– Когда офицеры стали возражать против этого, подполковник так и сказал: "Никто не знает, как сложатся обстоятельства, господа. Если придется уходить в тундру или зимовать на острове, без этих охотников-тунгусов мы погибнем". Мы с братом тоже метко стреляли. Когда красные, которые ночью подошли к Фактории на двух баркасах, напали на нас, мы почти всех их перестреляли. Только двоим удалось бежать. Один баркас оставили и бежали. А Бивня мы встретили уже в Норвегии. Они еще в революцию бежали. Отец был русским, а мать – тунгуска, и воспитала его как тунгуса.
– Нам на Фактории тоже бой пришлось давать, – задумчиво произнес Кротов. – Да только не время предаваться сейчас воспоминаниям. Красные снова рядом, снова вокруг нас. И мы снова в опасности. Нервы это, конечно, щекочет, но кто бы мог вообразить тогда, что в судьбе нашей такая вот умопомрачительная спираль случится?
В течение трех последующих дней "норвежцы" метр за метром очищали будущую взлетную полосу от камней; с помощью небольших зарядов взрывчатки, ломов и кирок сносили с нее всевозможные "наросты" и засыпали углубления щебенкой, которую сверху заливали крутым цементным раствором или устилали тоже "посаженными на раствор" стальными листами. Точно так же засыпали щебенкой и устилали листами рурской стали поросшую травой глинистую часть этого аэродрома, которая, видимо, образовалась когда-то очень давно, после схождения с ближайшего горного хребта мощного селевого потока.
К концу третьих суток на "Норд-рейхом" вновь появилась "Черная акула", а затем, в сопровождении дальнего штурмового бомбардировщика, – два транспортных "юнкерса". Теперь в десантных тюках были связки строительного леса, ящики с гвоздями и ящики, в которых с немецкой тщательностью было уложено все то, что необходимо в быту, – от веников и одежных щеток до зубного порошка и рулонов туалетной бумаги; а также стальные листы и мешки с продовольствием – множество мешков с крупами, мукой, картошкой, шоколадом, галетами, рыбными и мясными консервами.
– Как скоро вы готовы будете принять первый самолет? – услышал штабс-капитан в наушниках авиационной рации голос барона фон Готтенберга, пока "Черная акула", делая заход за заходом, опорожняла свое огромное транспортное чрево.
– Через две недели устроим официальное открытие аэродрома, во время которого вашей "Черной акуле" будет предоставлено право первой посадки.
– Наконец-то у русских на Севере появится хотя бы один нормальный аэродром.
– Узнав об этом, Сталин будет приятно удивлен.
– Настолько приятно, что бросит на вас всю свою дальнюю бомбардировочную авиацию. Поэтому максимально маскироваться. Взлетную полосу, особенно ту часть её, которая устлана стальными листами, тщательно маскировать – россыпью камней, мхом, травой, маскировочными сетями, словом, чем угодно. Пилот штурмовика обратил внимание на то, что вдоль реки, между берегом и болотистой низиной, пролегает какая-то возвышенность, похожая то ли на естественный вал, то ли на небольшую дамбу.
– Есть такой вал, – подтвердил штабс-капитан.
– Осмотрите его. Пилот уверяет, что там легко может приземлиться наш трофейный У-2. Его снабдили бочками с горючим и вскоре, с промежуточными посадками, перегонят к вам. Для начала используйте его для разведки и связи с местным населением. Советский самолет с "советскими" бойцами на борту. Идеальный разведывательно-диверсионный вариант. Прежде всего, попытайтесь выяснить, где находится наш общий знакомый, вы знаете, о ком идет речь.
– Знаю, – обронил Кротов. Речь, конечно же, шла о будущем вожде всех тунгусов и правителе Великого Тунгусстана Барсе-Оркане.
– Только будьте осторожны. О месторасположении базы он до поры знать не должен, пусть думает, что прилетаете с Фактории. При малейшем сомнении в преданности рейху ликвидировать. База нам дороже, а правителя со временем найдем.
– Прикажите пилоту штурмовика связаться со мной напрямую. Хотелось бы, чтобы он разведал местность в устье Евены. Мои тунгусы утверждают, что там могут оказаться пригнанные рекой стволы деревьев. И вообще хотелось бы знать, что там просматривается из вашего поднебесья.
– Сейчас он проведет разведку местности в радиусе тридцати километров от базы. Вряд ли аборигены способны будут отличить германский самолет от советского.
И действительно, вскоре унтер-офицер, пилотировавший штурмовик, стал сообщать, что ближайшее селение просматривается вверх по течению реки, километрах в шестидесяти от базы, а в северной части устья Эвены, на прибрежной отмели стоит брошенное суденышко, судя по всему, речной буксир. Причем никаких иных судов или шлюпок в радиусе видимости не замечено. Неподалеку от буксира наблюдаются три древесные свалки, похожие на небольшие островки. И наконец, еще одно его сообщение касалось стойбища оленеводов, расположенного на правобережье Тангарки, километрах в сорока юго-восточнее базы.
Удаляться в сторону океана пилот не решался. Где-то там, на северо-востоке от "Норд-рейха", располагалась русская застава, а рассекречивать базу своим появлением в небе над пограничным фортом ему было запрещено. Тем не менее во время облета базы с севера он обнаружил в предгорье два заброшенных шатра, частично покрытых шкурами и какими-то тканями, что тоже было взято комендантом на заметку. Он понял, что речь идет о заброшенных ненцами ярангах, а сейчас ему очень важно было заполучить образец хотя бы одной из них.
Уже перед отлетом Готтенберг получил радиограмму от командующего Стратегическими северными силами вице-адмирала фон Штингена. Командующий приказывал вести свое звено к проливу Югорский Шар, чтобы на выходе из него, со стороны суши, атаковать две баржи, которые держали курс то ли на Архангельск, то ли на Мурманск и, судя по характеру груза, доставляли к линии фронта американскую боевую технику и боеприпасы. Никакой поддержки с воздуха у этого небольшого, сопровождаемого только вооруженным ледоколом транспорта, не было. Да и вообще советские самолеты в этой зоне появлялись крайне редко, слишком уж далеко находилась она от аэродромов базирования мурманской авиагруппировки русских.
Узнав об этом из прощального слова фон Готтенберга, штабс-капитан лишь нервно покачал головой. Он представил себе, какой неожиданностью для моряков окажется появление над западной оконечностью Югорского полуострова этой воздушной "армады" германцев. Впрочем, еще большей неожиданностью оно окажется потом для советского командования.
– Поздравляю, штабс-капитан, с нашим первым общим заданием! – прокричал фон Готтенберг, заставив пилота прощально помахать крыльями своей огромной "Черной акулы". – Можешь смело считать этот наш воздушный рейд первым боевым вылетом с авиабазы "Норд-рейх"! То есть база уже принимает участие в боевых действиях.
– Считайте, что этот факт уже отражен в секретном донесении в Берлин, – почему-то не почувствовал особого прилива радости Кротов.
Возможно, потому и не почувствовал, что слишком уж явственно осознавал: в холодных водах узкого пролива, в котором у капитанов не остается никакого шанса на спасительное маневрирование, все-таки будут гибнуть… русские моряки.
31
Во второй половине дня, пообедав остатками песцового мяса, Ордаш и Загревский отправились на охоту, с твердым намерением: если и не удастся что-либо подстрелить – в чем они больше полагались на Оленева, то, по крайней мере, пройтись, размять кости, подышать воздухом и вообще убить время. А заодно осмотреть остров.
На сей раз они пошли западным побережьем, на которое Ордаш пока что не ступал. Шторм не утихал, однако холодный норд-ост сюда, на западное, защищенное скальной грядой побережье, не проникал. Волны здесь тоже были значительно слабее, а главное, они не накатывались на прибрежье, как это происходило сейчас на восточном берегу.
Скалы в этой части острова тоже казались не такими отвесными и неприступными. На многих участках берега легко можно было подняться на венчавшее остров горное плато.
– И все же не дает мне покоя этот немецкий ас, забравшийся черт знает куда и черт знает каким образом, – проворчал старший лейтенант, в очередной раз останавливаясь на вершине прибрежного холма и поднося к глазам бинокль. Он не объяснял, что именно высматривает в море, но и так было понятно: корабль. И, конечно же, не свой, а тот, с которого мог взлететь германский гидроплан.
Старшина и сам время от времени припадал к окулярам бинокля, однако ничего, кроме волнистого безбрежья, увидеть ему не удавалось. Где-то там, на севере, всплывали причудливые очертания айсбергов и ледовых торосов.
– Да черт с ним, наверху разберутся, – попытался Вадим успокоить начальника заставы. Инцидента не произошло, появление самолета зафиксировано. По начальству, как только представится возможность, будет доложено. И потом, его ведь, наверное, заметили на 199-ой и других заставах. И если бы летел он с враждебными намерениями, давно перехватили бы наши самолеты или сбили зенитки военных кораблей.
В одной из бухт, метров на пятьдесят врезавшихся в скалистое чрево острова, они наткнулись на остатки небольшого корабля, носовая часть которого догнивала на каменистой, подернутой изморозью косе. Понять, какая история и трагедия скрываются за этими жалкими остатками некогда гордой посудины, пограничникам уже было не дано, но, обходя косу, они увидели на северном склоне прибрежного взгорья небольшую пещеру, своды которой явно были закопчены дымами спасительных костров.
Поднявшись к пещере по скользкому гранитному серпантину, они увидели окаймленное почерневшими камнями кострище, с поржавевшими рогатинами, на которых находившие здесь приют готовили себе пищу. Сделав несколько шагов в глубину пещеры, Загревский вдруг открыл для себя, что она имеет вторую, хорошо защищенную от морских ветров часть. Осветив пещеру фонариком, начальник и старшина заставы увидели сбитую из палубных досок лежанку, на которой свободно могли поместиться, как минимум, четыре человека, истлевшую массу мха и ельника, скомканную парусину, очевидно, служившую островитянам покрывалом, и остатки каких-то одежд.
– Однако же ни одного скелета не видно, – заметил Ордаш. – Значит, скитальцы оставили свое пристанище и, возможно, по льду ушли на материк. Здесь это несложно.
– Или же погибли, но были кем-то преданы земле. А возможно, и морю.
Старшина вспомнил могилу поручика Малеева и замороженное тело белогвардейского полковника, о котором все еще "забывал" доложить, сказав себе, что если вдруг Оркан проговорится, сыграет на своей забывчивости: "Как, разве я не доложил?! Бывает. Спиртяга проклятая. Странно другое: почему не доложил ефрейтор Оленев. И потом, дело ведь давнее, на "ЧП на границе" появление некоего мертвого офицера явно не тянет".
– Как соображаешь, старшина, можно всю северную зиму продержаться в такой вот, пусть даже и "двухкомнатной", пещере? Выжить в ней пришлому человеку можно?
– Зависит от обстоятельств. Если у потерпевших кораблекрушение осталась теплая одежда, есть чем разжечь костер и чем охотиться. Выживают же полярники в своих палатках. Потерпеть крушение и обнаружить на берегу такую пещеру… Для этого нужно иметь очень большое везение.
Оставив пещеру с её тайнами, пограничники преодолели небольшой перевал и оказались в поросшей кустарником долине, посреди которой виднелось болотистое озерце, соединенное с океаном небольшим ручьем. Плотно прикрытая горами с трех островных сторон и до половины – со стороны океана, эта долина порождала свой микроклимат и свою растительность. Войдя в обширную рощу кустарниковой полярной ивы и кедрового стланика, пограничники тут же обнаружили стаю тундровой куропатки, три из которых без труда подстрелили.
Заслышав выстрелы, пять оленей, очевидно, составившие отдельный островной табун, метнулись к покрытому северной осокой ущелью, чтобы скрыться в горах. Преследовать их охотники не стали, но запомнили, что добывать оленину здесь можно. Что же касается мяса диких оленей, то его запасы пограничники ежегодно пополняли на материке. Порой стада дикарей подходили буквально к заставе и на них можно было охотиться на всем пространстве между реками Сарима, что впадала в океан западнее заставы, и Тангарка, где травы и лишайников оказалось больше, чем в любом другом месте.
Чтобы сократить время своих блужданий, пограничники не стали выходить на длинную северную косу, а преодолели еще одно горное плато, затем долину, ложе которой напоминало амфитеатр древнеримского цирка, и, оказавшись у исхода второй косы, услышали прозвучавшие один за другим два ружейных выстрела.
– А ведь наш Тунгуса патроны зря тратить не станет, – заметил Загревский.
– И оленей жалеть – тоже.
– Прирожденный охотник: прицеливается прежде чем успевает осознать, что намерен выстрелить.
И они не ошиблись. Сойдя в долину, уводившую на юго-запад, то есть уже как бы возвращавшую их к Нордическому Замку, офицер и старшина вскоре увидели ефрейтора Оленева, уже колдовавшего над тушей оленя. Возможно, одного из тех, которых старшина и начальник заставы решили помиловать.
– Вы здесь?! – обрадовался он, еще издали заметив своих командиров. – Очень хорошо, однако! Молодой олень, молодой мясо. Много олень. Пять дней шторма – пять дней мяса.
– Какие пять дней?! – рыкнул на него Загревский, словно погода, а значит, и их пребывание на острове, и впрямь зависели от воли Оленя-Оркана. – Завтра мы должны быть на заставе. Даже если придется добираться вплавь или выходить из бухты в дичайший шторм, какой только знали эти берега.
– У нас будет много оленей, – не обратил внимания на его нервную реакцию ефрейтор. – На острове два оленьих стада. Моя пятнадцать оленей считал. – И, ткнув окровавленным ножом, которым свежевал свою добычу, уточнил: – шестнадцать.
В три ножа пограничники быстро освежевали тушу и, наполнив лучшими кусками мяса прорезиненные охотничьи мешки, направились к Нордическому Замку, решив, что они командируют сюда ефрейтора еще раз, за остатками роскоши.
– А ведь шторм, похоже, стихает, – обратился Ордаш к тунгусу, зная, что кое-что в делах небесной канцелярии тот все же смыслит.
– К полуночи совсем тихо будет. Утром еще будет тихо. К обеду можем пойти к заставе.
– Это было бы хорошо, если бы завтра к обеду, – одобрительно похлопал его по плечу начальник заставы, ничуть не удивившись тому, что тунгус так быстро отказался от своего предыдущего прогноза, согласно которому им предстояло провести на острове еще, как минимум, пять суток.
32
Проснувшись на рассвете, Вадим спустился к озеру и вынужден был признать, что на сей раз прогноз Оркана оказался точным. Волна еще держалась, однако ветер уже стих, и лишь время от времени порывы его все еще налетали, но уже не с севера, откуда Арктика всегда леденила своим норд-остом, а с юга, с материка, прямо со стороны заставы.
Туманная серость, более суток укутывавшая остров, пролив и северную оконечность материка, теперь развеивалась, и на горизонте медленно проявлялось по-полярному низкое солнце. Рассчитывать на теплынь июньского пляжа Одессы здесь, конечно, не приходилось, поэтому Ордаш, поеживаясь от холода, разделся и сразу же окунулся в воды озерца: может же человек позволить себе несколько минут блаженства! Он был признателен старшему лейтенанту за эту неожиданную командировку в "старую добрую Англию", за эти двое суток, проведенных вне казармы, у камина, в некоей домашне-гостиничной обстановке.
Небо постепенно прояснялось. В той части моря, которая открывалась Вадиму из его озерного залива, стали появляться солнечные блики; туман становился все реже и прозрачнее, а вершины скал, прикрывавших озеро с востока, постепенно багровели, словно раскалялись на огромном космическом горне.
– Однако море скоро прогреется, старшина, – прорвался в его мечтательную идиллию голос Оркана. – Моя в море купаться будет.
– Ты у нас человек полярный, ты хоть сейчас купаться можешь. А я – животное теплолюбивое и, конечно же, водоплавающее. Э, ты куда это собрался, ефрейтор? – спросил он, только теперь обратив внимание, что Оркан идет с карабином в руках и с прорезиненным охотничьим рюкзаком за спиной.
– Поохотиться мало-мало.
– Далеко не ходи, завтрак приготовить надо.
– Через час буду, старшина. Завтрак тоже будет.
– А главное, не забудь, что сегодня переправляемся на материк, – на всякий случай напомнил он Оркану.
– Через сорок минут буду, – тотчас же уменьшил срок своих блужданий, но не отказался от них ефрейтор. Видно, душе его не терпелось пройтись по островной волюшке.
Впрочем, Вадим не был уверен, что тунгуса влечет именно охота, почему-то ему казалось, что для Оркана куда важнее побывать, возможно, последний раз в жизни, – на Шаманском плато, как решил называть его про себя старшина. Поди знай, что там ему по крови и духу в наследие передалось. А ведь что-то же обязательно передалось, иначе не бывает. Даже при том, что никакого желания становиться шаманом у Оркана не возникало.
Еще немного полежав под прохладными лучами зарождавшегося где-то над полярным кругом солнца, старшина решил немного поплавать. Озерце было слишком маленьким для заплыва, тем не менее какую-то имитацию плавания все же можно было создавать, и это тоже доставляло ему наслаждение.
– Блаженствуешь, старшина? – донесся с балкона похмельно хрипловатый голос начальника заставы.
– Грех не ощутить себя в раю!
– Интересно, в каком круге ада витала всю эту ночь моя хмельная душа? Там, на материке, держался, а здесь словно какой-то бес в меня вселился. Страсть к спирту запойная какая-то.
– Больно вдумчиво пьете, товарищ старший лейтенант, – не стал щадить его самолюбие Ордаш. Уж он-то прекрасно знал, что и там, на материке, у Загревского случалось… Причем в последнее время все чаще.
– Ну-ну, ты на любимого командира не наговаривай!
Сделав еще три прощальных круга по озерцу, старшина выбрался на берег и, стараясь сдерживать дрожь во всем теле, принялся растираться полотенцем.
– А вот фигура у тебя спортивная, старшина, – что есть, то есть, – не удержался Загревский. – Идти бы тебе в какие-нибудь диверсанты или в разведку. Не пытался?
– Поздновато уже в разведку-диверсанты. Да и надобности в услугах моих пока что нет.
– Как знать: есть такая надобность или нет? – проворчал начальник заставы. – Меня, вон, второй день какая-то тревога душевная одолевает. И никак не пойму, что происходит. То ли на заставе что-то случилось, то ли с родителями. Тягостность какая-то смертная на душе.
– Да ничего там, на заставе, произойти не могло! – попытался успокоить его старшина. – А случилось бы, выстрелами, ракетами сигналы подали бы. Хотя согласен: пора собираться, пора…
– Как, на твой взгляд, волна? Ты ведь у нас почти что профессиональный моряк.
– Пока что крутоватая, пробиться к материку будет нелегко, – по второму разу прошелся Вадим полотенцем по все еще влажной груди. – Поэтому рисковать не стоит. Еще парочку часов подождем, позавтракаем.
Загревский не ответил. Он стоял, облокотившись на перила, и с тоскливой задумчивостью всматривался в полоску моря, в далекие очертания, в собственные страхи и предчувствия.