– Главным героем могут с таким же успехом оказаться Эггерс или Симмель, не забывай об этом! И тогда все получается еще оригинальнее.
– Что он продолжил убивать потом – для прикрытия? Нет, мне кажется, это немыслимо с психологической точки зрения.
– Не то чтобы немыслимо, просто чуть менее вероятно, – сказал Ван Вейтерен. – Кроме того, все может быть затеяно ради шестого или тринадцатого… хотя мне кажется, что все это не похоже на модель АВС.
– А что же это тогда? – рискнул спросить Мюнстер после долгого молчания.
Ван Вейтерен задумчиво помешал в кофе зубочисткой.
– Убийца, – проговорил он, – самый обычный житель этого городка, у которого были серьезные причины отправить к праотцам Хайнца Эггерса, Эрнста Симмеля и Мориса Рюме. Все мужчины, все недавно переехавшие.
"Отлично, – подумал Мюнстер. – Свежая мысль".
– И сколько же кандидатов у нас набирается?
– Я подсчитал, – ответил Ван Вейтерен. – Если отнять женщин…
– А мы можем их отнять?
– Нет, – ответил Ван Вейтерен, – но я все же позволил себе это сделать. Как и стариков и детей, что тоже не совсем правильно. В этом случае нам остается проверить примерно пятнадцать тысяч человек.
– Великолепно, – усмехнулся Мюнстер. – Стало быть, попросим всех жителей мужского пола в возрасте от пятнадцати до семидесяти пяти лет прийти в участок и представить алиби?
– Вот-вот, – ответил Ван Вейтерен. – Думаю, Кропке с удовольствием занесет их в свой компьютер. Как раз к Рождеству закончит.
– Неплохо было бы найти более короткий путь.
– Вот его-то мы и должны найти, – сказал Ван Вейтерен и допил свой кофе. – Ради этого мы здесь.
– А-а… – проговорил Мюнстер. – А я как раз думал – зачем?
– Как ты думаешь, на кого нам сделать упор? – спросил комиссар, когда Мюнстер уже стоял, положив руку на ручку двери.
– В смысле?
– Ну, даже если это не модель АВС, все равно было бы приятнее вынести парочку убийств за скобки. Сосредоточиться на одном из них, словно других и не было… чтобы не рассеивать внимание. Если мы раскроем одно, то раскроем все. Убьем трех зайцев…
Мюнстер кивнул.
– В таком случае предлагаю Мориса Рюме, – сказал он. – Глупо копаться в старых трупах, если есть свеженький.
– Полностью совпадает с моим мнением, – воскликнул Ван Вейтерен. – Вы далеко пойдете, господин интендент!
– Сейчас меня вполне устроит, если я хотя бы дойду до кровати, – проговорил Мюнстер. – Спокойной ночи, господин комиссар!
20
Проснувшись, Беата Мёрк первым делом спустилась к киоску, чтобы купить газету. Это был ее воскресный ритуал, и в обычных случаях она успевала вернуться в квартиру, прежде чем закипал чайник. Но сегодня поход за газетой занял в четыре раза больше времени. Госпожа Соренсен остановила ее у дверей, чтобы рассказать, как она встревожена. Господин Маркович изложил ей с балкона свое видение ситуации, а госпожа де Мар, торгующая в киоске, отказывалась продавать газеты, пока она не расскажет, как продвигается расследование. Недавно переехавшая в их дом семья, пара с двумя маленькими плаксивыми детьми, подключилась к разговору о компетентности полиции и обязанности защищать обычных добропорядочных граждан. В конце концов ей удалось вырваться, но только со ссылкой на важные допросы, которые ей предстояли во второй половине дня.
– Допросы? Правда? – усмехнулся портье Гэртце, появившийся из ниоткуда. – Ну, это уже что-то. А когда вы рассчитываете найти следующую жертву?
В его голосе звучала злобная ирония. С другой стороны, старик Гэртце никогда не говорил никому доброго слова, напомнила она себе. С тех пор, как кто-то сжег несколько лет назад его крольчатник на дачном участке. Строго говоря, его можно было понять. В его мире добро попросту проиграло битву со злом. Не было никаких оснований ждать чего-то иного, кроме неприятностей и людской подлости… во всяком случае, это позволяло избежать новых разочарований.
Возможно, не самая бесплодная точка зрения – особенно для одинокого старика с простатитом, катарактой и слабым зрением.
Но если ты женщина в самом расцвете лет, следует, наверное, стремиться к более адекватному восприятию мира.
"Старый хрен", – подумала Беата и заперла за собой дверь.
Газеты демонстрировали полное единодушие. Два с половиной месяца прошло со дня первого убийства, двенадцать дней – с момента второго, и три – с момента последнего… настало время полиции, по крайней мере, перестать играть в молчанку. Какие имеются улики? По каким версиям ведется работа? Есть ли конкретные подозреваемые? Общественность имеет право знать.
Однако критика звучала не столь сурово, как на улице у киоска. Доверие к Баусену и двум приезжим экспертам оставалось непоколебимым. Видимо, полицмейстеру удалось в очередной раз поставить на место журналистов во время вчерашней пресс-конференции.
Зато на страницах всех, без исключения, изданий цвели пышным цветом догадки и предположения.
Кто же на самом деле этот ужасный преступник?
Маньяк? Психопат? Или самый обычный житель Кальбрингена – с женой, детьми и обустроенной жизнью?
Последний вариант, конечно, казался журналистам наиболее привлекательным… что это мог оказаться кто угодно! Человек, сидящий напротив тебя в автобусе. Тот, с кем перекинулся парой слов в очереди на почте. Кто-нибудь из временных учителей в гимназии… Целый ряд психологов самого разного пошиба высказывались по этому поводу; в своем воскресном приложении одна из газет сделала подборку похожих случаев, по большей части иностранных и достаточно давних, – убийца из Ниццы, Гюнтер Кац, убийца с косой из Вермстена, Эрни Фишер, расчленявший женщин в Чикаго в тридцатые годы, а также Бостонский душитель и прочие заслуженные деятели преступного мира.
В отсутствие четкой информации со стороны руководства следствия страницы заполнялись предсказаниями и пророчествами. На первых страницах в "Нэве Блатт" представлялась так называемая "парковая теория", основанная на том факте, что в двух случаях из трех (Симмель и Рюме) преступник, по всей вероятности, вышел из парка Лейснера и, стало быть, его надо искать где-то в окрестностях этого парка. Готьен в "ден Пост" писал, что "нарастание темпов, вне сомнений, указывает на появление очередной жертвы уже в начале будущей недели, не позднее вторника – среды", а в "Телеграаф" можно было прочесть о наиболее эффективных способах защиты от убийцы с топором, а также предсказание пророчицы Ивонны, что следующей жертвой Палача станет мужчина сорока двух лет от роду, работающий в строительстве.
Беата Мёрк вдохнула.
Наконец, газета "де Журнаал", собственный голос Кальбрингена в медийном мире, естественно, посвятила убийствам самый большой объем – целых восемнадцать страниц из тридцати двух. Общее тревожное настроение в городе лучше всего отражалось в заголовке на первой странице – аршинные буквы, словно сообщение о начале войны:
КТО СТАНЕТ СЛЕДУЮЩЕЙ ЖЕРТВОЙ?
Беата бросила газеты на пол, откинулась на подушки и закрыла глаза.
Более всего на свете ей хотелось сейчас натянуть на себя одеяло и снова заснуть.
Однако часы показывали одиннадцать. Самое время для пробежки. Три километра на запад вдоль моря, а потом четыре-пять обратно по дорожке через лес. Погода была по-прежнему ветреная, но дождя не намечалось. По пути туда ветер будет дуть ей в спину, это самое главное. В лесу ей будет уже все равно, там ветер не ощущается.
– Что ты делаешь?! Не бегай одна по лесу! – велела ей мама во вчерашнем разговоре по телефону. – Не рассчитывай на то, что женщины его не интересуют! И то, что ты полицейский, тебе ни капельки не поможет.
Если бы эти слова произнес кто-то другой, она, пожалуй, была бы готова к ним прислушаться, но теперь… Еще много лет назад она выработала в себе умение обращаться с мамиными советами по принципу "в одно ухо влетает, в другое вылетает". И если она вспомнила эти ее слова именно сейчас, то лишь потому, что ей захотелось найти хоть какой-нибудь повод уклониться от пробежки.
Прислушаться к сигналам организма, остаться в постели, поваляться еще пару часиков… Нет уж, черт подбери!
Пятнадцать минут спустя она уже была одета и готова стартовать. Застегнула молнию спортивной куртки до самого подбородка и стянула волосы в хвост красной резинкой.
Посмотрела на себя в зеркало. Ничего.
Не боюсь ни бога, ни черта.
Ни грозы, ни ветра, ни маньяков с топорами.
Сумерки подкрались внезапно. Упали, как занавес, прямо перед глазами, и, когда она вернулась в квартиру, было уже совсем темно, хотя часы показывали всего семь. Тело болело от усталости. Два часа пробежки с последующей растяжкой, а затем четырехчасовое совещание на работе… обсуждение того, как действовать дальше и как распределить обязанности… конечно, это не могло не сказаться. Кто мог ожидать другого – даже женщина в расцвете сил?
Однако она не пожелала просто рухнуть в кровать. Несмотря на внутреннее сопротивление, приготовила ужин из омлета, овощей и сыра. Поела, вымыла посуду и поставила вариться кофе. Два часа за рабочим столом в спокойной обстановке – вот что ей сейчас более всего необходимо. Два часа наедине с собой в окружении тишины и темноты, создающей уютный купол вокруг ее мыслей… вокруг блокнотов, записей и размышлений, потому что именно в такие вечерние часы она в конце концов и придет к разгадке. Только здесь, за письменным столом, в напряженных раздумьях полицейский инспектор Беата Мёрк вычислит, идентифицирует и переиграет Палача!
И если не сегодня, то, по крайней мере, в скорейшем будущем.
Есть ли в стране еще хоть один полицейский, считающий свою работу столь же романтичной? Вряд ли. Как бы там ни было, существовало еще одно правило, от которого она неохотно отступала, хотя и не помнила, откуда его взяла: если в течение дня тебе не удалось хоть немного позаниматься любимым делом, то этот день потерянный.
Вот уж что правда, то правда.
Треугольник выглядел, как никогда, эффектно. Три имени, по одному в каждом углу: Эггерс – Симмель – Рюме. И вопросительный знак в центре.
Вопросительный знак, за которым скрывалось имя убийцы… это имя останется в памяти народной на века… Во всяком случае, среди жителей Кальбрингена. Потому что людей, совершивших чудовищные преступления, не забывают. Государственные деятели, художники, знаменитые артисты – всех покрывает сумрак забвения, но имя убийцы будут помнить всегда.
Три жертвы. Трое мужчин, недавно приехавших в город. Настолько не похожих, насколько это только возможно. Существуют ли более далекие друг от друга крайности?
Опустившийся наркоман, не вылезающий из тюрем.
Хорошо устроившийся, процветающий, но не слишком симпатичный предприниматель.
Молодой врач, сын одного из самых влиятельных людей города.
И чем больше Беата Мёрк смотрела на эти имена и в свои заметки, тем яснее становилось, что появление третьей жертвы никак не прояснило ситуацию.
Напротив. Похоже, в данном случае чем больше, тем хуже.
В половине одиннадцатого она обнаружила, что глаза закрываются сами собой. Беата погасила настольную лампу, почистила зубы и залезла в постель.
Завтра ей снова предстоит работать. Завтра будет новый день. Терпеливое перемалывание вопросов и ответов, вопросов и ответов… однако не это ли в конце концов даст результат, приведет к желанной цели? Из сонма различных сведений, протоколов, диктофонных записей в конце концов должна выкристаллизоваться одна точка, достигнув которой можно будет задать самый главный из самых важных вопросов.
Кто он?
И различить вдали ответ.
Но с каким удовольствием она увидела бы сейчас во сне лицо убийцы… контур за контуром, черту за чертой. Как хотелось бы ей, чтобы ночная мгла прорисовала его портрет, который можно было бы положить завтра на стол полицмейстеру.
Краткий путь. Виадук, переброшенный через бесконечную следственную работу.
Как бы хотелось…
21
Жан-Клод Рюме полностью соответствовал типажу. Широкоплечий мужчина лет шестидесяти с роскошной гривой седых волос и умным, но совершенно неподвижным лицом. "Нечто среднее между человеком и монументом, – подумал Ван Вейтерен. – Или это скорбь заставила его окаменеть?"
Рюме принял его в своем кабинете, сидя за большим письменным столом темного дерева со вставками красного и цвета охры. Он поднялся в полный рост, чтобы поприветствовать вошедшего.
– Извините меня, господин комиссар. После несчастья я стал плохо спать. Прошу вас, садитесь. Желаете чего-нибудь выпить?
Голос у него был сочный и глубокий.
– Стакан минеральной воды, – произнес Ван Вейтерен. – Если это вас не сильно затруднит. Соболезную вашему горю, доктор Рюме.
Доктор отдал указания по внутреннему телефону, и через полминуты в кабинете появилась темнокожая девушка с двумя бутылками на подносе.
– Благодарю, что вы дали мне эти несколько дней, – сказал Рюме. – Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
Ван Вейтерен кивнул.
– Я буду краток, доктор, – проговорил он. – Я хочу задать всего лишь пару уточняющих вопросов, но перед тем я хотел бы попросить вас… убедительнейшим образом… призвать на помощь весь ваш интеллект и интуицию, чтобы помочь в розыске. Лично я предпочитаю рассматривать убийство вашего сына как отдельный случай, в отрыве от двух других.
– Почему?
– По разным причинам, в первую очередь чисто техническим. Гораздо легче сосредоточиться на чем-то одном.
– Понимаю.
– Если у вас есть хоть какие-нибудь мысли по поводу того, каковы могли быть мотивы… кому понадобилось убрать с дороги вашего сына, прошу вас, не колеблясь, сообщить нам. Вы можете связаться со мной в любое время суток. Возможно, вы уже сейчас хотели бы что-нибудь сказать?
– Нет… нет, совершенно ничего.
– Понимаю, что горе парализует, но если вы что-нибудь вспомните, то…
– Разумеется, господин комиссар, но уверяю вас… однако же у вас были ко мне какие-то вопросы, не так ли?
Ван Вейтерен отпил глоток минеральной воды. Порылся в кармане, ища зубочистку, но потом решил воздержаться.
– Как бы вы описали отношения между вами и вашим сыном?
Доктор Рюме отреагировал, на миллиметр приподняв бровь. И это было все.
– Благодарю, – сказал Ван Вейтерен. – Я все понял.
Он молча нарисовал в своем блокноте какие-то непонятные закорючки, не желая нарушать паузу.
– Нет, – проговорил наконец доктор. – Вряд ли вы понимаете. У нас с Морисом были отношения, построенные на глубоком взаимном уважении.
– Я как раз только что это отметил, – сказал Ван Вентерей. – Вы женаты, доктор Рюме?
– Развелся двенадцать лет назад.
– Значит, вашему сыну было тогда девятнадцать лет?
– Да. Мы ждали, когда он покинет отчий дом. Разъехались в тот же месяц, когда он начал учебу в Арлахе.
– И с тех пор он проживал в Арлахе, верно?
– Да, пока не поступил на работу в больницу в марте этого года.
– Понимаю, – проговорил Ван Вейтерен.
Он поднялся и начал ходить по кабинету, заложив руки за спину. Остановился возле книжной полки, внимательно рассмотрел корешки нескольких книг, подошел к окну, посмотрел на ухоженный газон и подстриженные кусты.
Доктор Рюме бросил взгляд на часы и кашлянул.
– У меня пациент через двадцать минут, – сказал он. – Может быть, вы перейдете к остальным вопросам, господин комиссар, если они у вас есть?
– Когда вы в последний раз были у него на Лейснер-алле?
– Я никогда там не бывал, – ответил Рюме.
– Ваше мнение о Беатрис Линке?
– Хорошее. Она заходила ко мне пару раз… без Мориса.
– В качестве посыльного?
Доктор Рюме не ответил.
– Ваш сын начал изучать медицину в восемьдесят втором году… одиннадцать лет назад. Когда он получил диплом врача?
– Два года назад.
– Девять лет? Довольно большой срок, не правда ли, доктор Рюме?
– Знаю примеры, когда люди учились еще дольше.
– А сколько лет понадобилось вам, чтобы получить медицинское образование?
– Пять.
– Есть ли особые причины в случае с Морисом?
Доктор Рюме заколебался, но лишь на мгновение.
– Да, – ответил он.
– Если вы не возражаете, я хотел бы услышать какие.
– Злоупотребление кокаином, – проговорил доктор Рюме и сжал руки на столе.
Ван Вейтерен кивнул и снова сделал пометку в блокноте.
– Когда оно прекратилось?
– Мне стало известно об этом в восемьдесят четвертом году. Два года спустя с кокаином было покончено.
– Правовые последствия?
Доктор покачал головой:
– Нет, ничего такого.
– Понимаю, – кивнул Ван Вейтерен. – Все удалось уладить. Рюме не ответил.
– А это место в больнице – довольно привлекательное, насколько я понимаю, – его тоже удалось… устроить?
Рюме поднялся:
– Это ваши слова, а не мои. Не забудьте об этом.
– С памятью у меня все в порядке, – сказал Ван Вейтерен.
– Благодарю, господин комиссар. Боюсь, мое время истекло, и я больше не смогу ответить на ваши вопросы.
– Ничего страшного, – ответил Ван Вейтерен. – Вопросов больше нет.
– Я пришел, чтобы поговорить о вашем сыне, – начал Баусен. – Морисе.
– Он умер, – сказала Элизабет Рюме.
Баусен кивнул и взял ее под руку:
– Вам нравится гулять в парке?
– Я люблю листья, – ответила госпожа Рюме. – Особенно когда они уже опали с деревьев. Но пока они еще крепко держатся на ветках… на дворе сентябрь, не так ли?
– Да, – проговорил Баусен. – Вы часто встречались с Морисом?
– С Морисом? Нет, не очень часто. Так, иногда… но она, Беатрис, часто приходит ко мне с цветами и фруктами. Как вы думаете, она не перестанет навещать меня теперь, когда…
– Уверен, не перестанет, – сказал Баусен.
– Иногда мне бывает одиноко. Конечно, я предпочитаю быть одной, но так приятно, когда кто-нибудь приходит… как ни странно, мне особенно приятно потом. Я имею в виду – когда кто-то навещал меня и ушел. Я чувствую себя в таком радостном возбуждении… меня переполняют чувства… это трудно объяснить.
– Когда вы видели Мориса в последний раз?
Элизабет Рюме остановилась и сняла очки.
– Мне нужно протереть их, – сказала она. – Я стала плохо видеть. У вас есть платок?
– К сожалению, нет, – ответил Баусен.
Она снова надела очки.
– Когда вы в последний раз видели Мориса? – повторил свой вопрос Баусен.
– Трудно сказать. Вы что, полицейский?
– Моя фамилия Баусен. Я полицмейстер здесь, в Кальбрингене. Вы не узнаете меня?
– О да, узнаю! – воскликнула Элизабет Рюме. – Вас зовут Баусен.
Он осторожно повернул ее, и они двинулись обратно в сторону желтого павильона.
– Здесь так красиво, – сказал он.
– Да, – откликнулась она. – Особенно когда опадут листья.
– А ваш второй сын… Пьер?
– Он болен. Никогда не поправится. Что-то произошло с ним в церкви – разве вы не знаете?
– Знаю, – проговорил Баусен.
– Я давно его не видела, – проговорила она задумчиво. – Может быть, теперь он сможет стать врачом… вместо Мориса? Как вы думаете, это можно как-то устроить?