Голованов предупреждал тестя о возможных неприятностях, ибо служба у него такая, и даже предлагал уехать Насте и Максимке в московскую его квартиру, но Настя пока не соглашалась, хотя с работы уволилась. Николай Васильевич же убеждал майора в том, что никто и никогда не посмеет наехать на Настю, потому что каждая собака в Татарке знает его, бывшего капитана милиции Сараева, все эти Байбаки, Маки, Коршуны, исключая отморозков, о которых капитан и слыхом не слыхивал во времена своей службы, родились и выросли на его глазах. Они и теперь уважительно к нему относятся, даже приветствуют его из своих "кадиллаков". "Времена твои прошли, отец. Людишки, подобные Маку, мать родную не пожалеют, если поступит приказ", – возражал Голованов, на что тесть лишь посмеивался.
Конечно, если бы капитан знал о роли Голованова, которую он сыграл в аресте Коршуна, он бы призадумался, но майор об этом помалкивал. В чем-то Николай Васильевич был прав, крутые парни Байбака вряд ли без серьезной причины наехали бы на бывшего капитана милиции, они и правда питали к нему своего рода уважение за его прошлую работу. Вот почему Николай Васильевич засомневался в правдивости рассказа Веньки. Но береженого Бог бережет, проговорил он вслух и направился в дом. Оружие у капитана в отставке было непростое – личный подарок бывшего шефа МВД Щелокова, "макаров" с соответствующей надписью. Но это так – игрушка, зарегистрированная где положено. Незарегистрированное, схороненное в тайном месте на всякий пожарный, тоже имелось. И это были далеко не игрушки, оборону держать можно.
Первым делом Николай Васильевич приказал дочери и внуку спрятаться в самой глухой комнате, а сам полез в подвал, пошуровал там немного и вышел уже не пустым, с "калашниковым" и парой гранат, устроился на крылечке и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Подскочили мужики. Это для Веньки они были мужиками, а для него – сопляки! Приехали на двух машинах. Вышли трое.
– Заходите, ребята! – крикнул Николай Васильевич.
Парни уверенно направились к дому.
– А теперь стоять! – приказал капитан, и они остановились будто вкопанные. – Оружие на землю и три шага назад! – привычно скомандовал Николай Васильевич.
Но тут парни неожиданно бросились прочь. Тишину вспорола короткая автоматная очередь. Капитан быстренько скатился с крыльца, по-молодому споро подбежал к калитке, но увидел лишь высокие багажники стремительно удаляющихся иномарок. Он выстрелил еще пару раз из "макарова" на всякий случай. И не зря выстрелил.
Милиция прибыла подозрительно быстро, еле успел Николай Васильевич припрятать автомат и гранаты в прежнее тайное местечко.
– Что за стрельба, дядя Коля? – спросил молодой лейтенант.
– Попугал кое-кого, – вытащил Николай Васильевич из кобуры свой "макаров".
– Не знал, – прочтя надпись на пистолете, с уважением сказал лейтенант. – Документ на ношение имеется?
– А что, это тебе не документ? – постучал по надписи бывший капитан милиции.
Лейтенант неопределенно хмыкнул, вернул оружие.
– Из него и стреляли?
– Понюхай, – сунул оружие под нос лейтенанту Николай Васильевич. – Не бойся. Разрядил уже.
– Стреляли-то из автомата, дядя Коля…
– Кто?
– Вот и я спрашиваю: кто?
– Я стрелял из пистолета.
– Недалеко мы были. Слышали очередь, – настаивал лейтенант.
Не только всем жителям Татарки было известно, что местная милиция куплена и перекуплена, но узнавали об этом и приезжие, если попадали в отделение. Выходили они оттуда, как правило, с пустыми карманами, если не имели связей с Байбаком, а если имели, дело моментально поправляли в пользу пострадавшего. Николай Васильевич знал намного больше, чем рядовые жители Татарки, на собственной шкуре испытал все "законы" местного правопорядка.
Во двор зашел сосед казак Митроха, жена которого, услышав выстрелы, и позвонила в милицию. Митроха был немногословным, а если говорил, то всегда попадал в точку.
– Вот и Митрофан Игнатьич подтвердит, – обратился к Митрохе лейтенант.
Митроха молча уставился на милиционера.
– Слышал очередь, Митрофан Игнатьич?
Ничего не ответил казак.
– Обыск надо производить, Николай Васильевич, – отвернувшись от Митрохи, обратился к хозяину блюститель порядка.
– У кого?
Лейтенант крякнул, смекнув, что спорол большую глупость.
– Разберемся, дядя Коля, – пришел на выручку своему командиру сержант, годами постарше.
– Может быть, расскажешь, что произошло, дядя Коля? – помягчел лейтенант.
– Иномарки видел? – в свою очередь спросил хозяин.
– Не понял…
– От меня рванули.
– Проехали какие-то…
– Видел. Но не тормознул, – ответил за лейтенанта Митроха.
Лейтенант покосился на казака, но связываться не стал.
– Выходит, к тебе приезжали? – снова обратился он к Николаю Васильевичу.
– Выходит, так.
– Из машин выходили?
– А как же!
– И кто такие?
– Найди и спроси.
– Ты же всех в лицо знаешь, дядя Коля!
– Знаю, но не скажу.
– Они стреляли?
– Я же сказал, найдешь и спросишь.
– Да как же я их найду, если ты говорить не хочешь?
– А ты покумекай головенкой. "БМВ" белый и голубая "ауди". Не знаешь хозяев этих машинок?
– Белый "БМВ"… – как бы призадумался лейтенант.
– У него у самого белая иномарка! – прогудел Митроха. – Может, тоже "БМВ".
– У лейтенанта, Митрофан Игнатьич, машина японская, "хонда", – со знанием дела поправил соседа Николай Васильевич. – На двадцать тысяч долларов потянет!
– Хорошая у тебя зарплата, парень, – ухмыльнулся казак.
– Работать надо, – ответил лейтенант, совершая вторую ошибку.
Бабы, давно забежавшие во двор, но до этого молчавшие, стали шушукаться. Выскочила вперед жена Митрохи, могучая баба, под стать своему мужу, уперла руки в широкие бока.
– А мой Митрофан не работает?! Слыхали, бабы?! Это мой-то Митрофан не работает?! Он не работает, а ты, молокосос, работаешь! Ах ты, рожа гладкая, жопа мягкая!
– До того гладка, вошь не усидит!
– Ворье-о!
– Одна шайка-лейка! – разом заорали бабы.
– Пошли отсюда, лейтенант, – потянул за рукав командира сержант.
Лейтенант помедлил немного, выдерживая характер, но, глядя на разъяренных женщин, кричавших уже что на ум взбредет, махнул рукой и круто зашагал к калитке.
– Во стервы! – уже сидя в машине, проговорил он.
– Бабы отчаянные. Одно слово – казачки! – Сержант посмотрел на лейтенанта. – Тебе не понять. Ты не казак.
– Что делать будем? – спросил старлей.
– Покумекай, – припомнил слова Николая Васильевича сержант.
– Молчим?
– Самое милое дело.
Однако замолчать случившееся не удалось. По рации лейтенанта вызвали в отделение, где его встретил начальник отделения милиции и приказал ехать на Нагорную, семнадцать, вручив при этом ордер на обыск дома Сараева Н. В., санкционированный прокурором района. Пришлось рассказать о том, что произошло во дворе гражданина Сараева, как их встретили и как проводили. Начальник оказался в затруднительном положении. Ему очень не хотелось поднимать шум на Нагорной, где жили коренные казаки, народ, как известно, вольный, и особенно в доме бывшего капитана милиции Сараева, который был своего рода его учителем. Но, с другой стороны, отказать в категорическом требовании людям, потребовавшим обыск, было нелегко и даже опасно. Начальник попросил лейтенанта выйти из кабинета и позвонил прокурору, который четко дал понять, что ветер дует со стороны Маклакова, то есть Мака, но отнюдь не Байбака.
Появилась возможность потянуть время, а потом, глядишь, и вовсе забыть, но Владимир Байбаков, которому начальник тоже позвонил, моментально оценив обстановку, настоятельно поддержал требования Мака. Байбак знал, что делал, он убивал сразу двух зайцев, отморозков во главе с Маком, которые если сунутся, то наверняка получат такой отпор от "русских волков", что не скоро придут в себя, ну и отморозки при благоприятных обстоятельствах тоже могут потрепать "волков". Посомневавшись и подумав, начальник все-таки приказал произвести обыск, усилив группу лейтенанта двумя рядовыми сотрудниками. Звонки, разговоры и раздумывания отняли не менее часа времени, и этим воспользовался бывший капитан милиции Сараев.
Майор Голованов дал Николаю Васильевичу гостиничный номер телефона дежурного московского сотрудника ФСБ и номер телефона Грязнова, чем и воспользовался капитан сразу же после отъезда лейтенанта. Трубку поднял сам Грязнов и, услышав про стрельбу, с ходу решил: "Едем. И до меня никого в дом не пускать!"
Турецкого Грязнову разыскать не удалось, и он передал информацию дежурному сотруднику, а тот в свою очередь "важняку". Но, видимо, доложил слишком серьезно, вот почему изменился в лице майор, услышав от Турецкого о том, что Николай Васильевич оказался хорошим солдатом. Да и было отчего измениться в лице. Не все знал старший следователь по особо важным делам, далеко не все.
Слава Грязнов со своими "волками" прибыл раньше местной милиции, внимательно выслушал Николая Васильевича и усмехнулся.
– Значит, оборону держать можешь?
– Не я один могу, – хитровато заметил хозяин.
– Неужели в каждом доме пулеметы?
– О каждом не скажу, а в казацких найдутся.
– И для чего?
– Ми-илый, – протянул Николай Васильевич. – Мы казаки. И этим все сказано. Нас не трогай, мы не тронем, а затронешь – спуску не дадим!
– Чечня?
– С чеченцами нам делить нечего. Ежели бы не ваши московские правители да генералы, давно бы договорились!
– Значит, враг один – Байбаки, Маки, Муссолини и прочие Кресты?
– Не то балакаешь, Вячеслав. Гляди глубже.
– Те, что в Кремле?
– То Москва. Ваша забота. У нас своих "кремлевцев" хватает… Смотри-ка, Вячеслав, прихали!
В окружении милиционеров по дорожке, ведущей к крыльцу, строго и решительно вышагивал лейтенант.
– Прочтите, – подавая лист бумаги хозяину дома, сказал он.
Николай Васильевич прочел, хмыкнул, глянул на Грязнова.
– Обыскивать приехали.
– Разреши-ка, Васильич, – отбирая постановление на обыск, сказал Слава. – Действительно… – И он, спокойно глядя на лейтенанта, положил лист в свой нагрудный карман. – Покури, лейтенант.
– Вы что себе позволяете?!
– Ты вроде не слепой… И не спеши приказы отдавать, – заметив, что лейтенант обернулся к сотрудникам, проговорил он. – Сначала оглянись.
Возле калитки стояли Шура Дьяконов и Ленька Удачин, а в беседке посиживал Николай Орлов.
– Через несколько минут примчатся сюда и прокурор, и твой начальник. И все будет шито-крыто.
– Ваши документы, – помолчав, потребовал лейтенант.
– Пожалуйста!
– Слышал о вас, – просмотрев удостоверение начальника МУРа, сказал лейтенант.
– И наверняка что-нибудь плохое?
– Почему же? Хорошее.
– И от кого слышал?
– Я все-таки пятый год в милиции…
– А я двадцать пятый! Есть разница? Ку-ри… – Грязнов закурил и с сожалением посмотрел на парня. – Вляпался ты, лейтенант.
– Почему это вляпался?
– Я бы объяснил, да ты и сам знаешь. Бежать тебе надо. И лучше подальше. Поверь моему слову. Братаны у вас здесь крутые, но и на них узда имеется. Обидел ты отца не какого-то братана, а батю майора Голованова. Это я с тобой болтаю, а он болтать не умеет. Между двух огней ты оказался, лейтенант. И мой тебе совет, беги, пока не поздно.
В глазах лейтенанта метнулся неподдельный испуг.
– А я-то здесь при чем?!
– Ни при чем, – согласился Грязнов. – Стрелочники тоже ни при чем, но почему-то именно с них спрос.
– Не приедут прокурор с начальником, – расстроился лейтенант.
– Значит, позвонят, – уверенно ответил Слава.
– Я действовал согласно инструкций, – как бы успокаивая себя, заговорил лейтенант. – Услышали автоматную очередь, потом два одиночных выстрела – и приехали!
– И сразу прямиком к дому Николая Васильевича… Очень интересно почему.
Парень заметно смутился, но все-таки возразил:
– Не сразу. Опрашивали.
– Врешь, лейтенант, – резко прервал его Грязнов. – Ты бы не забывал хорошую поговорку.
– Какую?
– Жадность фраера сгубила.
– Команди-ир! – донесся голос Николая Васильевича. – К телефону!
– А ты говоришь, – усмехнулся Грязнов. – Шагай.
Задержался лейтенант в доме недолго, вышел смурной, молча кивнул своим сотрудникам и пошел прочь.
– Теперь бы и винца пропустить недурно. Как, Николай Васильевич?
– С нашим удовольствием! – весело ответил хозяин.
– А где Настя? Максимка?
– В чулане!
– Пора бы выпустить…
…Голованов, Демидыч и Филя, ворвавшиеся во двор, увидели идиллическую картину: под звон гитары, которую держал в руках Ленька Удачин, обнявшись, пели песню про удалого Хазбулата Слава Грязнов и Николай Васильевич.
– Гуляют, – ухмыльнулся Демидыч.
– Кто гуляет, а кто страдает, – раздался вдруг голос Шуры Дьяконова, и тотчас из кустарника вышел он сам.
Настя сидела возле кроватки, в которой спал, раскинув ручки, маленький Максим. Неслышно зайдя в комнату, Голованов некоторое время смотрел на Настю, потом негромко кашлянул. Женщина обернулась, встала и протянула руки.
– Ничего не бойся, – прошептал Голованов, обнимая женщину.
– Ты же со мной, Паша…
– И буду всегда. Верь, Настенька.
– Я верю.
Утром Вячеслав Грязнов уехал, перед отъездом обстоятельно переговорив с Павлом Головановым.
– Через пару суток съезд! – подмигнул он. – А насчет Насти и Максимки полностью согласен с Турецким. Отправляй их в Москву.
– Отца не отправишь.
– Разговаривал?
– Бесполезно.
– Не тронут его, майор, – уверенно ответил Грязнов.
– Конечно, не тронут, – усмехнулся Голованов.
– Не наломай дров, майор!
Грязнов уехал один, но с приказом майору немедленно прибыть куда надо после звонка его или Турецкого.
– Удивляюсь на тебя, Павел, – провожая взглядом отъезжавшую машину, сказал Николай Васильевич. – Такое дело, а ты ничего не спрашиваешь!
– Все что надо я слышал от Грязнова.
– Я Грязнову про рожи знакомые вроде не говорил… – неуверенно заметил Николай Васильевич.
– Перебрал ты вчера, отец, – улыбнулся майор.
– Не говорил, – твердо заявил бывший капитан.
– Вот если бы забыл еще, что стрелял, даже из своего подарочного, был бы полный порядок!
– А надо?
– Иначе я бы молчал.
– А люди?
– Люди слышали выстрелы. Всего лишь.
– Может, ты и прав, – задумчиво проговорил Николай Васильевич.
…Алексей Петрович Кротов встретил Турецкого у входа в гостиницу. На приглашение Александра подняться в номер отказался.
– Зайдем в скверик, – предложил Крот. – Но пусть твои охранники тусуются подальше.
Они присели на скамейку, закурили.
– Думаю, через день-другой объявят об отставке секретаря Совета Безопасности со своего поста, – огорошил Турецкого Крот.
– Не слишком ли скоро?
– Он совершил много промахов, надеясь на хорошее к нему отношение хозяина.
– А что ему оставалось делать? И я бы не решил назвать сделанное секретарем промахами, – возразил Турецкий.
– Политика конечно же поле сражения, – заявил Крот. – Но на этом поле воюют не танками.
– До поры до времени.
– Этой поры и не дождался Хвостов, а потому проиграл. Впрочем, этого и следовало ожидать. Последний поступок ему не простят.
– Какой?
– Ты вообще-то смотришь телевизор?
– Ночной выпуск новостей.
– Секретарь открыто поддержал бывшего главного охранника Президента в его борьбе за пост депутата Госдумы. Другими словами, он объявил бой всему президентскому окружению. Главный охранник, как тебе известно, имеет компроматы, и весьма серьезные, если не на всех, то на многих руководящих работников. А поддержал его секретарь Совета Безопасности, человек, отвечающий за безопасность страны во всех проявлениях как внешних, так и внутренних. Из этого следует, что Президент должен дать ход компроматам или сдать секретаря. И я уверен, что он сделает второе.
– Президенту ничего и не остается, как сдать секретаря. Это гораздо проще, – согласился Турецкий.
– Тем более что ему не впервой сдавать бывших своих друзей, – добавил Крот. – Но Бог с ним, с секретарем! Нам надо думать о своих делах, Александр Борисович.
– Придется сматывать удочки, Алексей Петрович, уходить несолоно хлебавши, – усмехнулся Турецкий.
– Можно уйти по-тихому, а можно и громко хлопнуть дверью…
– Дверью-то мы хлопнем, да что толку…
– А нужно не только хлопнуть, но кое-кого прищемить при этом…
– Что предлагаешь, Алексей Петрович?
– Сорвать съезд.
– А сможем? – ухватился за мысль Турецкий.
– Мне хотелось бы в пределах возможного узнать, какими материалами вы располагаете по губернатору Колесниченко.
– А что конкретно тебя интересует? Экономические преступления или причастность к убийствам?
– Второе.
– Скажу сразу. Арестовать мы Колесниченко не можем, нет оснований, хотя все материалы следствия свидетельствуют об его причастности. У нас есть показания Супруна, пленка с видеозаписью на загородной даче, где содержался Супрун, зафиксирован его разговор при этом визите. Думаю, сегодня, если постарается мой стажер, прояснится вопрос о подполковнике Сизове, правой руке генерала Маркуши. Его показания, безусловно, прольют свет на убийства кандидатов… Губернатору мы можем предъявить обвинения в злоупотреблениях властью. На многих документах, связанных с перекачкой денег через коммерческий банк "Грот", стоит его подпись.
– Долгая история, – вздохнул Крот. – Людей за руку поймали при выносе валюты из здания правительства, и – ничего, все в ажуре, живут и процветают, а тут… – Крот махнул рукой, потом внимательно посмотрел на Турецкого. – Мы оба находимся в весьма затруднительном положении, Александр Борисович, хотя, в чем я совершенно не сомневаюсь, доверяем друг другу. Но дело в том, что мы не имеем права говорить об этом открыто…
– Догадываюсь, о чем ты хочешь сказать, Алексей Петрович, – тоже посерьезнел Турецкий.
– Могу сказать лишь одно: вы правы, говоря, что человек, снимающий на пленку, не может попасть в кадр.
– Я понял. – Турецкий помолчал, раздумывая, какой вопрос задать Кроту, чтобы не попасть впросак, но так ничего и не придумал и откровенно признался: – Вечером ко мне должна прийти Софья Андреевна.
– Я уже говорил вам, что мне неизвестно, на кого она работает. А точно известно лишь то, что я с ней никаких дел не имел, – улыбнулся Крот.
– Вопрос исчерпан, – сказал Турецкий. – Но я думаю, это не все, о чем ты хотел поговорить.
– Если у нас нет достаточных оснований для ареста самого губернатора, то мы можем сделать это с лицом неменьшего масштаба. Но вам придется поработать, Александр Борисович.
– Я, как пионер, всегда готов!
– Вы как-то упоминали, что намечается выступление Федора Степановича на телевидении?
– Оно будет.
– Когда?
– Вечером, в день открытия съезда.
– Отлично! Надеюсь, выступление будет откровенное?
– Супрун расскажет все, как было.