Ордаш действительно понимал, что на самом деле все выглядело бы иначе. Будь эта женщина рядом, он, конечно же, смертельно ревновал бы её, конечно же, домогался бы её руки и нервничал по поводу появления рядом с ней любого врача или пациента, вообще всякого более или менее молодого мужчины, вплоть до тех, что доставлены прямо в морг. Сейчас же он великодушно прощал ей все грехи и прегрешения.
Насколько ему помнилось, никаких обещаний любить, ждать и оставаться верной Рита ему не давала. Да и вряд ли ей пришло бы в голову давать обещание оставаться… верной. При её-то темпераменте, а главное, в тех обстоятельствах, которые свели их в сумеречном Архангельске. И потом, такое понятие, как женская верность, ей уже вряд ли знакомо.
Нет, распутной эту женщину Ордаш назвать тоже не решился бы. Просто у неё свои взгляды на верность, на любовь, на отношения мужчины и женщины; взгляды, которые слишком далеко отошли от пуританских взглядов великого множества других благовоспитанных советских женщин. Поэтому у старшины-пограничника с забытой Богом заполярной заставы оставалось только два права: то ли забыть эту женщину, то ли продолжать любить её такой, какова она есть – во всех её грехах и непостоянстве.
"А поскольку не любить эту женщину ты уже попросту не можешь, – сказал себе Ордаш, – то благодари Господа уже хотя бы за то, что она существует, что ваши пути хоть на какое-то время пересеклись, и что она подарила тебе тот последний сладостный вечер, особенно ту часть его, которая завершилась в номере гостиницы".
Он, конечно, идиот, что не решился испробовать счастья ловеласа уже в первый вечер их знакомства. А вдруг! Он ведь тоже понравился Рите и, будь он чуточку посмелее, наверняка в первый же вечер они пережили бы все то, что пережили в вечер прощальный. Вот только не решался он. Просто он боялся разрушить чувство, которое еще только зарождалось между ними. В течение трех дней, при любой мысли об интимной близости с Ритой, он начинал чувствовать себя варваром, представшим перед статуей златокудрой богини с молотом в руке.
Очевидно, Атаева поняла это, а потому четвертый вечер планировала уже сама, не полагаясь на его изворотливость и храбрость. До конца дней своих он должен быть признателен ей за эту женскую мудрость. Во всяком случае, попытаться быть признательным.
…Достигнув каньона, пограничники свернули к могиле поручика Малеева. Оказывается, до этого визита Оленев дважды побывал на островке – оба раза приходя сюда по льду, охотясь, – однако о существовании могилы не знал. Теперь же они вдвоем, как могли, подправили эту могилку, обложили её камнями, еще надежнее укрепили крест.
– Тебе что-нибудь приходилось слышать о боях на острове во время Гражданской? – спросил Ордаш.
– Кое-что слышал. Старшина Ящука рассказывал, да…
– Я так и понял: если кому-то что-либо известно о трагедии на острове, то только Ящуку. Сколько лет он уже на заставе?
– Говорят, шестой год. Сам Ящука сказал когда-то, что о нем забыли. Как зэка здесь держат, говорит. Как зэка, да…
Отношения с Ящуком у Вадима не складывались. Впрочем, точно так же не складывались они у Ящука и с начальником заставы Загревским, с младшим лейтенантом Ласевичем, с военфельдшером и радистом. Ефрейтор Оленев, возможно, был единственным человеком на заставе, к которому Ящук относился терпимо, и с которым мог часами просиживать в его каптерке.
– "Как зэка", говорит? А что, он почти прав. Как-никак шесть лет он уже здесь. Один, без семьи.
– Первый год с женой был. Красивый жена был.
– Но ведь мне сказали, что офицерам нельзя жить здесь с женами.
– Теперь уже нельзя.
– Почему теперь нельзя? – Ордаш вспомнил глаза и улыбку Риты Атаевой. Глаза и улыбку, которые каждый день могли бы встречать его в одной из комнат офицерской казармы.
– Приказ такой вышел, однако. Нельзя, чтобы женщины жили здесь, чтобы прямо на заставе жили. Женщин мало, солдат много, да… У одних женщин есть, у всех остальных женщин нет. Плохо, однако.
– Да, понятно, что для полсотни холостых мужиков появление одной женщины – сплошное раздражение. Неминуемо срабатывает принцип: или всем, или никому!
– Если рядом городок или селение – тогда семьи офицеров живут там, да… – просвещал его Оркан. – На заставе женатых нет, на заставе есть пограничники. Ящук начальником заставы был, жена военфельдшер был. На следующий год пришел корабль, и она уехала. Ящук запрещал, однако она уехала. Ей высокий камандыра разрешил. В самом штабе разрешил, да… Говорят, тот камандыра, к которому она уехала. Навсегда. Женой стать хотела, да… Когда Ящук понял, что навсегда, совсем злой стал. Запил. С командиром взвода подрался, застрелить хотел, да…
– Из-за чего?
– Из-за жены, которая уехала. Ящук это, как его…
– Ревновал? Но ведь она же не с командиром взвода уехала, а к начальнику.
– Начальника жить с ней не захотел. У начальника свой жена был, да. Жену Ящука домой отправил, в Смоленск.
– Странноватая какая-то история.
– Оркан тоже говорит: "странноватая". Жена уехала, а Ящук все еще ревновал. Стрелять в лейтенанта хотел. Пистолет приставил. Лейтенант рапорт написал. Самолет прилетал. Лейтенант улетел, а Ящука разжаловали и командиром взвода назначили. А начальника новый прилетел, которого потом Загревский сменил.
– Ну а лейтенант? Которого Ящук чуть было не пристрелил?
– В Белоруссию лейтенанта перевели. Недалеко от Смоленска служить стал. Границы там нет, он в другой войска служить стал. Ящук совсем застрелиться хотел. Говорил, что теперь лейтенант с женой его жить станет, да… Из Смоленска жена, рядом совсем от службы лейтенанта.
Вадим задумчиво вздохнул, помолчал и снова вздохнул. Даже Господь не знает, как бы повел себя он сам, если бы оказался на месте Ящука. Особенно если бы на месте жены его оказалась Рита Атаева.
– Ну да черт с ними, с этими ревностями. Ты, ефрейтор, обещал пересказать то, что слышал от Ящука о Фактории. Что ему известно об этом острове? Как ты понимаешь, расспросить у самого Ящука вряд ли удастся, слишком уж нервным он стал в последнее время.
– Когда наступает "время корабля" – на заставе все нервными становятся, старшина.
– Вот именно, когда наступает "время корабля"…
* * *
Они шли по террасе внутреннего хребта, сплошь заваленной камнями и поросшей чахлым кустарником. Лучи солнца не достигали этой преисподни, даже когда оно было в зените, поэтому от ледников и провалов его, от камней и чахлого кустарника веяло каким-то могильным, все естество пронизывающим холодом.
Ордаш даже пожалел, что они свернули в этот каньон, где нет никакого зверья, а значит, не может быть и охоты. Однако возвращаться уже было поздно; судя по всему, добрую половину расстояния до северной оконечности Фактории они уже преодолели.
– Ящук говорил: белые сюда бежали. Офицеры. То ли из Якутии, то ли из Салехарда. На трех баркасах пришли. На запад уходили. Здесь шторм начался, они к острову пристали. Осенью это было. Лета ждать надо было. Корабля ждать, да…
– И не дождались?
– Корабль пришел. Из Салехарда. Но с красными. Баркасы белых они снарядами потопили, на остров высадились. Говорят, несколько офицеров спаслось, ночью на шлюпке ушли к материку. Больше ничего Оркан не знает. Ящук не рассказывал, да…
– Очень содержательная быль, – иронично заметил Вадим.
– Ящук спроси. Он с местными оленеводами встречался. Много слушал, много слышал, да…
В просвете между скалами уже виднелась полоска моря, когда ефрейтор, который шел первым, обнаружил, что от каньона узкий извилистый овраг уводит в глубь острова. Остановившись, Оленев вопросительно взглянул на старшину.
– Согласен, надо бы и его осмотреть, – согласился Вадим, отвечая на немой вопрос тунгуса. – Метров сто пройдем, а там видно будет.
21
Поднявшись на вершину, фон Готтенберг внимательно осмотрел территорию базы. "Черная акула" и оба "юнкерса" уже находились на самом берегу озера, под навесом, который издали казался обычным лабазом. Тем более что и со стороны болота, и со стороны озера они были замаскированы специальными щитами. Еще одна машина стояла на боковой полосе. Покрытая сетью и обставленная зелеными ящиками, она представала в образе какого-то несуразного холма.
В виде такого же неприметного холма представал и сооруженный на самой высокой точке Чертовой горы дот, который в то же время служил и наблюдательным пунктом. Место для него было выбрано настолько удачно, что часовые могли осматривать все окрестности базы и озера, а главное, контролировать тот единственный проход в болотах, которым можно было подступиться и к этому участку озера, и к базе, и к самой возвышенности.
– Это ваш единственный пост? – поинтересовался барон у коменданта.
– Еще один, дальний, находится на северо-западной оконечности озера, в блиндаже на вершине возвышенности, в двух километрах отсюда. Гарнизон блиндажа состоит из двух наших бойцов и двух добровольцев из местных русских, рекомендованных нашим агентом. Оба они – из небольшого поселка Вычегда, что в шестнадцати километрах от этого поста, и все население которого – тоже староверы из какой-то религиозной секты. Эти двое русских – дезертиры, не пожелавшие служить в Красной армии. Кстати, еще трое призывников из этого поселка скрываются где-то в тундре. Уверен, что вскоре они пополнят наш гарнизон.
– Значит, в поселке имеется наш агент?
– В свое время он присоединился в староверам под чужим именем и с чужими документами. Из бывших белогвардейцев, но из семьи священника. Теперь у нас там уже целая семья агентов, причем наш агент предстает там в роли старосты, хотя при красных таких чиновников в селах нет.
– То есть хотите заверить меня, что вскоре в этих местах появится еще одна база – теперь уже в виде поселка?
– А что, возможен и такой поворот событий. Коммунистов в поселке откровенно ненавидят, представителей власти нет; к тому же наш агент сумел убедить этих религиозных фанатиков, что красные создают на озере какую-то свою базу. Впрочем, их это мало интересует, откровенничать с милиционерами и энкаведистами они тоже не намерены, слишком уж долго и жестоко преследовались ими.
– Понятно, Фюрт, понятно. Русские самолеты в этих краях пока не появлялись?
– Им здесь попросту неоткуда появиться.
– Легкомысленное заявление, – резко отреагировал фон Готтенберг, – не достойное коменданта базы.
– Но если все же решат совершить рейд, то появятся со стороны нашего дальнего поста, то есть со стороны Архангельска или Ленинграда. С поста нам сообщат об их приближении, чтобы подарить несколько минут для маскировки или отражения атаки.
Готтенберг одобрительно кивнул. Ему нравилась обстоятельность ответов коменданта базы. Как нравилось и само обустройство "Северного призрака".
– Вы внимательно ознакомились с этой базой, Шнитке? – спросил оберштурмбаннфюрер приблизившегося к нему инженер-лейтенанта.
– Для полевого аэродрома он даже слишком хорош.
– Это не только аэродром, но и база, благодаря которой мы сможем осваивать все дальнейшее евразийское Заполярье русских. Улавливаете разницу?
– Если я верно понял, базу "Норд-рейх" нам следует создавать по этому же подобию?
– Завтра ночью мы отправим туда первый "юнкерс" с десантом сибирских стрелков и "норвежцев". Вы со своей инженерной группой тоже присоединитесь к ним.
– Мы готовы. Сегодня еще раз проведу парашютный инструктаж.
– Климатические и природные условия базы "Норд-рейх" мало чем отличаются от тех, которые мы наблюдаем в окрестностях "Северного призрака", разве что местность там по-настоящему гористая, поскольку речь идет о предгорьях хребта; к тому же встречаются небольшие участки лесотундры. Сейчас там тоже разгар лета и дневная температура достигает пятнадцати-шестнадцати градусов по Цельсию, так что самое время заняться строительством.
– Посадить "юнкерс" мы там не сможем?
– Пока нет. Вооружение, взрывчатку, палатки и кое-какие стройматериалы тоже сбросим на парашютах. На месте базы есть заброшенный охотничий домик и склад, которые легко восстановить, однако прежде всего вы установите чумы, чтобы замаскировать базу под стойбище полярных аборигенов.
– Если позволите, оберштурмбаннфюрер, небольшое уточнение, – вклинился в их разговор штабс-капитан Кротов. – Невдалеке действительно появится селение тунгусов, но глава рода, сын "великого охотника" и военного вождя, – наш давнишний агент, который в свое время, еще будучи юным, сотрудничал с контрразведкой адмирала Колчака. Верховный правитель дал ему офицерский чин прапорщика, но сам Оркан, как именуют этого тунгуса, уже видел себя ханом Великого Тунгусстана, простиравшегося от Карского моря до Байкала, Амура и Охотского моря.
– Голубая ханская кровь?
– Он и в самом деле происходит из рода какого-то древнего вождя тунгусов, породненного с ханом Кучумом, тем самым, который в свое время противостоял Ермаку. По легендам, предок Оркана происходил из того же рода Ибака, что и Шибанид Кучум.
– Благодарите Господа, штабс-капитан, что я немного ознакомлен с российской историей, – по-русски произнес барон фон Готтенберг. – Но даже для меня это сложновато, не говоря уже о лейтенанте Шнитке.
– Именно поэтому ударяюсь в подробности, которые могут пригодиться при общении с сонингом Орканом, бредящим идеей возрождения Сибирского ханства, но уже под названием Великого Тунгусстана. Идея, конечно, бредовая, но стоит ли разочаровывать вождя-прапорщика Оркана? Тем более что именно по нашему приказу он повел свои роды на нынешнюю землю ненцев, с которыми тоже породнен, и стал кочевать неподалеку от океана.
Готтенберг и в самом деле ознакомился с историей сибирских народов России, но даже он на каком-то этапе потерял "исторически-родовую" нить повествования. Что, однако, не помешало ему возразить:
– Не такая уж она и бредовая, как вам это кажется, штабс-капитан.
– А что в ней от реальности нашего нынешнего мира? – удивленно уставился на него Кротов.
Барон еще раз прошелся окулярами бинокля по окрестностям базы, прикидывая, с какой стороны следует ожидать нападения и каким образом можно налаживать оборону, и только тогда ответил:
– И красные, и японцы убеждены, что мы остановим свои войска у западных предгорий Урала. Но сам фюрер в этом не уверен. В любом случае мы не можем позволить, чтобы русские начали возрождать свою коммунистическую империю, прикрывшись от нас щитом Уральских гор. Как не можем допустить и того, чтобы по ту сторону Урала набирала мощь Империя восходящего солнца. Какие-то дальневосточные и сибирские территории действительно достанутся императору Хирохито, но следует позаботиться, чтобы под крылом рейха и в виде буферного государства между нами появилась некая империя из конгломерата сибирских народов, которая бы занимала территории между Уралом и бассейном реки Лены.
– Над этим я не задумывался, – признал штабс-капитан. – Нет, тогда, в годы Гражданской, во времена Колчака, для нас было очень важно получить поддержку местных вождей. Но сейчас… – пожал он плечами.
– Даже если красным удастся закрепиться на этих территориях, они не должны чувствовать себя уверенно. И в этом смысле Оркан, с его ханской родословной, может оказаться не такой уж и безнадежной кандидатурой на пост правителя этой Сибирской империи.
– Оркан – в облике сибирского правителя?! – саркастически ухмыльнулся Кротов.
– Кстати, нам стало известно, что его сын и наследник служит сейчас на пограничной заставе. Причем недалеко от той местности, в которой мы решили заложить базу "Норд-рейх".
– Разве там у красных есть заставы?
– Одна имеется. Причем, по сибирским понятиям, сравнительно недалеко. Работу придется провести и с претендентом на трон правителя, и с его наследником. Не исключено, что этот наследник окажется сговорчивее.
Пытаясь справиться с какими-то своими сомнениями, Кротов недоверчиво повел подбородком. Он и предположить не мог, что в планах своих германцы способны заходить столь далеко… даже до идеи воссоздания Сибирского ханства.
– Вы… обо всем этом – о ханстве, наследнике, что… всерьез?
– Настолько всерьез, что вопрос обсуждался в кабинете руководителя военной разведки адмирала Канариса. Причем заниматься воссозданием этого ханства Канарис и Риббентроп поручили мне, предварительно приставив какого-то головастого специалиста по Сибири из института по изучению наследия предков – "Аненербе". С комендантом базы "Зет-12" мы тоже обменялись мнениями. От всей этой истории он слишком далек, но в принципе готов поддержать нас всем, что только находится в его подчинении.
Штабс-капитан придирчиво как-то взглянул на оберштурмбаннфюрера, словно бы пытался прикинуть, насколько он готов к подобной миссии.
– Но когда оно существовало, это Сибирское ханство, барон?! Кто и каким образом способен теперь оживить его?!
– А когда в последний раз существовала империя Маньчжуров? Однако первое, к чему прибегла разведка японцев, – позаботилась о возрождении этого государства, которое называется теперь империей Маньчжоу-Го, имеет своего императора и посольство почти в центре Берлина. Кстати, напомню, что маньчжуры, как утверждают знатоки, ближайшие родственники тунгусов. Они принадлежат к одному из народов, объединенных в тунгусо-маньчжурскую лингвистическую группу.
– А ведь, действительно, маньчжурскую империю японцы возродить сумели, – простодушно признал свое поражение штабс-капитан. – Правда, они сделали это, оккупировав северные территории Китая.
– Странная у вас логика, гауптман Кротов. Как, по-вашему: создавая в Сибири базу "Норд-рейх", мы чем занимаемся? – резко оглянулся на него фон Готтенберг.
– Вы меня интригуете, господин оберштурмбаннфюрер.
– И еще…Почему, на ваш взгляд, комендантом этой базы решено назначить именно вас, бывшего русского офицера, которого судьба уже забрасывала в заполярные края?
Кротов самолюбиво покряхтел. О том, что его решено было назначить комендантом, штабс-капитан слышал впервые. Относительно должности заместителя коменданта – да, об этом речь шла. При том, что комендантом становился сам фон Готтенберг. Уж не самоустраняется ли барон от этой должности, чтобы излишне не рисковать, просиживая в русском тылу. Но дело не в этом. Кротов вдруг чувствовал, что барон откровенно переигрывает его, причем делает это с аристократической снисходительностью.
– Извините-с, господин барон, – язвительно проворчал он, – на совещание к адмиралу Канарису меня не приглашали-с, о будущем назначении не уведомили-с. Рылом не вышел-с.