Капитан идет по следу

Содержание:

НОЧНАЯ ВСТРЕЧА 1
ФОРМУЛА ДРЕВНЕГО РИМА 2
ПЯТНО НА СОВЕСТИ 3
ПРОСЧЕТ "БУХАРСКОГО ПРИНЦА" 5
БОТИНОК СОРОКОВОГО РАЗМЕРА 6
ЕЗДА В НЕЗНАЕМОЕ 9
ТРИ КУСКА МЕШКОВИНЫ 10
АНОНИМКА 11
ЯЗЫК ВЕЩЕЙ 13
ДВА С ПОЛОВИНОЙ ВЫСТРЕЛА 15
ДОРОЖКА СЛЕДОВ 16
АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ 18
ЧЕМ МЕНЬШЕ ТУМАНА… 19
КРЕСТ НА СНЕГУ 21
ЗАПАДНЯ 22
СОЛЬ ТЯЖЕЛЫХ МЕТАЛЛОВ 24
КОПТЯЩЕЕ ПЛАМЯ 27
ВЕРСИИ ОДНОГО ДЕЛА 31
КОНЕЦ РЫЖЕГО 35
ТЕ, КТО УБИЛ 37
СУД ИДЕТ! 40
Примечания 42

НОЧНАЯ ВСТРЕЧА

Случалось ли тебе, дорогой читатель, совсем одному ночевать у костерка в лесу, далеко от людей? Если хоть раз случилось, ты, конечно, запомнил эту ночь.

Однажды на весенней охоте я задержался до темноты, потерял тропу и вынужден был заночевать в урмане. Было это в начале мая в горном лесу.

Но расскажу по порядку.

Весь день просидел я у озерца и все понапрасну. Хоть плачь - ни одной утки! И там летят, и вон там летят, а мое озерцо, как заколдованное! Одни лысухи посередке озера на волне толкутся. Но какая же это дичь - лысуха? Для новобранцев первого года охоты.

И вдруг к вечеру повалило! Да не к раннему вечеру, когда и положено полетывать утке, а к полной темноте, к звезде ночной, к туману холодному.

Сгоряча пострелял я, да потом сообразил: пустое это занятие. Где в такой темноте дичь соберешь? На лису работать, завтрак ей готовить - не затем ехал.

А тут еще морозец задирается, за ворот лезет.

"Нет, пойду, - думаю, - в деревеньку, у печки обогреюсь, а на зорьке за дело".

А до села верст пятнадцать с хвостиком. Местных - пятнадцать, хвостик - немереный.

Решил - прямиком через лес, вдвое путь короче.

Ну, и забрел, конечно. Поди сообрази направленье в непроглядной этой тьмище.

Шел, шел - плюнул со зла! Сумку - наземь, топорик - из чехла, хворосту нарубил, костерище разжег.

Хорошая это штука - ночной костер в майском горном лесу! Сосны будто из позеленевшей меди вокруг тебя стоят, тяжелыми черными ветками чуть вздрагивают. А за ними, за соснами, кажется, густым мазутом все залито. И там, в мазуте этом, мерещатся злобные морды волков, длиннющие спины лисиц, застывшие в удивлении глаза медвежьи и тысячи тысяч птиц, зверушек, насекомых.

Земля вокруг костра подтаивает, от зимней зяби отходит, парок от нее поднимается.

Сижу у костра, консервы кое-как доедаю. Ложка из рук валится. Не восемнадцать лет все же - намаешься за целый день, наволнуешься, хоть подпорки в глаза ставь, - закрываются.

Не доел я эти консервы, заснул.

Самую малость спал, - так казалось.

Проснулся - будто толкнул кто-то. И сразу - палец на предохранитель, - вперед его. Оба ствола "Зауэра" к бою готовы.

Смотрю, и не вижу ничего. Костер-то совсем поник. А чую: вот она - опасность. Рядом. В чаще лесной.

Медведь? Волк? Бродяга, бежавший из заключенья? Что я ему? Ружье? Документы? Ах ты, беда, какая: в стволах-то у меня дробь утиная - тройка.

Лихорадочно соображаю: где яканы? Где они спрятаны у меня, эти свинцовые пули с ребрами, что и медведю голову разворотят начисто?

Вспомнил: в правом кармане!

Тихонько руку тяну к карману, нащупываю патроны.

И вдруг голос в мертвой тишине:

- Опустите ружье! Не валяйте дурака!

"Ах, черт! Если худой человек, так это и волка хуже".

- Вот я тебе как "опущу" сейчас, своих не узнаешь!

А из тьмищи лесной в ответ только: "Ха-ха-ха!" Будто огромный филин потешается.

И чего смеется, бестия?!

Поднял я "Зауэр", пальцы - на спусках: ткнись, попробуй!

Только чувствую - позади, на плечах моих - руки.

"Тот, что смеялся?! Или другой? Сколько их?"

А голос позади:

- Бросьте вы, милейший, хорохориться!

Не успел я нож из-за пояса вырвать - полетел нож в темень лесную, к соснам из тусклой меди, к волкам с хищными мордами, к длинноспинным лисицам, к медведям любопытным.

- Давайте знакомиться, - говорит голос. - Смолин.

Оборачиваюсь - в упор на меня глаза строгие смотрят. Человек смеется, а глаза у него суровые какие-то. Будто отдельно от лица живут.

"А, была не была!"

Называю себя. Рекомендуюсь: стихотворец.

- Знаю, - говорит неизвестный. - Вы даже по уткам стихами стреляете.

- Это как так?

- А так. На пыжах бумажных - рифмованные строчки. Я несколько стреляных стишков подобрал.

"Ох, - думаю, - следил за мной".

Но виду не подаю.

- Вот, - говорю, - не успел до деревни добраться.

И называю деревеньку.

- Знаю, - говорит человек. - У Вяхиря остановились.

"Не иначе - следил!" А сам спрашиваю:

- А вы из деревни давно ли?

- Я там не был, - отвечает. - Только к вечеру из города приехал.

"М-да. Дрянное мое делю. Сообщники у него тут. Не иначе".

А человек продолжает:

- Вы что же, левую ногу натерли или поранили? Что у вас с левой ногой случилось?

- Ничего особенного, - отвечаю. - Отличная нога. И здоровье у меня отменное. Тяжелоатлет я, - любитель, правда, - но жим у меня, говорят, сто́ящий.

Это я ночного гостя пугаю. На всякий случай.

А человек мимо ушей это пропустил и спрашивает:

- У меня, знаете ли, подряд три осечки "ижевка" дала. Нет ли у вас с собой гантелей?

"Что за черт? Какие там еще гантели? Новинка охотничья разве?"

- Нет, нету. Барклай с собой, шомпол есть, а вот гантелей не захватил. Дома оставил. По рассеянности.

- То-то, вижу, по рассеянности, - говорит человек. - Гантели - это гири такие, рукояткой соединенные. Тяжелоатлетам без них нельзя.

Потом посмотрел на меня пристально и говорит:

- А вы, никак, меня за разбойника принимаете?

Растерялся я, видно, от этого странного вопроса и отвечаю:

- Ну, да, за разбойника. А что?

- Мне, действительно, с бандитами иногда дело иметь приходится. Но вы не тревожьтесь.

"Ей богу, черт знает что такое! Человек с бандитами дело имеет, а я ему в лесу, ночью, - улыбайся, что ли?"

- А зачем к костру тихо шли? Не окликнули?

- Страшился! - смеется человек. - Боялся, что сгоряча плеснете в меня дробью. Спросонья бывает. Сам один раз вот так-то в темноту влепил.

Совсем уже было поверил я человеку, незлому его голосу. Да вдруг две мысли обожгли.

- Погодите, - говорю. - Вы же только к вечеру из города приехали. Откуда узнали, что я в деревне, у Вяхиря, остановился. И еще: кто вам сказал, что я левую ступню до крови растер?

- Никто. Я сам к Вяхирю в гости собирался. По пути, на большаке, в чайную заглянул, со встречными разговорился. Они и сказали: у старика - гость. И приметы сообщили. А что ноги касается, - так это совсем пустяк. На мокром песке, у озера, от правой ноги вашей - глубокий след, а левый отпечаток почти неприметен. Да и короче у вас левый шаг. Значит - плоха нога, боялись вы на нее ступать.

Помолчали.

Встает человек и говорит:

- Ну, ладно, идемте ваш нож искать. Не пропадать же ему!

- Идемте, - говорю. - Только вы, пожалуйста, вперед идите, а то у меня, знаете ли, действительно, с ногой плохо.

Смеется мой ночной гость, вперед идет.

Отыскали нож, набрали хворосту, подбодрили костер. Сидим, молчим.

Я к незнакомцу приглядываюсь. Красивое у него лицо. Нет, не то слово я сказал. Не то, что красивое, а скорее строгое лицо. Мужественные черты. Мягкие русые волосы. А главное - глаза. Вот такое впечатление, что видят эти глаза тебя насквозь: черные, очень уже пристальные глаза. Да, я не оговорился: волосы у человека русые, а глаза - темь лесная.

- Ладно, - говорю я, - довольно в прятки играть. Рекомендуйтесь.

Ударил мой гость себя по бокам ладонями, рассмеялся:

- Извините великодушно! Что же это я… Капитан милиции Смолин. Сыщик по профессии.

Вот так мы познакомились и подружились надолго.

* * *

Ох, зорька, охотничья зорька! Что может быть лучше тебя, короткое охотничье время, когда зябнешь не от утренней или вечерней прохлады, а от нетерпенья по первой дичи, от близости ружья, пока холодного и молчаливого, но готового сверкнуть и загреметь обоими стволами по налетевшим кряквам?!

И вокруг, на сотни километров: на лесных опушках и у озер, в скрадах и шалашах, под деревьями и в кустах, такие же, как ты, счастливцы-мученики - в потертых шинелях и ватных куртках, в кожаных и резиновых сапогах, с двустволками, трехстволками, одностволками.

Вот-вот начнется: пальнет где-то за озером самый нетерпеливый или самый жадный. Будто эхо отзовется ему кто-то с тобой по соседству, кто-то у леса, и пойдет, пойдет - то очередями, то пачками - греметь и перекатываться веселый знобящий охотничий гром!

И забудешь в эти минуты обо всем, что не летит и не плавает, не крякает и не посвистывает, - и все у тебя: и зрение, и слух, и даже осязанье - напряжено до крайности потому, что каждый раз коротка и неповторима узкая полоска в жизни твоей - охотничья зорька!

И спроси потом у охотника: слышал он или не слышал бессмертное пение соловьев, видел или не видел чистую пену черемухи возле самого плеча своего, слышал ли могучий запах распускающихся осокорей, - пожмет удивленно плечами охотник и только промолчит в ответ.

Нет, ничего не видел он и не слышал, кроме флейты утиных крыл и пьяного - воистину пьяного! - бормотания глухарей.

А ты идешь в резиновых - до бедра - сапогах в воду озерца, собираешь с показной ленцой убитую дичь, а сам косишь глазами на соседа: видит ли?

Видит!

И расплываются губы твои сами по себе в самодовольную улыбку, и слава богу, что не замечает ее, улыбку эту, сосед твой, занятый тем же делом.

- Ну, как? Удачно ли? - спрашивает он тебя, подходя с добычей, и зорко, даже ревниво всматривается в маслянистую бархатную воду.

- Так себе! Немного есть, - с напускным холодком отвечаешь ты, чуть ли не сгибаясь под тяжестью набитой дичи.

- Ненасытный мы народ - охотники! - смеется твой сосед, отлично понимая и скучающий тон твой и невидимую в темноте улыбку.

- А у тебя как? - спрашиваю я нового товарища, хотя ясно вижу, что Смолин весь обвешан утками.

- И у меня маленько есть! - весело отвечает охотник.

Мы уже близко подружились с капитаном, так быстро, как это бывает обычно на охоте. Так и не ушли в деревню, а провели ночь у костра, чтобы встретить утреннюю зорьку веселой огневой музыкой наших двустволок.

Днем мы спали, потом опять жгли костер, варили уток, рассказывали друг другу о своей жизни, а вечером снова гремели над озерцом наши ружья, и снова тяжело падали в воду сбитые кряквы и шилохвости.

- Опять не пойдем к Вяхирю? - спрашивает меня Смолин, зажигая от рубинового уголька, вытащенного из костра, свою трубку.

- Опять не пойдем, - говорю я, - опять отправимся в свое прошлое. Если ты, конечно, не против…

Мы подбрасываем сушняку в костер, устраиваем на рогульках котелок с водой и поудобнее располагаемся на шинелях. Легкий голубовато-серебряный свет разлит в воздухе; дневное тепло еще, кажется, рассеяно вокруг - в лесу, над водой, между камышами. Вот на горизонте появились острые концы молодого месяца, а через несколько минут он уже огромной серьгой повис над озером. И сразу иссиня-черными стали лога, все впадинки и низинки возле опушки.

- На чем же это я остановился? - посасывая трубку, спрашивает Смолин. - Ах, да! Я рассказал тебе о Тайне Великих Братьев, о бывшем вожде чернокожих Саркабаме. Если тебе не скучно, послушай о сыске. Потом когда-нибудь, в городе, я доскажу тебе эти истории, и мы вместе побываем в деле. Ведь это не последняя наша встреча.

…Горит на лесной опушке жаркий костер, кипит в котелке вода, терзая луковицу. И медленно, не спеша, заново переживая ушедшее, рассказывает о своей жизни русый человек с черными глазами на красивом узковатом лице…

* * *

Потом я много раз встречался с Александром Романовичем и записал некоторые из историй, рассказанных им. Вместе со Смолиным и его товарищами мне довелось участвовать в сыске.

Вот так понемногу и получилась эта книга о сложной и нелегкой работе, о которой я ничего не знал раньше…

ФОРМУЛА ДРЕВНЕГО РИМА

Я трясся в полутемном вагоне и фантазировал потому, что это была одна из моих первых операций. Я должен был потрясти мир, проявив силу ума и проницательность, достойную врожденного сыщика.

Почти воочию видел картины моей работы и торжества.

Вот что мерещилось мне:

Медленно приближается к станции поезд и неторопко выходит из вагона человек в сером пальто. Сурово и задумчиво его лицо, прищурены глаза, видящие далеко вокруг.

Колхозники почтительно здороваются с ним: кто знает - вдруг перед ними известный король сыска?

Рассеянно отвечая на приветствия, сыщик садится в "Победу".

- Можно надеяться? - справляется председатель колхоза.

- Можно…

В дороге человек из города сосредоточенно молчит, только изредка губы его открываются, чтобы произнести странные, непонятные спутникам слова: "Трассология… папилляры… идентификация…"

Вот, наконец, и село.

Председатель колхоза приглашает к себе откушать с дороги.

- Благодарю вас, - отказывается сыщик, - но я приехал не чаи пить. Мой хозяин - часы. Займемся…

Твердыми шагами идет человек в сером пальто за околицу, к речке.

- Что ж, начнем с вещественных доказательств, - негромко говорит он. - Веревка обрезана… Лодка исчезла… Кажется, недоумок действовал здесь…

Собрав все улики и получив ответы на все вопросы, гость великодушно говорит председателю колхоза:

- Теперь и подкрепиться не лишне, а?

Пока мы едим, бригадмильцы сторожат преступника. Потрясенный внезапным арестом, убийца даже не подумал запираться. Его жалкое лицо, в бурых пятнах волнения, искажено испугом.

Бригадмильцы удивленно покачивают головами и коротко меняются мыслями:

- Сыщик-то! А? Дока!

- Не говори, брат!

…И вот я у начальника уголовного розыска Крестова. Выслушав скромный доклад, полковник дружески похлопывает меня по плечу:

- Я верил в тебя, Романыч. Спасибо за службу…

…А поезд тем временем несется вперед, отсчитывая версты. И на верхней полке сочиняет себе сказки на салазках некоронованный пока король сыщиков.

И все-таки мокнет лоб от тревоги: "Не опростоволоситься бы!"

Нет, надо не опростоволоситься! Лишний раз заглянуть в науку - никогда не лишне. И сыщик вспоминает семичленную формулу римлян. Она честно послужила криминалистам, да и сейчас, кажется, не списана в обоз.

В формуле семь вопросов. Сыск должен дать на них точные и ясные ответы. Ну, что ж, он - Смолин - достанет эти ответы. Чего бы это ни стоило.

На станции все обстояло превосходно. У небольшой деревянной платформы стояла наготове "Победа", и председатель колхоза справился, будет ли найден преступник?

Пока добирались до села, я вспомнил еще раз об убийстве.

…На рассвете один из жителей села, ленивый мужичонка Карп Горбань послал сына за хворостом. Лес и речка - неподалеку от дома Горбаней, и двадцатилетний Прохор, захватив топор и веревку, отправился на опушку.

Идя вдоль речки, он внезапно увидел оседланную лошадь, привязанную к кусту. Неподалеку, на траве, чернела фуражка. Прохор взял ее и тут же выронил из рук: на козырьке ржаво запеклась кровь. К седлу конька привязан обрывок кожаного шнура.

Старик и сын немедля побежали в милицию.

Я начал сыск, объяснив все как следует понятым и попросив зевак отойти подальше.

Осмотрел лошадь, исследовал пятна на фуражке, покапав на них перекисью водорода. Реакция не вызывала сомнений: это были следы крови. Оглядел шнур. Его, конечно, обрезали тупым и зазубренным лезвием.

Вскоре я знал почти все.

Лошадь принадлежала завмагу соседнего совхоза Петру Самсонову. Перед рассветом он взял из кассы тридцать тысяч и поехал сдавать выручку в районный центр. В совхозе его больше не видели, в районный центр он не явился.

"Король сыщиков" усмехнулся, узнав про это. Не зря же обследован кустарник, осмотрен берег реки. Явно были видны следы волочения на песке. Нечего сомневаться: тело тащили к воде. А взять березовый кол у берега? Всем в деревне известно: Карп Горбань привязывал к нему свою плоскодонку. Где теперь эта лодка? Исчезла.

Нет, он, Смолин, старался не спешить и людей не смешить. Все узнал про Карпа и Прохора Горбаней. И что выпить не дураки. И что работать не любят. И что в долгу они, как в шелку. А о чем говорит вот такое: днем сосед потребовал вернуть долг. Карп пообещал: завтра.

Откуда вдруг взялись у Горбаней деньги?

Уже зная исход дела, я обыскал чулан старика и нашел топор со следами крови.

Что ответили Горбани на вопросы? Дескать - пустое. Дескать, по судьбе нашей бороной прошли. Беда идет, беду везет, третья погоняет. Пристал сосед с ножом к горлу: отдай деньги. Он, Карп, и пообещал. Что же делать?

А о топоре старик совсем наивно сказал: петуха-де резал. Редкое убийство обходится без этого "петуха"!

Итак, на вопросы римлян отвечено четко и ясно. И кто убийца, и когда драма была, и где, и как.

К вечеру, отдав распоряженья, я вернулся в город.

- Докладывай, докладывай, капитан! - поторопил Крестов.

Капитан идет по следу - Марк Гроссман