Наконец-то у меня созрел план - рискованный, зато остроумный. Мой начальник генерал Голубев назвал бы этот план чистой авантюрой и был бы абсолютно прав. Но, с другой стороны, нелепо остаток жизни тратить на игру в прятки незнаемо от кого. Да еще с таким жалким запасом: четырьмя патронами в обойме и початым брикетом жвачки в руках! Не убьют тебя, так сам с голоду помрешь. Я вот уже и проголодался. Сильные стрессы обычно вызывают у меня приливы энергии и нездоровый аппетит. Кажется, быка на скаку остановишь. Чтобы тут же сожрать.
Быстро высунувшись из-за укрытия, я в последний раз осмотрел поле битвы и нырнул обратно под новое звяканье вражьего свинца о железо. Вероятная траектория катка выглядела почти идеальной. Пустырь есть пустырь. Даже с учетом поправки на неровность почвы освобожденная глыба металла быстро покатится вниз и упрется точно в основание ржавого подъемного крана. А на прямой линии между краном и началом пути у нас находится что? Верно-верно: красивая машина марки "Мерседес". Надо ведь им было так удачно ее тормознуть! Молодцы. Всем благодарность - пожизненно и посмертно.
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я достал из початого брикета с бабл-гамом еще одну пластинку жвачки и медленно, со вкусом, ее разжевал. Затем выдул приличный пузырь размером с теннисный мячик. Хорош. Раз продуман распорядок действий, то неотвратим конец пути. Вот случай, когда необязательно приходить к финишу первым. Сейчас важнее прийти к финишу живым. И быть при этом как можно дальше от катка-убийцы.
Приготовиться... Пузырь - во рту, "Макаров" - в левой руке, а булыжник - сейчас будет в пра... Теперь ходу, ходу, Макс! Твоя задача - отвлечь внимание, остальное случится без тебя! Техника... в наше время... решает... все! Все, понеслось!..
Громко мыча, потрясая камнем и пистолетом, я рванулся куда-то вбок, плюхнулся на землю, вскочил, швырнул в сторону булыжник, без остановки выпустил, не целясь, последние четыре пули и в довершение громко чмокнул пузырем из жвачки. Пузырь сработал лучше всего: чистый жалобный звук потряс окрестности холмика. Стрелков из "Мерседеса" это, по-моему, задело за живое. Возможно, они приняли звук за вой вакуумной бомбы. Не меньше двух десятков свинцовых пташек тут же рассвистелось вокруг меня, норовя клюнуть наповал. По-военному это называется вызвать огонь на себя. Любимое занятие самоубийц, мечтающих о бюсте на родине героя. Я шлепнулся наземь, снова вскочил и, петляя, побежал дальше... В магазине каждого спецавтомата, очень вовремя вспомнил я на бегу, по два десятка девятимиллиметровых патрончиков, а пульки - со смещенным центром. Одно попадание, и во мне... ого-го!.. во мне будет дыра величиной с утюг. И зачем, скажите, я отвлекаю автоматчиков от катка? Ведь это он, железный, просит бури. Он, а не я!.. Ему-то ничего плохого не светит, кроме покоя, а мне...
Крр-рак!! Вслед за оглушительным скрежетом за спиной раздались громкие крики. Выстрелы, напротив, стихли. Я позволил себе замедлить бег и обернуться на шум.
План сработал, и успешно! Ну надо же, как все точно сошлось. Тютелька в тютельку... Пока пятерка нападавших пялила на меня глаза и тратила на меня патроны, мой секретный союзник каток стремительно - насколько был способен - покатился по прямой, кратчайшему расстоянию от пункта "А" до пункта "Б". Благо булыжник-тормоз я убрал и траекторию вычислил правильно, спасибо глазомеру... Оп-ля! Передний бампер "Мерседеса", напоследок лязгнув, окончательно превратился в неопрятную гармошку. Легковая машина супротив одичавшего катка - все равно как спичечный коробок против армейского сапога-говнодава. Шансов никаких. Пятерка вооруженных дуралеев тем временем сделала самое худшее, что можно сделать в такой ситуации: вместо того чтобы спасаться самим, они вздумали спасать непоправимо сминаемое авто... Кран, остолопы, сзади ведь еще подъемный кран... У вас же наверняка бензина полный бак, а бензобак у этой модели очень уязвим во время аварий...
Пизанской башне подъемного крана оказалось достаточно небольшого толчка. С пронзительным скрипом железная конструкция стала заваливаться сверху вниз - аккурат на гармошку "Мерседеса" и окруживших авто людей-муравьев. Стрела упала куда-то на капот несчастной машины; издали мне не удалось рассмотреть, куда именно. Новый, еще более громкий "крр-ракк!!", вопли - а затем сработали законы физики: на месте машины, автоматчиков, катка и крана образовалась одна большая огненная вспышка, вслед за которой грянул рукотворный гром. Груда металла поднялась в воздух, чтобы шумно осесть на землю. Меня обдало жарким ветром и едва не повалило на землю.
Сражение закончилось, мои противники перестали существовать. Вместо них корчился на костре остов "Мерседеса", зажатого между катком и краном. Смертельный горячий гамбургер - для тех, кто стреляет без предупреждения. Ничего живого уцелеть в пламени и поблизости от него уже не могло. Мое чувство голода разом уступило место тошноте.
Я осторожно подобрался ближе и остановился, глядя на погребальный костер. Есть правило техники безопасности - "Не стой под стрелой!", подумал я. Любой индеец это знает... А вас куда понесло? И кого "вас"? И главное, зачем? На моих глазах огонь быстро пожирал все улики, а я так и не догадался, кто и для чего приезжал за моим скальпом. Может быть, хоть гений-криминалист Сережа Некрасов сумеет здесь что-то выкопать, но и он навряд ли. В этой мешанине стали и огня ничего путного не отыщешь при большом желании. У обгорелых трупов редко бывают отпечатки пальцев. Не бывает у них документов и особых примет, все равны как на подбор. Пришлось мне сегодня выбирать: либо выживут они, со всеми документами, приметами и автоматами - либо я. Что бы сами вы избрали на моем месте?.. Морщась от жара, я на всякий случай обошел костер со всех сторон и ничего, понятно, не обнаружил. Огненная геенна - кладбище всех следов. Огонь, которым все в мире началось, все и заканчивается. Финита. В общем, пора мне отсюда уносить ноги. Местность здесь пустынная, однако пламя на горизонте видно издали. Когда на пепелище прибудет пожарная команда с милицией, лучше бы мне быть где-то в другом месте...
Из таксофона в вестибюле метро "Нагатинская" я сначала позвонил маэстро графологу - вдруг тот все-таки объявился на рабочем месте? Ничуть не бывало. Телефон нашего шарлатана по-прежнему отзывался длинными гудками. Тогда я попытал счастья в МУРе, и на сей раз преуспел. Трубку поднял сам Некрасов.
- Привет, Сережа, - сказал я. - Это Макс. Как там твой труп?
- В каком смысле? - озадачился Некрасов на другом конце провода.
- Я звонил тебе час назад, и мне доложили, что ты выехал на труп, - разъяснил я.
- Ах, этот... - успокоился ведущий криминалист МУРа. - Ничего особенного, убийство на почве ревности. Банкир с директором гастронома не поделили даму сердца...
- И кто убит? - из вежливости поинтересовался я. - Банкир или директор?
- Дама, конечно, - с профессиональным безразличием эксперта ответил Сережа. - Я же тебе говорю: не поделили. Бензопилой решили пилить.
У меня совсем пропал аппетит. Как отрезало.
- Вся комната в крови, - неторопливо продолжал Некрасов. - Редкая группа, хорошо идентифицируется...
Не будь мой друг ученым, он бы давно свихнулся от такой ненормальной работы. Ладно, Сережечка, тогда уж прими и моих покойников. Для компании...
- Готов подкинуть тебе еще пяток жмуриков, - сказал я. - Это на пустыре, в Юго-Восточном округе... Записывай адрес. Может, тебе как-нибудь удастся их опознать?
- Почему "может"? Почему "как-нибудь"? - обиделся Сережа. - Естественно, опознаем, если... Надеюсь, это не жертвы пожара?
- Жертвы, - признался я. - Все пятеро, так вышло. Извини.
Мой муровский друг присвистнул в трубку.
- Чем ты их так? - недовольно осведомился он. - Вам что, огнеметы "Шмель" теперь выдают в качестве личного оружия?
- Какой там огнемет! - вздохнул я. - Я даже патроны к "Макарову" дома забыл. Кое-как обошелся с помощью жвачки и асфальтового катка... Но вообще это был несчастный случай. Неосторожное обращение с башенным краном...
Некрасов, похоже, намеков моих не понял, однако переспрашивать не захотел.
- Черт с тобой, - произнес он. - Сейчас пошлю туда бригаду. Что-нибудь выясним, я тебе позвоню.
Сережа руководствовался принципом: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А по мне - так не видеть бы этих вовсе.
- Лучше я тебе сам позвоню, - предложил я. - Меня ты можешь не застать, тут одно дельце срочное... Ты еще не забыл о моей вчерашней просьбе? Я тебе тетрадный листок давал, с угрозами Президенту...
- Да-да, листок, - спохватился Некрасов. - Определить сорт бумаги, помню. Очень интересная проблема, я часа два на нее вчера убил. Что ж ты меня не предупредил заранее? Хоть бы направление поиска задал...
- Направление? - Настала моя пора удивляться. Теперь уже я не понимал некрасовского намека. Квиты.
- Твой листок - из тетрадки, - объяснил Сережа. - А тетрадка - из подарочного комплекта, я выяснил. Редкая фактура бумаги, мне просто случайно попался образец. Там в комплекте кроме тетрадки должны быть еще шариковая ручка, флажок, банка пива, майка с эмблемой и бейсболка... Благотворительный подарок ветеранам на День независимости. Каждый год вручают.
- Каким ветеранам? - непонимающе переспросил я. Мне почему-то сразу представились наши дедули-пенсионеры в майках, с баночным пивом и флажками в руках, играющие в бейсбол.
- Обыкновенным, американским, - уточнил Некрасов. - Ветеранам войны во Вьетнаме.
12. ЗАМГЕНСЕКА ТОВАРИЩ СЫРОЕЖКИН
Года полтора эти партийные дуболомы доставали меня своей прямотой. После очередного закрытого - для журналистов - пленума ЦК какой-нибудь приезжий освобожденный секретаришка, кряхтя, брал меня под локоток, уводил в курилку и приступал к политбеседе. "Вот вы, к примеру, капиталист? Заводчик?" - испытующе осведомлялся секретаришка, затягиваясь удушливым пролетарским куревом. "В некотором роде, - любезно отвечал я и отгонял рукою вонючий дым. - Завод у меня, правда, всего один. Однако есть еще пара нефтяных скважин, гостиница, ресторан и казино..." Дуболом, полагающий, что я стану трусливо вилять и отпираться, обычно бывал обескуражен моим чистосердечным признанием. "Но вы ведь член нашей партии?" - допытывался он. Всякий раз мне ужасно хотелось ответить на вопрос словами из анекдота: я не член партии, я ее мозг. Что было бы, между нами говоря, абсолютной правдой. Членов в наших рядах и без меня навалом, хоть Останкинскую телебашню из них строй. Вот мозги в дефиците... Вместо этого я лишь учтиво кивал. "Раз так, то вы - марксист," - делал вывод мой собеседник. "Выходит, марксист, - с грустью соглашался я. - А куда денешься? Учение всесильно, пока оно верно..." Услышав это признание, дуболом радовался, как будто отловил меня на проходной с целым ведром фальшивых баксов. "Так-так, - говорил он, потирая свои пролетарские грабли. - Но марксисты не признают частной собственности. Как же ваше поведение согласуется с генеральной линией?" Я пожимал плечами: "Да никак не согласуется. Бизнес - отдельно, надстройка - отдельно". Секретаришка воздевал узловатый палец к потолку. "Надо привести в соответствие, - убежденно заявлял он. - Товарищи на местах этого не понимают, выражают беспокойство. В то самое время, когда под пятой криминального режима весь униженный и оскорбленный народ..." Приезжий кадр возбуждался, как на митинге или во время Марша Голодных Кастрюль. Я прерывал этот агит-бред в самом начале. "Согласен с вами, - подтверждал я. - Против учения не попрешь. С завтрашнего дня заводик свой отдаю рабочим, скважины - нефтяникам, гостиницу - горничным, ресторан - поварам и официантам. А мое казино пусть забирают крупье, у меня их в штате состоит человек пятнадцать... Одна вот только есть загвоздка, дорогой товарищ". "Какая?" - хлопал зенками дуболом, не способный отличить крупье от курабье. "На какие шиши будем проводить наши пленумы, а? - тихо любопытствовал я. - Аренду зала, гостиницу, питание, билеты вы, что ли, будете оплачивать? А может, криминальный режим подкинет нашей партии на бедность?" Аргумент действовал. "Но есть взно-о-осы!" - иногда вякал кто-нибудь из совсем глупых секретаришек. Чуть более умные, как правило, в этом месте уже со мною не спорили: держались за карман. "Взносы имеют место, - не возражал я. - Вы сами-то сколько получаете в месяц из партийной кассы? Долларов пятьсот? А сколько собираете с ваших бабулек, по ведомости? Рублей по пять деревянненьких с носа? Ах, даже по три? Угу. А тех, кто платит, сколько у вас всего человек? Да не молчите, это не военная тайна. Сядьте лучше в уголок и прикиньте общую сумму. Потом сами мне скажете, откуда в партийной казне бывают деньги. Только не говорите, что от верблюда. Кровно обидите..." Обычно такого двадцатиминутного ликбеза с глазу на глаз оказывалось довольно. Провинциальный кадр сам уж бывал не рад, что затеял эту разбираловку с частной собственностью, и отползал на полусогнутых. Однако через пару месяцев другой такой же идиот вновь заводил меня в курилку с целью пропаганды. И все начиналось сызнова: вопросы, ответы, прибавочная стоимость.
Когда-то в допотопные времена самый первый из Ильичей таскал на субботнике большое бревно. По-моему, партийные буратины с периферии все были выструганы из одного и того же стародавнего полена. Совсем не секли текущий момент... В конечном итоге душещипательные беседы о классовой борьбе мне надоели хуже горькой редьки, и я отправился прямо к генсеку в кабинет.
Из четырех наличных охранников у дверей на месте обнаружился один усатый Матвеев. "Генеральный секретарь, он это... читает", - отрапортовал Матвеев и сделал легкую попытку заступить мне дорогу. Точнее, даже легкую видимость попытки. Уж охрана-то знала, что шутки со мною любому выйдут боком. "Ты должен моему заведению три сотни", - мягко напомнил я церберу и прошел.
Наш Зубатик сидел в своих ореховых апартаментах, увешанных лозунгами-плакатами, и лакомился свежими ягодами. Перед ним на письменном столе была поставлена целая кастрюлька южной черешни. Косточки вождь аккуратно сплевывал в кулек, свернутый из нашей же партийной прессы. У Зубатика был какой-то бзик насчет ягод и фруктов: он на серьезе убеждал меня, будто в них - самые главные полезные витамины, а в остальной еде - неглавные и неполезные. Генсек трогательно заботился о своем здоровье, рассчитывая прожить лет до ста на благо народа. "Приятного аппетита", - поздоровался я, входя. Отработанным жестом вождь быстро отодвинул кастрюльку, придвинул к себе лежащую поблизости высокую стопу пыльных журналов с закладками и лишь потом поднял на меня усталые глаза. "А-а, это ты, товарищ Сыроежкин", - с облегчением произнес он, после чего совершил на столе обратную перестановку. Для широких парт-масс генсек старательно хранил имидж большого ученого. Его докторская по социологии стоила мне три тысячи зеленых, да еще банкет по случаю защиты влетел почти в штуку. Такая же докторская, но по философии, обошлась бы мне дешевле, однако вождь неожиданно уперся: ту диссертацию не желаю брать - и все. Философы-де только объясняют мир, а он, Зубатик, хочет его изменить. Я пожал плечами, отстегнул еще шестьсот баксов и сделал дорогого товарища генсека доктором социологических наук. Пускай, не жалко. Рано или поздно потраченные деньги обязательно принесут мне дивиденд.