Леху не стеснялись. Его знали как приятеля семьи Косичкиных и надежного малого, который нигде и никому не скажет лишнего.
Он не стал долго разводить трали-вали. Ему была неприятна эта компания, резко отличающаяся от воровской шоблы. Естественно, там тоже хватало всякого дерьма, но и речи были более складными, и лица живее, и веселье получалось другим, более естественным, пусть и по пьянке, но не из-за употребления разной дряни.
Саюшкин отвел в сторону Бабулю, длинного и худосочного, как глист, парня и спросил напрямик:
– Доза нужна?
– Ну. А что, есть?
– Зачем бы я спрашивал?
– Покажь, – потребовал Бабуля, тревожно оглядываясь.
– А у тебя башли имеются?
– Обижаешь…
– Тогда прикрой дверь. Нормально… А теперь смотри…
Леха достал из внутреннего кармана крохотный пластиковый пакетик и протянул Бабуле.
Тот жадно схватил его трясущимися руками, открыл и макнул туда палец. Который тут же и облизал. Нездоровое блаженство, разлившееся по бледному лицу Бабули, лучше всякого индикатора показало, что товар вполне на уровне.
– Берешь? – спросил Саюшкин, от нетерпения притопывая. – Товар высшего сорта.
Он не зря обратился к Бабуле. Этот длинный хлыщ был сыном какого-то большого начальника, который мало зарабатывал, но много брал, а потому деньги у его единственного отпрыска водились.
– Сколько? – тихо каркнул Бабуля, вперив в Саюшкина тревожный болезненный взгляд.
Леха быстро назвал цену, отчаянно боясь продешевить.
– Я не о том… – Бабуля с опаской посмотрел на неплотно прикрытую дверь спальни, где они уединились. – Цена устраивает. Сколько у тебя доз?
Саюшкин немного заколебался, но все же ответил честно. На всякий случай он взял с собой десять пакетиков, хотя и надеялся для начала продать не более двух-трех. Но ему просто повезло – новый "контингент" притона Косичкиных был упакован по высшему разряду. Раньше, насколько помнилось вору, сюда являлись сущие доходяги; похоже, многие из них уже нашли иное пристанище – вечное.
– Эх… маловато, – сокрушенно сказал Бабуля и достал портмоне. – В заначке что-нибудь осталось?
– Посмотрим, – осторожно ответил Леха. – Подумаем…
– Держи… – Бабуля протянул Саюшкину деньги. – Если надумаешь, тащи все к Гере. Он знает, где меня найти. Только думай побыстрей.
Увидев пухлый бумажник Бабули, Леха мысленно выругал себя на все заставки. Ну почему он не взял героина побольше!? Конечно, Бабуле и его приятелям не по карману весь товар, – да что весь, даже десятая часть! – но до сотни доз они вполне могли бы купить в складчину.
Ладно, где наше не пропадало, решил он спустя полчаса. Все равно найду оптовика, бодро думал Саюшкин, шагая по трамвайным путям (они были проложены через яр, в промышленной зоне, где никто не жил) и с радостью ощупывая в кармане дензнаки, полученные от наркомана; ну, а если нет, то придется снова навестить Косичкиных. И не только. У него водились и другие знакомые такого же толка.
Деньги навевали оптимизм, поднимали настроение, и Леха смотрел на окружающих через розовые очки. Это его и сгубило. Увлекшись бесплодными мечтаниями, вор не заметил, как проскочил нужный квартал, а затем ноги сами – чисто механически – свернули на спуск, ведущий к улице, где располагалась "малина" Микиты Москаленко. Спуск был длинным, как собачья песня, и упирался как раз в ту самую грязную лужу, что называлась прудом и навеяла кому-то мысль назвать бар "Волной".
Они зажали его на узком переходе через трамвайные пути; взяли под руки тепленьким и не трепыхающимся. Похоже, встреча явилась для бандитов приятной неожиданностью, ну а Саюшкин только мысленно застонал, глядя на их гнусные рожи.
Это были топтуны Микиты Москаленко, блатные в наколках, один из которых был высоким и рыжим, а второй кривоногим и коренастым, – те самые, над кем поработала свора Тугая. Их руки и сейчас были в бинтах, из которых выглядывали толстые пальцы, похожие на испорченные посиневшие сосиски.
– Не дергайся, падло. Иначе пришью прямо здесь, – сказал рыжий и слегка уколол Леху в бок острием финки. – И закрой хлебало. Пойдешь с нами.
– В-вы… вы чего, мужики!? – испуганно и несколько запоздало вскрикнул Саюшкин, но не сделал и малейшей попытки освободиться.
Вор знал, что такие экземпляры словами на ветер не бросаются.
– А ничего, – злобно буркнул коренастый. – Топай, сучок, топай. И помалкивай. Моя бы воля…
Ему досталось от собак больше, чем рыжему. На левой скуле виднелись две глубокие царапины (наверное, убегая, он наткнулся на ветку), а правая нога от бинтов была толстая, словно у слона, и не сгибалась. Потому он ходил как известный литературный персонаж Паниковский – циркулем.
– Куда вы меня ведете? – несколько успокоившись, спросил Саюшкин.
Он уяснил главное – убивать его до поры до времени не собираются, а значит есть шанс задать стрекача. Стрелять по нему не будут, даже если имеется ствол, – все-таки белый день, кругом люди – а в беге он этих козлов сделает как пацанов. Нужно лишь выбрать удобный момент. Но пока вора держали железной хваткой, и крепко спаянная троица шагала дружным строем прямо в шалман Москаленко. Это Леха уже сообразил, однако намеревался немного поболтать, чтобы усыпить бдительность своих твердокаменных конвоиров.
– В стойло, – ответил рыжий и неприятно осклабился.
– Это как понимать?
– А как хочешь, так и понимай, – грубо выпалил коренастый.
– Мужики, я никому ничего плохого не сделал… – заныл Саюшкин, полностью расслабившись. – Отпустите меня, ладно? Отпустите…
– Ты, болтливая свинья, заткнись! – Рыжий больно пнул его локтем под ребра. – А если будешь шухерить, то сначала опустим, а затем отпустим.
Он как-то странно икнул и заржал во весь голос. Коренастый хмуро посмотрел на него, осуждающе покачал головой, а затем понимающе ухмыльнулся – и до его тупой башки наконец дошел смысл сказанного.
Леха решил больше не дергаться. Тем более что хватка бандитов не ослабевала. Несмотря на дикий мандраж, Саюшкин все же понял, что им приказали доставить его в целости и сохранности. В противном случае он уже лежал бы на трамвайных путях и харкал кровью.
Такие мерзавцы, как подручные Чмо, в долгий ящик расправу не откладывают.
Выходит его захомутали по приказу Микиты. А это уже давало кое-какие шансы выйти сухим из воды. Леха представил на миг, что рядом идут убийцы Верки, и ему едва не стало дурно. С Москаленко еще можно договорится, но с теми… Бр-р!
И все же, что задумал этот гребаный хохол, это Чмо ушастое? Зачем Микита сначала выпустил на его след двух костоломов, а теперь, судя по их поведению, желает вести разговоры с глазу на глаз? (Саюшкин уже понял, что бандиты идут в "малину" Москаленко).
Вор так ничего и не придумал. Намерения хозяина притона казались ему темными и пугающе загадочными. Потому, когда Леху сначала провели в подсобное помещение, а затем и кабинет Микиты, он был в паническом состоянии, хотя и старался этого не показывать.
– Здравствуй, Лексей! – Москаленко так елейно заулыбался, что Саюшкина едва не стошнило.
– Что за дела, Микита Степанович! – возмущенно воскликнул Леха, рывком освободившись от цепких рук своих конвоиров. – Или вы думаете, что я дорогу в "Волну" забыл!?
– Не шелести, парнишка, не шелести… А вы ступайте. – Микита указал своим подручным на выход.
Подождав пока закроется дверь, хозяин бара достал из шкафа поднос, на котором стояла бутылка коньяка, две рюмки и тарелка с лимонными дольками, густо посыпанными сахаром.
– Ну, помолясь… – сказал Москаленко, наливая по полной. – Выпей для просветления.
Саюшкин не стал спорить и что-то доказывать, а молча опрокинул в рот содержимое рюмки и, не закусывая, закурил. Ему действительно нужно было "просветлиться", потому что в голове царил сумбур.
– Ишшо по единой? – вежливо поинтересовался Микита, сделав вид, что проигнорировал беспардонный поступок вора – когда тот закурил без спроса; таких вольностей хозяин "малины" в своем кабинете обычно не позволял.
– Не помешает, – ответил Леха, жадно затягиваясь сигаретным дымом.
– Правильно мыслишь, вьюнош… хе-хе…
Москаленко снова наполнил рюмку Саюшкина; к своей хозяин "малины" так и не притронулся.
"Может, он чего в коньяк подсыпал? – несколько запоздало подумал Леха. – Ну и черт с ним! Все равно выпью. Уже поздно что-либо менять. Отравить будто бы не должен…
Интересно, что ему нужно? С какой стати Чмо так мягко стелет?" Второй раз вор выпил врастяжку и наконец потянулся за лимонной долькой. Коньяк согрел, но на душе легче не стало. Саюшкина так и подмывало продолжить расспросы, но он решил держать марку и молчать, пока не заговорит Москаленко.
А тот не спешил. С ужимочками и смешочками Микита задумчиво рисовал пальцем на столе какие-то замысловатые фигурки и загадочно поглядывал на Леху. Коньяк он всетаки пригубил, но отпил всего лишь несколько капель. Чем, в конце концов, снизил опасения Саюшкина, что в янтарной жидкости могут быть всякие нехорошие примеси, до приемлемого уровня.
Наконец Москаленко решил, что пора приниматься за дело.
– Я нашел покупателя на твой товар, – сказал Микита и поморщился, взмахом руки отгоняя сигаретный дым, который по пути к вытяжному вентилятору шибал ему в нос.
– Потому меня и притащили сюда на аркане? – сердито спросил Леха, постепенно оттаивая.
– Не совсем так, Лексей Батькович… хе-хе… Не совсем… – Москаленко стал загадочным, как проститутка, которая кадрит денежного клиента.
– А можно без намеков? – Саюшкину до смерти хотелось побыстрее выяснить отношения и смыться.
– Так мы завсегда… хе-хе… – Микита достал записную книжку. – Тут я твой должок взял на откуп…
– Не понял… – У Лехи глаза полезли на лоб от изумления. – Какой должок!?
– Минуту… Ага, вот эта страничка… С тебя причитается всего-навсего две косых. Между прочим, "зеленью".
– За что!? – вскричал вор.
– Ты лучше спроси кому. – Москаленко смотрел на Саюшкина как невинное дитя.
– Кому!? – тупо повторил Леха, совсем потерявший способность что-либо соображать.
– Петру Кузьмичу, – спокойно ответил Микита. – Саврасычу. Неужто забыл?
– Ы-ы-ы… – У Саюшкина отвисла челюсть, и он, вместо того, чтобы сказать хоть что-то, лишь по-рыбьи беззвучно зевал широко открытым ртом.
Только теперь он, наконец, понял, в какую угодил западню. Способ закабаления, связанный с выкупом долговых расписок (или просто долгов, чаще всего карточных), в воровской среде практиковался издавна и достаточно широко. Неосторожный простак, попавшийся на подобный крючок, иногда платил за глупость или жадность по самому высокому тарифу – своей жизнью. Должник обязан был выполнять любую прихоть кредитора.
Часто из таких несчастных вербовались наемные убийцы. Ни убежать в глухие места, ни спрятаться куда-либо, чтобы таким образом уйти без всяких последствий от своих долговых обязательств, у должника не было никакой возможности. Его всегда и везде искали и находили даже на том свете – за долги после смерти должника нередко отвечали близкие родственники.
– Вот я и хочу тебя спросить: когда мне ждать отмазки?
Москаленко задал вопрос и наконец выпил свою рюмку до дна. Теперь его аскетическое лицо выражало холодную решимость и строгость. Весь вид Микиты как бы подчеркивал, что время пустой болтовни закончилось.
– Мне необходимо время, чтобы собрать нужную сумму, – тихо ответил Саюшкин, с трудом шевеля непослушными губами. – Месяц…
Он отлично понимал, что никакие уговоры на Чмо не подействуют. Сумма долга, произвольно увеличенная Саврасычем, останется прежней. Леха надеялся лишь на отсрочку платежа. Притом, без "счетчика". О том, чтобы отказаться от уплаты, он даже не помышлял. Тем более что у вора была достаточно весомая надежда на деньги, которые он должен получить при продаже героина.
– Как скажешь, – сказал хозяин притона и сделал в блокноте какую-то пометку. – Не возражаю. Только тогда ты отдашь мне уже не две штуки, а десять.
– Понял… – угрюмо сказал Саюшкин. – Я отдам две и в срок. Больше мне не наскрести.
Когда назначена встреча с покупателем?
– Он позвонит через два-три дня… – Микита явно решил потянуть время.
Чмо просматривался насквозь. Похоже, хитроумный хохол вполне обоснованно полагал, что у Саюшкина в заначке вовсе не сто грамм героина, а гораздо больше. Потому хозяин притона и решил начать беспроигрышную игру, вследствие которой все Лехины денежки перекочуют в карман Микиты.
Вор никогда не причислял себя к дуракам, потому схему задуманной Москаленко комбинации читал, что называется, с листа. Скорее всего, первый покупатель окажется липовым и надует его, а из-за этого придется предлагать новую партию героина, которую при покупке забракуют. Начнутся разные неприятности с мордобитием и членовредительством, Микита вначале выступит в роли спасителя, а затем превратится в бессердечного стяжателя. И стоит только хозяину "малины" узнать, что у Саюшкина много товара, как тут же вступят в дело костоломы Москаленко во главе с Шуликой.
А Леха точно знал, что пыток ему не выдержать.
– Завтра, – отрезал Саюшкин. – Пусть звонит завтра. Иначе я найду другого. Вы сами отмерили мне срок.
Он решил притвориться жадным недоумком. Нужно, чтобы Микита безоговорочно поверил в безысходность Лехиного положения. Главным было любыми способами выбраться из притона на свет ясный. А там… Там будет видно.
– Лады, – подозрительно легко согласился Микита. – Но смотри, не надумай смайнать. Ты хороший парнишка, Лексей Батькович, и мне очень не хочется, шоб ты влип по-крупному.
Долг – это дело чести. А деньги – мусор. Жизнь дороже, поверь мне, старику…
Похоже, Москаленко намеревался прочитать лекцию о воровской морали и далее, но тут отворилась дверь, и на пороге появился Шулика. Он глядел на своего босса какими-то странными остекленевшими глазами и пытался что-то сказать. Саюшкин, у которого и так все чувства были напряжены до предела, первым заметил, что изо рта швейцара льется тонкой струйкой кровь.
Вора словно кинуло: еще не осознавая, что делает, он вскочил и отбежал к дальнему концу длинного, как кишка, кабинета. Шулика неуклюже переступил через порог, сделал шаг, затем другой, – и словно подрубленный свалился на пол лицом вниз. В его широченной спине торчал нож, загнанный по самую рукоятку.
Несмотря на преклонные годы, предполагающие замедленную реакцию, Москаленко оказался шустрым как хорек. Едва взглянув на обездвиженного помощника, он тут же нажал какую-то кнопку. Леха, который в тоскливом ужасе прижался к стене, вдруг ощутил позади пустоту и, не успев за что-либо придержаться, рухнул куда-то в темноту.
Быстро вскочив на ноги, вор моментально понял, что очутился в потайном ходе. Взглянув в сторону светлого проема, образовавшегося в стене, он увидел, что за ним последовал и Микита, а в отворенную дверь его кабинета вваливались один за другим крепкие парни в черных масках.
Саюшкин не стал досматривать это действо. Его вовсе не интересовала ни судьба хозяина "малины", ни личности тех, кто убил Шулику. Вор развернулся и по узкому темному проходу побежал, что было мочи, в неизвестность.
Глава 21
Марьяна, старая подружка Жереха, была девка хоть куда. Ей уже стукнуло тридцать четыре года, но с виду Марьяне можно было дать не более двадцати пяти. Статная, фигуристая, белолицая, с карими огненными глазами, она походила на фотомодель. Про таких говорят просто – красавица.
И только внимательный наблюдатель мог заметить какую-то ущербность, несмотря на разнообразные ухищрения, пробивающуюся наружу как капли пота в парной. Безвольные тонкие губы не могла скрыть и помада, которой Марьяна рисовала большой сочный бант.
Ровный "классический" нос, если присмотреться, имел хищные крылья; когда подружка Бени Черного гневалась, он становился похожим на клюв большой птицы. А тщательно припудренные морщинки свидетельствовали о бурно проведенной юности.
Первый раз Марьяна Кардаш попала на заметку правоохранительных органов в пятнадцать лет. Ее хулиганистые приятели по пьяной лавочке обворовали продмаг, а девушку заставили стоять на стреме. Наверное, Марьяну спасла от тюрьмы красота – в юные годы она была похожа на ангелоподобное существо.
После этого досадного фиаско Марьяна стала гораздо осторожнее. Последний раз ее задержали четыре года назад – как по нынешним временам, за сущий пустяк. Обладая от природы изворотливым, хитрым умом, она организовала якобы беспроигрышную лотерею и, пользуясь прорехами в законодательстве, некоторое время с успехом облегчала карманы чересчур доверчивых обывателей.
Как Марьяна стала любовницей Жереха, не отличающегося ни смазливой физиономией, ни какой-то особенной статью, история умалчивает. Скорее всего, Беня Черный, который не привык, чтобы ему в чем-либо отказывали, взял ее силой. Юная красотка настолько понравилась Жереху, что он почти перестал заводить случайные связи.
А Беню в этом отношении никак нельзя было назвать пуританином. До встречи с Марьяной он не пропускал ни одной более-менее смазливой мордашки. Почему они не скрепили свои отношения брачными узами, можно было только гадать.
После наглой смерти своего "суженого" Марьяна на некоторое время стала затворницей.
Она появилась на людях только через полгода (если, конечно, не считать походов на рынок и в гастроном). Однако на удивление всех, кто ее хорошо знал, Марьяна Кардаш в разгульную жизнь не ударилась.
Все эти сведения Артем почерпнул из доверительной беседы с дворничихой, краснолицей говорливой теткой, которая знала семью Кардаш уже полвека. Она называла их цыганами, хотя на самом деле предком Кардашей был венгерский коммунист, бежавший в Союз еще до Великой Отечественной войны.
Конечно, кое-что о связи Марьяны с Жерехом было известно и майору. Но красочный рассказ дворничихи, обладающей хорошо подвешенным языком и недюжинной наблюдательностью, превзошел все его ожидания. Похоже, тетка для жителей микрорайона была ходячим информационным агентством. Она знала все и вся.
С трудом распрощавшись с собеседницей, которой очень хотелось почесать язык еще как минимум часок, Артем направил стопы к подъезду, где находилась квартира Марьяны.
Она ушла от родителей, но купила себе жилье в доме, где прожила все свои годы – нередко прошлое (или воспоминания о прошлом) держит нас крепче всех других вожделений и обязательств.
Марьяна отворила дверь без задержки. Или она сразу распознала через глазок, что к ней пожаловал представитель закона, или красотка обладала незаурядным мужеством. Это в социалистические времена могли приютить и накормить любого, кто попросится на ночлег. А нынче боялись пускать в квартиру даже знакомых, особенно если они приходили поздней порой.
– Майор Чистяков, – представился ей Артем, показывая удостоверение и изображая добродушную улыбку.
– Ну и что? – спросила неласково Марьяна.
Похоже, ее не обманула любезность незваного гостя.
– Можно я войду? – вежливо спросил майор.
– Конечно, – охотно согласилась Марьяна, но дорогу не уступила – стояла в дверном проеме, загораживая проход. – Если у вас есть на то основания.