И мы чокнулись бокалами, в которых плескалось штейнбергское 1868 года; но моя рука не поднимается описать всю изысканность блюд, которые мы поглощали в тот вечер. Это была не просто еда, не набивание желудка, но утонченное пиршество богов, достойное самого Лукулла. И к этому божественному столу сел я – я, хлебавший баланду в тюрьме Уормвуд Скрабс и затягивавший пояс в мансарде Холлоуэй! Блюд было немного, но каждое – само совершенство, и было бы несправедливо отдать пальму первенства чему-то одному, обделив остальное, но что касается меня, то вестфальская ветчина в шампанском покорила мое сердце раз и навсегда. Да и то шампанское, что мы пили – не столько пили, сколько смаковали! Это ведь было "Пол Роже" 1884 года, для меня – высший сорт; но даже оно не искрилось и переливалось так, как мой друг, старый разбойник, втянувший меня в это приключение по самые уши. И ему стоило бы довести дело до конца – именно так я ему и сказал. Со дня моего возвращения из-за решетки я изо всех сил старался жить правильно, но мир был ко мне несправедлив. Я уже собирался перейти к главному, к моему окончательному решению, как нас прервал официант с "Шато Марго" на подносе, и принес он не только великолепное вино – на серебряной поверхности лежала также визитная карточка.
– Пусть войдет, – коротко сказал Раффлс.
– А мы кого-то ждем? – удивился я, когда официант удалился.
Раффлс, потянувшись через стол, сжал мою руку. Глаза его отливали сталью.
– Кролик, будь со мной, – сказал он своим прежним голосом, одновременно твердым и обаятельным; когда он говорил так, я никогда не мог устоять. – Если начнется заварушка, Кролик, я прошу тебя остаться со мной.
И тогда все завертелось – дверь распахнулась, и в комнату, кланяясь, впорхнул человек в щегольском сюртуке и золотым пенсне. В одной руке он держал шляпу, в другой – черный саквояж.
– Вечер добрый, джентльмены, – поприветствовал он нас с радушной улыбкой.
– Садитесь, – спокойно ответил Раффлс. – Позвольте мне представить мистера Эзру Б. Мартина из Чикаго. Мистер Мартин мой будущий шурин. Эзра, познакомься, это мистер Робинсон, менеджер "Спаркс и Компани", прославленной ювелирной фирмы на Риджент-стрит.
Я навострил уши, но ограничился лишь кивком головы. Я не был уверен, что, заговорив, смогу соответствовать своему новому имени и происхождению.
– Я пригласил мисс Мартин также присутствовать на этой встрече, – продолжал Раффлс, – но, к великому моему сожалению, ей нездоровится. Завтра утром мы отправляемся в Париж девятичасовым поездом, и она решила, что ей лучше хорошенько выспаться. Прошу прощения, что разочаровал, мистер Робинсон, но будьте уверены, я обеспечу вам отличную рекламу.
Раффлс поднял правую руку к свету, и на мизинце блеснуло бриллиантовое кольцо. Я мог поклясться, что пять минут назад его там не было.
Продавец выглядел разочарованным, но при виде кольца его глаза загорелись; он принялся за разглагольствования о том, сколько оно стоит и сколько его людям пришлось выложить. Мне предложили угадать сумму, но я вежливо покачал головой. В тот вечер я был лаконичен как никогда.
– Сорок пять фунтов! – вскричал ювелир. – Да за него и полусотни мало!
– Это верно, – покивал Раффлс. – Чертовски дешево вышло. Но, между прочим, молодой человек, вы получили за него наличными. Не забывайте об этом.
Не буду расписывать свое полнейшее непонимание происходящего – просто скажу, что искренне наслаждался каждой минутой. Это был Раффлс во всей красе, Раффлс прежний, он ничуть не изменился – в отличие от меня.
Выяснилось, что загадочная дама, моя сестра, недавно обручилась с Раффлсом, и он был полон стремления в знак своей любви осыпать ее подарками. Я не совсем уловил, кто кому подарил это кольцо, но за него явно уже заплатили; где и как – я тоже терялся в догадках. Обратно на землю меня вернул блеск драгоценностей, появившихся из саквояжа. Они сияли не хуже, чем лампы на потолке. Мы все склонили головы к столу. Я все еще не имел ни малейшего понятия о том, что происходит, но был морально готов к нарушению закона. Полтора года тюрьмы не проходят даром.
– Вот эти, – сказал Раффлс. – Мы отберем для нее несколько, а то, что не понравится, – вернем обратно. Как вам идея?
– Я хотел предложить то же самое.
– Тогда вперед, Эзра. Ты должен знать вкусы своей сестры, так что поможешь выбрать.
И мы выбрали – о, чего мы только не выбрали! И обручальное кольцо с бриллиантом, ценой в девяносто пять фунтов, безо всякой возможности сторговаться до девяноста. И бриллиантовое колье ценой в двести гиней, расчет возможен в фунтах. Предполагалось, что это будет подарок жениха. Свадьбу, таким образом, можно было считать свершившимся событием, и роли брата мне было не избежать. Я решил внести свою лепту и предположил, что сестре понравилась бы бриллиантовая звезда (ценой в сто шестнадцать фунтов), но высказал также опасение, что могу не потянуть такую сумму – за что немедленно получил пинок по ноге под столом. Сошлись на сотне, я уже и рот боялся открывать. А затем все вдруг спохватились – денег-то у нас при себе не было, хотя Раффлс заверил, что перевод из Нью-Йорка уже давно должен был прийти.
– Но я вас совсем не знаю, джентльмены! – воскликнул ювелир. – Я даже не знаю, в каком отеле вы остановились!
– Я же сказал, что не в отеле, а у друзей, – напомнил Раффлс растерянно, но без возмущения. – Это правда, сэр, чистая правда, я бы никогда не стал подвергать вас такому риску! Сейчас мы что-нибудь придумаем. Да, сэр, именно это я сейчас и сделаю!
– Неплохо бы, – горячо поддержал его ювелир. – Не то чтобы я не верил, что деньги у вас есть, в конце концов, мы их видели. Но я связан правилами и должен им следовать, ведь я работаю не на себя, и потом, вы сказали, что завтра утром едете в Париж!
– Девятичасовым, верно, – признал Раффлс. – И я наслышан, в Париже пруд пруди ювелирных лавок. Но это было бы нечестно, так что не берите в голову. Сейчас я что-нибудь придумаю, сэр, обязательно!
Он курил сигарету за сигаретой, а мы с ювелиром дымили сигарами. Раффлс сидел, нахмурившись, на его лице отчетливо читалась напряженная работа мысли, и мне было совершенно ясно, что его планы пошли наперекосяк. Впрочем, вполне оправданно – неужели он надеялся провести сделку на четыреста фунтов, уплатив всего десять процентов? Мне это даже казалось недостойным Раффлса; что же касается меня, то я был готов в любую минуту вцепиться нашему собеседнику в глотку.
– Мы могли бы выслать вам деньги из Парижа, – наконец протянул Раффлс. – Но как мы, в свою очередь, можем знать, что вы пришлете нам именно те украшения, о которых шла речь?
Ювелир замер на своем стуле с пылающим взглядом – репутация его фирмы говорила сама за себя.
– Боюсь, ваше имя мне знакомо не более, чем мое – вам, – заметил Раффлс со смешком. – Однако вот вам! Я нашел выход. Упакуйте их сюда!
Он высыпал сигареты из алюминиевого портсигара, пока мы с ювелиром хлопали глазами в изумлении.
– Кладите сюда, – повторил Раффлс. – Все три вещицы, что мы выбрали. Упаковку можете оставить себе, просто проложите их ватой. Затем мы пошлем за веревкой и сургучом, запечатаем прямо здесь, и тогда вы сможете забрать их с собой. В течение трех дней должен прийти перевод, мы отправим вам деньги, а вы перешлете нам коробку, и не вздумайте ее вскрыть! И нечего смотреть так уныло, мистер ювелир; вы ведь нам совсем не доверяете, а вот нам вам – приходится. Позови официанта, Эзра, спроси, есть ли у них здесь бечева и воск.
Все нашлось, и все прошло без сучка без задоринки. Ювелиру, конечно, лишние предосторожности пришлись не по душе, но товар все равно оставался с ним – и проданный, и непроданный, – так что возразить здесь было нечего. Своими руками он упаковал колье, кольцо и звезду в вату, и в портсигаре осталось еще столько места, что Раффлс под самый занавес чуть было не доложил туда еще и бриллиантовую брошку в виде пчелы за пятьдесят один фунт десять шиллингов. Однако он сдержался, чем крайне опечалил ювелира. Наконец портсигар был перевязан бечевой и запечатан, по забавной случайности бриллиантом того самого кольца, что было продано ранее.
– Надеюсь, у вас в лавке не припасено еще одно кольцо, точная копия моего. – пошутил Раффлс, вручая коробок ювелиру; тот немедленно спрятал его в саквояж. – А сейчас, мистер Робинсон, оцените мою любезность по достоинству – я не предложил вам ни глотка, пока дело не было сделано. Теперь же отведайте "Шато Марго", сэр, и я уверен, вы оцените его карат на восемнадцать, не меньше.
Обратно мы взяли кэб, и я рискнул задать пару вопросов, но Раффлс осадил меня резко и громко, чтобы кэбмен ничего не услышал. Я даже немного обиделся. Мне все еще было неясно, в чем суть сделки Раффлса с этим человеком с Риджент-стрит, и, разумеется, я горел любопытством. Но пришлось прикусить язык до самого возвращения в квартиру – осторожного, через черный ход. Только тогда Раффлс положил руки мне на плечи и расплылся в знакомой улыбке.
– Эх ты, Кролик! Неужто не мог потерпеть до дома?
– А ты почему не предупредил? – возразил я в том же тоне.
– Потому что твоя физиономия, друг мой, не умеет хранить секреты, и только полное неведение тебя выручает! Ты был растерян так же, как и этот старый пройдоха, – а вот если бы знал все заранее, так хорошо бы не получилось.
– Так в чем же дело, скажи наконец?
– В этом, – сказал Раффлс и выложил на каминную полку портсигар. Он не был ни перевязан, ни запечатан, и стоило поддеть его ногтем, как крышка подалась, а под ней, заботливо разложенное ювелиром на вате, лежало все это – кольцо за девяносто пять фунтов, колье за двести и моя звезда за сотню!
– Коробков было два! – воскликнул я.
– Именно, мой сообразительный Кролик. Один был заранее упакован и взвешен, и лежал у меня в кармане. Не знаю, заметил ли ты, как я взвешивал в руке все три украшения? Я знаю наверняка, что подмены не заметил никто, потому что я исполнил ее под самый конец, уже когда колебался над брошью. Ты был тогда совсем растерян, а продавец – ослеплен удачей. Это не составило абсолютно никакого труда; гораздо сложнее было отправить вчера Теобальда в Саутгемптон под каким-то предлогом, а после его ухода проскользнуть на Риджент-стрит собственной персоной при свете дня. Но это того стоило, определенно, и риск был оправдан. Милая коробочка, правда? Жаль, что сигареты оказались паршивые, но важно было, чтобы сорт был известный. "Салливанс" выдали бы меня завтра с головой.
– Но коробок ведь откроют не завтра?
– Разумеется, нет. А теперь, Кролик, настало время распорядиться капиталом.
– Я готов на все!
Мой голос звучал искренне, но Раффлсу требовалось более веское подтверждение. Я ощутил его пронизывающий взгляд, пробирающий до костей, но даже этого, казалось, было недостаточно, потому что Раффлс взял меня за руку и сжал с пылом, которого я за ним прежде не замечал.
– Я знаю, Кролик, я никогда в тебе не сомневался. Только на сей раз запомни – теперь моя очередь платить по счетам!
А уж как он платил и что из этого вышло, вы узнаете в следующий раз.
Подарок к юбилею
Золотая комната Британского музея известна, пожалуй, разве что американским туристам и прочим иностранцам; истинный же лондонец в моем лице впервые услышал о ней от Раффлса, который как-то раз предложил туда заглянуть.
– Чем старше я становлюсь, Кролик, тем реже заглядываюсь на эти камешки, которые зовутся драгоценными. Не припомню, чтобы они когда-либо окупались хотя бы в половину своей рыночной стоимости в фунтах. Помнишь первый сейф, который мы вскрыли вместе? Ты тогда даже глаза открыть боялся. Содержимое тянуло на тысячу фунтов, а по факту нам досталось не более пары сотен. Та же история с ардагскими изумрудами, не говоря уже о колье леди Мелроуз, а последнее наше дело совсем меня доконало! Сотня фунтов за товар, достойный четырехсот, и еще тридцать пять ушли на саму операцию, потому что кольцо, купленное мной за наличные, принесло мне всего десятку. В жизни больше никогда не притронусь к бриллиантам! Даже будь это сам Кохинор; со знаменитыми камнями всегда уйма мороки, а если их резать, ценность падает в арифметической ретрогрессии. Кроме того, это снова придется обращаться к скупщикам краденого, а я сыт этим народом по горло. Вот ты болтаешь об издателях и редакторах – а ведь известный нам обоим Барабба не был ни грабителем, ни издателем. Он был самым настоящим барыгой, прожженным, закаленным, с мощнейшей подпольной сетью под каблуком. А нам хотелось бы чего-то вроде официально зарегистрированного сообщества воров, и чтобы возглавлял его какой-нибудь старый мошенник-филантроп, взявший на себя всю коммерческую сторону дела.
Возмущался Раффлс тихо, себе под нос – рискну предположить, что не столько из боязни спугнуть мое решение вернуться в дело, сколько потому, что в это время мы прогуливались по крыше глухой ночью, наконец покинув нашу прожаренную июньским солнцем квартиру. Над головой сияли звезды, внизу переливался огнями Лондон, а Раффлс держал в зубах старую добрую "Салливанс". Я тайно заказал пачку высшего сорта, вчера вечером посылка наконец прибыла и уже успела оказать свое благотворное влияние – Раффлс сделался значительно разговорчивее. Правда, изредка он меня поддевал, но я мог позволить себе не обращать внимания на упреки, особенно необоснованные.
– А как ты собираешься сбыть это золото? – спросил я мимоходом.
– Нет ничего проще, дорогой мой Кролик.
– Эта твоя Золотая комната что, битком набита монетами?
Раффлс только рассмеялся в ответ.
– Нет, Кролик, золото там в основном в виде старинных украшений, ценность которых, полагаю, значительно преувеличена. Но золото есть золото, от Феникса до Клондайка, и если обчистим эту комнатку, выгода будет весьма значительной.
– Но как?
– Я бы переплавил все золото в слиток и в спешном порядке ввез бы его на родину из Америки.
– А потом?
– Заявился бы в Английский банк и затребовал его стоимость наличными. Ты смог бы это сделать.
Это мне было известно, так что я какое-то время молчал, держа свои возражения при себе. Мы, как два кота, ступали босиком по прохладной и угольно-черной поверхности крыши.
– А как ты намереваешься вынести столько золота, чтобы хватило для наживы? – наконец спросил я.
– А вот ты и перешел к сути, – отозвался Раффлс. – Мое предложение – просто отправимся разведать обстановку, посмотреть, что и как. Ночь, пожалуй, придется провести в укрытии – боюсь, это единственный вариант.
– Ты вообще бывал там раньше?
– Давно, и не застал их новинку – кажется, именно ее они выставили сейчас. Я читал об этом когда-то, уже не помню, где именно, но знаю наверняка, что это нечто вроде золотой чаши стоимостью в несколько тысяч. Несколько бессовестно богатых людей, объединившись, подарили ее стране, а двое просто бессовестных намереваются снова ее приватизировать. В любом случае стоит на нее взглянуть, как думаешь, Кролик?
Думал ли я! Я сжал его руку.
– Когда, когда, ну когда же? – зачастил я от волнения.
– Чем скорее, тем лучше, пока не закончился медовый месяц нашего друга Теобальда.
Наш доктор на прошлой неделе женился, в связи с чем ненадолго покинул город, но никому не позволил отобрать у себя практику – по крайней мере, ту ее часть, которая касалась непосредственно Раффлса. Мы прекрасно понимали, почему он принял такое выгодное для нас решение. Тем не менее я ежедневно строчил ему отчеты, а также телеграммы, утром и вечером, содержанием которых занимался сам Раффлс, к своему величайшему удовольствию.
– Ну так когда, когда же? – снова затараторил я.
– Если хочешь, можем прямо завтра.
– Ты имеешь в виду просто разведку?
Остальное меня не смущало.
– Нам необходимо все разузнать, Кролик, прежде чем приступить к делу.
– Ну хорошо, – вздохнул я. – Но завтра уж точно!
Именно завтра все и завертелось.
Тем же вечером я спустился к швейцару и со второй золотой монеты успешно купил его абсолютную преданность. Легенда, которую сочинил мне Раффлс, была вполне правдоподобна. Один больной джентльмен, мистер Мэтьюрин (не забыть бы, как его зовут), отчаянно тоскует по свежему воздуху. Доктор Теобальд строго запретил ему выходить, и больной изо дня в день донимает меня просьбами отвезти его на природу хотя бы на день, пока стоит такая чудесная погода. Сам же я свято уверен, что один день ни капельки не повредит здоровью мистера Мэтьюрина. Могу я попросить вас об одной невинной маленькой услуге? Швейцар колебался. Я добавил еще полсоверена, и сопротивление было сломлено. В половине восьмого на следующее утро, пока еще стояла прохлада, мы с Раффлсом укатили в Кью-Гарденс, наняв ландо и оставив водителю указания, что забрать нас следует в полдень.
Швейцар помог мне спустить больного вниз в инвалидном кресле, которое мы, как и ландо, арендовали по такому случаю в Харродсе.
К садам мы добрались в начале десятого. К половине больной решил, что нагулялся, и, повиснув на моей руке, побрел к выходу. Мы взяли кэб, оставили записку для водителя ландо, удачно успели на поезд в сторону Бейкер-стрит, взяли еще один кэб, и к Британскому музею, минуя оживленную толпу, прибыли вскоре после открытия музея для посетителей.