– Увы, – произнес он, – вы даже не подозреваете, какой чудовищный подарок преподнесли нам, мистер Скэддмор. Этот молодой человек принадлежал к моей свите, он брат моего самого верного друга и погиб от руки беспощадных и коварных злодеев, исполняя мое поручение… Бедный Джеральдин, – продолжал он как бы про себя, – как мне сообщить вам о смерти брата? Как оправдаться в глазах людей и в глазах Всевышнего за мой самонадеянный замысел, приведший бедного юношу к такому жестокому концу? Ах, Флоризель, Флоризель, когда же ты научишься смирению, так необходимому любому смертному? Когда перестанешь воображать, что тебе дана какая-то сверхъестественная власть?.. Какая там власть! – вдруг вскричал он. – Можно ли чувствовать себя более бессильным?.. Вот, мистер Скэддмор, я смотрю на человека, которым пожертвовал, и только теперь понимаю, какое ничтожное и слабое существо какой-нибудь принц…
Сайлас был тронут видом такого искреннего горя. Он попытался сказать несколько слов утешения, но вместо этого сам залился слезами. Принц, глубоко тронутый, шагнул к нему и взял его за руку.
– Успокойтесь, – сказал он. – И вам, и мне предстоит еще научиться многому, и оба мы получили хороший урок…
Сайлас поблагодарил принца безмолвным почтительным взором.
– Напишите на этом листке адрес доктора Ноэля, – вдруг произнес принц, подводя его к столу, – и примите мой совет: если вам случится снова оказаться в Париже, всячески избегайте этого опасного человека. На этот раз он поддался великодушному порыву, я в это действительно верю: ведь если бы он был замешан в убийстве молодого Джеральдина, то, конечно, не отправил бы его труп по адресу злодея, совершившего это преступление.
– Как это может быть? – изумился Сайлас.
– В тот-то и дело, – кивнул принц. – Это письмо, которое волею удивительного случая оказалось у меня в руках, предназначалось пресловутому президенту Клуба самоубийц. Вот почему я прошу вас – не пытайтесь узнать что-либо еще об этом крайне опасном деле. Радуйтесь вашему чудесному избавлению и поскорее покиньте этот дом. У меня множество неотложных дел, к тому же следует немедленно распорядиться о похоронах этого несчастного юноши, еще недавно такого красивого и полного жизни…
Сайлас откланялся с почтительной благодарностью, однако еще немного помешкал в проезде, провожая глазами великолепный экипаж, в котором принц отправился в полицию, прямо к полковнику Хендерсону. Юный американец стоял с непокрытой головой, глядя вслед удаляющейся карете. Его республиканское сердце переполняли самые верноподданнические чувства. В тот же вечер он отбыл в Париж.
На этом заканчивается повесть об английском докторе и дорожном сундуке. К ней следует прибавить лишь то, что мистер Скэддмор, вернувшись в Соединенные Штаты, успешно начал восхождение по лестнице политической славы и, по последним имеющимся у нас сведениям, уже избран шерифом в своем родном Бангоре.
Приключения кеба
Лейтенант Брекенбери Рич отличился во время одной из многочисленных войн с повстанцами в Индии. Именно он со своим отрядом взял в плен предводителя мятежников, и его отвагой многие восторгались. Когда же он вернулся в Англию, с лицом, обезображенным сабельным шрамом, и телом, измученным тропической лихорадкой, общественность была готова устроить ему чествование как герою, хоть и не самой первой величины. Однако лейтенант был человеком редкой скромности; он любил приключения, но не любил громких слов, поэтому и отсиживался за рубежом в ожидании, пока молва о его подвигах не утихнет и о нем не начнут забывать. В Лондон он прибыл только ранней весной, и поскольку не имел семьи, а его дальние родственники жили в глухой провинции, чувствовал себя наполовину чужестранцем в столице страны, за которую проливал свою кровь. На следующий день после приезда он отправился обедать в один из офицерских клубов. Там несколько старых боевых товарищей пожали ему руку и горячо поздравили с успехом; однако все до единого были в тот вечер заняты, и лейтенант оказался всецело предоставлен сам себе.
Он был во фраке, а не в мундире, так как подумывал после обеда отправиться в театр. Но громадный город был ему совершенно незнаком – из провинциального училища он поступил прямиком в военный колледж, а оттуда сразу же отбыл на Восток, – и поэтому он предполагал как следует осмотреть столицу. Взяв курс на запад, он зашагал по лондонским улицам, помахивая тростью. Вечер был теплый, хоть сумрачный; тучи, затянувшие небо, сулили дождь. Проплывавшие мимо лица, выхваченные светом уличных фонарей из мглы, действовали на воображение лейтенанта возбуждающе. Разглядывая фасады домов, он спрашивал себя, что может делаться за этими освещенными окнами, а вглядываясь в лица встречных, он задавался вопросом – скверные или благие мысли таят они в своей душе.
"Все говорят: война, – думал он, – но истинное поле величайшей битвы человечества находится именно здесь".
Постепенно ход его мыслей уклонился в сторону, и лейтенант Рич задался вопросом: как долго можно бродить по такому городу, как Лондон, и не наткнуться на какое-нибудь приключение?
"Всему свое время, – наконец решил он. – Я здесь чужой и, очевидно, похож на иностранца. Впрочем, не может быть, чтобы меня не втянуло течением, и произойти это должно весьма скоро".
Уже было довольно поздно, когда начался дождь. Стало зябко и еще более темно. Брекенбери остановился под деревом и тут же заметил неподалеку кебмена, подававшего ему знаки, что он свободен. Это было весьма кстати, и он тотчас махнул тростью в ответ и вскоре уже сидел в этой лондонской гондоле.
– Куда прикажете, сэр? – спросил кебмен.
– Куда угодно, – отвечал Брекенбери.
Коляска тут же помчала его сквозь дождь и вскоре очутилась в лабиринте средней руки особнячков. Каждый из них походил на другой, палисадники перед ними, тускло освещенные пустынные улицы и переулки, по которым летел кеб, так мало отличались, что вскоре он совершенно перестал ориентироваться. Сперва лейтенанту казалось, что кебмен потехи ради кружит по одним и тем же улицам, но во всей его фигуре было столько деловитой озабоченности, что он вскоре уверился, что это не так. У этого человека явно была цель, к которой он стремился, и Брекенбери не мог не подивиться ловкости, с какой он лавировал в лабиринте улиц, хоть и не понимал, куда он спешит. Он слышал рассказы о том, как иностранцы попадали в Лондоне в коварные ловушки различных негодяев. Уж не был ли этот кебмен членом какой-нибудь кровожадной шайки?
Не успел он это подумать, как экипаж круто свернул за угол и остановился у палисадника виллы, располагавшейся на длинной и просторной улице. Другой кебмен в эту минуту только что отъехал оттуда. Дом был ярко освещен, и Брекенбери увидел, как некий джентльмен входит в двери, встречаемый целой толпой ливрейных лакеев. Он подивился тому, что кебмен так решительно остановился перед домом, где, очевидно, происходил вечерний прием. Несомненно, это произошло случайно, поэтому он продолжал спокойно сидеть и курить, пока не открылось оконце для переговоров с кучером.
– Мы на месте, сэр! – возвестил кебмен.
– На месте? – удивился Брекенбери. – А что это за место?
– Но ведь вы приказали мне везти вас, куда мне угодно, сэр, – с усмешкой ответил кебмен, – вот мы и приехали.
Брекенбери поразил голос возницы, слишком выразительный и мягкий для человека его профессии; он припомнил быстроту, с какой его везли, и только теперь ему бросилось в глаза, что его экипаж был гораздо комфортабельнее обычных лондонских кебов.
– Объяснитесь, любезный, – сказал он. – Уж не решили ли вы бросить меня под дождем? Даже и не надейтесь, что у вас это получится!
– Воля ваша, конечно, – отвечал кебмен, – но я знаю наперед, на что вы решитесь, как только я вам все расскажу. В этом доме сейчас пышный прием. Не знаю, иностранец ли его хозяин, или у него нет в Лондоне добрых друзей, или же он просто большой оригинал, но только мне было приказано свезти сюда как можно больше джентльменов в вечернем платье, отдавая предпочтение офицерам. Вам надо просто войти туда и объявить, что вы приглашены мистером Моррисом.
– Это вы, что ли, мистер Моррис? – поинтересовался лейтенант.
– Ну нет, – отвечал кебмен. – Мистер Моррис – владелец этой виллы.
– Довольно оригинальный способ собирать гостей, – заметил Брекенбери, – но какой-нибудь чудак вполне мог позволить себе такую шутку, вовсе не желая никого оскорбить. Ну а если я откажусь от приглашения мистера Морриса, – продолжал он, – что тогда?
– Мне приказано доставить вас туда же, где я вас подобрал, – ответил кебмен, – и продолжать до полуночи привозить других гостей. Лица, не желающие воспользоваться его гостеприимством, говорит мистер Моррис, вовсе ему не нужны.
После этих слов лейтенант принял решение.
"Ну вот, – думал он, выходя из экипажа, – все-таки мне совсем недолго пришлось ждать приключения".
Как только он ступил на тротуар и полез в карман за бумажником, чтобы уплатить вознице, кебмен мигом развернул лошадей и умчался обратно с той же головокружительной скоростью. Брекенбери крикнул ему вслед, но кеб продолжал нестись, а его голос, очевидно, был услышан в особняке: двери снова распахнулись, бросив полосу света на цветник, и к лейтенанту бросился человек с открытым зонтом.
– Кебмену уже заплачено, сэр, – учтиво проговорил слуга и, держа над головой Брекенбери зонт, повел его к двери.
В прихожей лакеи приняли у него кто шляпу, кто трость, кто пальто, и, вручив ему гардеробный номерок, пригласили подняться по лестнице, увитой роскошными тропическими растениями, к дверям верхнего этажа. Там важного вида дворецкий спросил его имя и, провозгласив во всеуслышание: "Лейтенант Брекбенбери Рич!", ввел его в гостиную.
Стройный молодой человек с правильными чертами лица шагнул ему навстречу и радушно приветствовал. Сотни восковых свечей освещали комнату, в которой, как и на лестнице, стоял густой запах цветов. У стены располагался стол со всевозможными закусками. Множество лакеев разносили экзотические фрукты и шампанское. Лейтенант насчитал шестнадцать гостей. Это были исключительно мужчины, в большинстве своем молодые и весьма прилично одетые. Гости образовали две группы: одна толпилась вокруг рулетки, а другая сидела за карточным столом, где один из них метал банк.
"Кажется, – подумал Брекенбери, – я попал всего лишь в частный игорный дом, а кебмен – просто-напросто зазывала".
К этому своему заключению он пришел еще прежде, чем хозяин выпустил его руку. Но когда Брекенбери взглянул на него, мистер Моррис приятно поразил его. Его изящные манеры, предупредительность, любезность и смелость, буквально написанные на его открытом и благородном лице, никак не вязались с представлениями лейтенанта о содержателе игорного притона, а речь выдавала человека, заслуженно пользующегося почетом и занимающего высокое положение в обществе. Брекенбери невольно проникся расположением к нему, и хотя бранил себя за слабость, но не мог устоять перед обаянием личности этого джентльмена.
– Я слышал о вас, лейтенант Рич, – понизив голос, проговорил мистер Моррис, – и поверьте, рад познакомиться с вами. Мне известна репутация, какой вы пользовались в Индии. Прошу вас простить мне несколько бесцеремонный способ, каким я залучил вас к себе, но я сочту не только за честь, но и за особое счастье видеть вас здесь. Человек, который способен в один присест разделаться с отрядом полудиких всадников, – смеясь, прибавил он, – вряд ли станет обращать внимание на нарушение этикета, каким бы значительным оно ни было.
И он подвел Брекенбери к столу, предложив закусить.
"Право, – подумал лейтенант, – это один из любезнейших и наиболее порядочных обитателей Лондона".
Он выпил бокал превосходного шампанского и, заметив, что многие из присутствующих курят, закурил манильскую сигару и сел у рулетки, то принимая участие в игре, то следя за действиями других игроков. Внезапно лейтенант обнаружил, что и сам он, и все прочие гости являются объектами пристального наблюдения. Мистер Моррис, постоянно переходя с места на место, словно бы занятый исключительно мыслями о гостеприимстве, не спускал с гостей пристального взгляда. Он цепко подмечал, как люди проигрывают, как делают ставки, а порой подолгу задерживался позади игроков, вступивших в спор. Иными словами, он зорко за всеми следил и видел всех и каждого.
Брекенбери, уже усомнившийся, что это частный игорный дом, теперь склонен был предположить, что находится в гнезде какой-то частной инквизиции. Он сам стал пристально вглядываться в мистера Морриса, ловя каждое его движение. Несмотря на улыбку, не сходившую с губ любезного хозяина, лейтенант внезапно обнаружил, что из-под нее, как из-под маски, проглядывает измученная, утомленная и озабоченная душа. Вокруг все смеялись, делали одну ставку за другой; но гости больше не интересовали Брекенбери.
"Этот Моррис, – думал он, – вовсе не благодушествует. Он чем-то весьма озабочен, и у него есть какая-то тайная цель".
Время от времени мистер Моррис отзывал кого-нибудь из гостей в сторону и после краткой беседы с глазу на глаз в холле виллы или в соседней с гостиной комнате возвращался уже один, а гость больше не появлялся. Это повторялось с таким постоянством, что Брекенбери был окончательно заинтригован и решил во что бы то ни стало выяснить, что это означает.
С рассеянным видом проследовав в соседнюю комнату, он обнаружил в ней глубокую нишу с окном, скрытую модными темно-зелеными шторами. Там он и притаился. Ждать пришлось недолго: вскоре со стороны гостиной послышались шаги и голоса. Заглянув в щель между шторами, Брекенбери увидел мистера Морриса и какого-то толстого краснолицего господина, похожего на приказчика или торгового агента. Этот господин уже давно обратил на себя внимание собравшихся грубым хохотом и скверными манерами. Оба остановились как раз у окна, так что Брекенбери не пропустил ни слова из их разговора.
– Тысячу раз прошу извинить, – с изысканной вежливостью начал мистер Моррис, – и если мои слова покажутся вам излишне резкими, то я уверен, что вы простите их мне. В таком большом городе, как Лондон, неизбежно случаются недоразумения, и если они имеют место, их следует как можно скорее устранять. У меня сложилось впечатление, что вы совершенно случайно, по ошибке, оказали мне честь и пожаловали в мой дом, так как я никак не могу припомнить, чтобы посылал вам приглашение. Позвольте мне спросить вас без всяких околичностей, как обычно и делается между порядочными людьми: у кого вы, по вашему мнению, находитесь в гостях?
– У мистера Морриса, – сконфуженно отвечал гость.
– У мистера Джона Морриса или у мистера Джеймса Морриса? – продолжал допытываться хозяин.
– Право, не берусь сказать, – отвечал несчастный гость. – Я лично не знаком ни с тем, ни с другим.
– Понимаю, – кивнул хозяин дома. – Дело в том, что немного дальше по этой же улице живет мой однофамилец, и я не сомневаюсь, что полисмен назовет вам точный номер именно того дома, который вам нужен. Поверьте, я только рад такому недоразумению, ибо оно доставило мне удовольствие видеть вас у себя. Позвольте же мне выразить надежду, что мы когда-нибудь вновь с вами встретимся и уже не столь случайно, как сегодня. А теперь я больше не могу удерживать вас от встречи с вашими добрыми друзьями… Джон, – прибавил он, слегка повысив голос, – подайте пальто этому господину!
С той же изысканной вежливостью мистер Моррис проводил гостя до дверей, где и передал в руки дворецкого. Возвращаясь в гостиную и проходя мимо окна, он вдруг тяжко вздохнул – как человек, у которого на плечах лежит громадная тяжесть и который бесконечно утомлен взятой на себя ролью.
В течение следующего часа экипажи подъезжали так часто, что мистеру Моррису приходилось постоянно принимать новых гостей взамен выпроваживаемых им старых, при этом их общее число нисколько не уменьшалось. Наконец гости стали прибывать все реже, а изгнание шло своим чередом. Гостиная начала пустеть; игра прекратилась ввиду отсутствия банкомета, многие из гостей начали сами прощаться, и их никто не задерживал. Что касается мистера Морриса, то он с удвоенной любезностью занимал поредевших гостей, переходя от группы к группе, от гостя к гостю, и по-прежнему очаровывая всех и каждого.
Когда гостей осталось всего два-три человека, лейтенант на минуту вышел из гостиной, чтобы подышать свежим воздухом. Но едва ступив на площадку, он застыл в изумлении. Тропические растения с лестницы исчезли; три громадных конных платформы стояли перед палисадником, а слуги выносили из дома мебель. Многие из лакеев уже стояли в пальто, как бы собираясь уходить. Это походило на финал пикника, для которого все вещи, включая посуду, были взяты напрокат.
Брекенбери задумался. Прежде всего хозяин выпроводил гостей, которые, в сущности, вовсе и не были настоящими гостями, а теперь уходит прислуга, которая, может быть, тоже не была настоящей прислугой.
"Да и весь этот дом – он в самом деле настоящий? – подумал он. – Может, и он исчезнет, как в сказке?"
Выждав удобную минуту, Брекенбери поднялся этажом выше. Там он обнаружил именно то, чего и ожидал. В комнатах не было никакой мебели, на стенах – ни одной картины. Дом был недавно отремонтирован и оклеен обоями, однако в нем, несомненно, никто не жил не только теперь, но и прежде. Молодой офицер вспомнил уют и дух широкого гостеприимства, поразивший его по прибытии сюда. Только ценой огромных затрат можно было с таким размахом разыграть весь этот спектакль!
Кем был господин Моррис? С какой целью он носил маску радушного хозяина в течение этого вечера? И зачем собрал своих случайных гостей в отдаленном уголке Лондона?
Спохватившись, что отсутствует слишком долго, Брекенбери поспешил вернуться в гостиную. Там, считая хозяина и его самого, оставалось всего-навсего пять человек. Мистер Моррис улыбкой приветствовал его и тотчас же поднялся.
– А теперь, господа, – объявил он, – я считаю своим долгом пояснить вам, зачем я столь странным образом созвал вас сюда. Надеюсь, вы не слишком скучали, но признаюсь сразу, моей целью было вовсе не украшение вашего досуга. Я хочу заручиться вашей помощью в одном крайне затруднительном и тяжелом для меня деле. Все вы настоящие джентльмены, – продолжал он, – ваши внешность и манеры тому порукой, и мне не нужны другие доказательства. Итак, я прямо обращаюсь к вам с просьбой принять участие в одном деликатном и опасном предприятии – опасном потому, что при этом жизнь ваша может оказаться под угрозой, а деликатном потому, что я попрошу вас хранить полнейшую тайну относительно всего, что вы услышите или увидите. Я сознаю всю нелепость подобной просьбы, исходящей из уст полузнакомого человека, поэтому спешу прибавить, что всякий из вас, кому не по душе участвовать в опасном предприятии, требующем, неизвестно во имя чего, чисто донкихотской отваги, волен покинуть этот дом и вернуться домой. Я искренне пожелаю ему спокойной ночи и полного благополучия.
Рослый и чрезвычайно сутулый брюнет тотчас отозвался:
– Я ценю вашу прямоту, сэр, – проговорил он, – но что касается меня, я ухожу. Я не собираюсь читать нравоучений, но должен заметить, что ваши речи вынуждают насторожиться. Итак, я ухожу, и полагаю, что тут больше не о чем распространяться.
– Напротив, – ответил господин Моррис, – я вам очень признателен за все, что вы сказали. Затеянное мною дело даже более опасно, чем вы полагаете.