Поднявшись домой, он разделся и, чувствуя себя совершенно разбитым, просмотрел по АОНу звонки. Оказалось, что никому, кроме Игоря Петровича Семенова, до него и дела не было. Не представляя даже, как тот отреагирует на все с ним случившееся, Сарычев набрал номер и подошедшей супруге сказал:
- Люся, привет. Мужа твоего можно слышать?
Секунду на том конце линии стояла тишина, потом майор услышал задавленное рыдание, и ему сказали:
- Саша, это я звонила. Игорь погиб.
Глава двенадцатая
Замначальника Калининского РУВД подполковника Гусева майор знал хорошо - когда-то вместе служили. Услышав в телефонной трубке негромкий прокуренный голос: "Слушаю вас", Александр Степанович представил курносую, простоватую с виду физиономию собеседника и сказал: "Слава, здравствуй, это Сарычев беспокоит".
- Привет, дорогой, как там тебе служится в Главном управлении?
Было видно, что подполковник обрадовался, и майор соврал:
- Спасибо, все хорошо, - помолчал секунду и добавил: - Друга у меня, Слава, замочили вчера на твоей земле. Хотелось бы взглянуть на материалы дела.
- Какой отдел занимается? - быстро спросил Гусев, а узнав, обнадежил: - Поезжай туда, проблем не будет.
- Спасибо, - сказал майор, надел свой рабочий костюм с серым галстуком и через полчаса уже подъехал к желто-поносному оплоту правопорядка, вокруг которого сгрудились лайбы россиян, не желавших платить за охраняемую стоянку.
Видимо, подполковник охватил своих подчиненных инструктажем проникновенно: едва только Александр Степанович открыл дверь с надписью: "Начальник УРа" и произнес: "Добрый день. Моя фамилия Сарычев", как из-за стола поднялся невысокий белобрысый крепыш и, вытянувшись, представился:
- Здравия желаю, капитан Стрыканов.
Играя роль до конца, майор протянул ему руку и, сказав благожелательно:
- Здравствуйте, капитан, - тут же пояснил: - Дело Семенова Игоря Петровича, пятьдесят шестого года рождения.
- А, я в курсе, намедни зажмурился. - Осекшись, Стрыканов виновато взглянул на Сарычева и, сказав: - Сейчас принесу корки, - вышел.
Оказалось, что вчера, часов в восемнадцать, к Семенову в зал зашел неустановленный мужчина, при виде которого тот сразу тренировочный процесс закончил и всех в нем участвовавших отправил в раздевалку. Один из занимавшихся, некто Миша Громов, пятнадцати лет, забыл в зале боксерские перчатки, но забрать их сразу не смог, так как двери были заперты. Только попарившись в бане, вымывшись и потом одевшись, то есть около восемнадцати сорока пяти, он возвратился за своим имуществом и нашел Семенова Игоря Петровича лежащим в ринге на спине с полным отсутствием признаков жизни. Никаких наружных повреждений на его теле обнаружено не было, а вскрытие показало, что умер он мгновенно, от остановки сердца, также абсолютно здорового и неповрежденного. Внешность заходившего мужчины никто толком описать не мог, и составление фоторобота было проблематично.
- Да, - вздохнул Сарычев и, поймав понимающий взгляд Стрыканова, подумал: "Не повезло капитану, дело - глухарь, а нынче и под попу его не положишь, так и будет висеть удавкой на шее". Снова майор удивился своему спокойствию и невозмутимости: в довершение ко всем прочим бедам погиб друг, может быть единственный настоящий, а он еще, оказывается, в состоянии трезво рассуждать и без дрожи в руках рассматривать фотографии мертвого Петровича - на них тот лежал с широко открытыми глазами, и выражение крайнего удивления читалось на его лице.
Ознакомившись с делом, так ничего и не прояснившим, Александр Степанович пожал капитану руку и поехал к Семенову домой. Люсю он нашел недалеко от парадной - она стояла прислонившись к стволу клена и ждала, пока друг человека - сука-медалистка бультерьерша Фрося - справит все свои дела. Жену Семенова майор всегда помнил красивой, улыбчивой брюнеткой, разговорчивой и компанейской, а нынче, взглянув ей в лицо и заметив в глазах только боль и пустоту, понял, что говорть о чем-либо не стоит. Он подошел поближе и, вложив ей в замерзшую, негнущуюся руку три зеленые бумажки с физиономией Франклина на каждой - весь свой НЗ, сказал:
- Позвони, когда похороны.
Люся, казалось, только через секунду осознала происходящее - взглянула на баксы, закивала головой и вдруг, прижавшись к сарычевскому плечу, горько и безутешно зарыдала.
- Держись, это Игорю уже не поможет, - произнес майор и, постояв немного, пошел к машине - женских слез он не выносил.
"Все мы сдохнем когда-нибудь", - подумалось ему, однако, несмотря на скорбные мысли, он не удержался и заехал по пути в пункт анонимного обследования на СПИД - провериться еще разок: а ну как в ментовской лечебнице ошибочка вышла какая?
Снег на городских мостовых частично прикатали, остальное с грехом пополам убрали, и, когда Сарычев на своих шипованных колесах докатился до дома, было еще светло. Александр Степанович старательно заковал машину в кандалы противоугонных устройств и, чувствуя, что очень хочется есть, направился в ближайший лабаз.
Ходить по магазинам он терпеть не мог и, не мудрствуя лукаво, недалеко от входа приобрел колбасы, пельменей и коробку томатного сока, обнаружив при этом, что его денежные ресурсы иссякли совершенно.
Поднявшись домой, майор нарезал докторскую на куски, накидал их на сковородку и, дождавшись результата, наелся. Удивительно, но было вкусно, и, запив съеденное томатным соком, он задумался. Несмотря на все случившееся с ним, нужно было как-то жить дальше, вопрос только в том - как? Завтра опять захочется кушать и потребуются денежки, а где взять их? Все, что было у него в заначке, Сарычев отдал на похороны Петровича, значит, надо искать какие-то заработки. Майор вздохнул и начал вспоминать, что он способен в этой жизни делать: так, стреляет неплохо, умеет бить по морде и мастерски ломает руки, - нет, не то, выпрут его со службы скорее всего за дискредитацию, и ясно, что по гуведешной линии никаких лицензий ему не видать. Так, дальше, - вон где-то там в шкафу лежит диплом юриста, и, вспомнив внезапно чье-то высказывание о том, что закон как узкое одеяло на двуспальной кровати - всегда кому-то не хватает, Сарычев сплюнул - нет, это ему явно не по душе.
Наконец ему пришла на ум занимательная история о полковнике царской армии, которого после революции обстоятельства заставили трудиться таксистом в Париже, и, громко рассмеявшись: "Все в этом мире повторяется", Александр Степанович решил заняться частным извозом.
Однако, выехав в этот же день и устав как собака, он даже не "отбил" затрат на бензин. Это с первого взгляда кажется, что все просто и легко, - мол, катишь себе потихонечку поближе к краю, а торопящиеся куда-то элегантные барышни и солидные семейные пары с чемоданами и грудными детьми на руках просяще машут тебе ручками. Нет, оказалось, что все не так, - Сарычев внезапно обнаружил, что на дороге существует жесткая конкуренция и желающих заработать гораздо больше, чем потенциальных пассажиров. Если, сорвавшись первым с перекрестка, не выйдешь на "крейсерский режим", то есть не будешь двигаться в среднем ряду достаточно быстро и близко к тротуару, то это сразу же сделают другие и сработает старый принцип: кто не успел, тот опоздал. Можно, конечно, работать по-другому - "на отстое", то есть хомутать клиентов у вокзалов и прочих людных мест, но Сарычев знал наверняка, что там уже все схвачено, и спокойно работает только тот, кто заплатил "влазные" и ежемесячно максает за "крышу".
Тщательно проанализировав приобретенный безрадостный опыт, назавтра майор исхитрился и уже часам к шести без особых проблем заработал на жратву себе и на бензин машине. Настроение ощутимо поправилось, и только он собрался поворачивать колеса в сторону дома, как услышал неподалеку бешеный визг тормозов, затем глухой удар и понял, что случилось ДТП. Подтянувшись поближе, он увидел впечатляющую картину - на пересечении проспектов Науки и Гражданского прямо в кабину пожарного автомобиля, несшегося с сиреной под красный свет, с большой скоростью въехал "ГАЗ-52"-фургон. Сила удара была такова, что деревянная будка с "газона" сорвалась и со страшным грохотом упала на крышу ничего не подозревавшего "жигуленка", двигавшегося следом. Выскочив из своего "семака", Сарычев бросился к покореженной машине и попробовал открыть водительскую дверь - без особого успеха: крыша деформировалась, и дверь заклинило. Майор долго думать не стал и, разбив локтем стекло на задней двери, открыл ее и залез в салон. Здесь он первым делом выключил зажигание и, быстро глянув на водителя, увидел, что это дама средних лет, с лицом страшно некрасивым и сплошь залитым кровью. Лоб у нее рассечен был здорово, почти от левого виска до правой брови, и только Сарычев успел подумать: "Да, голубушка, шрам красоты тебе не прибавит", как опять с ним произошло нечто странное - он вдруг ощутил себя высоким, убеленным сединой вящим.
Губы его вдруг зашептали: "Во имя Отца, Сына и Святого Духа…" - а душа наполнилась ощущением бесконечных просторов Космоса, безграничного духа доброты и справедливости. При словах: "Иисусе Христе, животворящим Крестом своим" - он вдруг ощутил огромное желание помочь и невыразимую силу Креста, а когда твердо произнес: "Живую рану срасти, кровяное русло останови", то явственно почувствовал, как под воздействием тепла, доброты и любви разорванные ткани начинают сращиваться и кровотечение прекращается. Как долго это продолжалось, майор не заметил, до его слуха внезапно донесся громкий голос:
- Ну как она там, теплая хоть? - И, придя в себя, Сарычев увидел красную рожу санитара, засунувшего голову в разбитое окно.
- Теплая, - машинально отозвался он и, глянув на пострадавшую, непроизвольно вскрикнул: поперек ее лба тянулся длинный выпуклый шрам.
Глава тринадцатая
На кладбище было ветрено. Резкие порывы холодного воздуха рвали черные платки с женских голов, и, когда гроб с телом Петровича опустили в могилу, ветер первым бросил горсть земли на полированное дерево крышки. Народу было очень много - друзья, ученики, родственники, - и на лицах у всех вместе со скорбью застыло выражение недоумения: как могло случиться такое с человеком, который легко проламывал кулаком три сложенные вместе дюймовые доски и раскалывал ногой кирпич, высоко подвешенный на двух нитках?
Наконец могилу засыпали, и все стали подтягиваться к автобусу, чтобы ехать на поминки, а Сарычеву внезапно стало плохо, и он едва успел отбежать метров на пятьдесят в сторону и склониться над засыпанной снегом канавой. Его тут же основательно вывернуло наизнанку, и, давясь блевотиной, он почему-то удивительно спокойно подумал: "Вот оно, начинается". Желудок отпустило, но сразу же жутко заболела голова - он внезапно почувствовал, что сейчас она разлетится на мелкие кусочки, и, прижав руки к вискам, майор машинально опустился на скамейку у чьей-то могилы, до боли сжав веки.
Внезапно он услышал, как бьется крутая балтийская волна об истертые прибрежные скалы, а открыв глаза, увидел огромный погребальный сруб, сложенный из толстенных сосновых стволов. На самом его верху покоилось тело славного Имярыкаря, достойнешего из достойных, возлежавшее в окружении всего того, что необходимо на далеком пути до Ирии - чертога Перунова. Здесь были и оружие, омытое кровью врагов, и верный конь, испытанный в битвах, а в изголовье стояли каменные чаши со священным золотистым отваром красного мухомора, пробуждающим в воинах бешеную силу Ярилы-бога, название которой Яр.
Моросил мелкий весенний дождь - это могучий Перун закрыл облачным покрывалом лик лучезарного Даждь-бога, и капли влаги мешались с вином в кубках собравшихся на тризну воинов.
Все пришедшие были одеты в кольчатый тельный доспех - одни в пансерах, с кольцами поменьше и плетением более плотным, чем у других, которые носили кольчуги. У каждого воя на поясе висел длинный широкий меч в ножнах, железных или крытых кожей, а также непременно присутствовал крепившийся особым крюком поясной нож с коротким обоюдоострым клинком-шляком.
Сама собой внезапно настала тишина, и Сарычев вышел на центр огромного, образованного столами круга. Он, как и все, носил кольчатый доспех, однако на груди, спине и подоле у него еще имелись круглые металлические бляхи - мишени, а на шее присутствовал железный воротник, застегивающийся запонами, и когда он крикнул яро: "Огня!" - то сейчас же подбежали к нему люди и подали горящий факел.
Сарычев поджег кострище с четырех сторон, зашипела, принимаясь, береста, и вскоре уже вовсю затрещали сосновые бревна, а майор глянул в сторону захваченных в плен древлян и, положив руку, защищенную зарукавьем, на крыж меча, громовым голосом объявил: "Тот, кто пошлет меня вдогон за уходящим Имярыкарем, избавит себя и кровников от смерти. Другие сегодня же уйдут за горизонт и предстанут пред своими предками. В том слово мое нерушимо".
Он не успел еще даже договорить, как из толпы древлян вышел высокий, плечистый воин с лицом искаженным стыдом и яростью - его пленили сонным - и молча указал рукой майору на пуп. Сейчас же принесли все ему надобное, и, опоясавшись, он выхватил меч и пару раз со свистом рассек им воздух, привыкая к соотношению весов крыжа и полосы. Затем бешено вскрикнул и без всякого объявления ринулся на Сарычева. Майор тяжелый, с потягом, удар отвел и, с ходу сократив противостой, крепко впечатал "яблоко" рукояти своего меча в лоб противника. Ошеломленный, тот на секунду потерял Сарычева из виду и не заметил быстрого как молния движения его руки - остро отточенная сталь глубоко вонзилась в горло широкоплечего, - и, захрипев, он упал вниз на мокрую землю, обильно орошая ее своей кровью. Даже не глянув на поверженного врага, Сарычев снял со своей головы шелом с личиной и, чувствуя, как ярость начинает разгораться в нем подобно поминальному костру, выкрикнул бешено: "Кто за ним?"
Вышел крепкий бородатый подлеток и, уже через минуту сжав в руках ратовище копья, диким вепрем кинулся на майора, целя остро отточенным пером в форме листа шалфея прямо тому под ложку. Мгновенно Сарычев скрутил корпус грудью к удару и, развернувшись, со страшной силой рубанул клинком наискось по голове нападавшего. Меч у майора был работы не франкской, а откуда-то с Востока: узор на нем виделся сетчатый, цвета белого, отчетливо выделяясь на черноте голомени - плоской стороны полосы, а если он "пел", то звук был долгий и чистый.
Лезвие его легко, как яичную скорлупу, прорубило венец шелома копьеносца и, пройдя сквозь толстую, стеганую подкладку, развалило череп надвое. Сильным пинком ноги, обутой в хезевый сапог, Сарычев бросил убитого на землю, освободив таким образом свой меч, и опять вскричал бешено: "Клянусь Перуном трехславным, душа Имярыкаря жаждет большего. Найдутся еще трое мужей, способных держать меч?"
На вид майор был очень страшен - высокий, с широченными плечами, сжимавший в руке огромный окровавленный клинок, - но смерть в бою достойнее любой другой, и супротивники ему вскоре сыскались. Через пару минут Сарычев уже бешено крутился волчком, уворачиваясь от трех клинков, атаковавших разом, и упоительный, ни с чем не сравнимый восторг битвы, где цена одна - смерть, полностью захватил его. Он скинул шлем и рубился с непокрытой головой, целиком полагаясь на скорость и увертку, и свежий морской ветер развевал его длинные темно-русые волосы.
Вскоре один из его противников открылся и, получив сильный удар острием майорского меча в лицо, уронил свой и замер, прижав руки к голове. Два еще живых явно уступали Сарычеву в скорости и силе удара, а главное, они страшно боялись его, и страх, туманя рассудок, сковывал их помыслы и движения и приближал то, что вскоре и случилось, - Александр Степанович стремительно подсел под клинком одного из поединщиков, и меч его в мгновение ока перерезал тому горло. Хлынула кровь, и еще одна жизнь во славу Имярыкаря прервалась, а оставшийся на ногах противник Сарычева - молодой высокий воин - развернулся и бросился прочь.
Не того заслуживала душа ушедшего, и, придя в страшный гнев, Сарычев вырвал из ножен поясной нож и, кхекнув, метнул его вдогон убегавшему врагу. Просвистев в воздухе, клинок глубоко вонзился тому под колено, перерезав жилы и разом обездвижев, а подскочивший к упавшему в два счета Сарычев мигом отрубил недостойному голову.
Священное пламя поминального костра догорало - славная душа Имярыкаря достойно возносилась на небо. Сарычев вытер окровавленный меч об одежду убитого и, подобрав с земли шелом, направился к своему месту во главе стола. Он выполнил долг товарища и содружинника - душа покойного была им помянута достойно. Майор присел на скамью, рука его потянулась к чаше, и внезапно он понял, что находится на кладбище неподалеку от чьей-то могилы.
Было уже темно, Сарычев был запорошен с головы до ног снегом, однако странно, он не замерз и, что самое удивительное, отлично различал окружающее, ну совсем как в недавнем сновидении про пещерного искателя жемчуга. Он в недоумении потер глаза, однако ничего не изменилось - он видел в темноте как дикий лесной кот, и, крайне удивляясь происходящему, майор двинулся между могилами.
У входа на кладбище народу не было вовсе, и, прошагав минут двадцать до шоссе, Сарычев не встретил ни одной машины и наконец догадался взглянуть на свои часы "командирские" - на них было четыре часа. Ночи, естественно. Сарычев присвистнул, - оказалось, что он пробыл на кладбище больше полсуток. Он понял, что болезнь, видимо, взялась за него основательно и начала с головы.
Глава четырнадцатая
Интуиция майора не подвела: выперли его из родной рабоче-крестьянской действительно за дискредитацию звания офицера, без пенсии и выходного пособия, - катись, шелудивый. А то, что протрубил ты почти двадцать лет, имеешь именной ствол, два боевых - это в мирное-то время - ордена и целую гору медалюшек, - так это не в счет: видимо, все эти годы маскировался ты, гад, под порядочного.
На прощание Юрий Иванович Отвесов пожелал ему более тщательно подбирать себе половых партнеров, а майор, глядя на его харю честно выполнившего свой долг бюрократа, вдруг ощутил в себе бешеное желание произвести указательным и большим пальцами правой руки захват подполковничьего горла и, глядя в мгновенно округлившиеся от страха глаза врага, вырвать напрочь ему трахею.
Расстались, в общем, без энтузиазма, и Сарычев порулил к дому. Отыскав телефон-автомат с необрезанной трубкой, он достал бумажонку с записанным номером и через пару минут дождался того, что и ожидал услышать, - положительная реакция на СПИД у него подтвердилась. "Да, чудеса бывают только в сказках", - подумал майор и поехал домой.
На Литейном, недалеко от пересечения с Невским, ему голоснул невысокий парень в серой куртке-аляске и, блеснув золотой фиксой, поинтересовался:
- За полтинник до Правобережного рынка доедем?
При этом он завлекательно махнул здоровенным лопатником, из которого высовывалась купюра поносного цвета с Кремлем, и майор сдался, сказав:
- Поехали, - тут же он добавил: - Ремешок, пожалуйста, - и сразу периферическим зрением отметил наличие у пассажира на левой щеке шрама, а на пальце правой руки - перстневой татуировки "Отсидел срок звонком", что Сарычеву не понравилось и насторожило.
Весь путь до рынка он более концентрировался на попутчике, чем на дороге, и не зря, предчувствие его не обмануло. Когда доехали и майор припарковался позади красной "девятки", из нее выскочил здоровенный, коротко стриженный - сразу видно, боец - и, распахнув водительскую дверь "семака", выдернул ключи. В то же время фиксатый пассажир, щелкнув ножом-прыгунком, приставил его к сарычевской печени и негромко сказал: