- С другой же стороны, - продолжил Позднышев, - она плохо управляема. Помните наш первый телемост по поводу СПИДа? Сколько я учил эту девчонку выговаривать слово "контрацептивы"! Три часа репетировал! И в результате она в эфире брякнула, что, мол, советским женщинам не надо предохраняться, поскольку у нас вообще секса нет. Свою личную беду дурочка распространила на всю страну...
При слове "секс" я почему-то вновь подумал о своей секретарше Аглае. Может, все же рискнуть и переспать с ней? Как-никак при Аглае наш Александр Яковлевич благополучно высидел и эти телемосты, и открытый эфир, и трансляции съездов... и ничего, остался на плаву.
- Иными словами, - завершил мысль Вадим Вадимыч, - роль публики надо тоже передать ведущему. Пусть он и задаст первые два-три вопроса кандидатам. А потом уж они сами начнут спорить между собой - не растащишь. Может получиться полезное и интересное зрелище. Мне кажется...
- Цирк гораздо интереснее, - вмешался Милов. Он смекнул, что чашка весов склоняется не в его сторону, и начал злиться. - Без массовки, без прожекторов опять выйдет скука смертная. Одни болтающие головы!
- Цирк и так будет, еще нахлебаемся, - парировал Позднышев. - Уж Фердинанд-то Изюмов не даст нам заскучать... Будь моя воля, я бы этого сквернослова за километр не подпускал к прямому эфиру, - брезгливо добавил он. - Сам вываляется и всех обгадит.
При этом Вадим Вадимыч выразительно посмотрел на Илюшу, который несколько раз приглашал скандального Фердинанда на свою "Корриду", предоставляя ему слово и пару боевых помидоров. Милов сейчас же открыл рот, чтобы возразить старику. Но я властным жестом пресек еще не начатый спор. И так все ясно.
- Вы не правы, Илья, - сказал я Милову. - Сегодня не самый подходящий повод для корриды. И потом, строить манеж в студии сейчас вправду дороговато.
Илюша недовольно хрюкнул, выражая свое решительное несогласие.
- Вы тоже не правы, Вадим Вадимович, - обратился я к Позднышеву. - Изюмов официально зарегистрирован как кандидат, и мы не можем перекрыть ему эфир. У нас демократия. Пусть к нам придут хоть трое из четырех кандидатов, пусть даже двое - мы обязаны начинать с ними дебаты. Главное, чтобы на альтернативной основе. По Конституции...
- Да я понимаю, - вздохнул старый телеволк.
В кабинете стало тихо, оба ведущих ждали теперь моего последнего слова. Я выдержал приличествующую паузу и подвел черту:
- Идея Милова остроумна и эффектна, но модель Позднышева прочнее и безопаснее. Ее, видимо, и выберем. Вадим Вадимович, вам придется сегодня порулить... Есть у кого-то возражения?
- Есть одно предложение, - заявил Илюша. На его лице возникла коварная улыбочка. - Поскольку мнения двух ведущих разделились, предлагаю спросить совета у Фортуны. Она ведь не ошибается, правда, Аркадий Николаевич?
Милов был уверен, что против жребия возражать я не стану. До сих пор Илюше обычно везло. Он вырос в семье дипломата, без труда закончил журфак, женился на внучке академика, запросто попал на ТВ, делает модные ток-шоу... Одно слово - счастливчик.
Старик Позднышев разом помрачнел: он всухую выиграл по очкам, но баловник Случай мог предпочесть и молодого. Однако отговаривать начальство от жребия значило бы допустить бестактность.
- Фортуна не ошибается, - согласился я. Я запустил руку в карман и через секунду показал обоим ведущим кулак с двумя зажатыми спичечными головками. - Тяните, господа. У кого длинная, тот и прав... Прошу вас, Вадим Вадимович.
Позднышев медленно приблизился ко мне, протянул руку... и вытащил длинную спичку! Мрачность с его лица как ветром унесло, он расправил плечи и даже как будто помолодел. Милов же, наоборот, по-стариковски ссутулившись в кресле, обиженно цыкнул зубом. На сей раз везение обошло его стороной. Крыть было нечем, надлежало смириться.
- Есть возражения? - повторил я свой вопрос.
Ни возражений, ни предложений больше не поступало.
- Вот и разобрались, - с удовлетворением сказал я, пристукнув сжатым кулаком по столу. - Позднышев готовится к вечернему эфиру, Милов сегодня выходной. Все свободны.
Оба ведущих вышли из моего кабинета: Илюша Милов - вялой походкой проигравшего, Вадим Вадимыч - бодрой рысцой победителя. Когда оба удалились, я разжал кулак и сдул с ладони вторую длинную спичку. Хитренький Илюша плохо знал своего молодого начальника. Фортуна - такая высокая инстанция, что ее неразумно тревожить по пустякам. Фортуну следует беспокоить, лишь когда сомневаешься. А в данном случае я был уверен и так.
Я нажал кнопку вызова секретарши и очень скоро насладился видом безупречного бюста под белым облегающим жакетом.
- Какие там новости? - спросил я, созерцая ее пышную прическу.
- Звонил только Шустов, - ответила Аглая. - Команда Журавлева пять минут назад прибыла из Кремля, сейчас они как раз монтируют сюжет российско-украинской встречи.
- Ага-а-а, - протянул я. - Это хорошо... - Вкусный запах ее духов отбивал всякую охоту говорить о работе. - Э-э... Вот что, Аглая, я хотел бы немного отдохнуть. Меня ни для кого нет, по крайней мере минут сорок...
- Поняла. - Глаза секретарши, увеличенные стеклами очков, казались огромными.
- И принесите сюда кофе, две чашечки...
- С сахаром или без сахара?
- Мне - с сахаром, - объяснил я. - А вам - по усмотрению.
- Поняла, - сказала Аглая. - Сейчас я только отключу телефоны и закрою приемную. Чтобы никто случайно не помешал нам... пить кофе.
18. ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ
Московские галерейщики - трепливый ненадежный народец, но этот сучонок с Гоголевского бульвара, кажется, меня не надул.
Из двух афиш моя была гораздо прикольнее.
В самом центре ухмылялась перекошенная рожа в темных очках и голубом шлямпомпончике. Вокруг рожи летали по орбите, на манер спутников, разнообразные предметы мужского туалета. Текст внизу был скромненький, со вкусом: "Фердинанд Изюмов, будущий президент России. Встреча с электоратом. Вход свободный".
- Смотри, как отвязно меня тут изобразили, - сказал я своему фальшивому бойфренду. - Прямо Шагал!
Сашка оглядела обе афиши, прибитые к входной двери.
- Барбос-то качественнее вышел, - скептически заметила она. - Видно, что художник старался. А тебя намалевали сикось-накось, левой ногой. И деньги, небось, содрали за это приличные?
- Дубина ты, - проговорил я в ответ. - Тупое дитя городского асфальта. Если ни хрена не смыслишь в искусстве, так хоть молчи и слушай старших.
- Полегче на поворотах! - огрызнулась эта дрянь. - Мне уже не три годика, вещь с фуфлом не спутаю. У тебя здесь на картинке и морда кирпичом, и сизый шнобель во всю витрину. А вот рядом собака - как живая, прямо фотка. Глаза, шерсть, хвост... Очень натурально нарисовано, без подлянки.
- Это вообще не собака, - объяснил я. - Это Глухарь, изображающий пса. Концепт.
- Какой еще глухарь? - возмутилась Сашка. - Ты гонишь, Фердик! Что я, собаку от птицы не отличу?
- Глухарь - не птица, - вздохнул я. - Он художник-концептуалист, автор инсталляции "Жизнь животных". Сегодня он притворяется псом, будет лаять на посетителей в верхнем зале. Я выступаю на первом этаже, он - на втором. Видишь же, тут в самом низу написано: "Художественное действие, вход $5".
- И найдутся козлы, чтобы платить за это по пять баксов? - несказанно удивилось дитя асфальта, по-прежнему тараща зенки на собачью афишу.
- Россия - родина козлов, - философски ответил я. - Аршином ее не пронять, как говорил Тютчев... Ну, пошли в зал. Скоро начало, надо хоть поглядеть на публику. Интересно, много их сегодня собралось?
- Их - это секс-меньшинств? - проявила сообразительность Сашка.
- Типа того, - согласился я, хотя имел в виду журналистов.
Оказалось, волонтеров второй древнейшей собралось уже прилично. Первые два ряда до упора были забиты пишущей-снимающей братией: я навскидку приметил не меньше двух телекамер, штук пять фотоаппаратов и целую дюжину диктофонов. Кое-кого из журналюг я уже знал в лицо. Преобладали, конечно, рыбы-прилипалы и папарацци, мечтающие поймать в кадр Изюмова с голой задницей, но были и солидные люди. Долгоносый Рапопорт из "Свободной газеты", жирный Баранов из "Огонька", Дима Игрунов с горбатым телеоператором из "Утреннего кофе", потасканный Ерофей из "Русской красавицы", стриженый под горшок Рукосуев из "Книжного вестника"... Короче, моя любимая публика.
- Хай, электорат! - крикнул я, направляясь к сцене, и сделал журналюгам "козу".
Сверкнуло несколько блицев. Дима Игрунов толкнул в бок горбуна, и тот шустро нацелил на меня камеру. Я повторил свой жест специально для телевидения. Мол, мне не жалко, пользуйтесь. Кесарю - кесарево, козлам - "козу". Такова моя социальная политика.
- Иди в жопу, Изюмов! - отозвался на приветствие какой-то совсем зеленый сопляк с диктофоном и неразборчивым значком на лацкане ковбойки.
Сказано это было без злости, почти дружелюбно. Тем не менее моя группа поддержки в третьем ряду усмотрела в словах дискриминацию и принялась возмущенно свистеть и топать. Кроме свиста и топанья на вооружении ручных гомиков из третьего ряда имелось еще несколько транспарантов "Нет - апартеиду!", которыми следовало размахивать в случае явных происков гомофобов. При необходимости этими же транспарантами можно было успешно отбиваться и даже переходить в контрнаступление.
Группу возглавлял Дуся Кораблёв, добровольный активист моего предвыборного штаба. Раньше Дуся играл в массовке у Романюка, потом работал в мужском стриптизе, а теперь его потянуло на политику. У Кораблева была напряженка с извилинами, но не с бицепсами. Я посулил дурачку пост пресс-секретаря президента - в случае моей победы, конечно.
Взмахом руки я успокоил Дусиных подручных и уселся за столик на сцене. Моя бритая дрянь, поглубже надвинув гестаповскую фуражку, развалилась на соседнем стуле в позе телохранителя. Я глянул в зал, уже заполненный наполовину: можно начинать. Тут же откуда-то возник плюгавый честняга-галерейщик, наклонился к моему уху и заплевал его претензиями, что зал наполовину пуст. Надо-де еще подождать минут десять.
- Усохни, пессимист, - шепотом посоветовал я в ответ. - Начинаем вовремя. Я тебе отстегнул за аренду по прейскуранту? Отстегнул. Дальше - мои проблемы, иди гуляй.
Недомерок засопел в том смысле, что помимо денег есть еще и престиж галереи...
- Но помимо престижа есть еще мальчики в третьем ряду, - тихо напомнил я. - Очень больно дерутся, когда их разозлить.
Галерейщик увидел кулаки Дуси, после чего мигом испарился. Пропал как не было.
А я пододвинул к себе микрофон, бросил на край сцены свой фирменный зеленый кепарик и объявил залу:
- Я весь ваш. Сперва я скажу короткую вступительную речь, потом устроим брифинг. С вопросами можно будет обращаться устно или складывать их в этот головной убор.
За подкладкой кепарика у меня уже лежало штук пять готовых записок, которые под мою диктовку написала Сашка. Это на тот случай, если журналюги будут задавать слишком тупые или чересчур умные вопросы. В последнее, правда, мне верилось с большим трудом.
Я не стал размазывать сопли по тарелке, как некоторые. Моя энергичная речь была действительно короткой - не больше минуты.
- Братья и сестры! - провозгласил я. - К вам обращаюсь я, друзья мои. Я, Фердинанд Изюмов, европейски известный писатель, хочу быть новым президентом России и буду им. Деваться вам некуда, изберете. Ибо кто есть мои так называемые соперники? Старый Президент глуп, как сивый мерин. К тому же пьет горькую. Генерал - совершеннейшая свинья в камуфляже... Ну, кого там я еще забыл?
- Товарища Зубатова... - подсказали мне из третьего ряда.
- Про него и говорить нечего, - презрительно отмахнулся я, - он уже давно протух со своим марксизмом... Посмотрите на них внимательно: у всех троих рыла, и только у меня - тонкое, одухотворенное лицо. Фас. Профиль. Я реалист, поэтому не обещаю вам райских кущ. За четыре года, сами понимаете, их не вырастить. Возможно, я даже продолжу строить в России капитализм - раз начали, делать нечего... Но капитализм при мне будет другой, с одухотворенным лицом. Моим. Я кончил. Аплодисменты попрошу!
Третий ряд под предводительством Кораблева отреагировал дружными рукоплесканиями. Мои подручные педерасты отбивали ладоши с превеликим удовольствием. Вместо гонорара Дуся устраивал им потом бесплатный проход в "Голубую лагуну" и пива задаром сколько влезет. За все раскошеливались спонсоры.
- Спасибо, друзья! - привычным жестом я утихомирил овацию. - Спасибо, родные. Рад, что вы верите в мою звезду. Теперь я готов отвечать на вопросы. Валяйте, дамы и господа.
Тут же с места взвился какой-то прыщавый младенец - судя по виду, мелкий рэкетир или практикант из "Московского листка". На его безобразном рыльце было написано, что спросит он сейчас не о политике. И точно.
- Господин Изюмов! - заверещал он. - А вы любили когда-нибудь женщин?
Команда моих гомиков угрожающе заворчала.
- Вопрос провокационный, - с достоинством произнес я. - Но мне скрывать нечего, я отвечу... Ответ мой будет: да!
По залу пробежал шумок. Горбатый телеоператор, прилипнув к камере, поймал меня в объектив. Дуся Кораблёв с неудовольствием мотнул головой: по его мнению, этот постыдный факт моей биографии не следовало афишировать.
- Да, - печально повторил я. - У каждого из великих людей бывали ошибки. Клинтон покуривал травку, Горби рекламировал пиццу, а ваш покорный слуга в семнадцать лет любил женщину... Она была баронесса.
- Баронесса? - раззявил пасть прыщавчик из "Листка".
- То есть тогда она была простой десятирублевой девочкой по вызову, - поправился я. - Но потом вышла замуж за барона и уехала с ним в Дюссельдорф. Больше я ее не встречал.
- И как ее звали? - вцепился в меня этот юный Квазимодо, почуяв сенсацию.
- Друг мой, - с легким укором заметил я. - Порядочные люди хранят такое в секрете...
Любопытный уродец разочарованно сморщился, напряженный диктофон в его руке увял.
- ... Но вы такой милашка, - продолжил я, нагло разглядывая громадный прыщ на его носу, - что вам я не могу отказать. Баронесса фон Мекк. Две буквы "к" на конце, как у слова "гонококк". Фон Мекк. Можете так и написать в своей газетке...
Осчастливленный практикант плюхнулся на место, прижав к груди диктофон с сенсацией внутри.
Я немного помолчал, ожидая, что кто-нибудь из журналюг спросит, не баловался ли я в молодости сочинением музыки и не носил ли заодно фамилию Чайковский? Но нет, все дружно приняли к сведению новый факт из биографии писателя Изюмова. Только эрудированный Рапопорт с иронической миной посмотрел на меня, на стадо своих коллег - и смолчал.
- Давайте вопросы посерьёзнее, - предложил я. - В конце концов, я баллотируюсь в президенты, а не в ваши мужья.
В первом ряду поднялся незнакомый пышноусый тип, похожий на политолога. Почему-то все надутые самодовольные типы, которые мне встречаются, оказываются политологами.
- Ваше отношение к этническим конфликтам на Кавказе? - требовательно спросил он.
- Какое может быть отношение? - пожал я плечами. - Разумеется, отрицательное. Папахи, вонючие бороды, нестриженые ногти. Никакого понятия о личной гигиене... Нет, я так не могу!
Теперь вопросы уже шли один за другим, без перерыва.
- Вас упрекают в нецелевом расходовании средств, которые вам выделил Центризбирком, - заявил какой-то суровый крендель, обсыпанный перхотью. - Будто бы все средства вы потратили на модную одежду и покупку автомобиля марки "Линкольн", точь-в-точь, как у ныне действующего Президента... Правда ли это?
- Чудовищная ложь, - ответил я. - Во-первых, то барахло, что я накупил, к настоящей высокой моде отношения не имеет. Настоящие штучки от Лагерфельда стоят столько, что вашему Центризбиркому за них триста лет горбатиться... Во-вторых, мой "Линкольн" не такой, как у Президента, а на одиннадцать сантиметров длиннее! Послезавтра его растаможат, сами убедитесь.
Даже сумеете лично измерить, когда я на нем приеду голосовать... Наконец, о нецелевых тратах. К вашему сведению, я расходовал деньги также и на наглядную агитацию. Например, мы напечатали плакаты и листовки, которые кто-нибудь из вас наверняка видел.
- Видели-видели! - подскочил вверх Рукосуев из "Вестника", будто его ущипнули за ягодицу. - Но почему вы развешиваете свои листовки в общественных мужских сортирах?
- А в каких же сортирах прикажете их развешивать? - удивился я. - В женских, что ли?
Из третьего ряда раздались бурные и продолжительные аплодисменты. Дуся радовался, что я дал отпор хаму.
- Как вы относитесь к Железному Болеку, Главе администрации Президента? - опять вылез тип, похожий на политолога.
- Плохо, - строго объявил я. - В деревенских школах не хватает учителей, а дипломированный филолог отсиживается в Кремле. Вопиющий факт! Когда я стану президентом, то буду назначать в свою администрацию только людей с начальным и средним образованием.
- Что вы думаете о нашей прессе? - осведомился у меня жирный Баранов. - Говорят, вы ее терпеть не можете?
Вопрос был легкий, в масть. Жирный Баранов всегда уверял меня в кулуарах, что он, мол, просто балдеет от моей упругой прозы. Хотя я подозревал, что он просто заглядывается на мою упругую задницу.
- Что за ахинея! - рассмеялся я. - Я обожаю нашу прессу. Я знаю, в ней работают умные и смелые люди, настоящие мастера слова... Ну а разные газеты-журнальчики, созданные у нас банкирами-теневиками на средства иностранных разведок, я и за прессу-то не держу. С этими, конечно, буду беспощадно бороться.
- Будете вводить цензуру? - нехорошо обрадовался Ерофей из "Красавицы". - Как при большевиках? - При большевиках его дважды привлекали за распространение порнографии. Теперь он просто мечтал кого-нибудь ущучить за покушение на его конституционное право публиковать на обложке неаппетитные голые сиськи.
- Никоим образом, - отмежевался я. - Я буду бороться лишь экономическими методами. Закрою полсотни крупных банков, посажу еще штук сто олигархов, а там посмотрим, кто из вас после этого выживет... A-а, испуга-а-ались? - протянул я, оглядывая аудиторию. - Не бойтесь, шучу. Свобода слова для меня священна. Я жизнь готов отдать за то, чтобы вы и дальше публиковали всякую хренотень.
Третий ряд бурно загоготал. Так нашим клакерам полагалось реагировать на мой юмор.
Благодаря неутомимому Дусе с командой я столь же успешно подавил бугая, попытавшегося обругать мои романы, и толстожопую феминистку, которая попробовала толкнуть визгливую речугу про эмансипацию. Прочих я забивал сам - кого фразой, кого двумя.
Тем временем зал постепенно заполнялся народом. Словно подсолнух к солнцу, электорат доверчиво тянулся к своему духовному вождю. В задних рядах даже возникла потасовка из-за удобных мест. Недомерок-галерейщик зря паниковал, с торжеством подумал я. Ясно, что выступление самого Фердинанда Изюмова не убавит этой галерее престижа. Лаять за пять баксов любая собака умеет. Ты вот попробуй нащупать нерв аудитории, заразить, повести за собой - и чтобы затем все покатилось своим ходом. А у меня - покатилось... Вот сейчас Рапопорт, как всегда, задаст национальный вопрос.
- Господин Изюмов, вы националист? расист? - сел на своего конька Рапопорт.