- Валерий доложил мне о вас, капитан Лаптев, - с ходу произнес Железный Болек и кивком указал мне на кресло. - Поэтому прошу ближе к сути. О каком теракте вы ему говорили? Давайте коротко, опуская подробности.
По дороге сюда я уже мысленно отрепетировал свой рассказ, сделав его максимально компактным. Начать я собирался с письма от "Мстителя", а закончить бегством Исаева и осмотром его квартиры. Единственное, про что я решил не говорить, - так это про номера на автоматах. Свои подозрения насчет генерала Голубева я пока оставлю при себе. Не в моих правилах стучать на начальство.
Глава администрации вник с первой же минуты. Как только я заикнулся о "Мстителе", Железный Болек сам выудил из дальнего ящика копию его письма и положил на стол.
- Так-так, - произнес он, ребром ладони разглаживая листок. - Кто бы мог подумать... Говорите-говорите, все это крайне важно...
Я приободрился, но вскоре заметил, что хозяин кабинета ведет себя как-то странно. Нет, он не перебивал меня, он даже изредка мне поддакивал. Взгляд его по-прежнему оставался внимательным. Однако внимание это было уже направлено не вовне, а куда-то далеко вглубь себя. Видимо, детективный рассказ капитана Лаптева перестал занимать Железного Болека. Теперь хозяин кабинета чутко прислушивался лишь к собственным мыслям: может быть, и крайне важным, но бесконечно далеким от моей истории.
- Это вариант... - сказал он в пространство, когда я закончил. - М-да, это хороший вариант. Отличный... Повышаем меры безопасности, дочь переезжает в Завидово... Угу... Знаете что, капитан Лаптев. - Глава администрации наконец вспомнил о моем присутствии. - У меня к вам большая просьба. Валера мне сказал, что вы грамотный опер. Ценю профессионалов. Не сомневаюсь, вы скоро найдете этого двоечника. Но только...
Железный Болек сделал паузу и побарабанил пальцами по столу.
- ... Попытайтесь не найти его до воскресенья.
Наверное, вид у меня был донельзя глупый. Как и у всякого человека, которого сзади ударили пыльным мешком по голове.
- Я, кажется, неточно выразился, - поправил себя Железный Болек. - Извините, капитан. Отыскать вы его можете, бога ради. Я имел в виду другое: не трогайте его до воскресенья. Пусть погуляет до выборов...
Обычно мне удается сохранять спокойствие и невозмутимость в гораздо более жестких ситуациях. Но туг удар был слишком силен и внезапен. В этом кабинете таких слов я никак не ожидал. Чисто рефлекторно я привстал с места, не выпуская хозяина из поля зрения и краем глаза фиксируя входную дверь.
- Ход ваших мыслей мне нравится, - невесело усмехнулся Железный Болек. По моему лицу он понял все, о чем я уже подумал и о чем собирался подумать. - Успокойтесь, капитан, это не дворцовый переворот, а я - не главный заговорщик... Да сядьте, сядьте вы и послушайте! Скрутить меня вы всегда успеете, приемам каратэ я не обучен...
Тонко пискнул один из телефонов. Глава администрации безошибочно выбрал белый аппарат и взял трубку.
- Да, Рашид Харисович, - негромко сказал он. - Да, конечно... Уже не меньше пяти?.. Очень плохо, а куда денешься... Можете подняться прямо сейчас... Нет, не помешаете, наоборот...
Имя-отчество главного кремлевского кардиолога Дамаева было мне знакомо. Несколько лет назад он лично оперировал Президента, и об этом писали все газеты.
Дамаев. Президент. Выборы. Болек...
Я стал поспешно тасовать эти четыре слова, комбинируя их попарно. Дамаев - Болек. Болек - выборы. Выборы - Президент. Президент - Дамаев... Смутное подобие догадки заворочалось где-то глубоко в спинном мозгу. Мои хватательные рефлексы ослабли. Я сел обратно в кресло у стола.
- Так-то лучше, капитан, - проговорил хозяин кабинета. - А теперь распишитесь вот здесь...
Перед глазами у меня возник край какой-то ведомости. Верхнюю часть бумаги Железный Болек старательно прикрывал рукой. Я углядел лишь номер 19-й и фамилию "Гурвич" рядом с ним. Фамилия "Лаптев" шла под номером 20.
- Что это?
- Не пугайтесь, капитан. - Глава администрации уже протягивал мне обкусанную шариковую ручку. - Не договор купли-продажи вашей души. И не заявление о приеме в масонскую ложу... Всего лишь нулевая форма, подписка о неразглашении. Как работнику органов, вам такая бумажка должна быть хорошо знакома... Ну же, ставьте автограф! Вы хотите знать правду или уже передумали?..
Загипнотизированный последней фразой, я поставил свой росчерк.
38. БОЛЕСЛАВ
Сердечная болезнь быстро сближает разных людей. Тем более если это болезнь главы государства.
- ...Надеюсь, вы теперь верите, - закончил я, - что ваш "Мститель" не представляет прямой угрозы для жизни Президента.
Дружок Волкова оказался понятливым - насколько вообще бывают понятливы капитаны ФСБ. Сперва на его мужественной физиономии взыграла было решимость разнести к чертям осиное гнездо кремлевских интриганов. Однако затем он и сам, как миленький, угодил в реестр интриганов под номером двадцатым.
С моей подачи он довольно скоро сообразил: кремлевский лазарет для террориста недосягаем. Если мы сохраняем тайну, никто даже не станет искать там Президента. А пока двоечник с бомбой гуляет на свободе, мы можем законно оправдать любые меры безопасности. И не надо лишний раз объяснять, почему наш Президент никому не показывается на глаза...
- Теперь, пожалуй, верю, - сказал капитан и покосился на Рашида Дамаева. На протяжении всего моего рассказа кремлевский эскулап исправно кивал в нужных местах. - Но...
- Но... - повторил я вслед за ним.
Я почти не сомневался, что теперь этот Лаптев что-то у меня попросит. Недаром ведь он кинулся сразу ко мне, минуя свои кагэбэшные инстанции. Такой прыткий и все еще капитан. Наверное, начальство его зажимает, не дает хода, присваивает заслуги... А тут есть хорошая возможность отличиться. Хочешь майора? Будет тебе майор.
- Но человек с полным рюкзаком взрывчатки должен быть найден, - упрямо произнес капитан. - Он опасен.
Так я и думал! Ему не терпится стать героем. Человеком, Который Предотвратил Покушение На Президента - все шесть слов с большой буквы. Бог с тобой, геройствуй. Только не путайся под ногами.
- Конечно, опасен, - легко согласился я. - Найдите его и глаз с него не спускайте. Уже в понедельник сможете его арестовать.
- А если что-нибудь случится до того?
Настырность Лаптева показалась мне нелепой. Самое худшее уже случилось, подумал я. И гораздо раньше понедельника.
- Тогда сразу свяжитесь со мной, - велел я и написал на листке телефон приемной. - Вот, возьмите и не тревожьте больше Волкова. Звоните прямо сюда. Считайте, ваше дело на контроле администрации Президента. Я держу руку на пульсе... Все, спокойной ночи и спасибо. Вы мне очень помогли.
Тут я нисколько не слукавил. Пока ты в цейтноте, блестящую идею самому родить трудно. Зато можно выхватить ее из воздуха, из мусора, из всякой белиберды. Пылкий капитан с его обкуренным бомбистом подарили мне отличную мысль. Срочный переезд президентской дочки в Завидово - вот он, идеальный вариант для уикенда. Подальше от Кремля и от медсанчасти. Подальше от меня и от вопросов, которые она захочет мне задать и на которые я не смогу ответить... Прежде я не знал, как без особого вранья уговорить Анну. Теперь знаю. Террорист - это убедительно.
Я выпроводил капитана из кабинета и передал его в руки Паши. Как только они скрылись, я сказал Ксении:
- Запомни, это был капитан Лаптев. Героический человек. Я дал ему номер твоего телефона. До понедельника не вздумай меня с ним соединять.
Когда я вернулся в кабинет, кремлевский врач Дамаев все так же сидел в дальнем углу комнаты и теребил в руках какую-то бумажонку. Выглядел он ужасно. За последний час, проведенный им в лазарете, некогда моложавый кремлевский эскулап успел состариться еще лет на десять. Днем я дал бы ему шестьдесят с гаком, а сейчас - все восемьдесят.
Хорошо, я хоть заранее успел намекнуть Ксении, что Рашид Харисович переживает из-за болезни нашего общего друга - министра финансов. "А что, Гурвич так плох?" - расстроилась сердобольная Ксения.
"У него порок сердца", - скорбно соврал я, одновременно стараясь припомнить, какую же хворь я назвал пресс-секретарю Баландину. Впрочем, тот все равно не поверил.
- Давайте сюда ваш листок, - приказал я.
Постаревший эскулап молча протянул мне список номер два. В нем значилось всего пять фамилий из первого списка: я, сам Дамаев и трое реаниматоров. Остальные пятнадцать человек из двадцати знали теперь всего половину правды. Притом лучшую.
- А Макин не в курсе? - спросил я.
- Нет, - хрипло пробормотал Дамаев. - Он ведь снаружи сидит.
- А Шульпяков? - Я имел в виду полковника ВВС, который носит президентский "ядерный чемоданчик". Шульпякову полагалось сидеть не дальше, чем у внутренней двери в палату. К счастью, на эту секретную должность у нас всегда отбирают глухонемых. Полезная традиция.
- Тоже нет. Не заметил...
Я еще раз взглянул на пять фамилий. Ничего, терпимо. Реаниматоры уже на казарменном положении, а Рашид будет молчать.
- Как это случилось? - Я сложил бумажку и спрятал ее в карман.
- Стимуляторы... - На лейб-медика жалко было смотреть. - Мы задали предельный режим... Поймите, у нас не было выхода! Прямой массаж ничего не дал!
- Тише-тише, Рашид Харисович, - почти ласково проговорил я и похлопал доктора по плечу. Меньше всего я хотел, чтобы и у Дамаева внезапно отказало сердце. - Сколько вы сможете имитировать глубокую кому?
- Сутки, - шепотом сказал Дамаев. - Я подключил кардиограф к метроному. Он выдает на экран слабый устойчивый импульс. Но скоро необратимые изменения уже не спрячешь...
Я посмотрел на циферблат. Десять минут, как началась суббота. Нам бы ночь простоять и день продержаться. И еще одну ночь. И еще один день.
- Двое суток, - отдал команду я. - Делайте, что хотите, но дайте мне двое суток. Меньше никак нельзя, запомните. Идите и трудитесь, только сами не вздумайте умереть. Поняли? Я не умею обращаться с вашими приборами... Ну, идите же!
Кремлевский эскулап встал с места, деревянно кивнул, затем траурными глазами глянул на меня.
- Но объясните мне, Болеслав Янович, - с отчаянием прошептал он, - зачем нам все это нужно? Пусть не через сутки, пусть через двое все равно это станет известно!.. Такую новость невозможно долго скрывать!..
Кажется, лейб-медик стал заболевать старческим склерозом. Я ведь ему уже трижды успел растолковать, в чем фокус! М-да. Придется растолковывать в четвертый.
- Рашид Харисович, - терпеливо сказал я, - вы не понимаете одной юридической тонкости. Если он умирает сегодня, то просто одним кандидатом в президенты становится меньше... А вот если несчастье происходит уже после победы на выборах, даже через десять минут, то по Конституции на три месяца его полномочия переходят к премьеру... Три месяца - гигантский срок. За это время что-нибудь придумаем, вы меня знаете. Обеспечим плавную преемственность...
- Значит, в воскресенье будут выборы?
- Обязательно, - твердо сказал я. - Матч состоится в любую погоду.
- И Президент по-прежнему наш главный кандидат?
- Обязательно, - повторил я. - Очень надеюсь, что в первом же туре выберут именно его.
- Мертвого? - с каким-то суеверным страхом выговорил Дамаев.
В политике почтенный кремлевский доктор был абсолютным тупицей. Я бы оставил его на второй год - если бы у меня был этот год. Дамаев не видел ничего дальше своих аптекарских склянок. Он даже представить не мог, что начнется, если наш государственный корабль резко сменит курс. У нас - не Европа. Здесь не бывает бархатных революций.
Я взял со стола три папки - красную, зеленую и голубую - и, развязав тесемки, вывалил их содержимое. По столу веером рассыпались сводки экспертов, факсы информагентств, газетные вырезки. Сверху легли прекрасные цветные фотографии.
Ухмылка Генерала на фоне стартового ракетного комплекса "Зенит".
Лысина Товарища Зубатова в окружении красно-черной ревущей толпы.
Похабный жест Фердика Изюмова, прыгающего в карнавальном костюмчике сперматозоида.
- А эти живые, по-вашему, лучше ? - горько спросил я.
ЧАСТЬ III
МЕРТВЫЕ ДУШИ
39. СОРАТНИК ГЕНЕРАЛА ПАНИН
В 4:07 утра меня разбудил телефон. Я специально выставил его поближе к моей походной койке и вскочил от первого же негромкого звяканья аппарата.
Слышимость была отвратная. Голос тонул в треске, шуме ветра и завываниях шакалов. Лишь после долгих мучений я и мой собеседник кое-как докричались друг до друга. Я наконец понял, что звонят из Кара-Юрта, с тамошнего аэродрома. Зафрахтованная мной "сессна" десять минут назад поднялась в воздух и взяла курс на Москву.
Это значило, что их превосходительство все-таки соизволил спуститься с гор.
Будем теперь ждать, сгорая от нетерпения, сердито подумал я. Хлеб-соль приготовим на чистой вышитой портянке. Ему, конечно, было недосуг вылететь пораньше и поспеть ко вчерашнему эфиру. Беседы с дряхлыми саксаулами и турне по заброшенным могилам ему, конечно, важнее. Этот горный орел уже чувствует себя избранным президентом - куда торопиться?
Из-за полуоткрытой двери соседней комнаты осторожно выглянул капитан Дима Богуш. Лицо его слегка осоловело от недосыпа, однако форма, прическа и выправка были, как всегда, в идеальном порядке. Звяканья аппарата мой адъютант не слышал и мог вообразить, что полковник Панин внезапно раскричался во сне.
- Я вам нужен, товарищ полковник? - предупредительно спросил меня Богуш.
В левой руке адъютант придерживал брошюру с портретом Генерала на обложке. У наших ночных дежурных она пользовалась особой популярностью. Чтобы не заснуть на посту, достаточно было открыть брошюру на любом месте и взяться считать идиотские опечатки. На сто страниц их было штук пятьсот, а то и больше. После нашей победы всем трем корректорам светила пожизненная гауптвахта.
Впрочем, Генералу этот агитационный опус все равно нравился. Он сам перечитал его раз десять, а к середине предвыборной кампании уже почти поверил, что и написал его сам.
- Вольно, капитан Богуш, - сказал я. - Помощь не нужна, я в порядке. Сколько вам еще осталось дежурить у телефакса?
- Восемь часов ноль четыре минуты, - отрапортовал мой адъютант, даже не глядя на часы. Его явно клонило ко сну, но он не позволил себе ни одного зевка. Образцовый офицер, достойный поощрения.
- Приказываю идти домой и восемь часов отсыпаться, - скомандовал я. - По исполнении вернетесь и доложите. А пока я лично подежурю вместо вас. Кру-гом!
После звонка из Кара-Юрта пост Богуша становился символическим. Тем более наш телефакс еще с вечера спятил, все-таки надорвавшись на генеральских посланиях. Прерывистые весточки с гор вконец доконали чуткую южнокорейскую технику. Теперь время от времени факс-аппарат самопроизвольно включался и выдавал то позавчерашнюю сводку погоды, то биржевые курсы, то кусочки новостей, а то и просто печатал бессмысленное: "Зум зум зум..." - десятки раз подряд. Адъютант уже вызвал мастера из фирмы, хотя я сомневался, что тот явится в выходные.
- Есть идти отсыпаться! - Щелкнув каблуками, довольный Богуш пошел исполнять приказ. Он не ожидал от меня такого либерализма, да еще накануне выборов.
Вообще-то я редко делаю поблажки подчиненным. Но сейчас у меня был свой резон загодя удалить адъютанта.
От Кара-Юрта до Москвы "сессна" долетит за полтора часа. Еще час уйдет на то, чтобы доехать от нашего аэродрома в Раменках до Озерковской набережной. Стало быть, через два с половиной часа этот путешественник явится сюда.
Вот тогда мы и потолкуем, желчно подумал я. Не выбирая выражений и без адъютантов. Я отослал своего Богуша, он отошлет своего Крюкова. Свидетели ни к чему. В присутствии нижних чинов нельзя ронять авторитет кандидата, особенно если он в генеральском звании. Пусть даже у него головка сошла с нарезки от будущих успехов.
Я заправил походную койку и перешел к другую комнату, к телефаксу. За последнюю неделю я всего раз или два ночевал дома, а все остальное время проводил здесь, в штабе. Не было смысла жечь бензин на казенном "вольво", добираясь домой: моя пустая квартирка в Капотне не развалится и без хозяина. Да и чего я там забыл? Ненужную двуспальную кровать? Стенное фото жены-покойницы? Мою коллекцию кокард, которую она ненавидела? Полочку из-под ее мраморных слоников, которых ненавидел я?
С каждой моей полковничьей пенсии она покупала себе по слонику. И еще шоколадных конфет, обертки от которых всегда бросала куда ни попадя. Как я потом ни старался, как ни переставлял мебель, переклеивал обои и заново белил потолки, вся квартирка осталась пропитана сладким цивильным запахом. Шоколадным запахом беспорядка и лени. Идеально вымытый пол здесь выглядел грязноватым. Свет - тусклым. Свежее покрывало - измятым. Стены - обшарпанными. Надо было менять не обои, а жизнь.
Скоро все у нас будет по-другому, подумал я. Если только...
Не сметь сомневаться! - сердито одернул я самого себя. Не сметь, полковник! Мы победим, без всяких "если". Генерал будет президентом. Расхлябанность кончится. Слоники больше никогда не сядут нам на шею. Мы палкой выколотим из страны всю ее сладкую штатскую одурь.
Я сел за стол, аккуратно отодвинул том маршала Жукова, заложенный на середине, и принялся вчерне набрасывать проект будущего президентского Указа "О дисциплине гражданского населения". Работа так увлекла меня, что встрепенулся я лишь от громкого гудения в правом ухе.
Это включился сумасшедший телефакс. В приемный лоток поползла бумага, сразу свиваясь в трубочку.
"Накануне выборов все кандидаты зум зум зум зум... - забредил телефакс. - Президент принял в Кремле зум зум и имел зум зум зум... Новозыбковский металлургический зум зум зум... Ирландская республиканская зум зум... Индонезийская коммерческая зум... Ветер северный, умеренный до зум зум... А рубль сегодня равен одному зум зум зум зум зум..."
Я выдернул шнур из розетки. Подождал, снова включил, прислушался. Тихо. Факс-аппарат, успокоясь, больше не гудел. Зато вдалеке хлопнула входная дверь, и в коридоре раздались чьи-то шаги.
По времени это уже мог быть Генерал, но это никак не был Генерал. Шаги не те. Наш кандидат в президенты медленно впечатывает в пол все сто кило своего веса, а здесь передвигался кто-то легкий и суетливый. Быть может, их превосходительство по привычке выслал впереди себя квартирмейстера или авангард? Иногда Генерал вдруг забывал, что уже не командует армией, и вел себя один, как целое воинское соединение.
Дверь распахнулась. Точно! На пороге стоял капитан Крюков, личный генеральский адъютант.
Видок у него был жуткий: как у пьяного дембеля после свалки в бардаке. Китель был в бурых пятнах, рукав полуоторван, половина пуговиц отсутствовала. Багровое кровоточащее ухо едва-едва удерживало сбитую набекрень фуражку. На небритой щеке вспухал темно-лиловый желвак размером с яйцо.
И это - кадровый офицер? Хуже последнего шпака!
- Товарищ... полковник... - простонал Крюков, тараща на меня мутные глаза. Он даже забыл переложить свой грязный сидор из правой руки в левую и отдать мне честь.
- Отставить, капитан! - резко оборвал его я. - Десять нарядов вне очереди!
Окрик подействовал. Мути в глазах подлеца немного поубавилось. Он уже догадался освободить правую руку и поднести ее к голове.