- Такая версия у нас есть. Служит в гарнизоне полковник Родионов. Насколько нам известно, он раньше проходил службу в Карабахе, в Степанакерте. Там шла война между азерами и армянами. Кому-то из них он не угодил. Потому именно бандиты одной из сторон и могли в него целить. А попали в другого... Вы служите на Дальнем Востоке?
- В Забайкалье.
- Для меня это почти одно и то же, - признался Джулухидзе и улыбнулся. - Почти на краю света... А вам, я думаю, лучше всего не брать в голову наши заботы. Спокойно возвращайтесь на службу и оставьте все дела нам.
- Я хотел бы задержаться, - сказал Андрей. - Чтобы присутствовать...
- Это ваше личное дело, - перебил его полковник. - Только учтите: я бы не хотел, чтобы вы как-то влияли на следствие. Найдем концы, возьмем виноватых - вам сообщат без промедления...
Андрей вдруг понял: за внешней доброжелательностью полковника, за его показным участием скрывалось лишь естественное желание чиновника, на котором повисла масса дел, отделаться от любого просителя, сплавить его подальше.
- В любое время, - заливался полковник, - приходите ко мне... Проинформирую лично... Сделаем все возможное... Главное - верить в успех.
Андрей встал:
- Благодарю за внимание, товарищ полковник. Что касается веры - не обещаю. Я - атеист...
Андрей шел по коридору к выходу, опустив голову и покусывая нижнюю губу. Ощущение собственного бессилия привело его в состояние безысходного отчаяния. Он готов был взорваться и крушить подряд все, что подвернется под руку. Навстречу ему двигался высокий мужчина в серых брюках и голубой безрукавке. Проходя мимо Андрея, он вдруг толкнул его плечом.
- Извините, - сказал Андрей машинально, подумав, что столкновение произошло по его собственной неловкости. Но тут же последовал новый, достаточно ощутимый толчок. Андрей резко обернулся, готовый сказать резкость, и встретился с парой серых улыбающихся глаз.
- Владик?! Черт! - сказал он растерянно и распахнул руки. - Ты как здесь очутился?
С Владиком Кольцовым они учились в школе с пятого по десятый класс и потеряли друг друга из виду, когда Андрей уехал в военное училище.
- Капитан милиции Кольцов, - представился Владик с нарочитой серьезностью.
- Обскакал! - воскликнул Андрей. - Извините, товарищ капитан, я с вами так фамильярно...
- Хорошо понимаете службу, товарищ Бураков, - в тон ему ответил Владик. Они порывисто обнялись, стиснув друг друга по-медвежьи сильно и горячо.
- Вот, был у вашего Джулухидзе, - сообщил Андрей.
- Почему у нашего? - удивился Владик. - Начальик УВД - достояние общенародное. - И тут же с другой, скорбной интонацией: - Знаю, что тебя сюда привело. И даже догадываюсь, что тебе сказал Джу-Джу.
- Даже так? - удивился Андрей. - Значит, результат нашего разговора можно было спрогнозировать?
-Сомневаешься?
- Нет, но все же... В чем дело?
- Это не коридорный разговор, - сказал Владик. - Зайдем ко мне, поговорим.
Он подхватил Андрея за талию и повлек за собой. У одной из дверей достал из кармана ключ, отпер замок и пропустил гостя в стандартный кабинет - с двумя столами, двумя шкафами, с массивным сейфом, разделенным на два этажа - верхний и нижний, и с одним окном, забранным мощной решеткой.
- Садись, - предложил Владик, выдвинул стул и смахнул с него рукой невидимую пыль. - Гостем будешь.
Андрей устало опустился на стул.
- Почему же мне Джулухидзе не сказал напрямую, что надеяться не на что?
- Ха! - Владик обозначил взрыв скептического смеха. - Кто же в нашей конторе рискнет расписаться в собственном бессилии? И Джу-Джу на такое тоже не способен.
- Почему?
- Да потому, дорогой, что он сейчас не столько служит, сколько балансирует на тонкой проволочке над пустотой.
- Не понял.
- А что понимать? Союза не стало. Границы открыты. Человеку нерусскому сейчас у нас трудно определиться, кому служить, что делать. С одной стороны, он вроде бы служит России, но что это за страна? Есть ли в ней власть, которая защитит его принципиальность и преданность державе? Может, выгоднее сочувствовать своим землякам, которые помаленьку скупают Россию, присваивают все, что можно, и одновременно стараются с ней окончательно порвать связи...
- Ты против грузинской самостоятельности? - Вопрос Андрея прозвучал испытующе.
- Нет, почему, пусть катятся куда хотят. Только чтобы была строгая определенность. Мне не нравится, когда словами о самостоятельности прикрывают повышение цен на самые кислые мандарины в мире и самое кислое вино.
- Понял. И что же полковник?
- Джу-Джу? Главное - он боится высказывать свое мнение столь же определенно, сколь я. И потому в сложных делах крутится как уж на лопате. С одной стороны, вроде служит закону. Обязан служить, во всяком случае. Потому как получает деньги. С другой стороны, закон сейчас настолько ослаб, что не защищает ни граждан, ни тех, кто ему служит. Это заставляет Джу-Джу опасаться копать глубоко. Чтобы не накликать на себя беду.
- Что ты имеешь в виду?
- Эх, Андрюша! Вспомни ростовскую историю...
- Убийство полковника Блахотина?
- Именно. Следствие тогда сработало четко. Выявили участников и пособников. Убийц даже удалось арестовать в Ереване. Но вывести их в Россию для следствия и суда армянские боевики не дали...
- Ты говоришь, будто и здесь та же компания.
- Не исключено.
- Предполагаешь? - спросил Андрей с подозрением. - Или есть основания?
- Или есть...
- Значит, надо гнать прочь таких деятелей, как ваш Джу-Джу! Сраной метлой! На кой черт занимает место?
- Как на кой? - шумно высказал удивление Владик. - Что ты понимаешь, скептик несчастный! Таких, как наш Джу-Джу, один-два на всю страну! Он лучший тамада в мире...
Владик встал, вознес вверх правую руку, словно держал в ней рог с вином:
- Благородный рыцарь Дон Алонзо собирался в крестовый поход. Он надел на свою верную супругу Донну Алисию пояс целомудрия, чтобы уберечь от соблазна измены, запер замок на поясе, а ключ отдал Дону Альварецу, своему другу. И сказал, садясь на коня: "Если не вернусь из похода, откроешь замок и освободишь плоть Алисии". Дав коню шпоры, Дон Алонзо поскакал к войску. Вдруг у ближних холмов его остановил громкий крик. За рыцарем вдогонку скакал Дон Альварец. "Мой друг! - возглашал он и махал рукой. - Ты оставил нам не тот ключ!" Так выпьем, друзья, за крепкий мужской союз, за мужскую верную дружбу!
Андрей скупо усмехнулся.
- Когда потребуется тамада, я буду иметь полковника в виду. Сейчас нужен хороший сыщик.
- Ха! - сказал Владик. - Ты хочешь, чтобы у каждого было по нескольку талантов? Это, друг мой, чересчур!
- А ты тут чем занимаешься, Влад?
- Всем понемногу, только не сыском. - Кольцов явно не собирался говорить о своей работе, и Андрей это понял. - Так что помочь не могу...
- Спасибо. Ты мне помог...
Андрей вышел из управления, прислонился к чугунной ограде бульварчика, тянувшегося к вокзалу. Полез в карман, достал сигареты, заглянул в пачку, ничего не обнаружил, с ожесточением смял и резко швырнул в урну. Ударившись о ствол липы, комок точно попал туда, куда и положено.
Дождь перестал. Промытое небо отливало густой синевой. Светили оранжевые уличные фонари. Ночь обещала быть прохладной и тихой.
Поправив фуражку, Андрей собирался идти, как кто-то взял его за руку выше локтя. Андрей резко обернулся.
- Извини, старлей...
Рядом стоял кряжистый, крепкий мужчина, метр в плечах, два - ростом. Из-под копны темных волос на Андрея смотрели блестящие глаза, холодную остроту которых нисколько не смягчала радушная улыбка, растягивавшая полные губы.
- Слушаю, - сказал Андрей и резко стряхнул чужую ладонь со своей руки.
- Это ты сейчас был у Кольцова?
- А ты кто такой? - ответил Андрей вопросом, намеренно нажимая на "ты", чтобы показать нежелание вести какие бы то ни было разговоры.
- Я?! - В голосе незнакомца прозвучало искреннее удивление, словно бы артиста Папанова, выходившего с сеанса "Бриллиантовой руки", не узнал восторженный кинозритель. - Я капитан милиции Катрич. Артем Катрич, если угодно.
- Слушаю вас, товарищ капитан, - не принимая предложенного обращения, сказал Андрей.
- Ты к остановке? - поинтересовался Катрич. - Я провожу. Есть разговор.
- Я уже заметил, что у вас тут полно мастеров разговорного жанра, - недовольно буркнул Андрей.
Они медленно двинулись навстречу освежающему ветерку, который благодатной свежей струёй тянул с реки.
- У меня жанр не разговорный, - сказал Катрич, отвечая на реплику. - Я сыскарь. Вот увидел тебя в коридоре и понял - ты Бураков. Так?
- Что дальше? - сухо спросил Андрей.
- Тебе нужна помощь, верно? Ты же за этим приходил в управление?
- Вы что, всем помогаете?
- Просто мне показалось, что мы можем стать союзниками.
- В чем?
- У вас убили отца. У меня - друга. Я подозреваю, что все это работа одних рук. За такое следует отомстить.
- Я ищу не мести, а правосудия.
- Блажен, кто верует, - сказал Катрич и хмыкнул, усмехаясь. - Разве оно есть сегодня? На суд обывателю надеяться не приходится...
- Слово-то какое вы выбрали, - недовольно сказал Андрей. - О-бы-ва-тель...
- Что в этом зазорного? Обыватель - обычный житель, облеченный заботами о доме, семье, заработке. Так вот, таких суд не защищает. Ты сходи в наш районный, старлей. Облупленные стены, слепые окна, протертый линолеум. Среднее между рыгаловкой и вокзалом. А судьи? Сидят и дрожат. Боятся всех. Преступников, которые угрожают расправой, представителей власти. И радуются тем, кто оплачивает нужные приговоры наличными...
- Насколько я знаю, телефонное право отменено.
- Конечно, но телефоны остались. И если звонит судье руководитель демократической администрации и говорит: "Валентин Павлович, ты там повнимательней разберись с этим делом. Пусть тебя не сбивает давление, которое создает пресса. Сам понимаешь, сегодня на демократов готовы свалить все грехи..." - и поверь мне, старлей, что Валентин Павлович уловит в рокоте демократического совета нужные нотки.
- Какой же выход? - спросил Андрей резко.
- Самый простой. Когда рыжих бьют, рыжие должны объединяться. Когда государство перестает защищать своих граждан или защищает их ненадежно, граждане получают право на самозащиту. Именно это я и предлагаю.
- С точки зрения закона звучит сомнительно.
- О каких законах вы говорите, Бураков?
- Вы явно недовольны властью...
- О власти судят не по тому, сколько и каких законов она написала, а по тому, как выполняется в государстве самый малый закон. Было время, Сталин говорил: "Нашим противникам пущено крови на десять процентов меньше, чем предусмотрено планом". И в тот же миг носители власти - члены политбюро, наркомы, секретари обкомов, горкомов, союзов писателей, художников, архитекторов, композиторов - разъезжались по стране проливать недопролитую до нужного процента кровь. И добивались перевыполнения плана. А теперь? Важно план принять, потом хоть трава не расти…
- Выходит, предлагаешь проливать кровь ради выполнения обещаний?
- Тебя смущает наше право давать этой швали отпор? Наказать тех, кто виновен в убийстве твоего отца?
- Найти и передать милиции - это одно, а затевать войну - другое.
- Все, старлей. Вот тебе моя рука - и давай разошлись по-хорошему. Снаружи ты парень ничего, а изнутри, оказалось, так, ни с чем пирог. Прощай!
- Что так сразу? - спросил Андрей удивленно. Неожиданное решение Катрича задело его. Несмотря на остроту, с которой капитан предлагал дело, в его позиции было нечто привлекательное. В самом деле, почему не попытаться сделать то, на что у милиции нет ни сил, ни желания? Во всяком случае стоило поторговаться...
- А то, что твоя неуверенность мне не по душе. Учти, даже если мы с тобой соберем в милиции всю сволочь до единого и передадим правосудию в мешке, долго в нем сидеть никто не будет. То ли побег, то ли зачет примерного поведения, амнистия, наконец, и они снова возьмутся за ножи и автоматы. Меня лично такое не устраивает. Эту сволочь надо просто давить.
- Давить людей мне не по душе, капитан. Пусть в исполнение приговоры приводят те, кому по штату положено.
- Значит, черкес Билю Дударов. Он у нас в кустовой тюрьме исполнитель. Такой мужичок - метр с кепкой и с пистолетом.
- Вот он и пусть исполняет, - согласился Андрей.
- Того, кого к нему приведут, он шлепнет. Но приводят к нему немногих. Теперь приговоры гуманные. Не такие, какой они твоему отцу вынесли. Поверь моему опыту. А мы с тобой свой трибунал образуем. Справедливый и честный.
- И черный, - усмехнулся Андрей.
- Цвет меня не пугает. Все дело в неотразимости возмездия. Кольцов тебе его никогда не обеспечит, будь уверен.
- Вы в контрах?
- Мне с ним делить нечего. Просто он человек не моего вкуса. Ландскнехт по найму. Сильный, умный, беспринципный. Готов служить тому, кто больше даст. Сейчас считает выгодным сидеть в управлении. Сидит. Спокойно, уверенно. Капканы ставит. Знает - начальству нужен. И ждет, когда Джулухидзе рухнет. Тогда займет его место. Короче - верхолаз. Пока на макушку не заберется - не успокоится.
- Раньше за ним такого не замечал, - удивился Андрей.
- Другая была эпоха. Кто высовывался, того пристукивали по кумполу. И осаживали. Теперь кто выше подскочит, тот и выскакивает. Хоть в депутаты, хоть в президенты...
- Лучше объясни, капитан, - спросил Андрей отрешенно, возвращая разговор к вопросу, который его терзал, - почему берешься за это дело?
- Потому, старлей, что я служу. И мне душу рвет, когда бандит ходит по городу хозяином, а честные люди лезут в щели, как тараканы, только бы ему на глаза не попадаться. И потом, я должен найти тех, кто положил Николая Шаврова...
- Кто он?
- Был мой напарник. Капитан. Молоток парень. Свойский, добрый. Верный... Если для друга понадобится, он расшибется в лепешку - сделает. Последний рубль отдаст, рубаху с себя снимет. И сгинул по-дурацки, из-за верности дисциплине...
- Как так? - спросил Андрей.
- А вот так. - Катрич скрипнул зубами. - Я бы законодателей, которые подписали милиции первый выстрел делать в воздух, послал бы на два ночных дежурства в нашу Нахичевань. Там бы они научились свободу любить. Милиционер, если у него подозрения, должен иметь право открыто идти с оружием в руках...
- Что же случилось?
- Трудно сказать точно, но Николай вышел на бандитов. Как честный служака, первый выстрел - в воздух. И сразу получил три пули в живот.
- И кто его?
- Предположение есть...
- Откуда у тебя время на частный сыск, капитан?
- Я за штатом. Нахожусь под административным расследованием... Проявил непочтение к закону.
- Меня это не удивляет, - усмехнулся Андрей.
- Шел ночью по Набережной аллее. Было темно, глухо... Навстречу из кустов - двое. Одного я узнал сразу. Жора Кубарь. Настрой у меня был на сыск - все время держал в уме образ - хромающий волк. Два убийства. Три судимости, побег. Объявлен розыск... Я без разговоров, без предупреждений влупил в него пулю. Потом второй выстрел для порядка вогнал в луну...
- Но это же...
- Точно. Это нарушение. Но мне, извини, не хотелось раньше времени лечь в яму. А не нарушил бы глупый порядок - улегся. У Кубаря рука в тот момент была в кармане на пистолете. Патрон в патроннике. Он только и ждал, когда лопоухий мент запулит в воздух. Я ему такого шанса не дал. Второй, который шел рядом с Кубарем, повалился на землю и стал орать: "Не убивай! Сдаюсь!" Только так и можно с этими паскудами дело вести. Только так...
- Зачем же я тебе, капитан?
- Вдвоем сподручней, старлей. Ты мне тыл прикроешь, я - тебе. Иметь дело с нашей клиентурой без подстраховки...
- Держи, - сказал Андрей и протянул капитану руку, открытой ладонью вверх. Катрич шлепнул по ней двумя пальцами, скрепляя мужской договор...
24 апреля. Среда. г. Придонск
- Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите.
Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд.
Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты - окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен - от пола до потолка - все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству.
- Проходите смелей. - Хозяин сделал приглашающее движение рукой. - Садитесь сюда, Андрей. - Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. - Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени.
Андрей кивнул.
Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой.
- Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины - шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой "ренегаты". Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным.
- Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям.
Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку:
- Выпейте это и оцените.
Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал:
- Чудесный чай.
Лицо генерала довольно засветилось.
- Чай обыкновенный, молодой человек. Наш, российский. Из Краснодара. А вот заварка - фирменная...
Генерал помолчал, забрал подбородок в кулак и задумчиво погладил его, словно расправлял бороду.
- Испытания были и не простые. Вашего отца испытывали великим соблазном. Перед огромным соблазном. При желании он в один день мог стать обладателем миллиона или даже двух. Не рублей, долларов. Но он не продал чести даже за такие деньги, хотя мне теперь ясно, что именно отказ и стоил ему жизни...
- Что вы имеете в виду, Степан Дмитриевич?