Связки рекламных журнальчиков из Пхеньяна мы регулярно получали в обмен на нашу партийную печать. Точно по весу, кило за кило. Но я даже не подозревал, что эти бандерольки хоть кто-то у нас вскрывает.
- Эх, товарищ Царькова! - вздохнул я. - Мелко ты плаваешь. Есть места и покруче Северной Кореи. Ты только вообрази себе: теплый океан, пальмы, песок, белые тенты. Рядом наша яхта качается на волнах. Лиловые негры в бикини разносят холодную кока-колу...
- Куба? - радостно предположила идейная лахудра.
- Товарищ Царькова! - с упреком сказал я. - Проявляешь близорукость. Неужели кроме Кубы и КНДР никаких других стран в мире не осталось?
В который уже раз дурында покрылась густым румянцем. Теперь от напряженных раздумий.
- Остались, - вымолвила она наконец. - Ливийская джамахирия. Исламская республика Иран. Белорусская ССР. Но там, по-моему, нигде нет океа...
- Свободна, товарищ Царькова, - досадливо перебил я лахудру. - Международную политику партии ты усвоила отлично, поздравляю... Теперь иди.
Припадок великодушия миновал. Сохранять генофонд с этой упертой козой меня уже не тянуло. У такой фанатки, раздраженно подумал я, и в генах наверняка одна классовая борьба. Нарожает мне кучу павликов Морозовых, а те потом сдадут богатого тятю налоговой полиции города Кейптауна. Очень надо! Приспичит - женюсь на зулуске. Лучше черные дети, чем красные.
- Ну иди же! - повторил я.
Идейная Царькова убралась из кабинета, но уже через секунду заскреблась ко мне опять.
- Там сочувствующие пришли, - доложила она, приоткрывая дверь. - В количестве двух делегатов. Срочно хотят видеть товарища генерального секретаря... Чего им сказать?
"Анна-Ванна, наш отряд хочет видеть поросят", вовремя вспомнил я детсадовский стишок.
Кандидатуру Зубатика на выборах подпирал монолитный блок соратников, сторонников, союзников и официально сочувствующих партий. Последних в единственном числе представлял отряд Карташова. За свое сочувствие патриоты ломили с нас бешеные бабки да еще при этом мелочно допытывались об их происхождении: не в крови ли христианских младенцев они отмыты? Меня давно тянуло ответить утвердительно, а затем посмотреть, возьмут или нет.
- Товарищ генеральный секретарь в отъезде, - объявил я громко, чтобы мои слова услыхали и Царькова, и патриоты под дверью. - Скажи, пусть заходят ко мне...
Даже к живому Зубатику в кабинет я допускаю не всякого посетителя. А к покойному Зубатику и подавно. У нас тут не мавзолей.
Усатый Карташов и его тощий очкарик-адъютант распространили по всей комнате едкий запах сапожного крема. Сапоги их, однако, не отличались особым блеском. Можно было подумать, что свой вонючий крем гости используют не по назначению: лопают его с хлебом, украшают им новогоднюю елку и лишь остатками полируют обувь.
- Честь и слава героям! - выкрикнул усатый и картинно вскинул вверх правую руку. Очкарик сделал то же самое.
Я лениво отмахнулся ладонью, даже не приподымаясь с кресла. Фирменным карташовским приветствием я и вовсе пренебрег. Надо быть кретином, чтобы подскакивать с воплем: "Героям честь и слава!" Дурь несусветная. Где вы сейчас найдете героев? Если только в Голливуде держат парочку, для нужд мирового кино.
- Так, значить... - желчно протянул Карташов, не дождавшись приглашения сесть. - Интере-е-есный фокус. Мы к вам, значить, со всей душой, а вы за нашенскими спинами во-о-он чего творите... Ну-ка, Денис, зачти радиоперехват!
Очкарик выступил вперед и, подглядывая в бумажку, начал пересказывать уже знакомый комментарий вражеского радио к еврейским танцулькам генсека. В изложении Дениса комментарий выглядел еще более идиотским. Получалось, что наш Зубатик специально ездил в колхоз "Заря" охмурять крестьян танцем "Семь сорок".
- Русский народ вам уже, значить, побоку... - вынес суровый приговор Карташов, едва очкарик умолк. - Под сионистскую дудку вы, значить, пляшете...
Я усмехнулся. То, что вчера было важным, сегодня пошло прахом. Из механизма выпала главная ось. Всего одна сливовая косточка величиной с ноготь сделала ненужным весь разноцветный альянс сторонников, союзников и сочувствующих. Надобность в Русской Национальной Лиге у меня также отпала. Когда фирма-матка идет ко дну, с убыточными дочерними фирмами не церемонятся. Теперь-то я перестану миндальничать с быдлом, не знающим разницы между клирингом и лизингом.
- Пляшем, - нагло соврал я. - А что? Сионисты - народ деловой. Бабки имеют, прихват держат, слов на ветер не кидают. Реальная сила. Это вам не кучка дармоедов, которые только и умеют маршировать под черным флагом.
Карташов оторопел. К такому резкому повороту он не был готов. Он-то думал, что я стану оправдываться, а он меня будет учить патриотизму. Стоило мне отойти от сценария, как усатый нянь сразу растерял свой обличительный задор. Он даже зыркнул глазками по стенам, боясь увидеть вместо портретов Политбюро галерею сионских мудрецов.
- Мы не кучка под флагом, - забурчал вожак черных рубах. - У нас движение массовое, боевое, национальное...
- Про массовость это вы газетчикам заливайте! - оборвал я его, наслаждаясь моментом. Даже в хреноватой ситуации можно отыскать приятную сторону. - И насчет "боевого" не канифольте мозги! У вас на всю компанию полтора человека с военным опытом... Кто обещал привлечь к себе участников кавказской заварухи?
- Их привлечешь, жди-ка! - скривился усатый. - Они там каждый второй с приветом или инвалид без рук, без ног. Кому же охота собирать отморозков по госпиталям и психушкам?
Я критически оглядел обоих гостей - от черных голенищ вонючих сапог до черных пилоток с блестящими нашлепками в виде черепочков.
- Не понимаю, - заметил я с притворным удивлением. - Решительно не понимаю. А где же вы прежде находили свои кадры, если не в психушках? В мусорных баках, что ли?..
После такого хамства гостям полагалось немедленно развернуться и хлопнуть дверью. Очкарик-адъютант уже был готов навострить отсюда лыжи. Но сам Карташов еще не мог поверить, что от его услуг отказываются. Похоже, великий патриот согласился бы замять скандальчик с еврейскими плясками: видно, наши бабки усатому были позарез.
- Хоть бы пивком угостил, по русскому-то обычаю... - примирительно сказал он, бросая жаждущий взгляд на книжный шкаф.
Карташов знал о наличии холодильника за запертой дверцей шкафа. Зато он не знал, что вместо жестяных банок там внутри охлаждается труп генсека. Замена неравноценная, согласен. Пиво можно пить, а от мертвого генсека проку уже никакого.
- Пивбар - на первом этаже, - объявил я, а потом демонстративно посмотрел на часы.
Теперь даже усатый Карташов понял, что его гонят в шею.
- Вот оно как, значить, - пробормотал он. - Ладночки, гражданин Сыроежкер, так и запишем. Придет время, это вам припомнится. И тебе, и пархатому твоему товарищу Зубатману. Кровавыми слезами будете плакать. Наша черная когорта сомнет ваш кагал...
- Привет когорте. - Я прощально помахал усатому рукой. - Голосуйте за товарища Зубатмана.
- Разберемся и без тебя, за кого голосовать! - злобно окрысился Карташов. - Мы не пропадем, патриоты всюду в цене!
С этими словами усатый и его адъютант очистили помещение, оставив после себя едкую вонь сапожного крема. Я включил эр-кондишен в полную силу. И, пока выветривались следы гостей, все раздумывал о судьбе карташовской Лиги. В самом деле, к кому им теперь податься? К Президенту? Болек не купит подержанный товар такого качества. К Изюмову? Изюмов бы их взял, до кучи. Но партии педиков Лига не по деньгам: усатый больно круто дерет, как будто эксклюзивно владеет патриотизмом...
Ход моих мыслей был нарушен телефонным тарахтеньем. Подавал голос не карманный мобильник, а один из трех обычных городских аппаратов, которыми в соседней комнате заведовала Царькова. После четвёртого-пятого звонка я смекнул, что лахудра куда-то слиняла с поста. Пришлось вырубить гудящий кондиционер и ответить самому.
- Алло! - недовольно проговорил я. - Сыроежкин у телефона.
- Здравствуйте, господин Сыроежкин, - обволок меня мягкий-мягкий шепот. - Вас беспокоит Крохина из "Свободной газеты"...
- Обратитесь в пресс-службу, - быстро сказал я, намереваясь дать отбой. Я не люблю журналистов. Еще сильнее я не люблю журналисток. И я терпеть не могу, когда телефонные разговоры ведутся таким вкрадчивым шепотком. Инстинктивно я чую в нем опасность.
- Подождите! - зашептала трубка. - Не надо пресс-службы, я не насчет выборов. Мне известно, что Товарищ Зубатов - ужжасный любитель ягод...
Трубка превратилась в огромную связку динамита, к которой, шипя, подбирался огонек. Проклятая страна, с ненавистью подумал я. Болтун на болтуне, трепач на трепаче. И вы еще капитализм хотите строить в этом болоте! Да где вы найдете капитализм без понятия о коммерческой тайне? Абсурд! Не успел еще генсек превратиться в эскимо, а какая-то Крохина уже разузнала обо всем и надеется подзаколотить бабок элементарным шантажом.
- Тихо-тихо, понял вас, не продолжайте... - Я тоже понизил голос, спешно задувая опасный огонек. - Сколько вы хотите?
- Двести, - сразу ответили на том конце провода.
Шантажистка не борзела, просила умеренно. В понедельник я собирался обналичить с партсчета порядка двух лимонов зелени. Потеряв двести тысяч баксов, я по-прежнему остаюсь с большим положительным сальдо... И все-таки для приличия надо бы поторговаться. Не торгуются только лохи.
- Сто семьдесят, - назвал я свою цену, сбивая тридцатку.
- Вы прямо как Виктор Ноевич, - интимно зашептала трубка. - Он тоже сначала хотел не больше ста семидесяти. Но я его убедила, что ягодки вашего генсека тянут на все двести.
- Какой еще Виктор Ноевич? - вздрогнул я. Бикфордов шнур телефонного провода опять угрожающе затлел.
- Мой шеф, - счастливо хихикнула трубка.
- Он что, тоже в курсе? - Всеми силами я старался, чтобы на том конце не обнаружили панических ноток в моем голосе.
- А как же? - удивилась трубка. - Я не могу действовать на свой страх и риск. Мало ли какие возникнут осложнения.
Крохина давала понять, что обезопасила себя. На случай, если я вздумаю ее грохнуть при передаче баксов.
- Идет, - устало согласился я, про себя увеличивая сумму вдвое. Ей двести и столько же ее крыше. Итого четыреста. - Условия приняты. Но, кроме вас двоих, больше-то никто не знает?..
- Вся редколлегия, - наповал сразила меня трубка. - Мы с шефом и еще шесть человек.
Я мысленно умножил двести кусков на восемь, затем произвел операцию вычитания и понял, что теперь могу не ждать понедельника. Уже нерентабельно. Ради двух лимонов обналички актива еще можно было рискнуть. Но сутки ходить под шантажом из-за четырехсот кусков, держа в пассиве труп гаранта, - просто ересь. Мадам Крохина здорово переборщила с подстраховкою: не надо было брать в долю столько компаньонов. Теперь все мы дружно пролетаем мимо денег. Слава Богу, у меня они не последние.
- Хорошо-хорошо, - проговорил я. Из бокового ящика стола я одновременно уже извлекал пухлый справочник с расписанием авиаполетов. Где у нас рейсы на Кейптаун?.. Ага-ага, страницу уже отыскал...
- К вам можно подъехать прямо сегодня? - Крохина решила, будто шантаж удался. Не стоит разочаровывать ее и семерых ее подельщиков. Пусть пока себе воображают.
- Сегодня никак, - ответил я, водя пальцем по строчкам. В ближайшие пять часов ничего приличного не находилось, а ведь мне еще надо сложить барахлишко и забить пару стрелок. - Не успеем все для вас подготовить... - Она наверняка решит, что я говорю о сборе необходимой налички. - Подъезжайте сюда завтра утром. Часиков в...
А вот это мне подойдет! Солидная южно-африканская авиакомпания "Ван Страатен". Рейс на Кейптаун через Брюссель, Мадрапур и Йоханнесбург. Конечно, это большой крюк, зато без пересадок и транзитных досмотров. Вылет завтра, в половине одиннадцатого утра.
- ... Часиков в двенадцать. - К этому времени я уже давно буду в воздухе, вне пределов досягаемости. Пускай они подавятся своим компроматом.
- Завтра в двенадцать, - удовлетворенным шепотом повторила трубка. - Но вы меня не подведете? Встреча состоится? Это ведь и в ваших интересах...
- Честное партийное, - заверил я. - Не волнуйтесь, я себе не враг. Все будет, как договорено.
Какие же они дилетанты, развеселился я, бросая опустевшую трубку. Дети! На мое счастью, в этой стране тупиц еще не выстроен полноценный капитализм. В любом развитом государстве мною бы занимались классные шантажисты-профи, которые держали бы меня на крючке, пока не выдоили досуха. А эти - журналистские недоумки: поверили, что не сбегу, отпустили до завтра! Обустроюсь в Кейптауне, нарочно выпишу себе их "Свободную газету". Будет что почитать в сортире.
В дверь заскреблись. Царькова, разумеется, ну кто же еще?
- Товарищ Сыроежкин, а товарищ Сыроежкин... - Стоя в дверях, дурында застенчиво теребила свой значок. - Вы вот сказали: песок, белые тенты, холодная кока-кола... Я не поняла, вы мне это просто так говорили или с намеком?..
За прошедшие полчаса коза успела переодеться. Теперь вместо блеклого платья песочной расцветки она напялила блеклую юбку того же цвета, а к ней - грязно-белый батник с портретом Че Гевары. Бугорки под Че Геварой еще больше набухли ватой. Жидкая косичка превратилась в жидкий конский хвостик. Ярко-красную губную помаду сменила кричаще-фиолетовая. Нет, лахудра была неисправима.
- Конечно, с намеком, товарищ Царькова, - ласково произнес я. - Тебе надо отдохнуть. Послезавтра бери отгул и езжай на городской пляж.
50. МАКС ЛАПТЕВ
Клиника занимала целый квартал и имела два входа, главный и служебный.
Главный был прикрыт тяжелыми стальными воротами; сквозь решетчатое окно проходной легко угадывались силуэты нескольких вохровцев и контур турникета. Служебную дверь я нашел, пройдя от главных ворот метров триста по периметру: в высокий кирпичный забор была вмурована прямоугольная металлическая заплата с кнопкой переговорного устройства на уровне плеч и внимательной телекамерой над головой.
Я нажал кнопку. Телекамера скосила на меня круглый сорочий глаз, а из динамика глухо донеслось:
- Вход только для персонала. Посетители допускаются на территорию через проходную. Приемные дни - понедельник и вторник, с десяти до пятнадцати часов...
Система безопасности в некогда элитной психбольнице выглядела внушительно. Оборонный завод какой-то, а не клиника, с уважением подумал я.
Если отсюда так же трудно выйти, как сюда войти, то столице не грозит нашествие буйных психов. По крайней мере, из этой крепости.
- Я не простой посетитель, - заявил я, поднося корочки удостоверения ближе к объективу. - Капитан ФСБ Максим Лаптев. Мне надо потолковать с вашим главврачом.
- Вход только для персонала... - опять кашлянуло переговорное устройство, но внезапно смолкло. Сорока-телекамера метнулась к документу, словно к нитке блестящих бус. -... Идите на проходную, капитан, - послышался в динамике уже другой голос. - Вам будет заказан разовый пропуск.
Тем же путем я проследовал обратно к воротам и вошел в проходную. Из-за окошечка с надписью "Выдача пропусков" мне улыбнулась потрясающая девица в камуфляжной блузке.
Сразу видно элитное заведение, сообразил я. Э-ли-та! Отобрали самое лучшее. На оборонном заводе меня бы встретила мрачная столетняя горгона и полдня выясняла, откуда я и как меня зовут.
- Вы Локтев? - спросила элитная девица, мило перевирая мою незатейливую фамилию.
- Скорее, Лаптев, - деликатно уточнил я и протянул ей удостоверение. Такую куколку даже неловко было поправлять. - Лаптев, Максим Анатольевич.
- Проходите, вас сейчас отвезут, - вновь улыбнулась мне куколка, возвращая документ с вложенным квадратиком пропуска.
Бравые вохровцы у турникета оттиснули на квадратике чернильный штамп, после чего я был допущен на территорию клиники. Возле самых дверей меня уже дожидался крытый двухместный электрокар с могучим санитаром у руля.
- Поехали! - скомандовал рулевой, и мы покатили по извилистой асфальтовой дорожке.
Между желтыми больничными корпусами юркая машинка пропетляла, в общей сложности, минуты полторы. Это же расстояние можно было одолеть небыстрым шагом минуты за три. Черепашье ралли также было привилегией элитного заведения, пусть и наполовину бывшего: зачем ходить пешком, когда можно ехать?
Впрочем, самого маршрута поездки я толком не запомнил. Все девяносто секунд пути я с интересом разглядывал выданный мне бумажный квадратик. И наконец решил, что держать секс-бомбу на проходной - неразумное расточительство кадров. Красоте нужны воздух и простор. Красоте не место среди пыльных бумажек.
Девица все-таки умудрилась всучить мне пропуск на имя Максима Локтева...
Кабинет главврача был лишен острых углов, устлан пушистым ковром, обклеен до потолка мягким поролоном и обставлен безопасной надувной мебелью. Однако внешность самого хозяина кабинета бросала дерзкий вызов округлостям интерьера. Главврач был высок, крайне худощав и смахивал на скальпель, завернутый в три слоя медицинского бинта. Даже имя-отчество у него было острое и костистое: Эрнест Эдуардович.
- Чем я могу помочь, капитан? - спросил хозяин, когда мы оба погрузились в надувные кресла.
"Мне бы чуть-чуть везения, доктор, - мысленно ответил я. - Со вчерашнего дня его очень недостает".
Вслух такие слова я говорить остерегся, чтобы из посетителя дурдома не превратиться в его хронического жильца. Хотя капелька удачи мне теперь, ей-богу, не помешала бы.
Взрыв на руинах инвалидского Комитета разметал в клочки не только самого мистера Федотова с его иномаркой и охраной, но и мои надежды отыскать след Исаева-"Мстителя". Неведомый Толян обрубил почти все нити. Дело, начатое аммоналом, довершил пластит. Первый фугас оставил от архивной горы две-три пригоршни праха, а внезапная гибель директора ОКПИМВа на глазах его сотрудников запечатала им рты крепче любого кляпа. Дружно скорбя по покойному шефу, они устроили мне сеанс одновременной игры в молчанку.
"Извините-мы-так-потрясены! - разводили они руками. - Извините-мы-ничего-не-знаем". Точка.
Говорить со мной соглашался один Воробьев, но парня явно не приобщали к федотовским секретам. Вдобавок ко всему Ваню слегка контузило, и он зациклился на своей погоревшей картотеке - такой надежной, такой удобной, такой полной, вы не поверите, Максим Анатольевич, самой полной картотеке учета инвалидов малых войн. Ведь месяца, буквально месяца не хватило, чтобы перевести бумажный архив на компьютерные файлы, потому что Герман Семенович уже обещал выделить машину, для начала списанную "троечку" из бухгалтерии. Он, главное, твердо ведь пообещал и надо же, такая беда!
Кое-как успокоив безработного Воробьева, я взял у него номер домашнего телефона, а взамен дал слово звонить, если что. После чего прямым ходом отправился на Сущевку.
Клиника, которую я упустил при тотальной проверке психбольниц, стала моим последним шансом. Либо Исаев гостевал здесь, хотя бы разик, - и тогда я найду его историю болезни, вместе с фото и приметами. Либо этот чертов "Мститель" вообще ускользнул от эскулапов - и тогда у меня не останется ничего, кроме его фамилии-имени-отчества. Да еще особой приметы в виде крепкого стриженого затылка. Богатый набор...