- Следственный эксперимент, а? Не возражаете?
- Нет. Уместно.
- Готовы?
- Готов.
Гайда мелкими спокойными шагами направился к берегу, пригласил Груздя и понятых. Счетовод нервно ежился и старался не смотреть на убитого.
Не умея говорить окольно, Гайда поднял глаза на счетовода и сказал негромко:
- Мы вот тут заключили, что вы… умышленно стреляли в Курчатова.
Груздь, уже немного оправившийся от потрясения, все-таки не сразу понял, о чем ему сказал Гайда. Когда наконец слова следователя дошли до его сознания, счетовод побагровел, но тут же усмехнулся:
- Много смыслите.
Гайда не обратил внимания на реплику.
- Не просто сказано. Да. Мы подумали.
В серых глазах счетовода нельзя было прочесть ничего, кроме безмерной усталости и желания как можно скорее освободиться от этой глубокомысленной болтовни.
- Вам придется потерпеть, Груздь, - вмешался Смолин, - надо устроить следственный эксперимент. Мы воспроизведем обстановку, в которой совершено преступление. Тогда и отказываться вам не надо будет…
- Воля ваша, - махнул рукой счетовод, направляясь за следователями и понятыми.
Один из понятых - старый стрелочник - нес почти на вытянутых руках двустволку счетовода. Железнодорожник со страхом посматривал на оружие, из которого, может быть, убили человека, и недоумевал: как можно доказать, что вот этот симпатичный с виду человек нарочно погубил товарища.
"Делают наспех, не сделали б на смех", - недоверчиво думал старик, стараясь не отставать от остальных.
Гайда первым подошел к опушке.
Здесь, на песке, брали начало две следовые дорожки охотников.
Гайда тихо кивнул Смолину. Тот подождал, пока Груздь подошел ближе, и спросил его:
- Вы прослужили всю жизнь по бухгалтерской части. Так мне сказали в артели. Нет ли неточностей в документах?
Груздь отрицательно покачал головой.
- Дело вот в чем, - продолжал Смолин. - И не видя вас, можно сделать верный вывод о вашей походке. Взгляните на песок. Это - мой след. Это - ваш. Носки у меня смотрят в наружные стороны.
Между следами левой и правой ног - сантиметров двадцать. У вас - не так. У вас походка вразвалку. Так ходят обычно моряки или кавалеристы. Ступни они ставят почти параллельно. Расстояние между отпечатками - тридцать-сорок сантиметров. У вас расстояние, правда, меньше. С сорок первого по сорок пятый вы были на войне. На море? В кавалерии?
- Ни там, ни там. - с заметным раздражением ответил Груздь.
- Еще один вопрос, и мы больше не станем тревожить прошлое. Есть еще люди, которые тоже ставят ступни параллельно: строители. Следы у них сближены - малая ширина лесов учит тесно ставить ноги. Вы не работали на стройках, Груздь?
Счетовод, казалось, не слышал вопроса. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и невидящими глазами смотрел на следователя.
Смолин повторил вопрос.
- Работал, - глухо сказал счетовод. - Три года - штукатуром. В немецком плену. Но я не понимаю: к чему все это?
- Нам надо разобраться в следах. Я хочу, чтоб вы не спутали свои отпечатки с другими.
- Хорошо. Не спутаю.
- Что ж, пойдемте по следам. Смотрите: Курчатов с опушки направился к озеру, - от куста к кусту. Вы шли за ним и повторяли каждый его поворот. Значит, старались находиться за его спиной. Зачем?
- Семен Петрович выбирал лучший путь. Я шел за ним.
- А давно ли охотитесь? - поинтересовался Гайда.
- С пятнадцати лет. Давно.
- А раз давно, то знать должны - не летают бекасы так, стаями. Да, не летают. И не озерная она дичь - бекас, а болотная. Берег ему нужен, кочка, а не чистая вода.
Груздь несколько секунд раздумывал.
- Озеро разболталось - беляки ходили. Я плохо рассмотрел. Может, чирки были, не бекасы.
- Чирки? Ну, ладно, - согласился Смолин, будто боялся потерять мысль. - Сидели они, чирки эти, посреди озера, за осокой. А вы вот говорите: за Курчатовым шли. Как же так? Стрелять же нельзя - человек впереди. Поднимись птица на крыло - и тогда рискованно. Могли задеть дробью товарища. Чего проще, подойти к дичи с разных сторон. Полукольцом ее охватить, что ли. Как думаете?
Груздь вздохнул:
- Не всякий прут по закону гнут. Охота ведь! В горячке что и не так сделаешь. Может, путаю… Дайте вспомнить…
Подумав, счетовод радостно поднял глаза:
- Вспоминаю: шел я не строго позади Семена Петровича, а много правей!
Гайда развел руками, будто хотел сказать: "И рад бы поверить, батенька, да не могу".
- Вы шли строго позади, - настаивал Смолин. - Посмотрите на следы. Но и без них я вам не поверю: находись вы справа, заряд попал бы в правую щеку человека. А ведь дробь угодила в затылок.
Все прошли еще несколько шагов. Неподалеку от убитого Смолин остановился и сказал Груздю:
- Это ваша дорожка, верно? Здесь вы остановились: оттиски каблуков стали глубже, а носки сапог почти не видны. А по следам Курчатова видно: он шел. Выходит, сказали неправду: Курчатов не останавливался и не собирался стрелять. А вы спустили курок…
- Я совсем не помню подробностей.
- Да нет, причем же подробности? Я о другом. Курчатов был ближе к дичи, раньше должен был увидеть ее и раньше стрелять. Но он продолжал идти, а вы ударили из правого ствола.
- И вот еще что, - вмешался в разговор Гайда, - Курчатов не спешил вовсе, как вы нам сказали. Нет, не спешил, - по следам видно.
Груздь с опаской, кажется, посмотрел на отпечатки своих сапог и умоляюще взглянул на Смолина.
Капитан правильно понял этот взгляд и кивнул головой:
- Пожалуйста, я могу объяснить. У людей среднего роста - шаг обычно сантиметров семьдесят. Чем быстрей идешь - тем шире шаг. От опушки до этого места Курчатов шел совершенно спокойно. Вы можете сами убедиться в этом, смерив расстояние между следами. Что ж получается? Охотник, увидев дичь, так идти не будет. Он то заспешит, то тихо пойдет, то остановится. Значит, Курчатов не видел дичи.
- Он был очень спокойный охотник, - расстроенно проговорил Груздь.
- Вы поминали: охотитесь с детства. Собрались вы на косачей и уток. Зачем же взяли патроны с дробью пять нолей? Такой дробью стреляют коз, журавлей, дроф.
- Могли встретиться гуси, лисица. На всякий случай и взял.
- Допустим. Но вы увидели бекасов еще на опушке. Перезарядить ружье - секунда. У вас же были патроны с десятой дробью. Этой мелочью и бьют бекасов.
- Верно, мог. Заволновался и забыл.
Понятые с настороженным любопытством бросали взгляды на следователей, косились на счетовода: "Раззолочен да подмочен, вроде".
- Я думаю, - помолчав, сказал Груздь, - что выстрелил раньше времени. У меня старое ружье, может, ослабли спуски.
- Нет, - не согласился Смолин, доставая из кармана бумажку. - Специалист осмотрел ружье, измерил силу напряжения спусковых крючков. У вашего ружья очень тугие спуски: у правого ствола - десять фунтов, у левого - семь с половиной. Это - вдвое больше, чем следует. Какой уж тут случайный выстрел!
Подошли к покойному. Смолин спросил:
- В городе вы сказали, что почти сразу после выстрела поехали к нам. Это - неправда. Зачем вы обыскивали тело?
- Не было этого.
- Обыскивали. Возле тела шесть окурков. Это ваши. Вы прижигали папиросы одну за другой, на песке только одна обгоревшая спичка. Даже при таком темпе курения на это ушло бы полчаса. У ног покойного, на песке - глубокий вдавленный след. Вы опускались на колени. Искали что-нибудь в карманах убитого?
Груздь ответил безучастно:
- Это не мои окурки.
- Ваши. Вы только что бросили еще один окурок. У него и у этих - одни отпечатки: вы при курении жуете мундштук.
Счетовод, не слушая капитана, сказал:
- Отпечаток в песке - мой, не отказываюсь. Я хотел узнать, жив ли еще Семен Петрович.
Гайда как-то неловко улыбнулся, всем своим видом показывая, что ему стыдно слушать, когда люди вот так говорят неправду.
- Как же так? Вдавленность эта у ног покойного. А вы должны были, наверное, опуститься у головы или у груди товарища…
Груздь долго и сосредоточенно рассматривал носки своих ботинок, потом разжег папиросу и, не куря, швырнул ее в траву.
- Так как же все-таки? - настаивал Смолин.
- Я все сказал. Нечего из меня жилы тянуть.
- Как вам угодно.
Солнце уже схоронилось за лесом, когда понятые, подписав протокол, неохотно согласились подождать у озера больничную машину.
Следователи и счетовод уехали в город.
Утром Смолин отправился на квартиру покойного. На другой машине с ордером на обыск квартиры Груздя уехал Анчугов.
Небольшая холостяцкая комната Курчатова была на замке. Смолин опросил соседок и у одной из женщин, после долгих объяснений, взял плоский английский ключ покойного.
Пригласив понятых, капитан занялся обыском. В небольшой комнате, уже успевшей покрыться тонким слоем пыли, почти не было мебели. Смолин в течение двух часов пересмотрел каждый листок, каждую рубашку в чемодане, посуду, простукал полы и стены.
Почти ничего нужного, интересного Смолин не нашел. Единственное, что обратило на себя внимание сыщика, была записка на большом листе бумаги, без подписи и без даты. Смолин внимательно прочитал ее. Там было всего несколько слов:
"Ваня! Поедем или не поедем? У меня все готово. Отвечай ясно".
Вернувшись в управление, Смолин поговорил с Крестовым и Кичигой и отправился в артель.
Это было одно из странных учреждений, выросших и бурно действовавших после войны. Несколько десятков человек сооружали здесь громоздкие кровати с панцирными сетками, больше похожие на катафалки, трепали из какого-то тряпья техническую вату, красили зеленой ядовитой краской жестяные умывальники.
Войдя в кабинет председателя, Смолин невольно улыбнулся. Невзирая на скромные масштабы производства, в комнате начальства стояла дорогая, впрочем, безвкусная мебель, на столе тускло сиял мраморный чернильный прибор.
Председатель сидел на простом дубовом стуле, но для посетителей были предназначены два огромных мягких кресла.
Подивившись про себя этому, Смолин присел было на кресло, но тут же встал. Пружины кресла под тяжестью тела ловко и мягко ушли вниз, и над массивным столом председателя артели осталась торчать только голова посетителя.
Пересев на стул, Смолин показал документы.
Председатель терпеливо выслушал капитана, искренне огорчился, узнав о несчастье, но признаков большого горя не обнаружил. Смолину даже показалось, что он возбужден так, как бывают возбуждены люди, обожающие новости и умеющие бесконечно точить о них языки.
Все опрошенные следователем люди в один голос утверждали, что Груздь и Курчатов были большими друзьями и умышленное убийство здесь совершенно исключалось.
Начальник кроватного цеха Курчатов всегда отзывался о счетоводе в самом лучшем смысле, постоянно подчеркивал его честность и порядочность.
Друзья вместе переехали сюда из деревни, где тоже работали в небольшой артели, производившей хозяйственное мыло, олифу, краски.
В управлении Смолина уже ждали Анчугов и Гайда. Помощник капитана сообщил, что обыск на квартире Груздя не дал ничего существенного.
Гайда отчужденно молчал, и Смолин был уверен, что этот умный и цепкий человек уже придумал или придумывает, как действовать дальше.
Но так как Михаил Иванович не открывал рта, Смолин начал разговор первый.
Поделившись впечатлениями от артели, капитан рассказал о записке, найденной в квартире Курчатова.
- Письмо, как письмо, - осмотрев бумажку, сказал Гайда. - Недомерок только. Непонятно.
- Недомерок, Михаил Иванович?
- Слов мало, а лист большой. Одиннадцать слов. Четвертушки тетрадной хватило бы.
Смолин молча вздохнул: "Господи! Сколько же учиться еще надо, чтобы все видеть и не делать ошибок".
- И еще, - сказал Гайда, - язык у него, у Груздя, отсох, или что?
Смолин и Анчугов переглянулись.
- Писал зачем? - пояснил свою мысль Гайда. - Сказать не мог? Рядом работали.
- А вы уверены, что это его записка? - спросил Анчугов.
- Его. Я автобиографию посмотрел. Заметный почерк. На записке такой же.
В кабинет зашел Кичига. Выслушав Смолина, он прочитал записку и вернул ее капитану.
- В гости не зовете? - спросил Гайда.
Кичига кивнул головой:
- Пойдемте. Вы убеждены, что лист дописан симпатическими чернилами?
- Не убежден. Но лист большой, а слов мало. Все может быть.
Все прошли в лабораторию.
Майору хватило нескольких минут, чтоб подготовить аппаратуру. Взяв у Смолина лист, в самом верху которого были написаны две строки, Кичига положил его на небольшой экран.
Включив инфракрасные лучи, он чуть склонился над листом и долго всматривался в начавшую светиться поверхность.
Наконец майор щелкнул кнопкой выключателя и потушил аппарат.
- Ничего? - спросил Гайда.
- Ничего. Попробуем ультрафиолетовые лучи.
Но и эта проверка ни к чему не привела. На чистых местах листа не проступало никаких букв.
- Остаются еще рентгеновские лучи, - включая освещение, сказал Кичига. - Если в качестве чернил применялись соли свинца, меди, бария, сурьмы или других тяжелых металлов, мы это увидим. Пройдемте в соседнюю комнату.
В затемненном кабинете, куда вскоре перешли Кичига и его товарищи, одиноко работал лаборант. Выслушав начальника, он направился к аппаратуре.
Пощелкав выключателями, что-то проверив в полутьме, коротко сказал: "Готово" - и отошел в сторонку.
Кичига повозился у аппаратуры, видимо, расправлял и укладывал листок и, наконец, включил рентген.
Все вплотную подошли к майору.
Несколько секунд длилось молчание. Смолину показалось, что он видит какие-то буквы на листе, но капитан ждал, когда заговорит Кичига.
Майор не торопился. Только убедившись, что на бумаге действительно появились слова и цифры, он подвинулся, уступая место Гайде.
Следователь долго вглядывался в непривычное свечение букв и, наконец, сказал:
- Не такой уж он дурак, этот Груздь… Да… не дурак. И здесь, как в басне… намеками… Продувная бестия… Где он этому научился - в плену?
- Чему научился?
- Воровству и тайнописи. Чему ж еще?
- Да что ж там написано? - не выдержал Смолин.
- А вот послушайте.
Гайда совсем близко придвинулся к листу и прочитал:
"Сетка - 6.
Краска - 2.
Старое - 16.
Значит - 24.
Ваня! Моя доля - половина. Мне нужно. Надоело просить свое".
Всю ночь Смолин провел в кабинете Гайды. Готовя план допроса, оба следователя часто прерывали беседу и надолго задумывались.
Многое уже было ясно, но для того, чтобы стало очевидно все, предстояло выполнить еще сложную и трудную работу.
Видимо, дружба Груздя и Курчатова была нечистой. Честные записи не делают симпатическими чернилами, да и само содержание приписки, достаточно прозрачное, не оставляло сомнений: жулики крали в артелях все, что плохо лежало, и выручку делили пополам.
Но, видимо, что-то испортилось в последнее время в этом содружестве воров. За Курчатовым остался какой-то долг - вероятно - в 16 тысяч. Он не только не отдавал Груздю его старой доли, но и не поделился деньгами, вырученными уже в городской артели - за какие-то операции с кроватными сетками и краской.
Что искал Груздь у озера в карманах убитого? Конечно, не деньги. Курчатову незачем было брать с собой крупную сумму, кроме той, которая могла предназначаться Груздю. Но если Курчатов взял эти деньги, какой смысл было убивать его? Груздь получил бы свою долю и так.
Не вернее ли допустить, что они не договорились в лесу и поссорились? А может быть, и не поссорились. Просто Курчатов и на этот раз ничего не дал Груздю, снова пообещал выплатить счетоводу его долю, но Груздю надоело ждать. А может быть, и так: воспользовавшись удобным случаем и полагая, что за случайное убийство он отделается небольшим наказанием, Груздь решил покончить с Курчатовым и завладеть всеми деньгами?
Но почему они договорились о поездке в лес не устно, а письменно? Смолин выяснил, что Груздь посылал соседского мальчика с запиской к Курчатову за несколько часов до выезда на охоту. Может быть, им не удалось условиться на работе, в артели везде люди, и воры боялись выдать себя неосторожным словом?
Что ж все-таки искал Груздь в карманах Курчатова? Может, ключ? Нет, едва ли. Они часто бывали друг у друга, и Груздь не мог не знать, что Курчатов ключ от комнаты отдает соседке. Конечно, он знал об этом: та же соседка сказала, что она не раз вручала этот ключ Груздю, когда тот приходил в отсутствие хозяина.
Значит, попасть в квартиру Курчатова Груздь мог без труда. Он искал другое. Что же?
Может быть, ключ от тайника, где хранятся деньги? Что ж, это вполне вероятно.
- Где он, Курчатов, мог хранить эти деньги, Александр Романыч, а? - внезапно спросил Гайда, и его черные большие глаза встретились с узковатыми глазами капитана.
- Где? У себя в комнате, вероятно. Еще - в жилье у сестры. У него в городе есть сестра. Может быть, даже в артели. Надо поискать во дворах, в сараях, в стенах комнат.
Гайда согласно кивнул головой:
- Что ж, придется поискать. Передай своим людям, чтоб занялись. И предупреди… да предупреди: тертые калачи эти жулики… Так просто их не ухватишь. А ухватить надо. На то мы с тобой и сыщики, Александр Романыч…