ГРЯЗНОВ
В половине десятого вечера Грязнов случайно оказался на Новослободской улице, возле того самого дома, в котором жила Алина Севостьянова. Случайно же на заднем сиденье его "Нивы" лежала тоненькая красная роза. Грязнов вышел из машины, захватил розу, еще какую-то папочку, подошел к телефону-автомату на углу и тоже случайно набрал ее номер.
– Алина? Что поделываете?
– Как всегда, рыб кормлю. Знаете, это потрясающее зрелище. Приезжайте как-нибудь, посмотрите.
– Алиночка, мне необходимо с вами посоветоваться по поводу нашего беглеца. Я понимаю, уже поздновато и это не совсем удобно, но… – Тут он слегка укололся шипом розы.
– О чем речь, Вячеслав Иванович, разве, когда мы ночью по болотам скакали, это было удобно? Приезжайте. Через сколько вы будете? Я кофе сварю.
– Боюсь, не успеете… – И Грязнов вошел в подъезд.
Двухкомнатная квартира молодой современной женщины представляла собой полную противоположность ну хотя бы жилищу его племянника Дениса или ультрамодным и насквозь функциональным апартаментам Артура Сикорского, в которых Грязнов побывал на днях, заскочив на пару минут за компанию с Турецким.
В квартире Алины было минимум пластика и современного дизайна. Ставшая уже классической черная мебель не фигурировала вовсе. Довольно большая библиотека на добрую половину была специальной – книги по философии, психиатрии, психологии – и на половину из этой половины на иностранных языках – французском и английском. В каждой комнате по компьютеру, это несмотря на то что ноутбук она вообще постоянно таскает с собой. Но самое поразительное – отсутствовал телевизор. Грязнов даже был слегка удивлен. На всякий случай он заглянул и на кухню, может, хоть там, может, хоть с тридцатисемисантиметровой диагональю? Но нет.
Готовившая традиционный кофе Алина краем глаза фиксировала его реакцию и в нужный момент не замедлила улыбнуться:
– Можете не искать, ящика действительно нет. Все равно все новости я могу узнать по радио или в Интернете, их там не так пережевывают, а кино лучше посмотрю на большом экране. Да и это так редко бывает. Честно говоря, избавиться от телевизора – это было непростое решение, но теперь я не жалею. Так что я его выфутболила.
– В каком смысле, – машинально спросил Грязнов, подразумевая, что, естественно, в переносном.
– В буквальном. Вот в это окно, – продемонстрировала хозяйка. – Вслед удирающему мужу.
– Гм… – Грязнов почувствовал себя неловко, чего никак нельзя было сказать об Алине.
– Честно говоря, мы расстались с большим скандалом, и в тот миг мне хотелось, чтобы ему было потяжелее, причем в буквальном смысле. Вот я поднатужилась, ну и… Не попала, в общем. Зато бабушки на лавочках так подпрыгнули, что, кажется, излечились от радикулита.
– Я-то думал, что психологи могут решать по крайней мере свои проблемы.
– Большая иллюзия. Скорее, только чужие. Честно говоря, за свою недолгую профессиональную карьеру я выслушала столько жалоб и нытья, что их хватило бы на целую больницу.
– Боюсь, вы теперь в каждом подозреваете психа… Впрочем, их действительно хватает. А давно вы с вашем мужем… – осторожно начал Грязнов.
– Да, – быстро сказала она, и вопрос был исчерпан.
– Давайте в общих чертах восстановим ход событий. Рыбак был обвинен в зверском убийстве собственной жены. Мотив – покойная супруга была застрахована на крупную сумму, а Рыбак – единственный ее наследник. Его вина доказана, и Рыбак получил большой срок заключения. Во время этапирования, как известно, сбежал. Но продолжает оставаться в Москве. Почему? Ему бы удрать как можно дальше или вообще за границу отвалить…
– Может, он как раз и хочет из столицы выбраться за границу? Может, пытается сделать тут себе новые документы?
– Что-то не похоже, – покачал головой Грязнов. – Похоже совсем на другое. Похоже на то, что ищет кого-то, возможно, как он думает, его и подставившего. То есть он убежден в своей невиновности? – нерешительно добавил он.
– Вячеслав Иванович, – засмеялась Алина, – это же одно из двух. Если он вообще в своем уме, а это несомненно так, то он прекрасно знает, убивал он жену или нет. Пока что всем своим поведением он показывает, что нет. Вы полагаете, нам тоже стоит в это поверить?
– Нет, не так. Это вообще не наше дело. Мы должны его просто поймать.
– Это непросто.
– Да! Но если раньше, когда он был все время рядом, практически виден из-за поворота, мне было плевать на все эти нюансы, то теперь придется прогнозировать его ходы. А это ваша специальность, Алина, не возражаете?
Она улыбнулась:
– Есть еще один вариант. Убийство – не убийство, а несчастный случай. И если Рыбак рассуждает так же, то он может пребывать в растерянности, не зная, подозревать ли вообще кого-то в заговоре против себя?!
– Что-то не похож он на растерянного. Сами небось видели, как он нас приложил. Словом, нужно покопаться в его деле. Сначала я позвонил следователю, который вел дело о гибели Марины Рыбак. И безрезультатно, он сейчас за границей, загорает где-то в Арабских Эмиратах. А что касается несчастного случая…
– А кто Рыбака защищал на суде?
– Вот тут самое интересное. Альфред Шуппе. Личный адвокат Президента Республики Коми господина Кирсанова.
Алина застыла в изумлении.
– Да-да, у них с Кирсановым были какие-то отношения, я имею в виду Рыбака, конечно. Хотя друзьями не назовешь. Одно время они оба претендовали на пост президента футбольной федерации. Кирсанов же политик до мозга костей. Его хлебом не корми, дай в каких-нибудь выборах поучаствовать. Ну а когда случилась вся эта история, Кирсанов принял живое участие в судьбе Рыбака. Возможно, рассчитывал, что тот оправдается и тогда он, Кирсанов, заработает еще пару очков. История-то громкая была. Но Рыбака осудили. И Кирсанов поступил в стиле тридцатых годов. Немедленно гневно осудил и все такое.
– А что этот Шуппе из себя представляет?
– Вас интересует внешность, темперамент и прочее – как обычно?
– Нет, конечно, – Алина засмеялась. – Что же я, по-вашему, не могу рассуждать как нормальный человек? Что это за адвокат?
– Я просмотрел материалы суда. Шуппе работал профессионально, но сделать ничего не смог. Нет даже намека на то, что он мог подставить своего подопечного.
– А кто выступал обвинителем в суде?
– Некто Михайлов, из Кунцевской прокуратуры. Он был совершенно взбешен, когда узнал, что меня интересуют нюансы абсолютно очевидного дела об убийстве полугодичной давности, "в то время как сам убийца разгуливает на свободе". Короче, я плюнул и затребовал себе материалы экспертизы, проводившейся в квартире Рыбака после того, как был найден труп его жены. Вот послушайте. – Грязнов открыл папку: – "…Причиной пожара послужило возгорание метано-воздушной смеси, после того как значительное количество газа заполнило помещение. На это указывает отсутствие ярко выраженного очага, где наблюдались бы следы максимального разрушения, вызванного воздействием высокой температуры. В наименьшей степени пострадали туалет и ванная комната, так как их двери были плотно закрыты, вследствие чего концентрация газа не достигла величины, достаточной для воспламенения".
– Вячеслав Иванович, а что сам Рыбак говорил? Садитесь в это кресло, тут удобнее, а я включу торшер.
– "Согласно показаниям потерпевшего Рыбака А. И., в момент возгорания он находился в туалете. Выйти в коридор он не смог из-за сильного пламени. Его слова согласуются с характером пожара при взрыве газа: воспламенение происходит практически мгновенно по всему объему помещения. Далее, по утверждению Рыбака, он разбил окно, ведущее в ванную, вылил несколько ведер воды в коридор и, накрыв голову мокрым купальным халатом, сумел покинуть квартиру. Оказать помощь жене, находившейся в спальне, в сложившейся ситуации Рыбак не мог…"
– А источник газа вообще был в порядке? Плита, я имею в виду. Слава богу, у меня – электрическая, – поделилась Алина и совершенно естественно пересела на подлокотник кресла. – Хотя нагорает, конечно…
Грязнов, никак не реагируя, перелистнул страницу:
– "Исследование газовых приборов (четырехконфорочная газовая печь Zanussi 1998 г. выпуска) и подводящих труб показало, что они находятся в исправном состоянии и при эксплуатации в соответствии с требованиями не могли послужить причиной утечки. На момент проведения экспертизы газовый вентиль был перекрыт. Опрос сотрудников, производивших тушение, не позволяет однозначно утверждать, закрыл ли вентиль кто-нибудь из них".
– Вот как! – удивленно сказала Алина и выключила торшер.
Тогда в совершенной темноте, где поблескивали только два ее голубых глаза, невозмутимый Грязнов дальше процитировал по памяти:
– "При осмотре кухни обнаружен предмет, который удалось идентифицировать как взрывное (либо самовоспламеняющееся) устройство с электронным таймером. Он сохранился в огне благодаря случайности – был накрыт кастрюлей, упавшей вверх дном при обрушении сгоревшей полки с посудой. Его наличие позволяет сделать вывод о том, что пожар возник вследствие умышленного поджога…" – И с чувством выполненного долга он заключил ее в объятия.
Первый поцелуй длился пару минут. Пока наконец, тяжело дыша, она не воскликнула:
– Я же вам рыбок не показала!
ТУРЕЦКИЙ
Артур проверил номера из консульской распечатки: журналист с РТР, секретарь мидовского деятеля и неизвестный гражданин (гражданка), звонивший(ая) из автомата. Журналист интересовался, будет ли Штайн на каком-то брифинге, и со Штайном даже не говорил, ответила секретарша, а на время убийства у журналиста алиби. Секретарь согласовывал время встречи своего шефа со Штайном и тоже разговаривал с секретаршей, и у него и у его шефа также алиби, и вообще этот звонок попал в черный список только потому, что звонили не с рабочего места, а из аэропорта по сотовому. И наконец, третий загадочный абонент говорил со Штайном лично, а телефон-автомат расположен буквально за углом гостиницы "Олимпия". Конспиратор хренов.
Конечно, первые двое, выяснив у секретарши Штайна его расписание и планы, тоже могли его выследить. Но лучше доказать, что звонил Рыбак, причем доказать не умозрительно методом исключений или от противного, а качественно – посредством улик и свидетельств. К сожалению, отпечатки пальцев в телефонной будке годами наслаивались друг на друга, как гуано…
Невеселые размышления телефонным звонком прервал Грязнов:
– Саня, я тут на предмет Рыбака встретился с самым главным футболистом, и поведал он мне массу интересного.
– С главным футболистом? – удивился Турецкий. – С Пеле, что ли?!
– Ну ты совсем съехал в своей Генпрокуратуре. С Пеле… Или кофе этот бразильский перепил. С Решетовым я общался.
– Так рассказывай!
– Не, я тебе стенограммку передал, скоро должны поднести, там все с подробностями, в лицах и красках. Думаю, будет очень любопытственно.
– Ты хоть намекни, а, – жалобно попросил Турецкий, буквально подпрыгивая на месте.
– И не подумаю! И так я за тебя всю работу сделал, так ты хоть в ожидании помучайся, в качестве морального для меня удовлетворения.
– Да иди ты! – обиделся Турецкий, но Грязнов только нахально заржал и повесил трубку.
Турецкий твердо решил не мучиться предвкушением великого открытия, но навязчивый вопросик: что же Славка накопал? – постоянно всплывал, отодвигая остальные мысли. А размышлял "важняк" над тем, как Рыбак вошел в гостиницу и как из нее вышел. Видеозапись в холле его не зафиксировала, хотя дополнительно были изъяты и просмотрены пленки за двадцать четыре часа: двенадцать часов до и двенадцать – после убийства. Конечно, он мог воспользоваться черным ходом через кухню ресторана, но и там его никто не видел. А по пожарной лестнице через балконы тоже не налазаешься. И потом, как он, мерзавец эдакий, вычислил, в каком номере искать Штайна? По словам портье, конкретный номер Штайн не заказывал, следовательно, Рыбак должен был быть в холле в момент, когда Штайн получал ключ, или идти за ним по пятам, когда тот поднимался в номер. Или Штайн уже из номера позвонил ему? И сказал, куда идти?! Но ведь из номера не звонили, а мобильника у немца не было. Так что же, Рыбак всех загипнотизировал или всех купил? Рыбак рыбака видит издалека?! Черт, что там такое Славка нарыл?
И еще у Турецкого засвербела нехорошая мысль, что Рыбак ему смутно кого-то напоминает. Но кого? Двоюродного дедушку из Мелитополя? Пионервожатого из "Артека" образца шестьдесят восьмого года? Человека-слона из одноименного фильма? Да, так можно далеко зарулить…
Вспомнить не получалось, сколько ни пытался. Тюремные фотографии до дыр глазами проел, и ни фига. Хотя, возможно, это остаточные воспоминания, сохранилось в голове что-то из рыбаковской прошлой жизни, мелькал он и в газетах и в телике.
Наконец принесли стенограмму, вернее, отрывок из нее всего на одну страничку. Славка, сволочь, мог бы и по телефону этот талмуд зачитать.
"Грязнов. Вы знакомы со Штайном?
Решетов. Со Штайном? Знаком. Был знаком, я слышал, он погиб?
Грязнов. Это вопрос?
Решетов. А это ответ?
Грязнов. Ответ на что?! А Рыбак знал Штайна? Штайн знал Рыбака?
Решетов. А почему вы об этом спрашиваете?
Грязнов. Так знал или нет?
Решетов. Я не уверен.
Грязнов. В чем не уверены?
Решетов. Видите ли, это деликатная история.
Грязнов. Можете положиться на мою скромность. Это профессиональное качество.
Решетов. Дело в том, что Антон патологически ревнив, а покойная жена, Марина, довольно часто давала ему повод поревновать. Она красивая женщина… была, любила, знаете ли, комплименты, внимание. Еще в юности привыкла к славе, цветам, медалям, и ей этого всегда не хватало. Ну и…
Грязнов. Ну и?
Решетов. В общем, интрижки у нее случались довольно часто, правда, как правило, ничего серьезного.
Грязнов. У нее со Штайном был роман?
Решетов. Роман – это громко сказано, скорее романтическая повесть. Даже новелла.
Грязнов. Рыбак знал об этой литературной истории?
Решетов. Не думаю, не знаю, я, во всяком случае, ему не рассказывал.
Грязнов. А вы сами-то откуда узнали?
Решетов. Да как сказать. Дело в том, что я-то их и познакомил. В Швейцарии. Я был на коллегии ФИФА. Марина привезла своих девочек на соревнования, мы оказались в одной компании на вечеринке, там они и встретились. Потом я несколько раз видел их вместе, в том числе и в Москве.
Грязнов. Как, по-вашему, Рыбак отреагировал бы, если бы узнал об этой романтической новелле?
Решетов. Не знаю. Когда на суде причиной его расправы с женой назвали желание получить страховку, мне это показалось вполне э-э-э… правдоподобным, что ли, хотя, возможно, причина причиной, а не будь повода, ничего бы и не произошло. Как считают профессионалы в таких случаях?
Грязнов. А повод: супружеская измена.
Решетов. Возможно… Хотя… Не знаю".
Турецкий выдохнул накопившееся тревожное ожидание, причем безо всякого энтузиазма. Картина Репина "Приплыли", вот вам и мотив. Рыбак, постоянно ускользая от погони, будучи в состоянии крайнего нервного напряжения, звонит Штайну или просто его выслеживает, возможно, убивать и не собирается, хочет просто поговорить, но видит в номере проститутку, ассоциирует с покойной женой, свирепеет, и мы имеем хладный труп и кучу неприятностей на свою… голову. Или Рыбак идет конкретно убивать и таки убивает.
Каковы же его дальнейшие действия? Он либо ложится на дно, либо продолжает крестовый поход на наставивших ему рога. Берегитесь, любовнички!
Турецкий нервно вскочил на ноги и явственно почувствовал необходимость их размять. Но вместо этого плюхнулся в любимое кресло и закурил, наверное, уже тридцатую сигарету за день.
Если же Рыбак думает, что правосудие свершилось (а в случае со Штайном это, пожалуй, была единственная возможность наказания, поскольку своего дипломата немцы бы нам просто так не отдали – непосредственно он не убивал, а если и заказал Марину, то доказательств, очевидно, нет), то либо он ляжет на дно, либо придет с повинной.
В противном случае будет продолжать.
Значит, нужно провести опрос мужского населения планеты на предмет, не спал ли кто из них с Мариной Рыбак, и к каждому признавшемуся приставить охрану. Интересно, сколько таковых наберется?
Турецкий машинально прикинул, скольких женщин со звонким именем Марина ему, Александру Борисовичу, приходилось знавать очень близко. Вышло, по меньшей мере, две с половиной.
Снова зазвонил телефон, наверняка Славка желает обменяться мнениями о стенограмме. Но звонила дражайшая супруга Ирина Генриховна, которая заговорщическим шепотом сообщила, что у них гости и, несмотря на всегдашнюю колоссальную занятость, господину Турецкому следует по возможности немедленно, то есть в экстренном порядке и курьерской скоростью прибыть домой.
– Кого там еще принесло? – недовольно проворчал Турецкий. Особого желания высиживать вечер в сомнительной компании он не испытывал.
– Придешь, увидишь. И купи по дороге тортик или что-нибудь к чаю. – Ирина чмокнула в трубку и отключилась, предоставив Турецкому гадать, что же это за гости, которые пришли не водки, а чаю попить.
В прихожей его встретила обиженная Нинка.
– Пап, эта крыса сожрала все мои конфеты!
– Ты же худеешь.
– Но конфеты ведь мне подарили, а она взяла и схряпала. Мои конфеты!
– Что за крыса-то?
– Какая-то Наташа, говорит, пришла брать у нас интервью, говорит, мы все будем ужасно знаменитые, вроде Моники Левински.
– Что?!
Все еще не веря, но уже закипая бешенством, Турецкий медленно раздевался, вслушиваясь в гитарный перезвон, доносящийся из кухни, и живой, веселенький Иркин треп.
– А еще она мой аккордеон трогала, – продолжала ябедничать Нинка.
– Щас разберемся, – пообещал Турецкий, взвешивая на руке торт и прикидывая, запустить им в Наташу или просто спустить ее с лестницы, а тортик потом употребить по назначению.
На кухне царила идиллия: напившийся чаю и нажравшийся Нинкиных конфет оператор разомлел у батареи и, пристроив работающую камеру на подоконнике, дремал. Наташа Гримм сегодня уже с зеленоватыми волосами увлеченно наяривала на гитаре, а Ирина, подложив ручки под щечки, восхищенно пялилась на нее во все глаза.
– Баста, карапузики, кончилися танцы, – безапелляционно заявил хозяин дома.
– Конечно, конечно, давайте пить чай, – вскинулась Ирина, неверно истолковав мужнину речь. Была она при параде и так и лучилась удовольствием.
– Ща попьем, – серьезно подтвердил Турецкий. – Только гостей проводим. – Он демонстративно упрятал торт в холодильник и встал у двери, приглашая визитеров прощаться.
Ирина наконец уразумела, что супруг не шутит и грядет непредсказуемых размеров скандал, а потому поспешила принять удар на себя и, извинившись перед гостями, немедленно уволокла Турецкого в спальню.