- Есть у меня к тебе, пес, разговор. Что ж ты "бомбишь", а в "оркестр" не засылаешь? Надо нам "навести коны", а иначе почину разворотим.
Майор возражать не стал, а сделав вид, что страшно перепугался, промямлил:
- Деньги около запаски, в портмоне.
Фиксатый мотнул подбородком стриженому амбалу и, когда тот двинулся к багажнику, проговорил, уже подобрев:
- Будешь паинькой, поставим тебя на отстой…
Он монолога не закончил - Сарычев в мгновение ока сделал три движения: развернул корпус, зафиксировал своей левой рукой вооруженную кисть собеседника, а правой резко провел уракен-учи тому прямо в глаз. Пассажир слабо вскрикнул, а майор, повторив удар еще разок, для верности быстро раздробил фиксатому локтем нос и выскочил из машины, чтобы поговорить кое о чем с его бритым подельщиком.
Тому было явно не до общения - он до пояса залез в багажник "семерки" в поисках вожделенного портмоне с деньгами и, когда хлопнула дверь, удивленно приподнял свою стриженую башку с большими оттопыренными ушами. Уже через секунду Сарычев с ходу наградил его двумя апперкотами по почкам, а когда амбала скрючило, резко ударил его носком ботинка в копчик и, не опуская ногу, провел ею рубящее движение в коленный сустав бритоголового. Одновременно разбушевавшийся майор перекрыл ему кислород и, взвалив сразу обмякшую тушу себе на бедро, немного подержал, пока противник не вырубился полностью. Потеряв к нему сразу всякий интерес, Сарычев плавно опустил бесчувственного амбала на укатанный снежок мостовой и снова обратил свое внимание на пассажира. Тот уже начал приходить в себя и слабо стонал, прижимая сплошь залитые кровью руки к лицу, а майор, похолодев от ужаса, сильно обеспокоился за чистоту своих светло-коричневых велюровых чехлов. Он осторожно выволок фиксатого из салона, затем подобрал выпавший из его руки клинок и, захлопнув дверь своей лайбы, всадил острие в заднее колесо "девятки".
Зашипело, будто потревожили десяток гадов, а Александр Степанович вытащил свои ключики из крышки багажника, завел двигатель и с места происшествия отчалил. В том, что на него попытались "наехать", ничего странного не было - в большом городе грязи всегда хватает. Удивительно было другое - никто не остановился и не поинтересовался происходящим, а о том, чтобы вмешаться, даже и речи быть не могло. Вот уж воистину равнодушие - вещь страшная, чем бы оно ни мотивировалось. Одолеваемый грустными размышлениями морально-этического плана, он выехал на Дальневосточный, остановился и осмотрел салон.
Тревожился он не зря: этот фиксатый гад мало того, что испоганил настроение, так еще все же умудрился испачкать кровью с блевотиной сиденье и резиновый коврик. Чертыхаясь, Александр Степанович принялся непотребные следы оттирать и внезапно обнаружил завалившийся к катушке ремня безопасности толстый пассажиров бумажник. Разыгравшееся не в меру воображение сразу же нарисовало Сарычеву радужную картину - столбы зеленых бумаженций с портретами горячо любимых во всем мире американских дядек - папаш Франклина и Гранта, но суровая жизнь сразу же внесла коррективы. Слава Богу, что небольшие. В лопатнике деревянными и зелеными было в сумме около пятисот долларов, и возликовавший майор сразу же рванул на Бухарестскую в фирменный лабаз "Колесо", чтобы воплотить давнишнюю автомобильную мечту в суровую повседневность.
Народу в магазине было немного, и, потоптавшись в отделе аккумуляторов, Александр Степанович приобрел увесистое заморское чудо с дивной свинцовой начинкой, ручкой для таскания и зеленым глазком индикатора.
Пока осчастливленный Сарычев ставил его на место издыхавшего отечественного собрата, короткий зимний день потихонечку уступил место темноте, и, ощущая себя безмерно состоятельным членом общества, майор решил сегодня не выезжать на работу и отправился домой.
Выехав на проспект Славы, он даже не заметил, как по привычке очутился в правом ряду и также машинально остановился перед голосовавшей женской фигурой. Это была среднего роста, чернобровая девица лет тридцати, в простенькой вязаной шапке и бесформенной кожаной куртке.
- До "Московской" довезете? - низковатым, но выразительным голосом поинтересовалась просительница и сразу же определила свой статус-кво: - Денег нет, и отсасывать не буду.
Сарычева сразу же оглушила такая простота, и он отозвался:
- Садитесь.
Некоторое время ехали молча, затем Александр Степанович, как-то по-дурацки для начала разговора, спросил:
- А чего это у вас денег-то нет?
Пассажирка взглянула на него искоса и без всякого удивления заметила:
- Зарплату задерживают, вот и нет.
- Ну а как же муж, друзья? - Сарычев понимал, что тема для разговора была не самая подходящая, однако попутчица ему попалась общительная и отозвалась с легкостью:
- Муж отсутствует, а за деньгами вот и тащусь черт знает куда - к подружке.
Александр Степанович вдруг заметил, что она совсем не накрашена, и ощутил ее запах - не духов, а естественный, кожи, весьма волнующий. Майору почему-то вдруг сделалось очень жарко, и он замолчал. Когда проехали туннель под Витебским проспектом, Сарычев кашлянул и сказал:
- А чего вам, собственно, ехать куда-то. Возьмите у меня денег, отдадите потом.
Густые брови девицы взметнулись вверх, носик сморщился, и она вдруг захохотала - необидно и искренне:
- Вы никак меня кадрите, уважаемый, небось потом и трахаться полезете?
Сарычев подождал, пока она кончит смеяться, достал портрет Франклина в зеленой рамке и, протянув его пассажирке, сказал сурово:
- Не полезу. Есть причины.
Отреагировала та неожиданно, промолвив спокойно:
- Хотелось бы надеяться, что не импотенция. - Денежку взяла и представилась: - Меня зовут Маша. - Помолчала секунду и добавила, улыбаясь: - Все равно теперь вечер надо чем-то занять, поехали ко мне, чаю попьем.
- Я - Саша, - почему-то угрюмо отозвался майор, развернулся и погнал вдоль проспекта Славы назад.
По пути он остановился, купил в киоске пряник "Славянский" со шведской шоколадиной "Милка" и всю оставшуюся дорогу молчал.
Остановились около огромного дома-корабля, поднялись на третий этаж, и, открыв дверь ключом, Маша запустила Сарычева в чистенькую прихожую стандартной трехкомнатной квартиры.
- Моя комната вот эта. - Она выдала майору шлепанцы, не мужские, не женские, а какие-то неопределенные, и указала рукой на самую дальнюю дверь: - А здесь соседи живут. Пошли.
Его провели в небольшую, обставленную так себе комнатенку, где основное место занимала тахта. Рядом стоял заваленный книгами шкаф, на телевизоре в вазочке загибались гвоздики, и майор подумал: "Почти как у меня". Почему-то ему вдруг стало тоскливо, захотелось ехать домой и до изнеможения лупить по своему боксерскому мешку. В этот момент дверь отворилась и появилась Маша, волоча за собой здоровенный сервировочный стол. Глянув на нее, Сарычев обомлел, и было с чего, - фигура у хозяйки была бесподобная: грудь высокая, талия тонкая, а бедра стройны и соразмерны, однако самым необычайным в Машиной внешности были длинные густые волосы, собранные в толстую каштановую косу.
Фамилия у нее была обычная - Вакуленко, а вот профессия настораживала - новая знакомая майора трудилась на поприще психиатрическом, и Сарычев подумал: "И чего это мне так везет на медичек?" Сам он сидел молча, увлеченно жевал бутерброды с колбасой и на вопрос о своем нынешнем статусе ответил уклончиво:
- Одинокий, больной СПИДом бывший работник органов МВД.
- Да, звучит не очень весело, - с недоверием заметила Маша и, подлив еще чайку, поведала о своей девичьей молодости.
Родом она была из деревни Быховки, что раскинулась на высоком берегу Припяти, ныне отгороженной от всего мира забором тридцатикилометровой зоны. Когда на Чернобыльской АЭС накрылся четвертый блок, Маша, пребывая в качестве изрядно беременной, гостила с мужем у родителей. Супруг ее, будучи строителем по профессии и романтиком по призванию, вызвался поработать добровольцем на обломках реактора, в результате чего через год и умер от лейкемии - рака крови, а ей самой насильно сделали аборт и по-отечески посоветовали больше не залетать - и так у нас страна уродов.
Некоторое время молча жевали пряник "Славянский", а потом Сарычев несколько невпопад спросил:
- Почему сны снятся?
- А фиг его знает, - Маша отломила кусочек от шоколадки, - папа Фрейд и тот ничего толком не сказал. Со времен древних шумеров воз и поныне там. А в чем, собственно, вопрос?
- Так, просто интересно стало, - уклонился от ответа Сарычев и сказал: - Поздно уже. Ехать надо. Спасибо за чай.
Маша взглянула на его слишком серьезную усатую физиономию и рассмеялась:
- Знаешь, на кого ты сейчас похож - на кого-то там в раковине. Который все время створки изнутри закрывает, - помолчала и добавила: - Телефон свой давай, рак-отшельник, - и пояснила: - Ты, может, единственный нормальный мужик, кого я за последнее время встретила.
Глава пятнадцатая
На обратном пути Сарычев пожадничал - посадил солидную, рослую девицу со здоровенным тортом "Шоколадница" в руке - благо, что было по пути, - и пассажирка в награду устроила ему "сквозняк". Не доехав чуть-чуть до нужного ей места, слезно попросилась забежать на секунду к подружке и, чтобы он ничего плохого не подумал, осторожно поставила кондитерское изделие на заднее сиденье. "Ладно", - сказал майор и, подождав минут пять, пошевелил коробку и громко рассмеялся - она была пустой. Дальше все ясно: парадная в подружкином доме, конечно, проходная и пассажирку, конечно, ждать бесполезно. "Жадность порождает бедность", - еще раз напомнил себе Сарычев и степенно покатил домой.
Основательно обездвижив свое транспортное средство, он поднялся наверх и решил устроить большую стирку. Однако только майор достал ведро с замоченными еще третьего дня носками, как вдруг ему неодолимо захотелось спать - накатилась зевота, ноги стали ватными, и, сам себе удивляясь, как был, в одежде, он повалился под крыло Морфея.
Приснилась ему какая-то гадость. Будто канал он по бро в Одессе-маме и был не леопард какой гунявый, а крученый, крылатый красюк, прикинутый в центряковый лепень и ланцы - одним словом, лепеху разбитую. Цвели каштаны, и встречные марэссы так и мацали своими зенками его красивую вывеску, и не без понта, - врубались, видно, лохматяры, какие шары были всобачены в его "мотороллер".
Завлекательно скрипели на Майоровых ластвах "инспектора", а вот в погребах его шкарят был нищак - что-то он сегодня заскучал. Сосать лапу надоело, и Сарычев не заметил, как ноги сами собой вывели его на Привоз, и он мгновенно срисовал себе бобра - хорошо прикинутого фраера средних лет, с печатью Соломона на витрине. Нюхать воздуха майор не стал и, закричав громко:
- Абрам Соломонович, чтоб мне так жить, - быстро кинулся к не успевшему даже трехнуться смехачу и за секунду умудрился нанести ему страшный удар головой в лицо с одновременным хлопком воротника по шее.
Через мгновение он уже обчистил карманы своей жертвы и, не оглядываясь, двинулся прочь, оставив клиента в бледном виде. Подсчитав навар, майор вышел на Дерибасовскую и заглянул к мордомазу Шнеерсону, а когда пархатый обшмольнул его, то спросил:
- Следячий выдел не прорезался?
- Нет, Николай Фомич, все спокойно, - ответил тот и, хрустнув полученными булерами, кланяясь, проводил майора до выхода.
Выбритый и пахнущий как штэмп, майор вышел на набережную и внезапно узрел мурика с такой мордой протокольной, что не удержался и, подойдя поближе, удивленно спросил:
- Товарищ, что это у вас на правом плече?
Фофан повернул витрину в сторону и, тут же получив сильный удар в челюсть, стал медленно оседать на землю. Майор бережно его поддержал и, облегчив карманы, быстро затерялся среди фланировавших без особого успеха профураток. Потолкавшись еще немного без всякого понта, он двинул по направлению к порту и вскоре, сам того особо не желая, оказался в блудилище. В зале было пусто: шлюхи еще давили харю после работы в ночь, только какая-то тощая шкица - наследие проклятого царизма - умножалась, как видно на халяву, холодной цыпой на крайнем столе. Майор хмуро глянул на ёе худые лопатки и, отогнув занавес, прошел в соседнюю, похожую на трюм, комнату. Несмотря на раннее время, там уже катали, был кое-кто из знакомых - Сенька Чиж, Витька Косой да Жора Француз, - а кроме них присутствовал еще какой-то с виду фраер захарчеванный, и что-то он Сарычеву не понравился страшно.
- Талан на Майдан, - поздоровался он с присутствующими и, бросив толстую пачку финашек на стол, спросил: - Катанем без кляуз?
- Третями, - предложил незнакомец и вполне профессионально "сделал сменку" - незаметно, как ему самому казалось, подменил колоду, - а майор это дело срисовал, но, виду не подав, пожелал удачи:
- С мухой.
Как только сьянцы попали в его щипальца, Сарычев сразу въехал в тему: игра шла "на шур" - пометки на картах отчетливо прощупывались руками, - и, бросив ахтари на стол, он процедил мрачно:
- Стиры коцаные.
Одновременно майор непроизвольно потянулся к пивной бутылке, и, заметив это, мутный партнер, оказавшийся вроде бы и не фраером вовсе, оперативно дернул внушительных размеров перо. По тому, как оно лежало в его пальцах, было хорошо видно, что он совсем не новичок, и Сарычев слызил, понтуясь:
- Лады, корешок, не бери в голову. Воткни перо, где оно торчало.
При этом он оскалился, и, посчитав это за улыбку, обладатель пера свой клинок опустил, а майор ласково продолжил:
- Ежели хотел бы я тебя расписать, то сделал бы вот как.
С этими словами, ударив бутылкой о край стола, он сделал из нее "розочку" и мгновенно "нарисовал" своему карточному партнеру "со шрамом", глубоко вонзив острые осколки стекла тому в вывеску. Для порядка он еще смазал пострадавшему по чердаку и, промолвив:
- Это тебе, сука, печать королевская на память, - цвиркнул и проснулся.
Несмотря на темноту, он разглядел, что времени было всего три часа, и, чувствуя, что навряд ли сегодня ему удастся снова заснуть, пошел на кухню попить чайку. Чувствовал он себя как-то необычно - голова была непривычно ясной, а тело неощутимо легким, и казалось, что он еще не проснулся. Сарычев зажег газ, поставил на него чайник и внезапно узрел самого себя со стороны. Было такое ощущение, будто, открыв какую-то дверь, он вышел из своего тела и нынче находится там, где цвета можно слышать, а звуки переливаются разноцветьем радуги. Это продолжалось всего одно мгновение, и изумленный пережитым Сарычев неторопливо сам себе сказал вслух: "Так, уже вольты пошли" - и, опустившись на табуретку, призадумался. СПИД СПИДом, но вот и с головой происходит что-то невразумительное: сны эти непонятные, обмороки, как у гимназистки-целки, козла вот черного ушатал третьего дня напрочь. Неужели от всего хорошего в этой жизни крыша поехала? "Завтра же спрошу об этом Машу", - успокоил себя майор и, тут же сообразив, что телефон ее не взял, сплюнул и до самого утра яростно стирал носки.
Он зря переживал - давешняя пассажирка позвонила сама и, категорическим тоном захомутав его нынче вечером в Мариинку на балет, назначила рандеву и отключилась. "Балет! - Сарычев вздрогнул и поморщился. - Только этого еще не хватало". Александр Степанович искусство танца не понимал совершенно и всегда недоумевал, почему это танцоры постоянно появляются на сцене в одном исподнем. Он вздохнул и двинулся вниз разогревать "семерку" - настало время платежей за гараж.
Снова мела метелица, на дороге было неуютно и скользко, а когда Сарычев уже возвращался домой, то буквально на капот ему кинулся совершенно ошалевший мужичок с чемоданом - болезный опаздывал в аэропорт. Ехать до Пулкова было недалеко, несчастный опозданец сразу бросил полтинник на торпеду, и майор судьбу гневить не стал, поехал. Несмотря на непогоду и совершенно не в жилу поставленный знак ограничения скорости, поспели вовремя, а вот на обратном пути опять с Сарычевым случилось непонятное.
При въезде на площадь Победы он вдруг заметил правый бок не пропустившей его иномарки и, чтобы избежать столкновения, дал по тормозам. Естественно, на такой дороге его вынесло в левый ряд, а степенно ехавший там "Икарус" в шесть секунд испоганил "семаку" заднее крыло и, не посчитав нужным остановиться, покатил дальше.
Виновник же всего этого безобразия, сидящий в удобном буржуазном кресле, видимо, врубился в ситуацию и резко нажал на газ своего заграничного чуда по принципу батьки Махно - "хрен догонишь". Родной автоинспекции в нужный момент, конечно, на месте не оказалось, и выскочивший из "семака" Сарычев, глядя вслед быстро удалявшейся беспредельной лайбе, громко и выразительно пожелал ее водителю: "Чтоб тебе, сука, тошно стало".
Уже через секунду он вдруг перестал доверять своему зрению, твердо понимая умом, что такого в природе быть не может: сразу же после его напутствия красные огоньки удалявшихся габаритов вдруг стремительно начали смещаться вправо, затем до майорского слуха донесся звук удара и впереди стало быстро разрастаться белое, клубящееся облако. Александр Степанович залез в машину и, приняв вправо, двинулся по-Московской трассе. Очень скоро он остановился, вылез из "семерки" и в изумлении замер: обидчица-иномарка буквально обняла бетонный столб уличного освещения. Парил изливавшийся ручьем тосол, из расколотого картера сочилось струйками масло, а пахло вокруг бензином и бедой. Сарычев подошел ближе и сквозь покрытое трещинами лобовое стекло взглянул на водителя и вздрогнул, вспомнив свое пожелание, - тому действительно было очень тошно.
Глава шестнадцатая
Заморочиваться с ушатанным "семерочным" крылом Сарычев не стал, а, купив банку "мовиля", чтобы не ржавело, щедро закрасил покореженный металл вязкой коричнево-красной жидкостью и успокоился до лучших времен. Приехав домой, майор с полчаса пообщался со своим мешком, основательно взмок и, приняв душ, почувствовал себя голодным, как изрядно недобравший в рационе хвостатый лесной санитар. Захотелось чего-то мясного, и, разморозив солидный кусище свинины, майор порезал его на тоненькие ломтики, посолил, поперчил и кинул на круто разогретую чугунную сковородку - всякие там "тефали" он не уважал.
Когда запахло жареным и на лангетах образовалось самое вкусное - хрустящая корочка, - Александр Степанович огонек убавил и, глотая слюни, стал дожидаться конечного результата. Момент был самый волнительный: передержишь - и мясо будет жестким, как подметка, поторопишься - тоже будет невкусно, однако интуиция майора не подвела, и свинина получилась как надо - сверху хрустящая, а внутри мягкая и истекающая белорозовым соком.