам.
– Устал... – сказала она ласковым голосом. – Намаялся...
Он вдруг почувствовал, что ему ужасно хочется... нет, не наброситься на нее, не сжать в объятиях, не зацеловать до смерти...
Он понял, что хочет просто припасть к ее плечу лбом и... заплакать.
Что это? Любовь? Или просто нервная работа, убийцы, убитые, Портновы всякие, а тут – простая русская баба, такая близкая и зовущая.
Родная.
Кажется, есть такая песня – "вот и встретились два одиночества"... Это про них, про Стаса и Любу. Какой-то миг, мимолетное прозрение – и то, что мгновение назад казалось немыслимым, теперь стало единственно возможным. Задыхаясь от переполнявших их чувств, они бросились в объятия друг друга.
Способность соображать вернулась к ним не скоро. Когда Стас обратил внимание на часы, он понял, что спать ему сегодня не придется. Пора на работу.
Да он и не хотел уже спать. Нисколечко ему этого не хотелось. Огромное, безмерное счастье переполняло его, и, глядя на Любу, он подозревал, что она испытывает то же самое.
– Я тебе сделаю кофе, ладно? – шепнула она Стасу и легко вскочила на ноги.
Он вытянулся на кровати и замер с блаженной улыбкой.
Счастье...
Потом они завтракали, точнее, завтракал он, а Люба сидела за столом напротив и смотрела на него улыбаясь. Он тоже смотрел на нее, тоже улыбался и глотал еду, которую она приготовила.
– Когда придешь сегодня? – безмятежно спросила Люба и осеклась, вдруг испугавшись чего-то.
Стас понял, почему она замолчала. Она боится, подумал он, что я не так пойму ее вопрос, вроде как она уже заявляет на меня свои права.
– Во сколько я приду, не знаю, – ответил Стас. – И, честно говоря, никто не знает. Даже, подозреваю, Господь Бог не знает, во сколько я приду домой. Но ты имеешь право спрашивать меня об этом всегда, когда тебе захочется.
– Спасибо, – сказала Люба. – И знай: во сколько бы ты ни пришел, я всегда буду тебя ждать.
Как просто, подумал он. Как элементарно просто. Всего-то и нужно на этом свете, чтобы тебя ждали.
– Может быть, ты останешься? – спросил он Любу.
– Я вернусь, Стас, – ответила она. – Я обязательно вернусь.
– Я буду ждать тебя.
– Я вернусь. Я обязательно вернусь, Стас.
– Только ты поскорее, ладно?
– Ладно, – сказала она. – Я люблю тебя, Стас.
– Я люблю тебя, Люба. И буду ждать.
– Я вернусь.
Они бы повторяли эти слова до скончания века, если бы не проходившая мимо сотрудница Аэрофлота, та, что регистрировала Любин билет.
– Поторопитесь, гражданка, – сказала она на ходу.
И они очнулись.
Люба знакомым жестом пригладила ему волосы и сказала:
– Я потеряла отца. И нашла тебя. Получается, что жизнь – штука справедливая.
– Да, – согласился он. – Жизнь прекрасна, и я люблю тебя.