– Знает, конечно. Свои амбиции он удовлетворил тем, что, будучи наследственным бароном, впервые в жизни переспал с графиней. Кстати, фон Готтенберг обещал, что, как только вы заложите эту свою базу "Норд-рейх", он пришлет вам двух или трех старообрядок. Они привычны к северным морозам, покорны, а главное, удивительно трудолюбивы. Поверьте, в Сибири от них будет куда больше толку, нежели от польской аристократки или забулдыжных воровок. Правда, в постели они наверняка постны и скучны. Впрочем, кто знает, что там, в их тихом сексуальном омуте, водится. И потом, у них ведь еще есть время пройти надлежащую науку, разве не так, штабс-капитан? – завлекающе проворковала она.
Кротов не ответил. Какое-то время они молча шли вдоль кромки озерного плеса в сторону гряды, туда, где находилась женская казарма. Дмитрий не испросил разрешения провожать Янину, но, поскольку женщина не возражала, они все брели и брели, эти двое, уже немолодых, успевших переспать, но пока еще не успевших влюбиться друг в друга людей.
– И все же возникает вопрос: что привело вас ко мне, Янина, притом сразу же после походного ложа барона? – спросил Кротов уже после того, как в ответ на оклик часового, коротавшего время в небольшом дзоте назвал пароль.
– А вот этот вопрос задавать не следовало. Разве женщина обязана объяснять мужчине, почему, по каким таким душевным мотивам отдается ему?
– В том-то и дело, что не обязана.
– Только поэтому отвечу. Как только я узнала, что завтра предстоит лететь в Германию, в разведшколу, отчаянно захотелось побыть в постели с настоящим русским офицером. Нет-нет, не с очередным красным командиром, из бывших безлошадников. Этого отребья у меня всегда хватало. А с истинным офицером, еще той, белогвардейской закваски.
Кротов растерянно улыбнулся: такого объяснения от переспавшей с ним женщины слышать ему еще не приходилось.
29
Со стороны пролива донесся сухой резкий треск, который Ордаш теперь не мог перепутать ни с каким иным треском, ни с какими иными звуками. Такой громкий и грозный треск, дополненный приглушенным грохотом лавины, мог зарождаться, только когда разламывался и крошился огромный айсберг, осколки которого опадали на непрочное ледовое поле. Даже когда судьба очень далеко забросит его от полярных краев, этот треск и этот грохот еще долго будут чудиться ему по ночам; еще долго станут являться в виде слуховых галлюцинаций.
Старшина допил свой спирт, уселся в кресло и, чувствуя, что начинает основательно хмелеть, резко кивнул.
– Если вернуться к нашей беседе… Вы правы: есть офицер, готовый замолвить за меня словечко. Причем служит в одном из штабов. Этот и замолвить, и нажать может. – Сейчас он как раз и имел в виду того самого полковника, своего отчима, о котором до сих пор ни с кем на заставе речи не заводил, но о котором давно пора было вспомнить.
– Кто такой, старшина? Не интригуй, толково и по существу доложи обстановку.
– Полковник Радулин.
– Не слыхал о таком. Чем командует? – напрягся старший лейтенант.
– Служит в штабе Ленинградского военного округа, на очень солидной должности.
– В штабе?! Ленинградского военного?! – брови Загревского поползли вверх, а взгляд как-то сразу протрезвел. – Только что придумал его или в рукаве держал как крапленую карту?
– Считайте, что в рукаве. Не резон было козырять им раньше срока.
– Тогда… исключительно! – хмельно поднял вверх указательный палец Загревский. – Продолжай вводить в курс.
– Знаю, что переведен туда на генеральскую должность, и вполне возможно, что теперь он уже в звании генерал-майора. Как знаю и то, что у него большие связи в Наркомате обороны.
– В этом можно не сомневаться. В штаб округа, да к тому же Ленинградского, просто так не попадают. Исключительно. Что еще можешь добавить?
– Кажется, и так наговорил много лишнего.
– Лишнего? Ни одного слова, – с убежденностью закоренелого алкоголика помахал перед ним давно погасшей сигаретой старший лейтенант. – Как военные люди мы с тобой всегда должны знать, что у нас имеется в ближних тылах. Исключительно.
– Вполне допускаю, что теперь уже Радулов является одним из заместителей командующего. По крайней мере, переводили его в Ленинград именно с такой перспективой.
Вот здесь старшина уже откровенно блефовал. Никаких сведений ни об истинных связях Радулина, ни о его генеральских перспективах у Вадима было. Но он понимал, что сейчас самое время поднять свой престиж в глазах начальника заставы, дабы придать ему уверенности в своих действиях.
– Тогда чего мы сомневаемся? Как только вернемся на заставу, готовлю представление. При условии, – старший лейтенант нервно передернул плечами и азартно пощелкал пальцами, – что потом ты замолвишь словечко и за меня. В принципе такое возможно?
– Вполне. Причем за вас мне замолвить значительно легче, нежели за самого себя – почему бы и не похадатайствовать по поводу судьбы сослуживца, к тому же своего командира?
– Неужели можешь, старшина? – с недоверием взглянул на него Загревский, и почти с минуту молча, сосредоточенно обгладывал кость песца.
– До сих пор никакими ходатайствами отношения с отчимом я не портил, а значит, обижаться на меня повода не давал.
– И что, у тебя есть такой доступ к этому штабному полковнику, что можешь вот так, спокойно, замолвить обо мне слово?! Относительно самого себя – понятно: коль уж знаком с полковником, то попросишь. Но обратиться к полковнику из штаба округа с просьбой поддержать своего начальника заставы… Понимаю, что с такими хлопотами можно соваться, уже будучи майором или подполковником. Но ты-то всего лишь старшина.
– Уже старшина, – уточнил Ордаш. – Перевели-то меня сюда с явным повышением. И, к слову, по протекции этого же полковника.
– Верно, – повел подбородком Загревский. – С повышением и в звании, и в должности. А служба на отдаленной заполярной заставе – прекрасная строка в армейской биографии. Об этом я как-то не подумал. И давно ты знаком со своим полковником?
– Сравнительно недавно.
– А вот это не в нашу пользу, – хмельно прищелкнул языком Загревский. – Точнее, не в твою пользу, старшина, – и в голосе его появились нотки человека, явно решившего поторговаться.
А еще старшина почувствовал, что доверие к нему падает, а значит, и шансы сохранить хоть какой-то вес в глазах начальника заставы – тоже.
– При каких обстоятельствах это произошло?
– Что имеется в виду? – не сразу уловил суть вопроса Вадим.
– Знакомство твое с полковником – что же еще? Служили в одной части, дружил с его сыном? Друг семьи?
– Скорее всего друг семьи. – Ордашу показалось, что определение это наиболее точное.
– Сослуживец отца, надо полагать?
– Нет, с отцом он знаком не был. Просто дело в том, что он – мой отчим. Он женился на моей матери.
Старший лейтенант конвульсивно зажал зубами большую кость песца, что-то промычал и тут же вынул её изо рта.
– В Христа-Спасителя! То есть ты хочешь сказать, что твой отчим – полковник штаба округа?!
– Так точно, – пожал плечами старшина. – Мой отчим – полковник Радулин. Отец же был майором погранвойск.
– С отцом ясно. Однако его уже нет в живых. А вот что касается отчима, оказавшегося важным чином в штабе округа!.. Если только все, что ты сейчас наговорил, – правда.
– В этом нетрудно будет убедиться. Не исключено, что судно доставит письмо от матери или даже от отчима. В ответ я тоже напишу письмо – и ему, и матери. В нем-то и попрошу о содействии.
– Тогда какого дьявола?! – неожиданно взъярился начальник заставы, явно чувствуя себя обманутым. – Что ж ты молчал? Что ты корчил из себя сироту казанскую?! Я-то думаю, с чего вдруг ты так уверенно и независимо ведешь себя?!
– Да нет, я совсем не поэтому, – попробовал было разуверить его Вадим. – Просто у меня уже есть опыт службы, и потом, по характеру своему…
Однако начальник заставы резко и возмущенно прервал его:
– Брось, старшина! Хотя, может быть, на самом деле ты вообще не старшина?
– То есть, как это не старшина?!
– Да кто тебя знает?! Погоны сменить нетрудно. Может, тебя специально заслали сюда как засекреченного "особиста"?
Ордаш откровенно, с какой-то непривычной для себя вальяжностью, рассмеялся.
– Да нет, самый обычный старшина погранвойск.
– Другой на твоем месте уже служил бы где-нибудь в районе Сочи.
– С меня достаточно было службы в районе Одессы.
– Точно, черт возьми! – хмельно грохнул кулаком по столу Загревский. – Ты ведь в тех краях уже отслужил.
– А что касается вашей заставы… Получил звание, получил предписание прибыть к месту службы. Даже не успел толком предупредить о своем отъезде ни мать, ни отчима.
– Это уже мелочи. Отчим – человек военный, он все поймет. Тем более что он все-таки отчим, а не родной отец. Если то, что ты только что сообщил мне, действительно правда…
– Я ведь уже сказал, что это очень легко можно проверить.
– В таком случае я с тобой, старшина, дружу. Тогда я с тобой, младший лейтенант Ордаш, дружу. Понял? Но чтобы так, надолго… – и, растопырив багровую, множество раз обожженную морозами пятерню, протянул её старшине для пожатия.
– Если разобраться, по-настоящему по службе только так и продвигаются: кто-то кого-то поддержал, замолвил словечко, поручился…
– Вот именно: поручился. Я словно бы предчувствовал. Не зря взял в этот поход на остров тебя, а не, как следовало бы, младшего лейтенанта Ласевича, старшину Ящука или военфельдшера. Что-то мне подсказывало, что ты, старшина, раскрылся не до конца. Год молчать, как на допросе в белогвардейской контрразведке. За целый год ни разу не похвастаться своими связями, своим родством… Это, знаешь ли, характер. За это уважаю. В таком случае мы Ящука замнем и задавим. При любом раскладе. Даже если его вздумают повысить в звании и снова оставить на заставе. Твое родство – это как козырь из рукава, в самое нужное время. Как стрельба из двух рук, и без осечки, ясно?
– Так точно.
На сей раз Загревский поднялся и вновь протянул Ордашу свою растопыренную паучью пятерню.
– Следующий тост – за будущего младшего лейтенанта Ордаша!
– И только так, Хрис-стофор Кол-лумб! Только так!
Вадим вдруг подумал, что в эти минуты они ведут себя как заговорщики. Впрочем, они ведь никого не собираются убирать с престола, никого не намерены убирать со своего пути. Будет точнее сказать, что они ведут себя, как масоны, заботящиеся о том, чтобы постепенно и в то же время неотвратимо проникать во все сферы жизни страны, во все её властные коридоры. Хотя почему, как масоны? Почему бы не воспринимать их союз как сотворение истинного офицерского братства?
Со стороны пролива вновь донесся резкий скрежет, вслед за которым послышался шум лавины. Они оба прислушались. Слава богу, они были не на своем боте, а на вполне надежном, тысячи лет выстоявшем посреди Ледовитого океана острове. Но все равно чувствовали себя так, будто эти айсберги крошились прямо у борта их суденышка. Причем любая ледовая лавина способна была поглотить их.
Возможно, поддавшись этой философии бренности бытия, Ордаш твердо решил для себя: если даже их союз с начальником заставы в конечном итоге ни к чему в будущем не приведет, то, по крайней мере, здесь, на заставе, они будут чувствовать себя друзьями.
– А теперь, – словно бы уловил течение его мыслей Загревский, – мы выпьем за офицерское братство. За то проверенное в боях братство, без которого армия – не армия и служба – не служба.
30
"Фокке-вульф" и "юнкерс" казались "бездонными". Устроив своеобразную карусель, они делали заход за заходом, сбрасывая сначала десантников, а вслед за ними – упакованные в специальные парашютные тюки ящики с оружием и боеприпасами; стальные листы для взлетной полосы, а также мешки с полярной одеждой и продовольствием, с песком, цементом и инструментами; бочки с горючим и бочки с растительным маслом и спиртом. Были среди этих небесных посланий и два мотоцикла.
Под началом штабс-капитана Кротова теперь оказались саперная команда во главе с инженер-лейтенантом Шнитке, команда горных егерей-норвежцев, которыми командовал обер-лейтенант Энрих, русская команда, в составе которой были три этнических тунгуса, отобранных из казачьих частей генерала Краснова, и которая подчинялась теперь фельдфебелю Дятлову, а также вспомогательная команда, в которую входили два радиста, телефонист, повар и военфельдшер. Таким образом, гарнизон базы "Норд-рейх" составил, включая самого коменданта, уже сейчас, на начальном этапе, около пятидесяти десантников.
Поскольку весь будущий гарнизон перед вылетом из "Северного призрака" был зачислен в состав горного корпуса "Норвегия", то по штабным документам они теперь проходили как "норвежцы". Именно так десантники и стали называть друг друга. Тем более что, как сообщил оберштурмбаннфюрер фон Готтенберг, в оперативном подчинении командующему корпусом находился теперь и штаб Стратегических северных сил.
Основная часть "норвежцев" еще только выискивала разбросанные по горной долине парашюты и посылки, чтобы сносить их или свозить на мотоциклах к давно заброшенной охотничьей хижине, а один из радистов по приказу Кротова уже развернул рацию и особым шифром отстучал короткое и мало кому понятное послание своему коллеге из "Северного призрака" – "Норд-рейх. Без потерь. Приступаю".
Когда это послание, только уже с помощью радиста "Северного призрака", примут в штабе Стратегических северных сил, то спокойно смогут доложить в штаб Гиммлера: "Все десантники приземлились в глубоком тылу русских, на месте создания базы "Норд-рейх", без потерь. С этого дня секретная авиабаза за Уралом действует".
Располагаться эта база должна была в довольно узкой долине, один конец которой упирался в болотистое предгорье, а другой, под углом в тридцать градусов, выходил к речке Эвене, которая, судя по карте, в двух километрах от "Норд-рейха" впадала в довольно большую реку Тангарку. Те, кто создавал здесь эту хижину и просторный лабаз, мудро прикинули, что от речки, с ее весенними разливами, лучше держаться подальше, но не настолько, чтобы оказаться вдалеке от нее. Поскольку пролегала эта долина, очень смахивающая на просторное ущелье, с северо-запада на юго-восток, то, очевидно, надежно укрывала пристанище охотников и от океанских, и от южных материковых ветров.
Однако решающим в выборе этой долины стало то, что располагалась она как бы на своеобразном, низменном плато, которое с легким уклоном уходило в сторону реки, даря создателям базы многие метры ровной местности, вполне пригодной, после расчистки, для взлетной полосы.
Пройдясь по ней, Кротов и инженер Шнитке очень быстро определили несколько мест, которые следовало подровнять взрывами небольших зарядов, а также осмотрели болотистую низину, которая когда-то, возможно, была то ли истоком погибшей речушки, то ли озером, но у которой, с помощью каменного настила и стальных листов, теперь вполне можно было отвоевать еще метров двадцать взлетной полосы и столько же метров полосы базирования самолетов. Хотя основные ангары можно было создавать в самой Десантной, как решено было называть ее, долине, особенно в той расширенной ее части, которая выходила к реке.
– Как думаешь, каким образом создатели этих хором доставляли сюда лес? – спросил штабс-капитан, выждав, когда у лабаза, который на время превращался в основной склад базы, остановился старший среди тунгусов, ефрейтор Нерген.
– По большой реке сплавляли, а затем по Эвене, вон к тому причалу, – указал он на видневшиеся вдали почерневшие от времени сваи, торчавшие из небольшой заводи.
– Значит, все-таки сплавляли? – задумчиво осматривал Кротов полуобвалившуюся крышу. Он знал, что следующим рейсом транспортные "фокке-вульф" и "юнкерсы" должны доставить на базу груз очищенных бревен и досок, однако понимал, что их наверняка окажется мало.
– Может, баржей, может, просто плотами, – предположил Нерген.
– И далеко отсюда тайга начинается?
– Большая тайга – шесть дней на оленях, малая, тундровая тайга – четыре дня.
– Очень "точное" определение.
– В тундре все расстояния именно так и определяют: "на оленях" или "на лыжах", – невозмутимо заметил Нерген. – Однако идти к Большой тайге не надо. Деревья можно ловить на отмели, которая образуется при впадении Эвены в Большую реку. Ветры ломают, люди во время сплава теряют. К Большой реке идти надо, оттуда вдоль берега баграми тянуть. Эвена – речка не быстрая, небольшие плоты веревками тянуть можно. Нас много, силы много. Вдоль Эвены тропа идет. Когда-то здесь, рядом с хижиной, у речки, наше стойбище стояло. За этой стеной, – указал он на восточный хребет, – огромная низина, большое пастбище для оленей. Далеко, почти до океана, тянется. Зимой нам оленьи упряжки понадобятся.
– Не хватало еще, чтобы мы превратили свою базу в стойбище оленеводов, – проворчал Кротов.
– Надо пройти немного вверх по Эвене. Там, на изгибе, есть большой затон, на котором можно собирать плавник для дров. Иногда хорошие бревна попадаются. Река течет вдоль хребта и мимо лесных гор проходит.
– Вот это уже дельный совет. Обязательно отправим туда группу добытчиков. Вам сколько лет было, когда отец увез вас отсюда?
– Тринадцать. А брату моему Кетине – двенадцать. Мы по Оби уходили после того, как Колчака расстреляли. Только лед сошел, уходили, зная, что вот-вот появится судно с красными. Пока к Оби шли, мы с отцом проводниками были у белого подполковника. У него, еще двух офицеров и рядового, который у подполковника Корнева денщиком был. Это все, что осталось от полка, которым Корнев когда-то командовал. Остальные или погибли, или разбежались. Сам подполковник со своим денщиком еле успел из госпиталя уйти, прежде чем там появились красные. Офицеры увезли его на крестьянских дровнях и до весны они все вместе отсиживались на каком-то таежном хуторе, затем на шлюпке начали уходить вниз по Оби, пока не встретили нашего отца. Мы их мимо двух поселков тропами провели, затем на угнанной лодке везли, пока не дошли до того места, где зимовал корабль. Там уже собралось несколько офицеров. Обдумывали, как мимо Салехарда прорываться, поскольку не знали, какая там власть.
– Когда прорвались, пошли к острову Фактория?
– Точно, мы на "Тюлене" уходили, на котором было установлено орудие и два пулемета.
– А мы – на "Святом Николае". И тоже по Оби.
Нерген удивленно взглянул на Кротова, уж чего-чего, а этого услышать он не ожидал.
– Выходит, вы тоже бывали в этих краях?
– Только проездом, если можно так выразиться. Вас офицеры взяли с собой на тот случай, если прорыв не удастся и придется уходить в тундру, а затем в тайгу?