Контролировать почту Гуиди. Мне это не приходило в голову, я никогда не занимался этим, но ваши слова навели меня на мысль. О ней после.
С набережной мы свернули на широкий проспект, ничем не примечательный. Потом опять проспект, еще более безликий. Улицы, где селится мелкая буржуазия: две комнаты и кухня, купленные на скромные сбережения и большие кредиты, - квартиры, которые через тридцать лет наконец-то станут собственностью обитателей.
- Этот район, - объяснила Элоди, - построили в конце шестидесятых. В те времена тут кончался город и начинались поля, поля отделяли город от HLM, а теперь, когда вокруг понастроили домов, остался лишь психологический барьер.
Ну правильно, habitations à loyer modéré - народные дома. У каждого народа приняты свои аббревиатуры и свои обозначения для этих бетонных громад, которые нам хотелось бы загнать подальше на городские окраины. ИНА Каза, Дома Фанфани, HLM - все это разные названия одного и того же.
- Барьер существует и по сию пору, - продолжала она, - только вот плюсы и минусы поменялись местами.
Я взглянул на нее, не понимая.
- Пять лет назад все, кто жил по ту сторону, мечтали переселиться сюда. А теперь нет. Теперь они гордятся своим кварталом, они же видят - приезжают телевизионщики, снимают их дома, и не для передач про нищету, как раньше, а потому что дома у них красивые, живые.
- А что изменилось за эти пять лет?
- Изменилось то, что под наш с друзьями дипломный проект дали деньги.
Мы прошли еще немного и потом пересекли невидимую границу, которая проходила посредине скоростной автомагистрали. По одну сторону чинные здания с крохотными и совершенно одинаковыми балкончиками, где развешивать белье запрещает жилтоварищество, у всех балкончиков - синие козырьки, опять же по решению жилтоварищества; а по другую - буйство желтого и оранжевого, зеленого и красного, где окна даже зимой утопают в цветах, где дети даже ночью смотрят из окон на воспитанных собачек и готовые взлететь монгольфьеры.
- Это самая большая декорация в мире. Когда-то стена была сплошь серой, разных оттенков смога. А сейчас изображает городскую жизнь, какой она могла бы стать. И главное, живущие здесь люди вдруг принялись ей подражать. Так что разрисованная стена теперь уже не просто образ идеального города, а портрет квартала.
Мы углубились в переплетение улиц и домов, умноженных игрой перспектив на фасадах. Окна поддельные чередовались с настоящими, настоящие дети - с нарисованными.
- Немного похоже на Евродисней, правда?
- Да, только билетов не нужно.
Она привела меня на пешеходную площадь, половину которой занимало что-то вроде амфитеатра. Повсюду росписи, изображающие спорт, музыку, танец, - и ни одного граффити, ни единой надписи из баллончика, нарушающей веселый разнобой красок.
- Вот эту часть проектировала я.
- Потрясающе! - отозвался я с готовностью. Хоть и не был уверен, нравится ли мне на самом деле. Что мне правда нравилось - так это энтузиазм Элоди, ее горение, вера в то, что в этих разрисованных стенах заключен секрет городского счастья. Я, к сожалению, замечаю, что во мне не осталось места для подобной веры, да и для веры вообще.
За амфитеатром располагалась пивная со столиками на улицах.
- Давай чего-нибудь поедим?
Я не возражал.
Мы уселись за круглый столик под зонтом с апельсиновой надписью "Оранджина" на голубом фоне.
Официант, заметив нас, немедленно подошел и поздоровался с Элоди:
- Мадемуазель архитектор, рад тебя видеть. Как поживаешь?
И раньше, чем та успела ответить, добавил:
- Дай я тебя поцелую.
И расцеловал в обе щеки, дважды в каждую.
- Лука, познакомься, это Жильбер, хозяин ресторана.
- Очень приятно.
Обмен любезностями, несколько замечаний о том, как идут дела, а идут они вроде хорошо, и наконец заказ: два салата "Ницца" и два светлых пива.
Мы ели с аппетитом, почти не разговаривая. Потом Элоди закрыла зонт и передвинула стул поближе ко мне, чтобы на нее падало солнце.
Я тоже откинулся на спинку стула, вытянул ноги и прикрыл глаза.
В зыбком полуденном воздухе настенные росписи казались живыми. Стояла тишина, как на безлюдном и выжженном африканском пляже.
Я оперся на подлокотник и стал искать руку Элоди, а она как раз искала мою. Мы сидели на солнцепеке не двигаясь, держась за руки, словно подростки или старички, как у Жака Бреля.
"Les vieux ne meurent pas, ils s'endorment un jour et dorment trop longtemps / Ils se tiennent la main, ils ont peur de se perdre et se per dent pourtant.
He знаю, сколько мы просидели так молча. Порядочно, судя по тому, какая красная у меня физиономия сегодня вечером.
Потом Элоди стиснула мою руку. Я решил, что она хочет возобновить разговор, и сделал это как нельзя банальнее:
- О чем ты думаешь?
- Думаю, как странно переплетаются людские судьбы.
- Как это?
- Ты когда-нибудь задумывался, сколько народу тебе встречается каждый день? И с большинством из них ты уже никогда не увидишься?
- Поэтому мне и хочется жить в каком-нибудь городишке, чтобы вокруг были не только прохожие, знаешь, как эпизодические персонажи, которые потом мгновенно исчезают.
- А бывало так, чтобы жизнь совершенно случайно снова сталкивала тебя с теми же людьми?
- Бывало дважды. Первый раз в Хельсинки. Увидел в музее типа, с которым за год до этого в Эдинбурге мы делили комнату в общежитии. И еще - пару лет назад. На Центральном вокзале в Милане обращаю внимание на японское семейство: папа, мама и дочка лет двадцати. У дочки темные очки в совершенно жуткой оправе - желто-зеленой. Через день еду в Шамони-и кого я вижу? Японское семейство, созерцающее Монблан.
- Со мной тоже такое часто случается. Например, вон тот человек.
- Какой?
- Да вон, в желтой рубашке с закатанными рукавами. Сегодня утром, пока ты снимал деньги, он сидел на террасе в кафе рядом с нами, помнишь бар, где я смотрела цены? Ну вот. В таком огромном городе два незнакомых человека постоянно встречаются, в этом есть что-то сверхъестественное, да?
- Сверхъестественного я всегда побаивался.
- И я, по правде сказать.
Она опять стиснула мою руку и улыбнулась:
- Пошли?
- Пошли.
Мы снова оказались на одном из безликих проспектов и поравнялись с магазином оргтехники.
- Не возражаешь, если заглянем на минутку? - спросил я.
- Да что ты. Только в четыре у меня встреча.
- Я недолго. Лишь бы продавец попался толковый.
Продавец попался толковый.
- Мне нужен ноутбук, выше среднего уровня. Меня не интересует ни емкость жесткого диска, ни какая у него графическая плата, главное, чтобы он мог выходить в Интернет через мобильный телефон GSM.
Продавец показал две модели. Я выбрал ту, что подороже. Потом взял еще мобильник, рюкзак для компьютера и расплатился.
Элоди, выходя из магазина, удивленно посмотрела на меня.
- Ты всегда так делаешь покупки?
- Нет, это исключение.
Мне показалось, она встревожена, и тогда я погладил ее тыльной стороной ладони по щеке, чтобы успокоить, но не знаю, что у меня получилось, ведь если хочешь успокоить другого, нужно самому быть спокойным, а я не был.
Зато прогулка пошла нам на пользу. Мы болтали, шутили, смеялись, как нормальные люди, как люди, которые любили друг друга.
В три с четвертью мы вернулись в гостиницу.
- Теперь я должна тебя оставить, - сказала Элоди, - как ни жаль.
- Можно я пойду с тобой?
- Тебе там будет скучно. Я встречаюсь с двумя школьными подругами. Классическая женская компания: запрещается приводить мужчин, а также говорить о них хорошо.
Она тоже погладила меня по щеке и добавила:
- Оставляю Кандида на тебя, поиграй с ним за нас обоих.
Я взял с собой котенка и поднялся в комнату. Мне не терпелось попробовать новую игрушку, но главное, нужно было уладить кое-какие дела.
Я включил компьютер в телефонную розетку, борясь с Кандидом, который порывался перегрызть провод.
В Интернете на черном рынке я тут же принялся искать кого-нибудь, кто продаст мне карту GSM. С предоплатой и записанную на подставное лицо - на какую-нибудь бабулю в доме престарелых или на покойника. Найти карту оказалось непросто: с тех пор как мобильники стали использовать в качестве детонаторов, народ с большей опаской относился к подобным сделкам. Однако в конце концов, сойдясь в цене, которая заметно выросла за последние четыре-пять месяцев, сговориться удалось, и завтра (но не скажу, где и когда) я получу карту.
Разобравшись с картой, я перешел к следующему вопросу, который мучает меня с самого утра: "День за днем ты контролируешь электронную почту Мирко Гуиди и узнаешь, что в четверг, 20 мая, поздно вечером у него назначена встреча". Читать чужую электронную почту гораздо труднее, чем кажется, а вот проникнуть в веб-ежедневник - дело минутное.
Сейчас объясню.
В Интернете полно веб-сайтов, которые предоставляют место для записи встреч и телефонных номеров. Это настоящая электронная записная книжка, она всегда под рукой, ее можно открыть отовсюду - из дому, со службы, из любого Интернет-кафе. Помню, у Гуиди, когда мы работали вместе, была такая книжка, и он заносил туда все на свете, в том числе разные мелочи. Он страшно боялся о чем-нибудь забыть и записывал все подряд, иначе его охватывало беспокойство. Я не помнил, на каком именно сайте, но долго искать не пришлось.
И вот так передо мной прошел последний день его жизни.
Могу поспорить, что криминалисты перевернули в его компьютере все до последнего документа и попытались восстановить его выходы в Интернет. Может, они до сих пор еще проверяют сайты, на которых Гуиди побывал перед смертью, но на такую работу нужны дни, недели - и все напрасно, если не знаешь, где искать.
Но я-то знал и быстро нашел ответ: мне известно имя человека, с которым Гуиди должен был встретиться в четверг, 20 мая, поздно вечером.
А теперь мы должны заключить пакт, прийти к окончательному соглашению.
Вы, господин судья, либо должны мне поверить раз и навсегда, либо прервать нашу переписку и просто-напросто вести на меня охоту. Вы не можете по-прежнему говорить, что я сумасшедший, по-прежнему подвергать мои слова сомнению. Вспомните Сименона, нашего любимого Мегрэ. Сколько раз Мегрэ отказывался верить тому, что казалось очевидным! Сколько раз верил подозреваемому! В "Цене головы" он даже помогает приговоренному к смерти бежать из тюрьмы, чтобы доказать его невиновность. И вы, господин судья, должны взять с него пример, должны наконец решить, верите вы мне или нет. И если верите, должны дойти со мной в этом расследовании до конца, должны продвигаться за мной вперед, пока мы не откроем, кто убил Мирко Гуиди, потому что теперь уже мы расследуем убийство Гуиди.
Чтобы помочь вам принять решение, я в подтверждение чистоты своих намерений сообщаю имя, которое значится в записной книжке Гуиди на странице от 20 мая в строке 23.00: Сильвано Брамбилла, кавалер Сильвано Брамбилла.
Знаю, что вы думаете. Вы думаете, Брамбилла - слишком распространенная в Милане фамилия, чтобы оказаться настоящей, что кавалер Брамбилла - шарж, имя нарицательное. Согласен, но его подпись я видел своими глазами, и она запала мне в память. Видел в куче бумаг, скопившихся на столе у Джулиано, на бланке с логотипом какой-то телефонной компании, головной офис которой находится в Тринидаде и Тобаго. Кавалер Брамбилла не мог не запомниться, потому что тогда я улыбнулся при мысли, что на одном листе бумаги сошлись две крайности: Милан, воплощенная доморощенность, и экзотика дальних стран - какое-то ризотто с шафраном, сервированное под пальмами на тропическом пляже.
А потом в разговоре Лаянок я еще раз услышал это имя, такое привычное для слуха. Всего две-три реплики, ничего особенного:
- Джулиано, ты случаем не рассердил кавалера Брамбиллу?
- Да вроде нет.
- Отлично, потому что сегодня у нас с ним важный разговор.
Вот, господин судья, это мой вклад в расследование.
Однако теперь мне придется задать вам один вопрос, хоть я и не могу рассчитывать, что вы ответите откровенно.
Кто этот человек в желтой рубашке с засученными рукавами, которого мы с Элоди встретили два раза всего за несколько часов?
Игра случая, который забавляется, подкидывая совпадения, чтобы тайные замыслы провидения показались нам достойными доверия? Начавшаяся мания преследования? Агент в штатском, следующий за мной по пятам? Кто это? Скажите мне вы, господин судья.
* * *
Дата: Пятница 4 июня 17.24
От кого: miogiudice@nirvana.it
Кому: angelo@nirvana.it
Тема: Вся правда
Ты прав, на колебания времени не осталось. Но едва я успеваю на чем-то остановиться, тут же выясняются факты, которые заставляют усомниться, а правильно ли я поступаю, заставляют думать, будто ты не говоришь всей правды. Сперва убийство Гуиди, а теперь - два дня назад - фотография. Поначалу я не хотела говорить тебе, но если мы и вправду должны заключить пакт, лучше, чтобы не было недомолвок.
На прошлой неделе хозяин твоей миланской квартиры через своего адвоката просил снять арест с комнаты: пока она пустует, он несет убытки. Естественно, мы уже произвели там обыск на следующий день после убийства Лаянки и ничего не нашли, поэтому я поручила двум судебным исполнителям упаковать вещи и доставить в прокуратуру: комната теперь свободна на радость хозяину.
Не то чтобы я особенно рассчитывала на эти коробки, но когда их принесли в мой кабинет, я подумала, что вещи, которые окружали тебя в последние месяцы, помогут мне лучше тебя узнать.
Ничего особенного там не было. Джинсы, какими торгуют китайцы на рынке, две-три майки из универмага, два свитера, где акрила больше, чем шерсти, и синяя шелковая пижама, купленная в центре, в дорогом магазине, - она как раз отлично подходит для обитателя лофта, когда он время от времени (но, похоже, не так уж часто, ведь пижама совсем новая) ночует с женщиной, с которой познакомился недавно. Ничего, что на самом деле говорило бы о тебе.
Тогда я принялась за самую большую коробку, с книгами, и задумалась. Вот передо мной тридцать семь книг, тридцать семь томов, с которыми ты не смог расстаться. Наверное, в твоей прежней квартире, роскошном лофте, было полно книжных шкафов и в них уже не оставалось пустого места. Могу вообразить жесткий взгляд и голос старика букиниста в тот день, когда ты пригласил его, чтобы продать все свое литературное имущество:
- К сожалению, синьор Барберис, за исключением пяти-шести изданий XVIII века, приобретенных у меня, все остальное - макулатура, которая ничего не стоит. Могу предложить триста евро за антикварные книги и сто за все прочие, только чтобы сделать вам одолжение и помочь освободить квартиру.
И ты согласился, а что тебе оставалось? Согласился, хотя за старинные книги в переплетах прекрасной сохранности и заплатил больше миллиона лир. Предложил букинисту прийти завтра и забрать все, а сам всю ночь напролет выбирал несколько книг, которые хотел оставить, с тем чтобы они уместились на единственной полке в твоей новой меблированной комнате. Тридцать семь книг, кое-что перечислю, как для протокола: "Бесплодная земля" Элиота, "Поворот винта" Генри Джеймса, "Авария" Дюрренматта, "Парфюмер" Зюскинда, "Рукопись, найденная в Сарагосе" Потоцкого и еще - Мартин Амис, книга Макграта с автографом, Борхес, Камю, Барт, Гарсия Маркес, Пессоа. И конечно, Сименон: "Человек, который смотрел на проходящие поезда", "Призраки шляпника" на итальянском, "Незнакомцы в доме" и "Мари из порта" по-французски, а на самом дне коробки - "Письмо моему судье". Неожиданное чтение для компьютерщика: малая толика того, что тебе хотелось бы изучать, не вырости ты рядом с Мирафьори? Свидетельства того, чем ты хотел бы стать?
Я их перелистала все, одну за другой, пытаясь найти там твои следы. Но ты не из тех, кто на полях записывает карандашом свои мысли, ты не подчеркиваешь фразы, не загибаешь уголки страниц. В лучшем случае оставишь открытку или фотографию, которая служила закладкой. Я нашла их немало, все присланы твоими родными - из Лоано, Линьяно-Саббьядоро, Чериале, Каттолики, - открытки, на которых родительская гордость заставила их вывести: "доктору" Луке Барберису. А потом фотографии. Снимал, видимо, ты - сурок, вывеска старого французского кафе, разноцветные рыбацкие шхуны на якоре где-то в порту Северного моря. И наконец, снимок, заложенный посередине "Фрагментов любовного дискурса". Фото, снятое автоматом, которых полным-полно в Луна-парках: они щелкают все подряд, потом билетеры предлагают тебе фото на выходе из аттракциона. На снимке двое, закутанные в пальто, мужчина и женщина, они тесно прижались друг к другу, и вагончик вот-вот полетит с самого крутого спуска американских горок. Но обнялись они не только от страха: головы сдвинуты, щека касается щеки, и понятно, что американские горки не единственное их совместное приключение. Двое на снимке - любовники, мужчина - ты, а женщина - Стелла Биффи, подруга Джулиано Лаянки.
Почему ты ничего не сказал? Почему, когда рассказывал о какой-то девушке, которую ты делил с другим, так и не назвал ее имени?
Боялся, что подумают, будто ты убил из ревности? Или хотел ее защитить? Ты последний рыцарь? Молчать, чтобы не компрометировать женщину, - это из романов XIX века, которые так нравились твоему деду.
Естественно, мне ничего не оставалось, как снова вызвать ее на допрос.
Она пришла сегодня утром.
Я показала ей снимок.
- Синьорина Биффи, к какому периоду относится эта фотография?
Она рассмотрела фото, потом ответила:
- Это конец ноября. Два года назад.
- Сколько времени продолжалась ваша связь с Лукой Барберисом?
- Приблизительно четыре месяца.
- Вы не могли бы точнее указать срок?
- Впервые мы виделись наедине в начале октября, а расстались накануне дня моего рождения, то есть 16 января.
- Это он вас оставил?
- Нет, я. Романы на стороне не для меня - очень скоро ложь убивает все хорошее, что в них есть.
- Что же тогда заставило вас изменить Джулиано Лаянке?
- Да все то же: его безразличие, потребность быть любимой, иллюзия большой любви. Словом, все, про что обычно пишут в женских журналах.
- Значит, сильное чувство?
- С Лукой мне было очень хорошо. Но сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне трудно сказать, любила ли я его по-настоящему или мне просто так казалось. Во всяком случае, я была в него влюблена, если вы это имеете в виду.
- А потом?