- Это я и собирался вам рассказать, Андрюша. Примерно месяц назад, в одну из пятниц, Константин Макарович пришел ко мне перекинуться в нарды. Так вот, кинули мы кости, и выпало Константину Макаровичу шаши-шаши. Две шестерки, если по-русски. Полковник тогда усмехнулся и говорит: "Как ты думаешь, Степан Дмитриевич, могу я стать в нынешних условиях миллионером?" Я, конечно, рассмеялся. "Что, - говорю, - честь продать решил?" - "Почему так думаешь?" - удивился он. "А потому, - отвечаю, - что, кроме чести, у офицера ничего ему принадлежащего для продажи нет". Тут твой отец расхохотался. Говорит: "А ты угадал, Степан Дмитриевич. В десятку попал. Именно мою честь и хотят купить". И рассказал такую историю...
Андрей отставил кружки и застыл, словно боялся неосторожным движением или словом помешать генералу.
- Где-то за неделю до нашего разговора, - продолжал генерал, - к полковнику зашли двое. "Вы Бураков?" - "Я". -"У нас деловой разговор". - "А кто вы?" - "Мы офицеры армии освобождения Армении". - "Что, разве есть такая?" - "Как видите, мы перед вами. И нам нужно оружие. Для начала назовем автоматы, гранаты, гранатометы. За услугу миллион наличными". - "Давайте этот разговор прекратим", - сказал твой отец. "Два миллиона, - тут же повысили ставку армяне. - Один прямо сейчас". "Прошу вас уйти, - предложил им полковник. - Вы пришли не по адресу. Я не владелец оружейного магазина". - "Нам это известно, - сказал один из армян. - Зато все это имеется на складах, которые вам подчинены. В пятом и третьем хранилищах". - "Вы даже это знаете?" - удивился твой отец. "И не только это. Потому и решили иметь дело лично с вами..." Короче, Андрюша, весь их разговор пересказывать нет смысла. Главное - полковник выставил гостей и счел, что на этом дело закончено.
- Отец никому не докладывал об этом случае?
- Мне он о таком не говорил. Да и что даст доклад? Сейчас всех покупают. Во всяком случае, пытаются купить. Никого подобным сообщением не удивишь.
Генерал взял чашку и сделал большой глоток. Взглянув в его скорбные глаза, вдруг наполнившиеся слезами, Андрей деликатно отвел взор. Дрогнувшим голосом спросил:
- Так вы думаете, что смерть отца как-то связана с этим случаем?
- Уверен, - произнес генерал. Он достал из кармана платок и стал шумно сморкаться, чтобы, как понял Андрей, скрыть внезапную слабость.
- Мама часто говорила, что вы видели, как произошло покушение...
- Видел. - Голос генерала вновь обрел твердость. - По утрам, пока не жарко, я сижу на балконе и читаю свежую газету. Конечно, вполглаза смотрю и на то, что происходит вокруг.
- Вполглаза деталей не засечешь, - усомнился Андрей. - А в таком деле детали -главное. Генерал усмехнулся:
- Я, молодой человек, деталей не упускаю. Глаз разведчика - это, сами понимаете, что-то значит... Такова привычка - первым делом охватить всю обстановку общим планом. Увидел многое. И стрелявшего и других. Стрелявший сразу побежал к "Москвичу". Видел, как он сел, как машина отъехала...
- Номер не заметили?
- Я не подсматривал за ними, Андрюша. Я наблюдал. Для того, чтобы разглядеть номер, нужен бинокль.
- Значит, вы могли заметить и то, что происходило чуть раньше, до выстрелов?
- Конечно. Я видел, как "Москвич" подъехал. Потом из него вышел человек и вошел в киоск "Союзпечать". В тот, что на углу. Пробыл минут пять внутри. Вернулся к машине. После этого из нее вышел стрелок в темном плаще...
- Чем он привлек ваше внимание?
- Скорее всего своим плащом. Было достаточно тепло. Но мало ли кто и почему может утеплиться? Я просто заметил его и отложил в памяти. То, что он стрелок, понял, когда прогремела очередь...
- С какого расстояния велся огонь?
- Почти в упор, - сказал генерал и вздохнул.
- Мне говорят, что могла иметь место ошибка. - В голосе Андрея звучало нескрываемое сомнение. - Как вы сами думаете, Степан Дмитриевич?
- Когда днем с пяти метров стреляют в человека, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Убивали, Андрюша, ты меня извини, они убивали, зная кого...
В обед Андрею позвонил Катрич.
- Нам необходимо встретиться, старлей.
- Я готов.
- Подъезжай на "восьмерке" к Речному вокзалу. Только надень гражданское. Отсвечивать в форме тебе не след.
Приехав в назначенное место, Андрей искренне удивился, увидев, что, несмотря на жару, Катрич был в брюках и куртке-ветровке.
- Мерзнешь? - спросил Андрей с долей подначки.
- Ага, - ответил Катрич спокойно и слегка отвернул полу ветровки. Во внутренних узких карманчиках ее Андрей увидел милицейскую рацию, магазин, снаряженный патронами. Из-за пояса брюк торчала пистолетная рукоятка.
- Вот так у нас, старлей, - заключил Катрич, одергивая полу. - Без хомута и шлеи даже при коне огорода не вспашешь.
- Что будем делать? - признавая промах, поинтересовался Андрей.
- Начнем мотать с нитки, - улыбнулся Катрич. - Их в нашем деле напутан во какой моток. - Он показал руками размер футбольного мяча. - Синие, зеленые, желтые. А следует вытянуть до конца свою - черную.
- Кончик есть?
- Как будто. В протоколах я нашел показания бабки, которая видела во время стрельбы на углу парня с зелеными волосами. Вроде пустяк, а мне кажется - можно потянуть.
- Как это - зеленые волосы? - поинтересовался Андрей удивленно. - Не бред?
- Думаю - нет, - заверил Катрич. - Это панки. Или пеньки, как у нас их зовут. К одному - к Сопле мы сейчас и двинем. Он где-то здесь на пляже кантуется. С утра до вечера. Вот так, старлей.
- Слушай, капитан, - сказал Андрей раздраженно, - кончай ты с этим "старлеем". У меня есть имя. Или я тебя начну называть "кэпом".
Катрич засмеялся:
- Кэп - слово морское. А я - казак. Так что зови есаулом...
Он повернулся и двинулся по широкой аллее, обсаженной кустами, к городской лодочной станции.
Солнце высоко поднялось над рекой и зверски палило землю. По прибитому вчерашним ливнем песку они прошли к пристани. На ветхом, давно не знавшем ремонта помосте - у города на пустяки нет денег, - свесив ноги, обутые в старые валенки, сидел усатый сторож.
- Салют, Васильич! - поприветствовал его Катрич и вскинул вверх сжатую в кулак руку.
- Наше вам! - Сторож приподнял морскую фуражку с золотым "крабом", и его лысина тускло блеснула. - Швартуйтесь, мужики. Посидим.
- Некогда, Васильич. Ты тут, случаем, пеньков не заметил?
- Вроде чалились где-то. - Старик махнул рукой вдаль. - Утром туда Сопля на буксире поволок Жабу харить...
- Мне Сопля и нужен, - сообщил Катрич.
- Тады там они, - махнул рукой лодочник в сторону ивняка, росшего вдалеке.
Они пошли по пустому пляжу, неухоженному и заплеванному. Обрывки газет, окурки сигарет, полиэтиленовые пакеты - все это валялось вокруг так густо, что местность походила на площадку, отведенную для вывоза городского мусора. Андрей пнул несколько пустых пивных банок, брошенных какими-то хануриками прямо там, где их распили. Банки, гремя, отскакивали и тут же застревали в песке.
За кустами тальника на старенькой дерюжке, брошенной на песок, распластались два тела. Тощий парень с ребрами, выпиравшими как прутья из плохо сплетенной корзины, лежал на животе, подставив солнцу голые половинки задницы, сплошь покрытые красными прыщами. Его подруга - рыхлая, белотелая, словно обсыпанная мукой, лежала на спине, закрыв глаза и бесстыдно разведя в стороны ноги. Ее объемистое обнаженное вымя жидко расползлось в стороны, напоминая медуз, выброшенных волной на берег.
Андрей остановился, не зная, как себя вести, потом смущенно отступил за куст. Катрич спокойно нагнулся, поднял нечто напоминавшее с виду рубаху.
- Прикройся, - сказал он и бросил тряпку на живот женщине. Та даже не шевельнулась. Больше не обращая на нее внимания, Катрич носком ботинка ткнул голого парня в пятку. Тот лениво повернулся на спину и глянул на подошедших из-под ладони, козырьком приставленной к глазам. Уныло протянул:
- А-а, родная милиция...
Тем не менее он даже не встал и остался лежать на спине, заложив руки за голову и выложив на обозрение тощие мужские принадлежности. Теперь Андрей увидел, что волосы у парня и в самом деле зеленые, словно подсохшие водоросли. Что пошло на их покраску - чернила или тушь, понять было трудно.
- Встань и оденься, - предложил Катрич строго и угрожающе приподнял ногу. - А то я тебе ненароком бампер сомну.
Сопля сел и примирительно прогнусавил:
- А я че? Я только констатировал: родная милиция...
- Не унижайся перед ним, - вдруг среагировала на его реплику девица и демонстративно перевернулась на живот. Андрей смущенно поднял глаза к небу, где невидимый самолет пенистой линией перечеркнул голубизну от горизонта до горизонта.
- Заткнись, Жаба, - лениво протянул Сопля, - пока я тебе не врезал.
- Ладно, кончайте свариться, - сказал Катрич. - Ты мне лучше расскажи, что знаешь об убийстве полковника?
- О том, что в газетах писали? - спросил Сопля. Он прыгал по песку на одной ноге, натягивая на другую брючину. - Только это и знаю.
- Значит, случай прошел мимо вашей кодлы? Вы о нем ничего не слыхали, разговоров никаких не вели?
- Почему? - не согласился Сопля. - И слыхали, и разговоры были...
- Какие?
- Так, общий треп.
- Что именно?
- Говорили, что полкан кому-то крепко насолил. Его и убрали.
- Кому именно он насолил?
- Откуда я знаю?
- Видишь, старлей, - вдруг меняя тон, сказал Катрич, - как мы бортанулись. Тащились сюда, парились, а он ничего не знает... - И вдруг резко, повелительно приказал: - Собирайся! Поедем в управление. Там я сниму допрос под протокол.
- А что я, начальник? - заканючил Сопля.
- А то, гражданин Андреев, что вас в тот день видели рядом с местом преступления. Факт зафиксирован в протоколе. Поскольку дружеского расположения вы не понимаете, в управлении мы проведем опознание, и все пойдет по законному пути...
- Начальник, - взмолился Сопля, - на понт берешь?!
- Ты меня знаешь? - спросил Катрич. - Я когда-нибудь против твоих зеленых волос что-то имел?
- Не-а...
- Тогда подумай, поперся бы я сюда по жаре на понт брать?
- Не-а, - согласился Сопля.
- Вот и делись тем, что знаешь, пока разговор между нами. Кого видел в тот день?
- Никого...
- Все, собирайтесь, Андреев.
- Капитан, - загундосил Сопля. - Клянусь, я не замазан. Они меня мигом пришьют, когда дознаются...
- Ты себя не чувствуй пуговицей, - успокоил его Катрич. - Твоя, - он кивнул на девицу, - не трепанет?
- Жаба? - спросил Сопля. - Не-а, она в порядке.
- Тогда ты чист.
- Всегда так говорят.
- Я слова когда-то бросал на ветер? - спросил Катрич сурово.
- Не-а, - согласился Сопля.
- Выкладывай. И не потей.
- Акула там был, - вздохнул Сопля, и глаза его испуганно расширились.
- Где именно?
- Он сидел за рулем. В той самой машине... Только вы меня...
- Слушай, Андреев, - сказал Катрич сурово. - Когда человек думает только о себе, он возвращается в состояние скота. Запомни это. Вот ты сейчас сделал доброе для общества дело и сразу назад. А ты думай о будущем. Оно рядом с тобой. У тебя такая прелестная подруга. А у вас, как я вижу, любовь...
- Подумаешь! - презрительно проговорила девица. - Тоже мне, ценитель!
Они возвращались к остановке по пляжу, который уже наполнялся людьми. Песок подсох, солнце пригревало сильней и сильней, и народ быстро осваивал заплеванное пространство, спеша внести свой вклад в засорение окружающей среды.
- Кончик ниточки мы зацепили, - сказал Катрич удовлетворенно. - Теперь важно не оборвать.
- Давить таких надо, - невпопад ответил ему Андрей. - Дерьмо собачье, а не люди... Катрич не понял.
- Кого? - Кого же еще? Зеленоволосых!
- Тю-тю! - присвистнул Катрич. - Во как тебя, либерального демократа, пробрало!
- Почему "демократа"? - удивился Андрей. - Да еще "либерального"?
- А как же тебя еще называть? Прижать к ногтю преступников ты не считаешь возможным, поскольку прижимать должен закон и суд. И вдруг людей, которые перед законом чисты, ты считаешь возможным давить без всяких на то оснований...
- Считаю. Они тебе что, нравятся?
- Милый мой, - сказал Катрич и лихо, по-футбольному, пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ногу, - может, и мне они не по нраву, но это не значит, будто стоит давить все подряд, что нам не нравится. Ведь признайся, тебе не понравилось, что они голые, и что баба не прикрылась, увидев нас?
- Хотя бы.
- Ты ушел от ответа.
- Да, не понравилось.
- А ты можешь признать их право находиться в таком виде дома?
- Дома? Да. За закрытой дверью.
- Здесь они тоже как дома. Пляж пустой. Они ушли подальше, куда никто не забредает. Это мы заявились к ним, а не они решили заставить тебя смущаться.
- Но...
- Появись они в таком виде на улице - дело другое...
- Но как она вела себя...
- Назови мне закон, который запрещает ей вести себя именно так.
- Есть приличия...
- Дорогой мой старлей! Ревнители приличий у нас долго преследовали тех, кто носил брюки с узкими штанинами, кто отращивал длинные волосы, кто танцевал танцы, не похожие на вальс. Неужели это никого ничему не научило?
- Научило, - зло бросил Андрей. - Вот теперь и купаемся в крови и не знаем, как справиться с преступностью... Стоим будто перед каменной стеной. -Что с ней проще всего сделать? Взорвать, верно? Типично военная логика.
- А что предложишь иное?
Они вышли к остановке и остановились в ожидании трамвая. После нескольких минут ожидания Андрей вышел на проезжую часть, чтобы разглядеть, не приближается ли трамвай. Мимо, обдав его жарким ветерком, пронеслись синие "Жигули". Андрей инстинктивно отпрянул и тут же услыхал возмущенный окрик:
- Куда выперся?! Жить надоело?
- Ты что?! - Неожиданная вспышка Катрича неприятно задела Андрея.
- А то, - уже спокойно ответил напарник, - что мы с тобой в деле. И ты теперь, прежде чем высунуть голову из кустов, каждый раз обязан поднимать вверх фуражку на палке...
- Цирк! - засмеялся Андрей. - Думаешь, "жигуль" целил в меня?
- Сегодня еще нет, а завтра все может быть.
- Слушай, ты так и живешь каждый день с опаской? - В голосе Андрея звучала нескрываемая насмешка.
Катрич посмотрел ему прямо в глаза:
- Не с опаской, а благодаря ей. Прежде чем ступить, смотрю под ноги...
- Я так не приучен, - сказал Андрей и скептически улыбнулся. - Это не жизнь, если дрожать на каждом шагу.
- Валяй-валяй, - устало бросил Катрич и отвернулся. - Вот клюнет жареный петух в задницу - вспомнишь мои слова.
К остановке, болтаясь на разбитых рельсах из стороны в сторону, приближался красный трамвай...
Придонский военный госпиталь - красное кирпичное здание дореволюционной постройки - размещался в глубине большого двора, затененного кронами платанов. Всюду под деревьями на скамеечках сидели ходячие больные, выползавшие сюда, чтобы не балдеть в душных палатах. Андрей невольно обратил внимание на множество раненых - с костылями, с повязками на головах, лицах, руках. Взаимные претензии и взаиморасчеты южных соседей России обильно окроплялись русской кровью, которую политики ценили куда ниже бензина.
Проходя по чистой асфальтированной дорожке, тянувшейся от ворот к главному входу, Андрей вдруг вспомнил слова Петра Первого, сказанные при открытии военного госпиталя в Лефортово. "Зело отменная гошпиталь построена, - сказал тогда император, - хотя попадать в нее господам офицерам не пожелаю". Нынешние правители такой заботы о военных, судя по многим признакам, давно уже не проявляли.
Накинув на плечи халат, полученный в гардеробной, Андрей шел по узкому длинному коридору неуверенный и тихий. Здесь всюду жил запах человеческих страданий: густо пахло эфиром, просохшей мочой, ихтиоловой мазью. "Посторонитесь!" - предупредила Андрея немолодая сестра и провезла мимо него операционную каталку, на которой лежал бледный худолицый человек. Каталка подпрыгивала на щербатом цементном полу, и голова человека безвольно болталась из стороны в сторону.
Поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, Андрей отыскал палату номер двадцать. В ней, как ему сообщили, лежал дядя Ваня - Иван Васильевич Костров, шофер отца, которого задела одна из пуль, выпущенных террористом в момент покушения. Свинец только распорол плечо, и дядю Ваню можно было выписать сразу же после перевязки, но нервное потрясение оказалось слишком сильным, и оправиться от него он сразу не мог. Потому его оставили в отделении огнестрельной травмы до улучшения самочувствия.
Кострова Андрей знал давно и очень удивился, увидев его совсем не таким, каким привык видеть, - веселым и подвижным. На койке, натянув простыню до подбородка, лежал человек с потухшими, ввалившимися глазами.
- Спасибо, Андрюша, - сказал Костров унылым голосом. - Вот уж не думал, что ты зайдешь. - Он шмыгнул носом.
- Дядя Ваня, вы не волнуйтесь. У вас уже все в порядке. Врачи...
Костров подтянул простыню до самого рта.
- Прости, Андрюша. Я мало в такое верю...
- Во что? - не сразу понял Андрей.
- В то, что теперь все в порядке. Наоборот. Тогда мне повезло, а теперь добьют в любой момент. Я ведь свидетель. Поверь, принимаю лекарство, а сам боюсь - вдруг что подсыпали?
- Вы уж совсем, дядя Ваня... Все-таки мы еще не в Италии...
Костров тяжко вздохнул:
- Зато мафия у нас покруче ихней...
Костров вдруг встрепенулся, глаза его блеснули.
- Постой, тебе, наверное, наговорили, что я тронулся, а ты поверил? Так?
- Что вы, дядя Ваня, - смутился Андрей.
- Они всем это говорят, - утвердил Костров, не обращая внимания на оправдание. - И правда, если хочешь знать: я трухнул. Да еще как! И что с того? Чтобы в меня стреляли - я не приучен. Это дело малоприятное, Андрюша. И вот теперь боюсь, чтобы такое не повторилось.
- Больше вас никто не тронет.
- Не надо, Андрюша. Я видел его глаза. На морде черный чулок, в прорези зрачки блестят. Как у зверя. Клянусь, такой вернется...
- Это у вас нервное. - Андрей положил ладонь на костлявое плечо Кострова.
Тот посмотрел пристально и спросил:
-Ты все еще мне не веришь? Считаешь, что я со страху?
- Ну, не совсем...
- Значит, считаешь, - подвел итог Костров. - И зря. Им твой отец мешал. Вот они его и выбили...
- Кто - они?
Костров нервно шевельнулся под простыней и замолчал, прикрыв глаза. Тогда Андрей повторил вопрос, изменив его форму.
- Почему вы думаете, что охотились именно за отцом? В милиции считают, что произошла ошибка.
- А ты больше верь, что скажут в милиции, - проговорил Костров из-под простыни. И замолчал испуганно.
- Ну? - подтолкнул его Андрей.
- Вот те и ну. Они говорят не то, что случается, а как им самим удобно.
- Почему вы так думаете, дядя Ваня?