Тихомиров молча смотрел на дорогу. На нее из-за поворота вывернулся желто-синий милицейский мотоцикл. Николай, думая о Тихомирове, все так же машинально развернул, наконец, бумагу и рассеянно посмотрел на нее.
28
Посмотрел и вздрогнул. На бумаге была нарисована схема местности. И он сразу понял какой: того самого оврага-лощины, возле которой Волосов совершил свое преступление. Строения, нанесенные пунктиром, и строения, вычерченные сплошными линиями, крестики, кружочки, полукружья с зазубринками, похожие на тактический знак стрелкового окопа, волнистые замкнутые линии, квадратики и ромбики. И ни одного какого-нибудь особого, единственно отметного знака.
– Узнаете? – спросил Николай у Тихомирова, протягивая ему схему.
Тихомиров мельком взглянул на схему и кивнул.
– Да. Это лощина возле совхозной овчарни и прилегающий к ней район. Крестики, по-видимому, могилы погибших. Ромбики… Да, а ромбики – некогда стоявшие там подбитые танки. Впрочем, их давно вывезли в металлолом. Ну-с, старые окопы… воронки… заросли сирени…
– Вы часто там бывали? – быстро спросил Грошев.
– Да. Даже сегодня.
Внутреннее напряжение, кажется, достигло предела. Десятки самых противоречивых вариантов мелькали в голове, и Николай, мгновенно, безжалостно отбрасывая их, отсортировывая факты и фактики, тасовал их, расставляя в самых невероятных порядках, пока не родилась догадка.
– Скажите, Александр Иванович, свою машину вы перекрашивали не только из эстетических соображений?
Тихомиров быстро исподлобья взглянул на Грошева и хмуро кивнул:
– Вы правы. Мне не хотелось скандалов в этом тихом и для меня особом месте.
И тут к машине подошли старшина, Радкевичиус и незнакомый старший лейтенант милиции. Он представился:
– Инспектор госавтоинспекции Новак. Прибыли вам в помощь.
– Очень хорошо, товарищи, – обрадовался Грошев. – Сейчас составим акт изъятия денег из машины… – Он осекся, потому что чуть не сказал "инженер-подполковника", но вовремя вспомнил, что сейчас это воинское звание нужно употреблять с приставкой "в запасе". Нужно было сказать "гражданина" или, что в таких случаях говорится гораздо реже, "товарища".
И тут он уловил настороженный взгляд старшего лейтенанта Новака. Для него, кажется, было очень важно, как назовет Грошев Тихомирова. И Грошев твердо сказал:
– …товарища Тихомирова.
Старший лейтенант отвел взгляд и протянул руку Тихомирову.
– Здравствуйте, товарищ подполковник.
– Здравствуйте, Новак, – ответил Тихомиров, пожимая руку. – А вы, кажется, в чем-то усомнились?
В голосе Тихомирова звучала ирония. Новак воспринял это как должное. Он пожал широкими плечами:
– Возможно… Такая работа. Всему верь и все проверяй. Ведь и вы, сколько помнится, так учили…
Тихомиров внимательно всмотрелся в лицо старшего лейтенанта и кивнул:
– Пожалуй, правильно.
Грошев обратился к Радкевичиусу:
– Скажите, у вас нет специалиста по сирени? Любителя, какого-нибудь селекционера? В крайнем случае, толкового биолога или краеведа?
Оперативник подумал, приглядываясь к Грошеву, – слишком уж весело-деятельным казался он в эти минуты.
– Разве что в средней школе…
– Хорошо. Александр Иванович, наши все равно на дневке, а машина у вас в порядке, как я понимаю. Может быть, поможете нам довести дело до конца? Чтобы ни у вас, ни у нас не осталось ни малейших сомнений?
Спокойно-уверенное, веселое и деятельное настроение следователя, кажется, заражало всех, и Тихомиров, подумав, с улыбкой кивнул:
– Ладно… Будем действовать, как учили: всякое дело или решение обязательно доводить до конца.
Они распрощались со старшиной и поехали в местную среднюю школу, потом разыскали биолога и показали ему сухую ветку сирени.
– Вы не смогли бы определить сорт этой сирени?
Биолог – пожилой, тучный мужчина – долго нюхал тронутые ржавчиной увядания белые лепестки, рассматривал их на свету и, наконец, нерешительно сообщил:
– По-моему, это так называемая обыкновенная русская сирень. Отличается стойким запахом и неприхотливостью.
– А вы смогли бы по этой сухой ветке найти живой, растущий куст, с которого она сорвана?
– Не знаю… Не ручаюсь… Я ведь не специалист по сирени.
– А специалиста вы не знаете? Такого бы, который не только занимался сиренью, но и знал местные ее сорта?
– Не знаю… – Биолог, сомневаясь, крутил большой лысеющей головой. – Дело серьезное, по-видимому… Впрочем, есть тут на хуторе один старичок. У него, сколько помнится, есть неплохая коллекция… Но впрочем, ручаться не могу…
На захлестнутом зеленью хуторе старичок-любитель, смешно поддергивая сползающие ватные брюки, тоже нюхал и рассматривал ветку сирени, но уже под лупой, и авторитетно подтвердил – обыкновенная русская сирень, однако в этих местах она редка: ее вытеснили махровые сорта. А жаль. Русская сирень, пожалуй, наиболее пахуча и неприхотлива. Она служит незаменимым материалом для подвоев в экспериментах, и настоящие селекционеры очень ею дорожат.
Собираясь в дорогу, любитель обстоятельно расписывал все достоинства сирени, потом рассказал, как работает он и как работают другие. В одиночестве, на хуторе, он редко встречался с посторонними людьми и теперь рад был поговорить о своем любимом деле.
29
В лощине он оторвал от сухой ветки листок, еще раз понюхал его, осмотрел и, кажется, даже лизнул и вместе с местными работниками ушел влево от начала лощины. Грошев, Тихомиров и биолог пошли вправо.
Парило, прошибал пот, биолог дышал часто и шумно, но двигался быстро, решительно. У очередной сиреневой заросли он останавливался, срывал листок-другой и коричневато-бурые метелки соцветий, нюхал их, сверял расположение прожилок, их форму, небрежно выбрасывал сорванное, фыркал и шумно шел дальше.
Они добрались уже до того места, где лощина как бы впадала меж пологих высот в просторную долину. Отсюда открывались далекие дали, было особенно много оплывших воронок, окопов и искалеченных кустарников.
– Какие здесь были бои! – вздохнул Тихомиров. – Какие бои! И вот все зарастает.
В его голосе прозвучали страстные нотки. Он как будто жалел, что жизнь заравнивает следы войны, и Грошеву это не понравилось.
– Скажите, как, на ваш взгляд, по каким ориентирам мог двигаться в этих местах человек, который что-то здесь спрятал? Разумеется, в пределах найденной схемы.
– Надо посмотреть схему.
Здесь, на местности, схема как бы ожила и быстро выдала свой главный секрет: все нанесенные на нее ориентиры можно было использовать при подходе к лощине со всех сторон.
– Мне кажется, что она составлена с таким расчетом, чтобы вывести человека куда-то в центр, – задумчиво сообщил Тихомиров.
– Пожалуй… – согласился Грошев. – Крупные ориентиры – истоки и устье, так сказать, лощины, овчарни, остатки хуторов, как правило, не нанесены – составляющий схему их отлично помнил. А вот мелкие – окопы, разбитые танки, которых на этот раз, к сожалению, уже нет, кустарник – нанесены достаточно тщательно. И по ним можно довольно просто выйти к нужной точке. Только вот к какой?
– Вот именно – к какой, – улыбнулся Тихомиров. – Я, признаться, не совсем понимаю ваш замысел.
– Поймете, если получится.
– Может быть, спустимся вниз, на дно лощины?
– Да. Но у меня к вам просьба. Не могли бы вы сделать – вы ведь, вероятно, все умеете – обыкновенный металлический щуп. Такой, каким на фронте саперы искали мины в деревянных или глиняных оболочках – их, как известно, обычные миноискатели не брали.
– Вы были на фронте? – с долей сомнения спросил Тихомиров.
– Конечно, не был. Но служил в армии. Уж что-что, а опыт войны мы осваивали довольно успешно. Поэтому и поиск веду, если вы заметили, по армейским правилам – от близких ориентиров к дальним. Чтобы ничего не пропустить.
Тихомиров усмехнулся, кивнул и пошел к машине делать щуп. Как у всякого истинного автолюбителя, у него в багажнике лежала своя маленькая мастерская с набором нужных и главным образом ненужных материалов.
Биолог исследовал последние заросли и вместе с Николаем спустился вниз. Группа Радкевичиуса тоже окончила осмотр склонов и стала спускаться вниз.
Биолог шагал тяжело, дышал еще более шумно и часто фыркал: его донимала жара. Внезапно он остановился, подался вперед, вглядываясь в заросли, и торжественно сообщил:
– Кажется, это именно то, что нам нужно!
Кусты росли возле большого оплывшего окопа. Неподалеку не столько виднелась, сколько угадывалась затравевшая полевая дорога. Когда-то она соединяла уже не существующие хутора, наискосок пересекая лощину. Грошев с досадой посмотрел на биолога. То, над чем он думал все последнее время, вряд ли могло произойти рядом с дорогой.
Но биолог уверенно шагнул вперед и решительно, шумно стал перебирать ветви. Теперь Николай ясно увидел, что здесь росли различные сорта сирени. Впрочем, на первый взгляд она не казалась разной. Те же стволы-ветви с буро-коричневыми метелками старых соцветий на вершинках, те же ровные, как стрелы, побеги-пасынки, те же жирные, глянцевитые листья, чем-то похожие на масть "пик" из карточной колоды.
И все-таки стоящий на обочине куст – поменьше, поскромнее – неуловимо, но отличался от остальных зарослей более темной, как бы концентрированной зеленью листьев и своим общим очертанием. Его побеги-пасынки теснее прижимались к собранным стволам-ветвям, и оттого куст казался не растрепанным, а собранным, законченным, как хорошая копна, оставшаяся после грабель опытного копнильщика. Такому кусту-копне не так страшны сильные ветры и глубокие снега. Стволы и побеги сообща прикрываются от них и одолевают ненастье.
И Грошев не столько понял, сколько почувствовал – вот это и есть русская сирень. Неприхотливая, собранная, дружная и потому сильная. Пока биолог возился с листьями и соцветиями, Николай осмотрелся. Пологие скаты лощины были перечеркнуты уже давним, скрытым травостоем, росчерками танковых гусениц – они только угадывались по более высоким вершинкам трав и цветов, по кромкам. Один из таких росчерков пересекал старый окоп.
30
Вспомнив Тихомирова и его восклицание о минувших боях, Николай всмотрелся в окоп. Да. Бои здесь шли осенью и, видимо, после дождей: гусеницы вдавались глубоко. А окоп уже в то время был старым, оплывшим, потому что след гусениц прерывался только на его середине, поближе к краю. Впрочем… Впрочем, за три года между боями оборонительными и боями наступательными так глубоко окоп, пожалуй, не оплывет. Значит, он был осыпан. И еще. Если бы это был свежий окоп, любой танк не просто перемахнул бы его, а обязательно поелозил, чтобы гусеницами сровнять землю бруствера, а вместе с ней и защитников окопа. Тот безвестный танкист, что провел машину несколько десятилетий тому назад, не сделал этого. Видимо, окоп был уже не страшен ни танку, ни идущей следом пехоте. Он уже тогда был пуст и полузасыпан.
Да, тот танкист был опытным водителем, умеющим мгновенно учитывать обстановку. Он прошелся гусеницей по окопу, потому что не боялся подорваться на мине или застрять – окоп обязательно был полузасыпан. Если бы он был нетронут, неизвестный механик-водитель наверняка бы принял левее, чтобы не попасть в ловушку, и подмял бы под себя кусты сирени. Но механик был уже из тех, кто впитал в себя опыт войны, а вот те, кто в самом начале войны вырыл этот окоп, по-видимому, опытом не отличались. Делать окоп на целое отделение возле ориентира – сиреневых зарослей – можно только при неопытности или в крайней спешке. Недаром и воронок здесь побольше, чем в иных местах. Противник бил по ориентирам – сиреневым кустам.
Старый окоп сорок первого года как наглядное пособие рассказал Николаю о своих защитниках. Об их желании драться, но неумении сделать это, об их бесстрашии и силе врага. А танковый след рассказал о тех, кто был и бесстрашен, как его старшие товарищи, и так же жаждал боя, но уже умел мгновенно ориентироваться, учитывая десятки важных деталей. Это были уже мастера своего дела.
– Да! – все так же торжественно произнес биолог. – Это она! Именно та сирень, которую мы ищем.
К биологу пришла минута его торжества, и отказаться от нее он не мог, но, когда почувствовал, что, кажется, переборщил, смутился и отошел в сторонку. Грошев сложил ладони рупором и закричал:
– Ого-го-го!
С той стороны лощины стали спускаться люди из группы Радкевичиуса. Николай сказал биологу:
– Если это единственный куст, то, кажется, начинается самое важное.
– Не знаю… Вы думаете, что есть еще один?
– Во всяком случае, проверим этот вариант. – В Грошеве все нарастало щемяще-тревожное нетерпение. – Мне кажется, что именно здесь мы можем найти нечто интересное.
– А что? – совсем по-мальчишески спросил биолог и остановился с приоткрытым ртом.
Он смотрел на Николая с ожиданием и в то же время с легким испугом, как смотрят на следственных работников очень честные, благополучно прожившие жизнь люди. Все, что касается преступлений, кажется им невероятным, а те, кто занимается их раскрытием, – необыкновенными.
– Не знаю… еще не знаю… – вздохнул Николай. – Но чувствую. Точнее, логика подсказывает… Впрочем, посмотрим.
Ему удалось подавить и волнение и нетерпение, и он опять стал собранным, чуть суховатым и зорким.
Подъехал Тихомиров и передал сделанный им из проволоки щуп, подошла группа Радкевичиуса, и старичок-любитель сразу, еще не доходя до кустов, определил:
– Вот это – она!
– Внимание, товарищи! Выслушайте мою легенду. Версию, – чуть повысил голос Грошев. – Волосов что-то спрятал в этой лощине. Поскольку в его бывшей машине мы обнаружили немалые деньги, можно быть уверенным, что это "что-то" имеет ценность. Время, как вы видите, сглаживает следы, и чтобы чем-то отметить свой тайник, он высадил неподалеку необычный в этих местах куст сирени. Оговорюсь сразу – мне непонятна такая его скрупулезность. Свой тайник, да еще такого сорта, человек, по логике вещей, должен помнить днем и ночью. Однако найденная нами схема и ветка сирени – как образец – показывают, что Волосов почему-то думал по-иному. Почему – разберемся позже. Сейчас попробуем найти и вскрыть этот тайник. Александр Иванович, как по-вашему, могут быть в этом старом окопе мины или снаряды?
– Там, где были бои, они могут быть в любом месте. Но… в свое время эту местность тщательно обследовали саперы.
– И кроме того, здесь ползали танки, рвались снаряды. Они подорвали мины. Наконец, здесь стояло немало подбитых танков. После войны их вывозили в металлолом. Значит, местность опять проверяли. Мне думается, шанс попасть на мину – ничтожный. А вот неразорвавшийся снаряд…
– Не исключено. Но я думаю о другом. Если здесь прошли саперы, может быть, они уже нашли то, что вы ищете?
– Не думаю. Если бы это было так, Волосов не жил бы в этих местах и не пошел бы на убийство человека, который мог разгадать его тайну. И еще. Насколько я знаю саперов, они не такие уж непонятливые люди, чтобы обследовать место, где прошла танковая гусеница.
– Думаете, это окоп? – быстро спросил Тихомиров.
– Скорее всего.
– Почему? Ведь бои сорок пятого года…
– Вы думаете, сорок пятого? – перебил его Грошев.
– Н-ну… может быть, и сорок четвертого. Но все равно. Это значит, что Волосов спрятал нечто после войны. В это я слабо верю хотя бы потому, что куст русской сирени явно моложе соседних. Во всяком случае, вначале проверим куст.
И, пользуясь тем, что щуп был в его руках, Тихомиров быстро воткнул его в основание куста. Щуп входил трудно, но глубоко.
– Не тратьте силы, Александр Иванович, – покачал головой Грошев. – Посмотрите как следует окоп.
Радкевичиус сразу определил особенности окопа:
– Это окоп сорок первого года. Его правая сторона засыпана, и по засыпке прошел танк. Очевидно, уже во время наступательных боев. Значит, в окопе либо захоронили безвестного солдата, точнее красноармейца, в те годы солдат еще не было, либо…
– Вот именно! Так вот это мы и проверим. Дайте щуп, Александр Иванович, – попросил Грошев.
– Но ведь окоп – это заметно! На это сразу обратят внимание.
– Как раз наоборот. Давайте порассуждаем. Чтобы выкопать тайник, нужно время. Окоп – готовый тайник, его нужно только зарыть. Кто из посторонних людей обратит внимание на полузарытый окоп в местах жестоких боев? По-моему, никто. Их слишком много вокруг, этих полузарытых окопов. Ну, а если обратят? Решат, что здесь или захоронение, или мина, – лучше не тревожить. И правильно решат. Возиться с обвалившимися окопами или землянками всегда опасно. Мало ли какие взрывные сюрпризы устанавливали в них во время боев. Саперы обеих сторон пускались на любые хитрости. Значит, окоп наиболее подходящ для тайника. Особенно если его устроитель спешил.
– Да, но под кустом…
– Вот. А теперь разберем этот вариант. Чтобы расположить тайник под кустом, нужно вырыть яму, уложить то, что требуется спрятать, зарыть, наверху посадить куст, выбросить подальше оставшуюся землю… И все-таки полной уверенности у строителя такого тайника не будет: куст может не прижиться. Главная отметка исчезнет. Тайник затеряется.
– Что ж… Действуйте, – нехотя согласился Тихомиров, передавая щуп Николаю.
Грошев чуть не ответил: "Слушаюсь". Только теперь он понял, что, рассуждая, он, в сущности, докладывал инженер-подполковнику свои соображения. И то, что как-то так получилось, что они постепенно поменялись ролями и Александр Иванович словно принимал решения, а Николай их выполнял, даже не вызвало улыбки: все правильно. Солдат всегда солдат и звание всегда звание.
Николай медленно подошел к старой, заброшенной дороге, заглянул в окоп и, чуть помедлив, прикидывая, все ли он продумал, спрыгнул вниз. Первый же укол щупа у стенки окопа насторожил его: щуп уперся во что-то твердое. Николай сделал еще один укол, и щуп опять уткнулся в твердое.
Как ни старался Грошев быть спокойным и собранным, сердце у него заколотилось, а во рту пересохло. Он выпрямился, чтобы перевести дыхание. Биолог спросил:
– Есть?
Шершавый язык, кажется, не мог повернуться во рту, и Грошев только кивнул, нагнулся и стал оконтуривать уколами находку. Получился довольно солидный квадрат. Вытирая разом выступивший пот, Николай осторожно сказал:
– Похоже, нужно копать.
Силы оставили его, и он сел на смятый дождями бруствер старого окопа Тихомиров встретился с ним взглядом и, сразу поняв его состояние, молча повернулся и трусцой побежал к машине за лопатой. Биолог озабоченно уточнил:
– Вы считаете, что это очень важно? То, что вы нашли?
Николай кивнул.
– Тогда, может быть, связаться с воинской частью, пусть пришлют солдат?
Старичок-любитель рассмеялся.
– Каких еще солдат нужно? Тут и так, кажется, одни солдаты. В том числе, сколько мне известно, и вы.