– Именно поэтому некоторые командиры подлодок требуют вообще убрать орудия с палуб, поскольку они замедляют скорость движения и слишком неэффективны, – просветил его фон Готтенберг.
– Но я не об этом. Теперь уже точно установлено, что русские действительно оставили на заставе только одного бойца.
– Это ж до какой скупости нужно было довести русское командование, чтобы оно прибегло к такому идиотскому решению! – саркастически произнес барон.
– Но было решено, что заставу мы трогать не будем. Тем более теперь, когда там остался один-единственный пограничник. Если мы убьем его или хотя бы разрушим форт, русские пришлют сюда целое подразделение и начнут обшаривать все окрестности заставы, и тогда…
– Что вы предлагаете, гауптман? – прервал его барон.
– Радист субмарины уже выходил на связь с нашей базой, хотя и не знает, где именно она располагается. Прикажите от своего имени обер-лейтенанту Крафту не открывать огня. Вы же понимаете: наше спасение в нашей безвестности.
– Не возражаю, гауптман. Пусть себе этот пограничник спокойно несет службу, а русское командование считает, что в этих краях все спокойно.
Прошло несколько минут, однако артиллеристы с палубы субмарины все еще не уходили. А едва Кротов отнял бинокль от глаз, как в сотне метров южнее форта взорвался выпущенный ими снаряд.
– Они уже открыли огонь! – прокричал он в микрофон стоявшей перед ним на каменном выступе холма рации.
– Приказы имеют обыкновение запаздывать, – спокойно отреагировал Готтенберг.
– Нужно остановить подводников.
Кротов слышал, как барон прокричал в трубку внутреннего телефона, чтобы радист еще раз связался с командиром субмарины, однако это не помешало ему вновь поиграть на нервах "русского германца":
– Считайте это учебными стрельбами, штабс-капитан. Кстати, что может сообщить ваш русский пограничник? Он может сообщить, что обстрел вела некая субмарина, а не артиллерия "Норд-рейха". А в штабе решат: постреляла и ушла в глубины.
– Согласен, именно так и решат. Только бы командир субмарины не вздумал высаживать в районе заставы свой десант.
– Не вздумает. – Поскольку второго выстрела так и не последовало, Кротов понял, что приказ фон Готтенберга все же подействовал. Гауптман видел, как артиллеристы зачехлили орудие и скрылись в утробе своего судна. – Но ваша задача, Кротов – в ближайшее время вывести рацию заставы из строя. Проникнуть и вывести.
– Но тогда в штабе русских всполошатся.
– И пусть. Забыли, что утверждал на допросах ефрейтор Оркан?
– Помню. В течение нескольких месяцев рация заставы молчала.
– Кого-то это в штабе насторожило? Рацию доставили только во время очередной навигации. А ведь происходило это в мирное время.
– Поэтому в штабе не очень-то и волновались, что время было мирное, – объяснил Кротов. – Мыслю, господин оберштурмбаннфюрер, так: если уж мы решили, что пограничника следует оставить, тогда пусть его рация действует. Иное дело, что наш радист должен нащупать его волну и прослушивать переговоры со штабом.
– К тому же лично вам, господин штабс-капитан, это позволит время от времени упражняться в эфире в знании исконно русского языка, – согласился с этой версией фон Готтенберг, – передавая штабу красных подготовленную нами дезинформацию.
24
Оказавшись на территории форта, лейтенант прежде всего бросился к ружейной комнате, извлек оттуда пулемет и несколько колодок с патронами и перетащил их на крышу "цитадели". Туда же перенес старый тулуп и снайперский карабин: "Прошу в гости, господа! Столовые приборы расставлены!"
А как было бы хорошо, если бы рядом сейчас оказался ефрейтор Оркан со своей способностью "бить белку в глаз". Что ни говори, вдвоем было бы веселее. Впрочем, тогда, возможно, пришлось бы с минуты на минуту ждать удара в спину. Поди знай, какие ханские амбиции одолевают теперь этого потомка хана Кучума в предчувствии гибели русской империи.
Однако с выстрелом немцы почему-то не торопились, хотя с орудием явно разобрались. Чего они ждали – этого лейтенант понять не мог. Единственным оправданием их медлительности могло служить только то, что до сих пор не вернулась разведка, отправленная на остров. Хотя, кто знает, была ли это и в самом деле разведка или же десант грабителей-подрывников?
"Только бы они не сожгли Нордический Замок! – мысленно взмолился Ордаш, вспомнив об этой экспедиции субмаринников. – Только бы не сожгли или не разнесли выстрелами из орудий!"
"Все зависело от того, – размышлял он, – с какой целью субмарина всплыла здесь, прямо на виду у заставы. Если только для того, чтобы подремонтироваться, запастись кислородом да еще дать возможность экипажу отдохнуть и отдышаться на свежем воздухе, – это одно; если же они высматривают место для секретной базы или же намеренно ведут разведку района, – другое".
Выстрел прервал его раздумья как-то совершенно неожиданно. Снаряд пролетел над заставой и взорвался метрах в пятидесяти от ворот, в болотистой низине.
"Я, конечно, не артиллерист, но как при недолете-перелете следует делить пополам показания прицела, чтобы скорее поразить цель, это мы знаем. А потому – извините, господа фрицы!"
Прихватив оружие, Вадим спустился на второй этаж, однако, прождав минут пятнадцать, убедил себя, что второго выстрела не последует. Почему? Этого он понять не мог. Зато понимал, что в минуты затишья подводники могут высадить разведывательный десант теперь уже сюда, под стены пограничного форта. Только это вновь заставило его вернуться на крышу "цитадели". К его счастью, никаких людей на материке не наблюдалось, а значит, десант командир субмарины не высаживал.
"Поскольку орудийного огня в ответ не последовало, – размышлял Ордаш, – на субмарине поняли, что пограничники вооружены только легким стрелковым оружием, а значит, никакой угрозы для их субмарины застава не представляет. Очевидно, их это вполне устраивает. Высаживать десант, чтобы терять своих моряков в бою за какую-то забытую Богом северную заставу, командир не собирался".
Однако прошло не менее часа, прежде чем лейтенант сумел убедиться в правильности своих выводов. Все это время он наблюдал за тем, что происходило на палубе субмарины и на острове, куда надувная шлюпка с людьми на борту отправлялась уже в третий раз. Похоже, что немцы и в самом деле решили устроить себе на Фактории курорт.
Вадим взглянул на часы. До начала его выхода в эфир оставалось около полутора часов. Он понимал, что за это время субмарина может отойти от острова. Но понимал и то, что даже если бы он сообщил на Диксон о появлении на траверзе форта германского судна, никто присылать сюда бомбардировочную авиацию не стал бы. Уже хотя бы потому, что в районе Диксона и вообще на тысячи километров отсюда авиации этой нет, – это он знал и со слов Загревского, и со слов полковника Удальцова.
Едва Ордаш успел подумать об этом, как с северо-запада, со стороны острова, донесся гул авиационных моторов. Еще не видя самолетов, он понял, что их несколько и что это скорее всего то ли тяжелые бомбардировщики, то ли большие транспортные самолеты. Каковым же было его удивление, когда он увидел в бинокль, как три огромных самолета один за другим прошли восточнее острова и заставы в глубь материка.
Из-за накатывавшихся с востока клубов тумана рассмотреть их знаки различия лейтенант не сумел, но сразу же сказал себе: не может быть, чтобы три такие громадные немецкие махины сумели добраться до этих краев! И потом, куда они пошли? В том направлении на тысячу километров никаких военных или гражданских объектов нет. Если это немцы, то не собираются же они бомбить стойбища ненцев или тунгусов. Высаживать там десант – тоже бессмысленно. И потом, какой же должен быть запас дальности полета у этих "германцев", если они добираются в такую тыловую глубь с аэродромов Норвегии? И еще один вопрос: если это самолеты люфтваффе, то связано ли с их появлением у Фактории германской субмарины?
Даже убедив себя, что это могли быть только советские самолеты, лейтенант вновь предстал перед массой вопросов. Почему они летят из глубины Ледовитого океана? С какого аэродрома взлетали? Почему пошли в глубь материка, где – в этом направлении – никакого аэродрома, способного принимать подобные машины, нет и быть не может? И вообще, что им здесь понадобилось? Ведь за весь год службы ни одного самолета, кроте того "германца", которого они с начальником заставы и ефрейтором Оленевым заметили в свое время над Факторией, здесь не появлялось?
Ордаш помнил приказ полковника: "В эфир выходить только в отведенное время и только в случае какого-то чрезвычайного происшествия". Решив, что появление в районе заставы вражеской субмарины и есть то самое чрезвычайное происшествие, он дождался отведенного ему времени и вышел в эфир. То, что субмарина находится рядом и германский радист может перехватить его радиограмму, лейтенанта не смущало. "Наоборот, – решил он, – пусть субмаринники знают, что у заставы есть радиосвязь с Большой Землей, возможно, это укротит их наглость".
Вспомнив о полковнике, лейтенант вновь, уже в который раз, вспомнил и о том, что так и не сумел еще раз попрощаться с ним и парнями с заставы, когда "Вайгач" возвращался в Архангельск. Перед отходом судна боцман заверил Вадима, что вновь у заставы "Вайгач" появится на пятые сутки, к вечеру. Он и так сильно выбился из графика, поэтому "прохлаждаться" в Диксоне ему не позволят: судно должно "работать на фронт", курсируя между Архангельском и Мурманском.
Однако пять суток давно прошли. Как могло случиться, что он прозевал судно, – этого Вадим понять не мог. Боцман обещал, что обязательно "разбудит" его гудками еще на подходе к Пограничному проливу. Причем попытается "разбудить" даже в том случае, когда пролив окажется забитым дрейфующим льдом и придется идти в обход Фактории. Лейтенант ждал этого свидания с "Вайгачем", как могут ждать подобных встреч только люди, для которых появление на горизонте любого судна превращается в праздник души. Так что же произошло? Разве что в Диксоне узнали, что здесь промышляют субмарины гитлеровцев, и решили не рисковать? Ждут, пока появятся наши подлодки, чтобы составить эскорт?
* * *
Сообщение "Севера-202" о появлении в районе заставы вражеской субмарины радист Центра воспринял с оскорбительным безразличием. То, что Робинзону из далекой заполярной заставы казалось каким-то из ряда вон выходящим событием, для него было самым заурядным фактом. Любой из многих радистов, которые выходят в эти дни на его штабную рацию, могли сообщать о появлении в зоне их видимости сотен субмарин и надводных судов, самолетов, танков, презренных дезертиров, откровенных провокаторов и даже оголтелых диверсионных групп.
– Но эта субмарина находится в нашем глубоком тылу. И она обстреляла вверенную мне заставу, – попытался убедить его в исключительности своего случая лейтенант.
– Теперь всех обстреливают, – с наглым безразличием "успокоил" его радист. – И на фронте, и в тылу.
– И высадила десант на остров Фактория.
– Подводная лодка? Какой же это десант – из подлодки? Четверо морячков – на резиновой лодчонке? Впрочем, – спохватился радист, – я, конечно, доложу командованию о твоем сообщении, "Север-202". Обязательно доложу.
– И еще. Вся наша застава ушла на "Вайгаче". Нельзя ли узнать, где сейчас судно?
– Не твое дело, где оно, – резко отреагировал радист. – Поменьше болтай в эфире, "Север-202". У тебя и так подозрительные помехи. По-моему, кто-то заползает на твою волну. Повторная связь через час. Сообщи, как понял.
Лейтенант еще хотел высказать свои сомнения по поводу непонятно чьих самолетов, которые пролетели неподалеку от заставы, однако ироничный тон радиста заставил его прикусить язык.
– Понял, повторная связь через час.
Однако через час лейтенант услышал только то, что должен был услышать в подобной ситуации:
– "Север-202", слушай приказ штаба: "Действовать, исходя из ситуации".
– И это все?
– Все. Субмарина эта "твоя" все еще у заставы?
– Нет, произвела выстрел, после которого артиллеристы засекли перелет, и ушла.
– Всего один выстрел? Темнишь ты что-то. Отсалютовала, что ли?
– На пристрелку тоже вроде бы не похоже.
– Стоило ли поднимать тревогу?
– Но при этом высадила небольшой десант на остров, – напомнил Ордаш. – Правда, затем сняла его.
– Ясно, что это разведка в глубоком тылу, – сочувственно произнес радист. – Наглеют, понимаю, но… Сообщи, как понял приказ.
– Я теперь многое понял, – сухо обронил Ордаш. – Кстати, почти над самой заставой, с северо-запада на северо-восток, прошло звено военно-транспортных самолетов, принадлежность которых установить не удалось. Вопрос: каким образом и для чего они появились в этих краях?
– Тебя разве не предупреждали, чьи транспортные самолеты могут появляться над Севморпутем? Соображать надо, "Север-202".
"Это же может быть авиация союзников! – объяснил самому себе Ордаш. – Разве полковник Удальцов не говорил, что раз гитлеровцы воюют и против Англии, и против СССР, значит, американцы, англичане и канадцы превращаются в наших естественных союзников? А кратчайший путь из аэродромов Аляски к аэродромам Мурманска и Архангельска – над твоей головой, лейтенант. И самый безопасный, поскольку германские летчики сюда не залетают. По крайней мере, не должны залетать".
– То-то же, "202-й"! – словно бы вычитал его догадку радист. – Из этого в дальнейшем и исходи.
25
Обещанное время давно прошло, однако Барс-Оркан на базе "Норд-рейх" так и не появился. Когда унтер-офицер Оркан – чин которому был присвоен, исходя из радиограммы штаба Стратегических сил, – спросил о нем, Кротов никаких особых объяснений давать не стал, а прямо заявил, что поручик Орканов оказался слишком стар, чтобы в такое сложное время – "войны и ломки империй" – взять на себя руководство освободительным движением народов Сибири. К тому же он неотвратимо теряет зрение.
О том, что у Барса-Оркана слабое зрение, бывший ефрейтор знал, а вот в то, что отец настолько постарел, что способен отказываться от пальмы вождя, не верил. Как не верил и в то, что в течение проведенных им в "Норд-рейхе" дней кто-либо из гарнизона базы встречался с Барс-Орканом, хотя и видел, что "Призрак" действительно несколько раз уходил в небо.
Впрочем, штабс-капитан и не стал убеждать его в противоположном. И вообще теперь тон его общения с Орканом стал более жестким. Барон фон Готтенберг лично несколько раз наблюдал за тренировками новоиспеченного унтер-офицера, интересовался мнением о нем у тунгусов, диверсантов-"норвежцев" и германских офицеров, однако в беседу с ним никогда не вступал. Кротов же, наоборот, по вечерам, когда тренировки прекращались, пытался говорить с ним как с будущим белым русским офицером, таким же, каким в свое время был прапорщик Барс-Оркан. Это были своеобразные душеспасительные беседы, во время которых штабс-капитан пытался пробуждать в нем амбиция вождя, предводителя, человека, глубоко презирающего коммунистов, их идеологию и строй.
– Слушай, унтер-офицер Оркан, и никогда не говори, что ты этого не слышал, – басовито прохрипел Кротов. – Мне плевать на твои сыновние чувства. Вообще на какие бы то ни было твои чувства. Если я еще раз услышу упоминание о твоем отце, пристрелю, без права на помилование. И тебя, и твоего отца. Но на всякий случай запомни. Вся твоя застава уже отправлена на фронт, а тебя, нацмена паршивого, энкаведисты разыскивают как дезертира, чтобы тут же расстрелять, как все того же дезертира. На виду у стойбища и всего твоего рода. Если же ты попытаешься оправдать свое исчезновение из форта тем, что, мол, тебя задержали германцы, то будешь расстрелян еще и как предатель Родины. Но тогда уже вместе с тобой перестреляют всю мужскую половину твоего рода. Для устрашения всех прочих нацменов. Тебе все понятно, унтер-офицер? Я тебя спрашиваю, вояка хренов!
– Так точно.
– Вот это уже по-солдатски.
Какое-то время Кротов уничижительно осматривал коренастую фигуру тунгуса, затем ухмылка его как-то неожиданно подобрела и он по-отцовски посоветовал:
– Ты радуйся жизни, азиат-тунгус. Жизни радуйся, мать твою! Миллионы людей гибнут сейчас на фронтах, а ты все еще жив, мало того, тебе предстоит увидеть Германию, дослужиться до офицера и стать вождем тунгусов. Так какого хрена тебе еще нужно?!
Их разговор, происходивший на борту "Томска", был прерван появлением "норвежца"-вестового. Оберштурмбаннфюрер требовал к себе в штаб их обоих и корабельного механика Гмюнда. "Очевидно, предстоит разведывательный рейд вверх по реке или к острову", – понял штабс-капитан. Барон не зря доставил на базу этого стареющего механика, который вырос в семье моряка, начинал свою службу на флоте юнгой, затем учеником моториста, а после мореходного училища успел побыть и рулевым, и старшим механиком.
Морское дело этот почти пятидесятилетний моряк знал превосходно, поэтому, увидев на базе суденышко, обрадовался ему и начал готовить сугубо русский экипаж – в который, кроме штабс-капитана, вошли Дятлов, Загорнов, Кречетов и Хлобов – с такой тщательностью, словно готовился идти с ним через Атлантику. Еще и ворчал по поводу того, что готовить свою команду ему приходилось в вечерние часы, поскольку все основное время гарнизон базы был занят на строительных работах.
– Вам приходилось бывать на острове Фактория, унтер-офицер? – спросил барон, как только штабс-капитан, Гмюнд и Оркан появились в штабной хижине.
– Приходилось, – охотно ответил тунгус. Недавний разговор со штабс-капитаном подействовал на него отрезвляюще. – Несколько раз. Остров находился под защитой нашей заставы.
– Прекрасно. Тогда вам представится возможность побывать там еще раз, теперь уже в роли проводника. Помнится, вы, штабс-капитан, утверждали, что тоже однажды удостоили этот клочок суши своим присутствием.
– Но это было слишком давно. Еще в Гражданскую, – по-русски объяснил Кротов, поскольку с тунгусом барон тоже изъяснялся по-русски.
– Завтра же отправляйтесь за воспоминаниями молодости. Нужно провести разведку острова. Таков приказ штаба Стратегических северных сил. Лейтенант Гмюнд назначается капитаном этого "Титаника", вы – его помощником, а в придачу к сформированному вами экипажу с вами пойдут трое диверсантов-"норвежцев". Пилот "Призрака" с группой подкрепления будет оставаться на связи. На тот случай, если понадобится поддержка с воздуха. Хотя будем надеяться, что она не понадобится.
Барон сидел во главе стола, в самодельном кресле, и, раскуривая гавайскую сигару, очевидно, представлял себе, что действие происходит в его родовом замке, где-нибудь в Нижней Саксонии.
– Никаких возражений, господин оберштурмбаннфюрер, – заверил его Кротов, обрадовавшись этому заданию. – Я давно мечтал побывать на Фактории. Однако возникает вопрос. Мы оба знаем, что недавно там высаживался десант субмарины обер-лейтенанта Крафта.