- Папочка, папочка! - ударились в слезы сидящие на шкафу дети, которым добрый тятя недавно обещал размозжить головы об угол.
Супруга, которую Ежков намеревался выкинуть с балкона, тотчас же соскочила вниз и с воплями бросилась к своему благоверному.
- Женюра! - заголосила она. - Женюсик! Что с тобой? Ты жив, солнышко?!
Солнышко Женюсик, немного очухавшись, ответил домочадцам длинной бессвязной фразой, сплошь состоящей из матерных слов.
- По-моему, он жив, - сказал я. - Он уже приходит в себя, слышите? Он уже говорит...
Гнев супруги морпеха Ежкова моментально нашел новое русло. Главным виноватым во всем тут же сделался не тихий застенчивый Евгений Борисович, а бандитствующий ваш покорный слуга.
- А вам чего здесь надо? - накинулась на меня она. - Вы-то чего сюда явились? Кто вас звал? Я никого не вызывала!
Изможденное лицо гражданки Ежковой уже пылало праведным гневом на меня, нагло нарушившего их семейный уют.
- Сла-а-адили с инвалидом, тоже мне! - злобно продолжала она. - Женечка в горах воевал, Женечка ранен был, две операции перенес, кавалер Боевого Триколора... Пособие ему по ранению дали - одно издевательство, и того не плотят!.. И в артели инвалидов такие жирные ворюги, коты, сволочи поганые! Женечка только сказал, что не надо жульничать с расценками, - и они его коленом под зад, и телевизор новый отнять хотят, за просрочку... Вот этих ворюг забирайте, а не мужа моего, дурака несчастного!
- Сама ты... дура несчастная... - пробурчал лежащий на полу Ежков, делая слабые попытки встать. - А телевизор им - хрена обратно целый достанется... хрена... пусть вот теперь битый получают...
Морпех выдал еще одну заковыристую матерную фразу. Жена посмотрела на супруга с нежностью.
- Я никого здесь не забираю, - поскорее возразил я гражданке Ежковой. - Я вообще не из милиции...
- А откуда же тогда? - подозрительно спросила та.
Мне не захотелось говорить, откуда я на самом деле. Иначе мадам Ежкова наверняка решит, что я хочу увести ее обожаемого мужа на Лубянку, и устроит мне еще одну истерику.
- Я пришел к вам из... из Комитета поддержки инвалидов, - обтекаемо ответил я. Это было все-таки не совсем вранье: в этом Комитете я и впрямь сегодня побывал. Даже разминировал там входную дверь.
Слова мои произвели странное воздействие на чету Ежковых. Лежащий глава семейства выматерился громче прежнего, а его изможденная супруга, не мешкая, густо плюнула мне на пиджак.
- Смотрите, кто пришел! - обратилась она к бабкам, которые, совсем осмелев, пролезли из партера прямо на сцену. Бабки уже поняли, что боевых действий, опасных для здоровья зрителей, в этом театре больше не предвидится.
Тряпичный медвежонок, метко запущенный детьми со шкафа, чуть не попал мне по уху.
- Вы только гляньте, люди добрые! - Ежкова с гадливой гримасой указала бабкам на меня. - Они еще к нам домой приходят, ни совести, ни стыда! Сами живут в хоромах, жрут колбасу американскую, консервы в масле, ананасы в банках. А инвалидам отдают одну заваль, дрянь никому не нужную отдают... Нате, мол, примите и будьте довольны!.. И мы еще спасибо им должны говорить, ножки им целовать! Вот вам спасибо! - Мой пиджак украсился еще одним плевком.
Я подобрал с пола какой-то лоскут и кротко вытер им заплеванную одежду. Надо было говорить о себе правду, с раскаянием подумал я. Кто тебе сказал, Макс, что благодетелей из всяких фондов народ любит больше, чем чекистов? Совсем наоборот. От нашей конторы народ хоть и не получает никогда консервов с колбасою, зато и не ждет их, и не надеется. А спонсор, сколько ни давай от щедрот, все равно обманет чьи-то ожидания...
- Да подавитесь вы своими подачками! - Моя кротость лишь раззадорила мадам Ежкову. - Берите взад! Проживем мы без вашей дряни, больно надо... Правда, Женечка?
Морпех Ежков согласно выматерился с полу. Получив поддержку главы семейства, супруга кавалера Боевого Триколора резко рванула дверцу шкафа, выхватила оттуда какой-то надорванный бумажный пакет и с криком "Получите обратно ваше говно!" кинула в меня.
Я человек не гордый, живу по принципу: дают - бери. Скромный опыт игры в баскетбол помог мне более-менее грамотно принять пас мадам Ежковой, а приняв, - бегло рассмотреть находку. Надо же! Самозванство мое вдруг оказалось кстати. Теперь я мог честно покинуть театр военных действий, унося с поля боя единственный, но крайне важный трофей.
Обычно вещдоки приходится добывать. Этот сам прыгнул ко мне в руки. Бумажный пакет украшала круглая розовая наклейка с четкой надписью "Coolidge Foundation". Даже с моим скромным знанием английского нетрудно было вычислить, что это фирменная отметина Фонда Кулиджа.
Увернувшись от нового яростного плевка супруги морпеха, я быстро отступил из разгромленной квартиры, прошел сквозь строй недовольно галдящих бабок и очутился в лифте. Спуск вниз занял всего секунд пятнадцать. За это короткое время число подозреваемых уменьшилось еще на одного: в пакете отсутствовали бейсболка (должно быть, утащили дети) и банка пива (почти наверняка вылакал отец семейства), но американский флажок, дешевая шариковая ручка, смятая майка с эмблемой и, главное, тетрадка были на месте.
Все до одного листа в тетрадке оказались целы. Бывший морской пехотинец Евгений Ежков был скандалистом и пьяным хулиганом, но вот письма в Кремль он точно не писал...
Я добрался до метро и проехал одну остановку. В районе станции Коломенской жили сразу двое из моего списка - Заварзин и Исаев. Номер пятый и номер шестой.
Пойдем по алфавиту.
Квартира Глеба Заварзина, бывшего водителя спецназовской бронемашины, находилась в доме на улице Академика Миллионщикова. Не знаю уж, в какое время жил и в каких науках отличился академик с такой денежной фамилией, но только вся улица заполнена была тяжелыми малоэтажными строениями сталинских времен - с крохотными окнами-амбразурами и фигурными балкончиками, на которых чувствовали себя в безопасности лишь средних размеров кошки. Когда-то мне тоже довелось прожить года полтора в доме, похожем на этот; все полтора года я воевал с дверным замком, старой искрящей электропроводкой и худыми, как сито, трубами парового отопления.
Я нашел заварзинский особняк, поднялся по лестнице и, изучив блеклые таблички возле входной двери, три раза мягко коснулся кнопки звонка.
Тишина. Я повторил свой маневр, трижды надавив на кнопку изо всех сил. Звонок опять гордо промолчал: вероятно, он терпеть не мог, когда чекисты оказывают на него любое давление, даже мягкое. Нет - и все, гражданин начальник, сплошная несознанка. Ни звука, пустой номер.
Между тем коммуналка как раз не пустовала. Из-за дверей несло запахом щей и мокрого белья, тихо играло радио, раздавался скрип полов; кто-то неуверенной походкой проследовал по коридору, задевая за стены и бормоча. Я уже примерился стукнуть в дверь ногой, но тут мне на помощь пришел случай.
- Джерри, фу! - послышалось сзади. - Рядом!
Очень маленькая женщина с очень большим черным догом на цепи, появившись с улицы, открыла замок простым гривенником. И потом уже снизу вверх взглянула на меня.
- Вы водопроводчик? - с некоторым сомнением спросила она.
В шкуре милиционера я сегодня уже побывал, в качестве покровителя инвалидов тоже натерпелся плевков. Отныне говорю чистую правду и ничего, кроме правды. А то еще запрягут чинить здешние краны.
- Нет, - покачал головою я. - Мне надо к господину Заварзину.
Дог оскалился и заворчал. Наверное, ему не понравился мой голос. Или - совсем не понравилась фамилия, которую я назвал.
- Фу, Джерри! Домой! - приказала очень маленькая женщина своему псу. А мне недовольно объяснила: - Первая дверь сразу налево... Ноги вытирайте. Ходят тут...
Под конвоем хозяйки собака послушно затрусила домой. Я попридержал дверь, честно зашаркал ногами о половичок и отправился следом по темному коридору. Дамочка с собачищей вскоре исчезли за поворотом коммунального лабиринта, я же притормозил у серой двери с цифрой "9".
Тук-тук! - я постучал костяшками в серую фанеру. Звуки радио доносились как раз оттуда. По-моему, передавали мелодии советских композиторов.
- Проваливайте, - ответил мне глуховатый голос. - Я же сказал: не выключу. Однозначно. - У радиомузыки, наоборот, сильно прибавилось громкости.
- Господин Заварзин! Глеб Иванович! - громко произнес я, наклоняясь поближе к замочной скважине. - Моя фамилия Лаптев. Я офицер Федеральной службы безопасности...
Мелодии советских композиторов тотчас же смолкли. Я бесшумно отодвинулся вбок, к косяку, - на тот случай, если Заварзину вдруг захочется пульнуть в меня через фанеру.
Несколько мгновений в квартире с цифрой "9" царила тишина.
- Все-таки явились, - сказал, наконец, Заварзин. В его голосе я уловил непонятную насмешку. - Ну, заходите, раз вы уже здесь. Открыто. Сдаюсь властям, можно сказать, добровольно.
Я понял, что перестрелки не предвидится, потянул за ручку и сразу провалился в непроглядные сумерки. В комнате стояла плотная ночная темень: словно бы я внезапно попал в планетарий, где еще не зажгли россыпь искусственных созвездий. Тусклый лучик из коридора лишь на секунду выхватил из комнатной мглы черный сгусток в углу.
- Две-е-ерь! Дверь за собой прикройте! - с ходу потребовал голос Заварзина, а когда я, скрипнув створкой, вернул полную тьму, голос объяснил мне: - Терпеть не могу яркого света...
Я растопырил руки, пытаясь обнаружить на ощупь какую-нибудь мебель. Сидеть в темноте все же лучше, чем стоять в темноте.
- Табуретка справа, - пришел мне на помощь незримый Глеб Иванович. - На уровне вашего колена... офицер Лаптев.
Ощупью я отыскал высокую табуретку и сел.
- Значит, эфэсбэ ко мне пожаловало, - уже без насмешки произнес голос Заварзина. - Дождался... Вы меня сразу будете арестовывать или как?
28. БОЛЕСЛАВ
Чем меньше комфорта, тем лучше для дипломатии. Комфорт располагает к лени. В роскошных апартаментах с удобными креслами и идеальной обслугой официальные переговоры можно вести неторопливо, раунд за раундом, делая большие перерывы на ланч. В жарком грязном подъезде рядом с благоухающим мусоропроводом государственные дела решаются намного быстрее. Не прошло и четверти часа после начала саммита, как украинский премьер прекратил твердить об "измене Родине" и перевел разговор в нормальное конструктивное русло.
- Восемьдесят пять процентов, - сказал он, отряхивая испачканный мелом рукав пиджака. - Мне кажется, это будет вполне справедливо.
- Сорок пять, - предложил я свой вариант. - С учетом традиционных дружественных связей между нашими странами. Вспомните Переяславскую Раду.
Запах от мусоропровода то ослабевал, то вдруг усиливался. Боковым зрением я заметил у себя под ногами несколько апельсиновых корок и яичную скорлупу. Не подъезд, а какая-то помойка.
- Семьдесят пять, - Козицкий понизил ставку на десять пунктов. - Переяславская Рада - это из области истории. И не забывайте, Болеслав Янович: у Республики Украина нет врагов и нет друзей. У нее есть только интересы.
- Пятьдесят, Василий Павлович. - Я сделал шажок в сторону, чтобы не наступить на скорлупу. - И то, если Киев финансирует нашу военно-морскую базу в Севастополе...
- Семьдесят процентов, - еще немного уступил Козицкий. - И без базы. С ней вопрос обоюдоострый, сами понимаете. Чуть что, наше Министерство закордонных справ встанет на дыбы.
- А вы его дустом, дустом... - посоветовал я. - Хорошо, пятьдесят пять плюс база. Это максимум для меня. Поймите и вы, Василий Павлович: Россия не может просто так списать семьдесят процентов годового нефтяного долга Украины. Сколько бы мы ни говорили на пресс-конференциях про славянское братство и взаимопомощь, этот жест будет выглядеть подозрительным. Чехи, между прочим, тоже братья-славяне. Однако Прага платит нашему Транснефтепрому, как миленькая.
- Да, но за премьером Чехии вы не гоняетесь по Москве на вертолете, - вежливо улыбнувшись, напомнил мне Козицкий. - Ну, ладно, пусть будет шестьдесят пять минус база. Из уважения лично к вам, Болеслав Янович. Но - ни процентом меньше.
Число "65" меня по-прежнему не устраивало. У России, черт побери, тоже имеются свои интересы.
- Шестьдесят, - предложил я. - И половину финансирования нашей базы. Только из глубоких симпатий лично к вам, Василий Павлович.
- Не пойдет, - сказал Козицкий. - Мне очень жаль, но...
Премьер-министр Украины сделал вид, что засобирался уходить, и опять запачкал побелкой обшлаг своего пиджака.
- Шановный пан премьер. - Я все-таки наступил на скорлупу, которая сейчас же тревожно захрустела у меня под подошвой. - Давайте на минуту забудем о цифрах. Давайте вернемся к началу и опять займемся экстраполяцией.
- Милости прошу, - согласился Козицкий, сосредоточенно отряхиваясь.
Снова начиналась сказка про белого бычка. Точнее сказать, про красного, серпасто-молоткастого.
- Допустим, - проговорил я, - мы здесь с вами сейчас ни до чего не договоримся. Допустим, разойдемся восвояси. Допустим, вольно или невольно вы дадите ход утечке информации о нездоровье Президента России. Наш электорат будет деморализован, а Товарищ Зубатов послезавтра сделается новым хозяином Кремля. Его экономических воззрений мы уже касались. Теперь коснемся зубатовских взглядов на геополитику. Вы ведь знаете о его отношении к Украине?
- В самых общих чертах, - уклончиво ответил премьер Украины, и я понял, что Козицкий вполне изучил вопрос. Тем лучше.
- И вас не пугает сама возможность его победы? - напрямик спросил я. - Не как премьер-министра, а просто как гражданина суверенной республики?
- Пугает, - неожиданно признался мне просто гражданин Козицкий. Но тут же вновь натянул непроницаемую маску дипломата: - Однако мы думаем, что предвыборные выступления не обязательно отражают истинную позицию кандидата...
Когда как, подумал я. Иногда очень даже отражают. Плохо вы знаете товарищей. Успели забыть?
- Нам, конечно, ближе всего взвешенный подход нынешнего Президента России. - Теперь каждая фраза премьера Козицкого была округлой и правильной, как на трибуне ООН. - И нас не могут не беспокоить экспансионистские речи названного вами кандидата от оппозиции. Тем не менее мы не склонны драматизировать ситуацию. Наша сторона полагает, что любой, кто бы ни победил на выборах, станет воздерживаться от непродуманных заявлений, ведущих к конфронтации в рамках Содружества.
- Как знать... - коротко сказал я и вытащил из-за пазухи тоненькую полиэтиленовую папку, которую в последний момент передал мне Паша. Мои ребята в штабе еженедельно готовят мониторинг самых идиотских публичных высказываний наших конкурентов. Цитаты прекрасно годятся для контрпропаганды. Используем последний аргумент.
- Это что? - осведомился украинский премьер, принимая от меня папку.
- Позавчерашнее выступление Товарища Зубатова на московской фабрике пиво-безалкогольных напитков... - Я показал пальцем на нужный абзац. - Читайте отсюда.
- "Крым далеко, но остров-то нашенский...", - зачел Козицкий вслух.
Остановился, пробежал текст еще раз, уже про себя.
- Остров? - с недоумением повторил он.
- Остров, - кивнул я.
Я знал, чем зацепить Козицкого. Люди умные и образованные чаще всего страдают от наглого невежества других.
- Какая нелепость! - подернул плечами Козицкий. Человек в нем опять выглянул из-за чиновника. - Он призывает аннексировать у нас Крым и даже толком не знает, что это такое...
- Ошибка простительная, Василий Павлович, - заступился я за Товарища Зубатова. - Насколько мне известно, генеральный секретарь и его первый зам, некто Сыроежкин, любят отдыхать на острове Кипр. Если не ошибаюсь, на Кипре Товарищу Зубатову очень нравится... Вот и спутал человек в разговоре. Машинально назвал полуостров островом...
- Спутал? - переспросил украинский премьер.
На лице его возникло выражение чрезвычайного уныния. Вероятно, с точно таким выражением сам я взираю на грамматические ошибки в наших официальных бумагах.
- Ну да, - невозмутимо сказал я.
Кажется, я и впрямь стал первосортным кремлевским интриганом. А ведь начинал, господа, простым учителем литературы в заурядной московской школе.
- Спутал Крым - с Кипром? - уточнил Козицкий.
- Именно, - кивнул я.
Некоторое время премьер-министр Украины молча осваивал мою информацию, затем произнес:
- Пожалуй, вы правы, Болеслав Янович. Такого человека, как этот ваш Зубатов, не стоит подпускать к власти. Два дня можете рассчитывать на мое молчание, чего бы мне ни стоило. Согласен на ваши шестьдесят процентов...
- Плюс налоговые льготы для наших моряков в Севастополе, - добавил я. - В качестве жеста доброй воли. Не волнуйтесь, расходы будут мизерные.
Премьер Козицкий посмотрел мне в глаза.
- Удивляюсь, - со вздохом проговорил он, - почему я до сих пор не в посольстве? Почему вообще тут с вами разговариваю?
- Потому что мы во многом похожи, - предположил я, ответно глядя в глаза украинскому премьеру. - Потому что мы оба мечтаем жить в нормальной мирной Европе. Не в красной, не в коричневой и не в темно-зеленой с камуфляжными крапинками. Потому что мы оба хотим для наших стран примерно одного: скучного и спокойного буржуазного застоя, без войн и потрясений... Богатые супермаркеты, детишки в колясках, стриженые газончики и никакой революции... Так что, Василий Павлович, убедил я вас, наконец? По рукам?
Премьер-министр Украины внимательно рассмотрел мою протянутую ладонь.
- Вы настырный, - сказал он. - Ценю. В Киев не желали бы переехать? Нет? Очень жаль, мы бы с вами прекрасно сработались... Ну, хорошо, согласен.
Мы обменялись рукопожатиями.
- Спасибо, - сказал я. - Сегодня же подготовлю проект соответствующего указа. Как только Президенту станет лучше, указ будет незамедлительно подписан.
Употребив слово "подготовлю" в будущем времени, я немного слукавил. Честно говоря, проект указа о реструктуризации украинских нефтяных задолженностей в обмен на очередные уступки по флоту готов был еще неделю назад, и наши финансисты уже заложили там как раз шестьдесят процентов. Но пусть Козицкий думает, будто цифр тех он добился в споре со мною...
- Хочу надеяться, это произойдет скоро, - произнес Козицкий. - Как руководитель Кабинета министров Республики Украина желаю вашему Президенту быстрейшего выздоровления и победы в первом туре.
Василий Павлович уже знал от меня, что хотя с президентским здоровьем катастрофы нет, кардиологи далеки от оптимизма. Само собой, я не мог бодренько соврать, что самочувствие главы нашего государства уже великолепное, а за обедом имело место только легкое недомогание. Козицкий не врач, но и не тупица. Когда человек падает навзничь во время официального приема, это едва ли обычная простуда. Пришлось быть откровенным с премьер-министром Украины. Правда, в меру: процентов эдак на шестьдесят - в точном соответствии с долей наших уступок по их нефтяным долгам. По-моему, справедливо.
- Сделаем все, что в наших силах, - отозвался я, вкладывая в свои слова особый смысл. Ход выздоровления Президента зависит от Господа Бога и Рашида Дамаева. Но вот за победу в первом же туре ответственность лежит полностью на мне. Что бы ни случилось, предвыборный штаб будет у меня работать, как швейцарские часы.
- Не сомневаюсь, - учтиво проговорил Козицкий. - Приятно было побеседовать.