– Надеюсь, с нею все обойдется… – Поймав на себе внимательный взгляд майора, Леонидов продолжил: – Ты, наверное, задаешься вопросом: почему это я не спрашиваю, как себя чувствует раненая девушка? Зачерствел, забурел этот старый сукин сын. Не перебивай! Знаю, что хочешь сказать: мол, и в мыслях не было; да чтобы я, когданибудь… Нет, ты подумал именно так, но, по своему обыкновению, не стал бежать впереди паровоза. Докладываю, чтобы снять твои подозрения насчет моей черствости: в управление я приехал из больницы. Гольцова пока без сознания. А может спит. Но состояние, как утверждают врачи, стабильное.
Слава Богу! – подумал с облегчением Артем. Лишь бы выжила…
– Так я слушаю… – Полковник допил чай и с видимым удовольствием поставил чашку на стул, исполняющий роль журнального столика. – Вроде отпустило.
– Простите… я несколько потерял нить беседы… – Майор был смущен.
– Ты говорил, что имеешь какие-то доказательства участия подростков – ладно, детей – в заказных убийствах. По крайней мере, я понял тебя именно так.
– Это не совсем точно. – Артем вдруг почувствовал, как на него снизошло нечто похожее на озарение. – Помните, я вам докладывал, что на квартире Завидонова мною были найдены вырезанные из черной бумаги профили в отдельном конверте?
– Конечно, помню. Ну и что?
– Один профиль был идентифицирован.
– Ну и?..
– Это оказался профильный рисунок физиономии Бени Черного.
– Экий пассаж… – Полковник скептически ухмыльнулся. – Ошибка исключается?
– Эксперт дает стопроцентную гарантию. Если нужно заключение…
– Потом. Пока не требуется, – перебил майора Петр Каллистратович. – Однако я не пойму к чему ты клонишь.
– Я предполагаю, что профиль сделан с натуры. Это первое.
– Минуту! Что значит – с натуры!? Хочешь сказать, будто Завидонов видел Жереха, разгуливающего по Троицкой? Как это – и мертвые с косами вдоль дороги стоят… Бред!
От Черного уже давно остались одни кости.
– Я тоже не верил. Потому и не докладывал вам о своих подозрениях и догадках. Не хотел в ваших глазах выглядеть смешным. Профиль – это не факт.
– А сегодня совершенно неожиданно стал фактом. – Полковник насмешливо фыркнул. – Как говорится, за неимением корабля и корыто броненосец. Артем Саныч, лучше не лезь в очередные дебри. Все это от лукавого.
– Так ведь здорово все вяжется, Петр Каллистратович! – начиная отчаиваться из-за непробиваемого скепсиса шефа, горячо воскликнул Артем. – Понимаете – нитка к нитке, петля к петле.
– Вот, вот… – проворчал Леонидов. – Насчет петли ты в самое яблочко попал. Она у меня уже на шее. И если мы не найдем убийц мэра, то некоторые штатские давно стоят наготове с куском мыла в руках, чтобы ее намылить. Сам знаешь, что в такой ситуации пока не отыщут хотя бы козла отпущения, не успокоятся. А! – Он резко махнул рукой. – О чем тут толковать. Нет, точно не дадут до пенсии доработать… – Петр Каллистратович тяжело, со стоном, вздохнул.
Майор промолчал, стараясь не глядеть на шефа. Теперь он его хорошо понимал. Раньше, когда Артем был совсем юным опером, он никогда не заглядывал наперед больше чем на месяц; ну максимум на год – до очередного отпуска. И разговоры сослуживцев на эту тему считал пустой болтовней. Когда она будет, эта пенсия.
Но сейчас, имея за плечами немалый стаж оперативной работы, майор начал остро ощущать что-то похожее на неприятный зуд – будто заразился крапивницей. Что дальше? – думал он. И светит ли ему это "дальше"? А если оно и наступит, то как – с праздничными фанфарами, цветами и знаменами или тревожным и мрачным барабанным боем, когда тебя, как каторжника в прежние времена, обривают наголо и препровождают в глухомань?
Артем знал наверняка, что генералом ему не быть. Во-первых, не каждому менту, пусть и очень толковому, суждено носить широкие лампасы. Во-вторых, он не болел карьеризмом, предполагавшим (для большей быстроты и эффективности продвижения по служебной лестнице) восхождение к сияющей вершине налегке, без груза чрезмерных морально-этических норм и обязательств. А в третьих… Третье было главным – он не имел высокопоставленных покровителей; без этого принадлежать к сонму вершителей человеческих судеб практически невозможно.
Вот и получалось, что в итоге со своей мизерной пенсией (это если его не вышибут из органов раньше пенсионного возраста, чего побаивался Пека) ему придется идти в дворники и мести тротуары под ногами тех, кого сейчас ловит и сажает за решетку. Или открывать им двери баров, казино, а может и борделей. Открывать и кланяться, благодаря за чаевые. А что он еще умеет делать, кроме как "держать и не пущать"?
– Так что же ты замолчал? – спросил полковник. – Выкладывай свои соображения. Куда тебя денешь… – Он посмотрел на часы. – У меня еще есть десять-пятнадцать минут.
Только давай саму суть.
– Я предполагаю, что Жерех жив. В машине был найден обгорелый труп кого-нибудь другого. Беня – малый не промах, а потому все продумал досконально. Он знал почти наверняка, что его будут идентифицировать в обязательном порядке. Потому засветился у дантиста со своей вставной челюстью и фиксами на всю катушку. Насколько мне помниться, врач показал, что Жерех буквально терроризировал его с подгонкой и сроками изготовления зубного протеза. А вот в оплате пожадничал. Тоже верный ход: получи дантист за свою работу крупную сумму, он мог бы просто "забыть" о протезе. А так злой, как черт, врач на раз сдал Беню со всеми потрохами. Его можно понять: трудился в поте лица, даже после работы, и в итоге получил шиш с маслом. Этого Черный и добивался – он не хотел лишней тягомотины. Ему нужно было, чтобы органы как можно быстрее определили его в покойники и прекратили розыск. И этот финт ему удался с блеском.
– Значит, ты утверждаешь, что Жерех… кгм! – Полковник замялся; сама мысль, что Черный жив, приводила недоверчивого Петра Каллистратовича в замешательство. – Что Жерех вместо себя подложил "куклу"? – продолжил он после короткой паузы. – И снабдил ее личной вставной челюстью на предмет быстрого опознания экспертами собственной персоны? Ладно, пусть так. В общем… это возможно. И что дальше?
– Завидонов не знал Беню Черного. И никогда его не видел. Тем не менее, профиль Жереха он изобразил. Зачем? Миша был очень талантливым оперативником. Уверен, что он заметил повышенный интерес Бени к Троицкой площади.
– Ты считаешь, что Жерех замешан?..
– Именно! Он присматривал наиболее удобное во всех отношениях место для убийства мэра. И нашел. Площадь для этой цели подходит на все сто. До мэрии рукой подать, все на виду, вокруг люди, светлый день, а потому потенциальный "клиент" киллера и его охрана поневоле расслаблены. Что и требуется доказать. Черный без разведки, с кондачка, ничего не делает. Уж нам это известно. Этот сукин сын – профессионал. Правда, несколько в иной области, – заказными убийствами, насколько мне помнится, Жерех не занимался – но времена меняются. Так же, как и пристрастия. Не думаю, что Беня лично нажимал на курок пистолета, но рекогносцировка местности – уверен! – была его главным заданием. Жерех так долго крутился в районе Троицкой, перебирая всевозможные варианты, что бывший опер Завидонов просто не мог не обратить на него внимание.
– Допустим. Аргументы слабоваты, но примем на веру. Пока примем. Однако у меня есть вопрос: а каким боком ты намереваешься привязать к Жереху детей-беспризорников?
– Дело в том, что на заре своей, так сказать, "карьеры" он возглавлял школу каратэ, куда набирал девочек и мальчиков десяти-двенадцати лет. Кстати, почти все они были из неблагополучных семей. Так что опыт работы с малолетками у него есть.
– И в этой части вопроса я могу с тобой согласиться. Однако мне пока многое неясно.
– Это касается аргументации непосредственного участия беспризорников в убийствах?
– Да.
– В конверте Завидонова лежали и профили трех подростков. Или детей, что все едино, как я уже говорил ранее. Свидетель убийства мэра художник Салтыков изобразил по памяти двух пацанов и девочку, скорее всего, беспризорников, которые крутились возле "мерседеса" на злосчастном светофоре в тот роковой час. Когда я сравнил рисунки и профили, то просто поразился их сходству. Это были те же самые дети.
– По твоей версии получается, что не только Жерех обследовал площадь и ее окрестности, но и эта троица?
– Они заняли свои места на заключительной стадии. Ровно месяц назад. Чтобы примелькаться, но не сильно.
– Откуда тебе известно, что эти беспризорники стали на свой "пост" месяц назад? – удивился Леонидов.
– Раньше на том перекрестке работали мойщиками стекол домашние пацаны. Однако, по словам Салтыкова, они не выдержали конкуренции с беспризорниками и убрались подобру-поздорову ровно за месяц до убийства мэра.
– Их убрали. Надеюсь, не физически. Впрочем, в сводках за последний квартал такое происшествие не значится.
– Я вас убедил? – без особого энтузиазма спросил Артем.
– Не так, чтоб уж очень… Неужто мэра и его водителя застрелили дети? Нет, не могу в это поверить!
– Не знаю. Я и сам не верю, если честно. Но очень похоже, что так все и было. И этот "браунинг" с укороченной рукояткой, весьма удобной для детской руки… Кстати, наша троица исчезла с площади сразу после убийства. Представляете, Петр Каллистратович: любопытные сверх всякой меры подростки напрочь проигнорировали такое "интересное" событие. Это просто невероятно.
– А если они просто убежали, куда глаза глядят?
– С какой стати?
– Ну, например, подростки, благодаря своему "посту", видели убийц мэра. А ведь они тертые жизнью, еще как тертые. Дети сразу сообразили, чем может грозить им такая осведомленность. Потому и постарались скрыться с места происшествия как можно раньше. И сейчас где-то прячутся. Или уехали из города на перекладных куда подальше.
Чтобы их не достали ни бандиты, ни милиция. Как тебе такой вариант?
– Логично, – согласился Артем. – Но не совсем.
– Это почему? – ощетинился полковник.
– Конверт Завидонова. В нем весь корень проблемы. Миша совсем не зря собрал вместе профили этих подростков, какого-то мужчины и Жереха. Мало того – Завидонов точно знал, настолько они опасны. А иначе, зачем ему было нужно мастырить кобуру-тайник для своего пистолета?
– Ты считаешь, что Завидонов засветился и принял меры предосторожности?
– Насчет засветки не знаю. Я вообще сомневаюсь, что Завидонов мог проколоться. В вопросах наружного наблюдения он всегда был на высоте. Думаю, Миша держал пистолет под рукой совсем для другого случая. Он не за свою жизнь опасался. Завидонов понял, что намечает Жерех и зачем эти трое подростков начали пастись возле светофора. В этом я почти уверен.
– Если это так, то почему он хотя бы тебе ничего не сказал? Ведь вы были друзьями.
– В том-то и дело… – Артем сокрушенно развел руками. – Или сомневался в созревающей версии, или сам хотел раскрутить дело, чтобы тряхнуть стариной. Хотя, нет, не думаю, что это так. Скорее всего, он все-таки не был до конца уверен в своих выводах. И выжидал, когда сложится пасьянс. Чтобы не спугнуть Жереха и компанию раньше времени. Эта черта его характера мне хорошо известна.
– Все как будто вполне логично… – Леонидов посмотрел на часы, поморщился с неудовольствием, но так и остался сидеть на диване. – Но если следовать за твоими выводами, получается, что Завидонова все же раскусили. И приняли срочные меры по его ликвидации. Согласен?
– Нет. В его убийстве есть какая-то несообразность, нелогичность… трудно объяснить…
– Что значит – нелогичность?
– Зачем такие сложности с проникновением в его квартиру? Если Жерех жив и создал криминальную организацию, то Мишу могли отправить на тот свет другими способами, которые не могли привлечь чересчур пристального внимания органов к этому делу.
Скажем, наезд автотранспорта (Михаил часто задерживался до темноты, что и вовсе упрощало этот вариант), отравление винно-водочной продукцией – такое случалось не раз, а Завидонов иногда позволял себе расслабиться. Наконец, его могли просто застрелить или зарезать. Ан, нет, его почему-то еще и пытали. С какой стати!? Ума не приложу. В этом заключается какая-то тайна, но что именно – увы и ах.
– Да, задал нам твой друг задачку… – Крякнув, полковник встал. – Что будем делать с расследованием по убийству мэра?
– Возьму версию с Жерехом за основу, – твердо сказал Артем. – За неимением лучшей.
Пока мои ребята отрабатывают иные варианты, в том числе и политическое убийство, я хочу поднять старые связи Черного… и вообще все, что с ним связано. Для этого много времени не понадобится, – по крайней мере, я надеюсь, что так оно и будет – а результат может получиться потрясающий. Если, конечно, сойдутся концы с концами. И мне обязательно нужно поговорить с Гольцовой. Видимо, она узнала нечто весьма серьезное.
– Действуй. Я на тебя надеюсь. Иначе, Артем, нам просто несдобровать. В особенности мне…
Леонидов попрощался кивком головы и ушел.
Майор перевернул листок настольного календаря, решительно обвел новую дату жирной чертой и вывел под ней крупными буквами: "A DIE". А затем поставил единицу – первое задание на завтрашний день – и написал "Марьяна Кардаш".
Глава 20
Саюшкина взяли на четвертый день его пребывания в уютном гнездышке школьной подруги.
Не будь некоторых обстоятельств, он сидел бы взаперти хоть месяц, не высовывая наружу даже нос. Но любвеобильная Жужа, обрадованная подарком судьбы в виде вполне работоспособного мужика, не давала ему покоя ни ночью, ни днем. Леха никогда не считал себя слабаком в амурных делах, однако предложенный Виолеттой график мог завалить кого угодно, даже самого Дон Жуана. Вскоре перестало помогать и усиленное питание, и спиртное, и даже специальный массажный душ, вначале здорово бодривший и воодушевлявший на новые постельные "подвиги".
Это и были те самые "некоторые обстоятельства", заставившие Саюшкина с утра пораньше выбраться из-под теплого бочка наконец уснувшей Жужи и пуститься в опасную прогулку по городу, чтобы во время променада немного отдохнуть и собраться с мыслями. Рюкзак с героином он с собой не взял, а спрятал в кладовке своей подружки.
Леха вовсе не боялся, что Виолетта может обнаружить его "сокровище", – кладовая была настолько захламлена всякой всячиной, что для ее инвентаризации понадобилась бы, по меньшей мере, неделя.
Саюшкин шел в притон наркоманов. Это был акт отчаяния, нежели хорошо продуманная акция. Тех денег, что он взял с собой, ему хватило ровно на двое суток. Жужа, как он и предполагал, сразу же засунула свою загребущую руку в его карман. Она сделала реквизицию настолько непринужденно и мило, что Леха в этот момент лишь наивно хлопал ресницами и глупо хихикал.
Впрочем, он и не сожалел о деньгах – за крышу, притом такую комфортабельную, все равно нужно платить. Саюшкин ни в коей мере не льстил себе мыслью, что оплатой способны послужить его мужские достоинства. Чего-чего, а такого добра Виолетта могла найти сколько угодно, в любое время дня и ночи. При этом получая немалые дивиденды.
Леха был ей благодарен уже за то, что она пока не привела какого-нибудь гостя. Или целую компанию. Он только очень сомневался, что такая идиллия продлится хотя бы пару недель. Но как бы там ни было, а деньги все равно нужны. Иначе Жужа может показать ему на порог уже завтра или послезавтра.
Квартира на Заводской напоминала кадр из фильма ужасов. Ободранные стены, старая, никуда не годная мебель, заплеванный, давно немытый пол, пыльные занавески на тусклых окнах и кухня с закопченной посудой, в которой варили наркотическое зелье для уколов, навевали грустные мысли. Тут жила семья Косичкиных. Раньше их было пятеро, а теперь остались только муж и жена, наркоманы со стажем. Трех детей возрастом от двух до семи лет по суду забрали в приют, лишив старших Косичкиных родительских прав.
Квартира была не заперта. Постучав (звонок был оборван) и не получив никакого ответа, Саюшкин решительно отворил дверь и зашел внутрь.
Хозяин квартиры, которого звали Гера, сидел у кухонного стола и качался, словно китайский болванчик. По его полубезумному взгляду Леха понял, что он накумарился под завязку и сейчас ловит кайф. Тонька, его половина, выглядела несколько живее. Она как раз что-то стряпала, – похоже, суп – помешивая варево в кастрюле деревянной поварешкой.
– Алик… – сказала она, глядя на него ничего не выражающим взглядом.
У Костиковых вор числился Аликом. Он познакомился с ними очень давно, когда вместе с Герой, который уже жил с Тонькой в гражданском браке, поступал учиться в институт.
– Народ скоро подвалит? – деловито спросил Саюшкин, не считая нужным поздороваться и объяснить цель своего прихода.
Впрочем, он знал, что Тоньке его объяснения до лампочки. Она жила в своем внутреннем мире, лишь изредка соприкасаясь с действительностью. Как сегодня, когда взялась за стряпню. Что поделаешь, одними наркотиками сыт не будешь.
И Гера, и Тонька представляли собой законченные образчики пропащих людей. Леха даже удивлялся, как им удалось не сыграть в ящик такое длительное время. Наверное, Косичкины сохранились благодаря своим "принципам" – они не принимали тяжелые наркотики. А однажды у Геры с Антониной был период, когда их послали на принудительное лечение. За полгода им удалось отдохнуть и восстановить силы, но потом все покатилось по той же колее.
– Скоро… – ответила Тонька и с жалкой улыбкой погладила заметно округлившийся живот. – У нас мальчик будет…
– Зачем?! – не сдержался от эмоций Саюшкин. – Вы что, бля, совсем поехали!? Троих уже забрали в детдом, а вы все туда же.
– Этого не отдадим! – Сумасшествие вдруг искрой пробилось из ее пустых глаз и спряталось под тусклой пеленой внезапного безразличия. – Нет, не отдадим…
– Да ну вас!.. – махнув рукой, Леха направился к кухонному окну.
Внизу виднелся грязный двор, чахлые деревья и чуть поодаль – заводские трубы, извергающие клубы желтого дыма, который был так тяжел, что почти не поднимался вверх, а сразу же ложился на серую пыльную землю. Отвратительная картина… Саюшкин с раздражением отошел от окна и поискал, где можно приткнуться.
Табурет был таким хлипким, что Леха сидел на нем будто исполнял цирковой номер. Но выбирать было не из чего, и Саюшкин, изображая вошь на кончике иглы, терпеливо ждал "гостей" – группу наркоманов, обычно собирающихся на квартире Косичкиных, чтобы ширнуться и потусоваться вдали от подстерегающих и осуждающих глаз. Гера все так же безмолвно качался туда-сюда, а Тонька, глядя куда-то в пространство прямо перед собой, механически орудовала поварешкой.
Толпа привалила в половине одиннадцатого. Толпа, конечно, сильно сказано, но и шесть человек в малогабаритной двухкомнатной квартире вместе с хозяевами и Саюшкиным представляли собой достаточно внушительный коллектив, враз заполнивший все свободное пространство. Почти все пришедшие, не в пример Косичкиным, были хорошо (а некоторые и богато) одеты, вели себя раскованно и непринужденно. Чувствовалось, что они в этом притоне свои, завсегдатаи.