Впрочем, я немного отвлекся, ибо мое нынешнее дело отнюдь не связано со столь высокопоставленными персонами. Правда, сейчас мне надлежало посетить особу не менее влиятельную, хотя и не столь респектабельную. Меж тем обстоятельства требовали от меня чрезвычайной осмотрительности. Словом, я отправился поговорить с Макроном.
Макрон был главарем самой могущественной в те времена римской банды. Он держал в страхе весь город и, опираясь на свои связи в политических кругах, не боялся никого и ничего. Макрон поддерживал оптиматов и являлся особым клиентом Квинта Гортензия Гортала. Только не подумайте, что он наряду с прочими каждое утро приходил засвидетельствовать свое почтение патрону. Его служба состояла в том, чтобы доводить решения Гортала до неизбежного результата.
Жил Макрон в Субуре, в небольшом доме-крепости, окруженном постройками, принадлежащими либо ему, либо его дружкам. К дому вела узкая улочка, вдоль которой тянулись винные и рыбные лавки. Неподалеку располагалось небольшое заведение по производству рыбного соуса, чья едкая продукция еще больше усиливала царившее здесь зловоние. Вход в дом охраняли двое громил, из-под мышек которых предательски торчали сики.
Мне пришлось потребовать, чтобы Макрон сам спустился ко мне, иначе стражи отказывались меня пропускать. После довольно долгого ожидания, показавшегося мне целой вечностью, - из-за подобного пренебрежения страдало мое достоинство как должностного лица, - Макрон наконец удосужился появиться. Окинув меня беглым взглядом, он набросился на своих головорезов с грозной тирадой:
- Эй вы, придурки! Вы что, совсем ослепли? Не видите, что к нам пришел государственный чиновник? Немедленно позвольте ему войти!
С запоздалой учтивостью они пропустили меня.
- Я должен извиниться перед тобой за этих двоих, - произнес Макрон. - Слишком трудно сейчас найти хороших парней. Другое дело в старые добрые времена.
Что ни говори, но на упадок и разложение у нас стало принято жаловаться в любом обществе.
- Пусть лучше эти двое мошенников держатся от меня подальше, - процедил я сквозь зубы. - Говорят, на серных рудниках Сицилии здорово не хватает рабочих рук.
- Пожалуй, там им было бы самое подходящее место, - согласился Макрон.
Это был лысый мужчина крупного телосложения лет сорока пяти. Его тело было сплошь покрыто шрамами. Мне никогда не доводилось видеть так сильно исполосованного человека среди тех, кто не являлся ветераном войны или арены. Однажды нам с ним уже приходилось встречаться. Теперь его защищали связи, а меня - моя должность, поэтому мы могли вести разговор довольно свободно.
- Как поживает твой отец? - начал он.
- Отлично, - ответил я. - Насколько я понимаю, один из твоих дружков, Эмилий, предстанет перед ним вскоре после очередного нона.
Мы вошли в открытый перистиль и сели за стол. В доме курились какие-то благовония, чтобы отбить отвратительный запах с улицы. Раб принес вино и сладости. Вино оказалось одним из лучших: Макрон мог себе это позволить.
- Возможно, до этого дело и не дойдет. Нужное слово, сказанное в нужное время, может уберечь парня от нежелательной участи.
От этих слов я невольно вздрогнул. Мне недвусмысленно предлагали какую-то сделку. Я это сразу понял, однако внешне ничем не выдал своего замешательства.
- Итак, каким бы приятным ни было твое общество, - продолжал Макрон, - полагаю, ты явился ко мне не затем, чтобы потолковать об Эмилии.
- Верно. В настоящее время я расследую несколько преступлений. И очень рассчитываю на твою помощь.
- Всегда рад служить Сенату и народу Рима.
- От имени того и другого бесконечно тебе благодарен. Скажи, что тебе известно о пожаре на складе, принадлежавшем некоему Парамеду из Антиохии?
Макрон с недоумением пожал плечами:
- Обыкновенный пожар. Больше ничего я не знаю.
- А что ты можешь сказать насчет убийства Парамеда?
- Убийства?
- А также убийства Марка Агера, известного под именем Синистр?
- Марка какого, прости?
- Ну хватит, - оборвал его я. - В этом районе еще ни один человек не лишился кошелька или головы без твоего ведома. Я пришел не затем, чтобы тебя обвинять. Просто хочу выяснить кой-какие обстоятельства, связанные с моим теперешним расследованием. Если можешь, помоги мне. Если же нет, ничем не смогу тебе помочь в деле юного Эмилия.
На какое-то время Макрон молча уставился на дно своего кубка.
- Единственное, что я хочу сказать тебе, Деций Цецилий, так это то, что предпочел бы держаться от подобных дел как можно дальше.
Для меня это была ошеломляющая новость. Неужели все обстояло так плохо, что даже Макрон не хотел впутываться в это воистину грязное дело?
- Впрочем, обещаю навести справки. Если удастся что-нибудь выяснить, дам тебе знать. При условии, конечно, - поспешно добавил он, - что мне это ничем не будет грозить.
Что ж, это уже лучше, чем совсем ничего.
- Я хочу получить эти сведения как можно скорее. До седьмого марта не так уж далеко.
- Все мы заложники политики, Деций Цецилий. Я сделаю все, что в моих силах, не подвергая себя опасности. Я хочу спасти Эмилия. Он сын моей сестры. Но ни ради тебя, ни ради племянника на самоубийство идти я не собираюсь.
- Этого от тебя и не требуется, - заверил я его. - Сделай мне одно одолжение. Мне известно, что Синистра купил в школе Статилия некто, назвавшийся управляющим господина Г. Агера. Это было два года назад, в разгар восстания рабов. Если неизвестный купил раба, прикрываясь фальшивым именем, наверняка в дело был замешан кто-нибудь из ваших людей. Найди этого покупателя и сообщи мне его имя, сохраняя тайну. Я в свою очередь поговорю с отцом о том, как можно облегчить участь твоего племянника.
- Завтра к этому самому времени я узнаю имя того, кто тебе нужен.
- Да, и еще одно.
Я рассказал ему о ночном происшествии у меня в доме.
Поразмыслив, Макрон произнес:
- Мне в самом деле об этом ничего не известно. Ума не приложу, кому и зачем мог понадобиться бронзовый амулет. Если, конечно, он не обладает какой-то магической силой. Что же касается самого вора, то хотелось бы знать, как он проник в дом. По крыше, через перистиль?
- Полагаю, что так. Во всяком случае, на дверях и окнах никаких следов взлома не обнаружено.
- Должно быть, он был достаточно легким, раз умудрился бесшумно пробраться по крыше. Да и глаза у него тоже как у юнца. Мало кто старше пятнадцати видит в темноте так хорошо. Думаю, твой грабитель был совсем мальчишкой.
- Зато удар у него далеко не легкий. - Я помассировал место ушиба и от боли невольно поморщился. - Я бы даже сказал, слишком тяжелый для ребенка.
- У нас в этой части Рима учат бить сильно с самого детства, - понимающе кивнул мой собеседник.
Спустя час я был уже на Марсовом поле. Если не считать прогулок по городу, я на протяжении нескольких недель не занимался физкультурой. Не могу причислить себя к особым приверженцам спорта, но из-за обедов у Сергия Павла и Гортензия Гортала я почувствовал себя заплывшим жиром восточным правителем. Кем-нибудь вроде Митридата Понтийского. Любопытно, почему именно это сравнение пришло мне в голову?
На краю поля возле гробницы Поллентии, там, где начиналась беговая дорожка, я отдал мальчишке медную монету, чтобы тот посторожил мою тогу и сандалии. Сам же, раздевшись до туники, взял старт и рванул вперед. Не одолев и четверти круга, я почувствовал, насколько мне недоставало практики. И, как обычно, я поклялся самому себе ежедневно совершать часовую пробежку до тех пор, пока не избавлюсь от неприятных последствий легкой жизни. Все-таки до чего же это чудесное средство для приведения в порядок мозгов! Поскольку кто-то из богов вызвал в моей памяти имя Митридата, надо попытаться вспомнить все, что мне о нем известно. Вечно объявлялся какой-нибудь мошенник с этим именем, правитель Парфии или Понта, который будоражил весь восточный мир. А в нынешнем году самой сильной головной болью для Рима стал царь Понтийский, шестой из тех, кто носил это имя. Он слыл неким чудом, унаследовав трон одиннадцати лет от роду, после смерти своего отца, Митридата V. За время царствования он прославился как непревзойденный нарушитель всеобщего спокойствия и в свои шестьдесят был еще жив и здоров. Римляне его нрава редко могли протянуть дольше десяти лет такой жизни.
Будучи еще в нежном возрасте, он заключил в темницу собственную мать за попытку государственного переворота. Затем разделался с братом (еще одним Митридатом, также претендующим на очередной порядковый номер). Следующие полвека посвятил покорению небольших, но богатых соседних государств. Это вовлекло его в конфликт с Римом, поскольку мы имели там свои владения, а с некоторыми из правителей, воевавших с Митридатом, были заключены соглашения. Митридат стремился изгнать римлян из Азии, но был разбит Суллой и Фимбрией. Несколько лет спустя наш полководец Лициний Мурена вбил себе в голову во что бы то ни стало захватить Понт и потерпел сокрушительное поражение. Был заключен мир. Потом решил попытать счастья консул Аврелий Котта и тоже был разбит наголову. Совсем недавно Луций Лициний Лукулл предпринял довольно успешный поход на Митридата. Будь Митридат философом, он мог бы сказать, что тех врагов, которых ему не удалось победить в бою, он просто пережил.
Говорили, что он громадного телосложения, искусно владеет всеми видами оружия, быстро ходит пешком, да и всадник превосходный. Кроме того, пишет стихи, говорит на двадцати двух языках. Ни одному человеческому существу будто бы не под силу состязаться с ним в еде и питье, равно как в количестве внебрачных связей. Впрочем, в духе римлян всегда было наделять сверхъестественными способностями того, кто неоднократно доказывал свое превосходство над ними. Так было с Ганнибалом, Югуртой и даже Спартаком. Слишком унизительно для нас было бы признать, что самым серьезным нашим неприятелем был какой-нибудь отвратительный косоглазый азиатский горбун с отвисшей нижней губой.
Весь покрытый испариной, едва переводя дух, я подошел к площадке для метания копий и взял одно из них со стенда. Метание копий было единственным военным занятием, в котором я преуспел, и весьма гордился тем, что был лучшим на этом поприще, пока не оставил легион ради гражданской службы.
Стоя на каменной площадке, я прицелился в ближнюю мишень. Копье взмыло в воздух, спикировало вниз и пронзило круг строго в центре. Я же перенес свое внимание на более отдаленные мишени и лишь время от времени пробегал по полю, чтобы подобрать копья. Однажды я вскинул свой взор и был поражен величием представшего предо мною во всем великолепии храма Юпитера Капитолийского, который возвышался над грозной Тарпейской скалой. И только тогда заметил, что за мной кто-то наблюдает.
Ниже храма, ниже скалы, ниже всех видимых дворцов и доходных домов, на самом краю поля рядом с девочкой-служанкой стояла закутанная в покрывало дама. Хотя небо затянуло тучами, у нее на голове была соломенная широкополая шляпа. Интересно, чем была продиктована такая осмотрительность - желанием сохранить нежный цвет лица или нежеланием быть узнанной? А может, и тем и другим. Поскольку она находилась неподалеку от стенда с копьями, мне пришлось приблизиться к ней, что я сделал не без удовольствия, хотя и испытывая некоторое смущение за свой не вполне опрятный, взъерошенный вид.
- Добрый день, госпожа, - поздоровался я, вставляя на место копья.
За исключением нескольких бегунов в отдалении, Марсово поле было совершенно пустынно. Вот весной его всегда заполняют толпы.
- Добрый день, - сдержанно отозвалась она. - Я любовалась твоим мастерством. Сейчас так мало людей благородного происхождения утруждают себя подобными упражнениями. Приятно видеть, что кто-то поддерживает свое военное мастерство. Не дает угаснуть старой традиции.
Будь я тщеславен, то, несомненно, слова незнакомки, разглядевшей под скромной туникой представителя знати, немало бы мне польстили. Однако, несмотря на свои молодые и невинные годы, я был далеко не глуп.
- Мы уже встречались, госпожа? Извини, но покрывало мешает мне разглядеть твое лицо.
Улыбаясь, она откинула вуаль. Ее лицо с чуть раскосыми глазами, напоминавшими об этрусской древности, могло принадлежать только высокородной римлянке. Если не считать слегка подведенных глаз, оно являло собой саму естественность. Впрочем, ее внешность была столь очаровательна, что не нуждалась ни в каких средствах улучшения. Такую красоту я видел первый раз в жизни. Во всяком случае, такой она показалась мне в тот день.
- Да, встречались, Деций Цецилий.
Она продолжала вызывающе улыбаться.
- Значит, я непременно тебя вспомню, - под стать ее игривому тону произнес я. - Ты из тех женщин, которых трудно забыть.
- Помнится, я даже была слегка увлечена тобой. Это было в доме твоего родственника Квинта Цецилия Метелла Целера в день моей помолвки.
- Клавдия! - воскликнул я. - Это ты? И ты узнала меня! Ведь тогда тебе было всего двенадцать. И ты не имела и половины той красоты, что имеешь сейчас.
Я попытался вспомнить, в каком году это было. Должно быть, теперь ей девятнадцать или двадцать. Вероятно, в семье возникли какие-то разногласия, раз брак до сих пор не был заключен.
- Тогда ты был совсем другим. Ты очень изменился. Я помню тебя еще до твоего отъезда в Испанию. Тогда у тебя не было этого шрама. Впрочем, он тебе к лицу.
- У меня есть и другие отметины. Хотя они меня так не украшают.
Я заметил, что служанка не сводит с меня любопытного взгляда вместо того, чтобы стоять потупясь, как пристало себя вести домашним рабам. Это жилистое создание лет шестнадцати от роду гораздо более походило на акробатку, нежели на прислужницу.
- Ты меня заинтриговал.
- Правда? Мне еще никогда никто этого не говорил. И уверяю тебя, никого на свете мне не хотелось заинтриговать так, как тебя.
Только потерявший голову юнец мог нести подобный вздор.
- Еще бы, променять военную славу на скучные обязанности чиновника!
Я никак не мог разобрать, что сквозило в ее голосе - легкий дружеский укор или злая насмешка.
- Хоть они и скучные, зато относительно безопасные. А быстрый путь к власти и славе зачастую сокращает жизнь.
- Но в наши дни жить в Риме далеко не безопасно, - произнесла она довольно серьезным тоном. - И наш прославленный консул Помпей недурно воспользовался своими военными походами.
- Во всяком случае, избавил себя от нудной бумажной работы, - согласился я.
Некогда, на заре его скороспелой карьеры, удивительному юноше-полководцу, не служившему даже квестором, поручили охранять командующего армией. Теперь ему было тридцать шесть, и он стал консулом. Наряду со своим партнером Крассом он одержал победу на выборах, используя самый простой и надежный прием, а именно: расположил свои легионы в окрестностях Рима.
- Да, теперь ты совсем другой. Но мне это очень даже по вкусу. Я шла домой с Капитолия и вдруг увидела, как ты тренируешься. Поэтому решила воспользоваться случаем, чтобы передать приглашение.
- Приглашение?
Я был просто в восторге.
- Да, сегодня вечером мы с братом устраиваем прием в честь одного гостя. Надеюсь, ты не откажешься почтить наш дом своим присутствием?
- Весьма польщен твоим приглашением. Разумеется, я приду. Но кто он, этот гость?
- Один родовитый иноземец. У него с моим братом заключено соглашение о взаимном гостеприимстве. Он достаточно известная личность. Поэтому не желает выдавать своего присутствия, опасаясь врагов в Риме. Я обещала Клавдию не разглашать его имени. К тому же вечером ты увидишь его сам.
- Что ж, с нетерпением жду встречи с загадочным путешественником, - не без некоторой беспечности произнес я.
Иностранные гости в Риме были далеко не редкостью, поэтому то обстоятельство, что кто-то из них прибыл сюда инкогнито, не слишком возбуждало мой интерес. Впрочем, я готов был встретиться с целой дюжиной занудных египтян или нубийцев, лишь бы еще раз повидать Клавдию.
- Итак, до вечера, - повторила моя собеседница, опуская покрывало.
Ее рабыня продолжала сверлить меня взглядом до тех пор, пока ее не окликнула хозяйка:
- Идем, Хрис.
Я прикинул, что у меня в запасе достаточно времени, чтобы посетить общественные бани, а также зайти домой и переодеться к торжественному ужину. Можно будет ради приличия и опоздать немного.
Я отправился в свое любимое заведение - маленькие бани неподалеку от Форума, которые не могли похвастаться палестрой или лекционными залами, а потому были избавлены милосердными богами от кряхтения борцов и монотонных речей философов. Здесь выдавали полотенца и масла, словом, было все необходимое, чтобы, нежась в горячей воде, можно было спокойно предаться размышлению.
Я до сих пор не мог прийти в себя от потрясения после встречи с Клавдией. Никак не мог поверить тому, что она так похорошела. Разумеется, до меня и прежде доходили кое-какие слухи о ней. Говаривали, что она быстро заслужила репутацию скандальной дамы, но в те времена для этого было достаточно всего лишь высказать свое мнение на людях. Во всяком случае, ничего предосудительного она не совершала.
Клавдии были людьми довольно странной и непростой породы. Будучи по происхождению сабинянами с примесью этрусской крови, они принадлежали к одному из старейших патрицианских родов. Именно этрусской составляющей объяснялась их семейная приверженность к мистицизму и всяким подозрительным культам. История семьи была ознаменована как прославленными патриотами, так и печально известными предателями. Один из Клавдиев построил прекрасную дорогу в Капую, которую назвал в свою честь. Другой представитель их фамилии утопил священных цыплят, вследствие чего проиграл сражение с Карфагеном. И тот и другой были типичными представителями своего рода. Впрочем, в данное время из всего семейства меня интересовал только один человек.
И вот наконец, вымытый, выбритый, чисто одетый и благоухающий ароматами, я предстал перед привратником городского дома Публия Клавдия Пульхра. Это был великолепный особняк, некогда принадлежавший богатому сенатору, который был казнен по проскрипционным спискам Суллы. Публий лично встретил меня в перистиле и от души приветствовал. Это был молодой красавец крепкого телосложения.