"Прелестно, – подумала Даша. – Уписаться можно. Дело даже не в том, что от тебя после одного-единственного звонкого успеха назойливо требуют совершать чудеса ежедневно, с восьми до пяти. Есть и другие нюансики". Вполне возможно, кто-то из обиженных ее новым назначением применил старый действенный способ – не стал ругать и сплетничать, а наоборот, расхвалил до небес, как бы заранее выдав вексель от ее имени. И попробуй теперь не раскрутить дело… Древний приемчик, но адски эффективный порой.
– Схожие инструкции получила и прокуратура, – продолжал Воловиков. – Чегодаевские орлы землю роют.
– Да знаю, – сказала Даша. – Наши ребята с ними третий день пересекаются, а сегодня поутру Славка и чегодаевский Адаскин у двери одного из немаловажных свидетелей нос к носу столкнулись…
– Это у которого?
– У того, что рисовал Риточкину обнаженную натуру. С натуры, оказалось. А потом и кувыркались порой прямо возле мольберта…
– По-моему, и чекисты что-то такое копают, – сказал Воловиков. – На волне общего принудительного энтузиазма. Через пару недель День города, в грядущем роскошном шоу Маргарита должна была участвовать со всем усердием, исполнять что-то там новосочиненное на фоне ряженых воевод и бутафорского командора Резанова.
– Ага, – сказала Даша. – Только такой версии нам и не хватало – мол, демократически настроенную певицу убрали зловещие красно-коричневые, чтобы сорвать День города… Черт, а ведь рано или поздно какой-нибудь шизик эту глупость озвучит, взять хотя бы Потылина, у него, говорят, опять ремиссия кончилась, снова на телевидение с сенсациями рвется…
– Ну, у нас сейчас не девяносто третий…
– Все равно, – сказала Даша. – Терпеть ненавижу работать, когда рядом шизики крутятся… Вы мне скажите честно: что им там, наверху, нужно? Письменное признание убивца или истина? Простите за цинизм, но мы люди взрослые…
Воловиков помолчал с минуту, а потом честно признался:
– Пока неясно. Цинично-то говоря… Если начнут ставить палки в колеса, сама почувствуешь, не девочка. Но пока гнев у них вроде бы не наигранный, всерьез требуют, чтобы мы расшиблись в лепешку. В конце-то концов, захоти кто-то спустить дело на тормозах, за три дня успели бы оформить все изящно и ювелирно. Опять-таки – цинично-то говоря…
– Вот и я так думаю, – сказала Даша.
Шефов водитель, предпенсионного возраста сержант Михалыч, сидел так тихо, словно его тут вовсе и не было, даже дыхания не слышалось. Кадр был верный, с Воловиковым работал лет десять, и потому при нем-то можно было не стесняться…
– Сдается мне, это не тот случай, когда кто-то рискнет вышибать липовую "сознанку", – сказал Воловиков бесстрастно. – Чересчур много народу в игре, прокуратура будет бдить серьезно. И постарается опередить, само собой…
Даша понятливо хмыкнула. Человеку непосвященному трудно понять, почему из-за письменного признания подозреваемого меж несколькими конторами кипят прямо-таки шекспировские страсти. На деле все просто, как перпендикуляр: если первыми "сознанку", а то и явку с повинной успеют оформить сыскари угро – они получают плюс, а прокуратура, соответственно, минус. Если первыми варнака расколют прокурорские – все будет обстоять с точностью до наоборот. Вот и вся нехитрая математика, никак не дотягивающая до высшей. Оттого-то опера скрупулезно и отфильтровывают информацию, которой волей-неволей вынуждены делиться с прокуратурой, а вовсе не из-за мифической врожденной вражды… Хотя этим, конечно, сложность отношений меж двумя фирмами не исчерпывается.
– А то есть у меня великолепный кандидат в убийцы, – сказала Даша задумчиво. – Одна фигуристая кошка, из подтанцовки, вечная завистница Риточки. Каждый раз, как поддаст крепенько, кричит… то есть, кричала, что змею Ритку непременно зарежет. Давайте, возьмемся прессовать?
– Поди ты с такими шутками… – вяло огрызнулся Воловиков.
Даша притихла, сообразив, что и впрямь несколько перегнула палку. Чуть сдвинулась влево, чтобы меж двумя передними сиденьями открылся вид на могилу. Над тесно сбившейся толпой поднимался едва заметный дымок ладана, но ни единого звука не доносилось, слишком далеко.
– К вопросу о психологии, – негромко сказал Воловиков. – У меня создалось устойчивое впечатление, что высокие начальнички в глубине души испытывали примерно то же самое, что и эти все… – кивнул он в сторону кладбища. – Маргарита, понимаешь ли, была своя. Их круга. Истеблишмент. Сановные родители, хоть и покойные ныне, сама она – по шантарским меркам звезда богемы, вращалась среди доморощенной элиты… И вдруг в расцвете лет получила по голове. Всем стало неуютно, все вспомнили, что человек, как говаривал классик, внезапно смертен, все ощутили неприятный холодок. Охрана и дома-"сливочники" с плечистыми вахтерами, в конце концов, бессмертия не гарантируют. Не любят "сливки" насильственную смерть, в подсознании остаются неприятные занозы. Отсюда и призыв в лепешку расшибиться. А насчет завистниц… хоть капля серьезности в этом есть?
– Вряд ли, – сказала Даша. – Совершенно не женское убийство. Будь там огнестрелка, я бы еще допускала, а так… И потом, будь это простая завистница, наш таинственный подсказчик вряд ли тратил бы столько трудов, рискуя, что его застукают рядом с трупом…
– Или – подсказчица? Ведь кто-то себя выдавал за Маргариту, и это была женщина…
– Тут, конечно, возможны варианты, – сказала Даша. – Может, их двое – Он включил видак, а Она звонила… Не суть важно. Главное, кто-то гораздо раньше нас узнал, что Маргариту убили. Именно – что убили. И развернул бурную деятельность. Я не верю, что магнитофон включал на запись убийца. Вот не верю, и все. Пресловутый нюх. Давно реабилитированная интуиция… Ч-черт… До меня только сейчас дошло, три дня мучаюсь…
– Насчет чего?
– Сообразила наконец, что там было неправильно, – сказала Даша. – Идеальный порядок, ни малейших следов убийцы – и перевернутая пустая шкатулка. Если ее перевернул убийца, чтобы навести нас на ложный след, почему он не имитировал ограбление? А если шкатулку так бросил Подсказчик – зачем ему это сдалось? Навести нас на мысль, что из квартиры нечто забрали? Что? Неосторожные письма от женатого хахаля? Наркоту? Тайные планы расположения лотков с газировкой на День города? Знаете, у меня есть совершенно идиотская идея. Нужно сесть и составить список… график… черт, даже не знаю, как это назвать. В общем, идея такая: наша звезда прилагала немалые усилия, чтобы подражать Мерилин Монро во всем, что только возможно, с учетом поправки на географическую широту. Со спортсменом путалась, писателя в любовники искала, даже снотворное глотала, хотя и без него спала, как сурок. Так вот, нужно составить этакий синодик: собрать все, в чем Рита подражала Мерилин, и посмотреть, не могли ли на этом пути возникнуть некие дурно пахнущие коллизии, приведшие в конце концов к известному финалу… Не слишком шизофренически, а? Согласна, версия не из стандартных, но и потерпевшая в стандарты не вписывается… Как вам?
– Ну, есть в этом своя сермяга… – подумав, серьезно сказал Воловиков. – Оформи, как одно из направлений, но особенно не увлекайся. Да, а материалы где взять? Насчет оригинала, то бишь Мерилин?
– О, тут порядок, – сказала Даша. – Я в квартире взяла несколько толстенных книг – Мерилин Монро от и до. Забавно, Риточка биографии своего кумира коллекционировала, какие только удалось достать, – на четырех языках, хотя, кроме русского, ни на каком другом не читала.
– Бзик?
– Определенно. А мы-то с вами знаем, к чему порой бзики приводят…
– Ладно, Михалыч, поехали. – Воловиков посмотрел в сторону кладбища. – Ни одна сволочь из чиновных кабинетов так и не приехала – чего и следовало ожидать… Логично, в общем-то. Я вот сам не понимаю, зачем мы сюда приперлись…
– Подсознательно хотелось поставить последнюю точку, – серьезно сказала Даша. – Возможно, самую чуточку позлорадствовать про себя. Как выражаются китайцы, выигрывает тот, кто пережил врага… А все-таки личность была, согласитесь?
Воловиков промолчал. "Волга" медленно проползла мимо шеренги блестящих лимузинов – под настороженными взглядами обступивших машины охранников. Видно было, что столпы криминалитета сделали свои выводы и вряд ли теперь оставят шикарные тачки без присмотра.
– Музычку врубим? – нейтрально спросил Михалыч.
– Валяй, – кивнул Воловиков.
Михалыч сунул наугад первую попавшуюся кассету. Даша не сразу узнала чуть хрипловатый женский голос:
– Говорите, я молчу!
Все припомните обиды,
и нахмуритесь для вида,
мою руку не допустите к плечу…
Говорите, говорите, я молчу…
Она даже вздрогнула, словно увидела привидение. Не сразу вспомнила, что ничего удивительного не случилось, – самое обычное дело в наш век с его видеокамерами, магнитофонами и прочей техникой…
Что-то, видимо, сообразив, Воловиков спросил:
– Лямкина?
– Маргарита Монро, – усмехнувшись одними губами, поправила Даша. – А голос все-таки богатый…
– Ага, – осторожно вставил реплику Михалыч. – Последний альбомчик, я только вчера вечером купил, не ставил еще. Теперь, выходит, самый последний… Жалко. Пела-то она хорошо.
– А я как-то и не интересовался, – признался Воловиков.
И стал внимательно слушать – так, будто это могло помочь, дать какой-то ключик.
– Говорите, я молчу!
Как уверенно вы лжете…
Что же, вы себя спасете.
Я одна по векселям плачу…
Говорите, говорите, я молчу!
Слева, на обочине, примостился мерседесовский автобус, знаменитый на весь Шантарск экипаж цвета спелой вишни, украшенный черным силуэтом рыси в белом круге. Из приоткрытых окошек валил сигаретный дымок – волкодавы полковника Бортко слегка расслабленно бдили, не случится ли какой разборки. Автобус приветственно мяукнул клаксоном, но Михалыч не ответил, выехал на асфальт и погнал под восемьдесят, бормоча:
– Хорошо им сидеть с пушками наперевес, когда мозгов не надо, а тут интеллектом шевели…
Он всю сознательную жизнь шевелил как раз баранкой, но давно уже привык причислять к уголовному розыску и себя – так давно, что не только он сам, но и все остальные как-то свыклись, и подобные тирады их уже не удивляли.
И посему Воловиков чисто машинально бросил:
– Ты на дорогу смотри, сыскарь, а то еще на чужую мину напоремся…
– Ну, не настолько уж у нас жутко, чтобы растяжку поперек шоссе крепили… – беззаботно отозвался Михалыч. – Снег сошел, махом долетим в лучшем виде.
…Накаркал, как выяснилось через четверть часа. Почти до самого конца они ехали без происшествий, но на проспекте Мира дорогу перегородила огромная толпа. Перегородила не им конкретно – к ним оказались обращены лишь спины. Центром притяжения служил бывший обком партии, помпезный домина сталинской постройки – где ныне, как заведено, обосновался всенародно избранный губернатор. Местный колорит, правда, заключался в том, что шантарский губернатор, в отличие от неисчислимого множества коллег по демократическому истеблишменту, в старые времена при обкоме КПСС не состоял, а был кандидатом экономических наук и умел говорить красиво. Последнее качество его и забросило в нынешнее кресло – и, похоже, лет пять назад электорату следовало бы крепенько подумать…
Картина для последних месяцев была самая обычная – повсюду самодельные бумажные плакатики с разнообразнейшими призывами, от жалостных просьб выдать, наконец, зарплату за последние полгода до кровожадных призывов к топору, кое-где реют алые знамена, несомненно, в непосредственной близости от них, как обычно, обретаются вождь шантарских коммунистов Мурчик и самый патриотический редактор Пищалко, подальше, под своими экзотическими эмблемами, расположились жириновцы и яблочники вкупе с лидерами вовсе уж микроскопических партиек. Промелькнул, вихляясь и жестикулируя на ходу, достославный Потылин, притча во языцех, недавно создавший аж из трех человек Партию Истинных Защитников Демократической Альтернативы, столь явный шиз, что даже грубые сержанты брезгливо обходили его сторонкой – пока не вцепился зубами в казенную дубинку…
Дело ясное: снова отчаявшийся демос пытался втолковать "кратии", что ему, демосу, совершенно нечего жрать, а разномастные партийцы моментально сбежались попечаловаться над оскорбленными и униженными (и попутно втолковать, что только голосование за их партию приведет к наступлению золотого века). Шантарский народ даже в горе оставался по-сибирски добрым – и оттого партийных вождишек никто не бил, ограничиваясь вялыми матерками…
Расставленные в превеликом множестве милиционеры особо не усердствовали и не нервничали. Заранее можно было предсказать, чем все кончится: еще с часок толпа будет выпускать пар, требуя, чтобы к ним вышел губернатор (давным-давно эвакуировавшийся через заднее крыльцо), потом появится какая-нибудь сытая шестерка в галстуке, попросит выбрать депутацию и кратенько изложить требования, еще через полчасика другая шестерка депутатов примет, похлопает по плечу, поскорбит вместе с ними и отправит восвояси…
– Пешком придется, а? – спросил Воловиков. – Так оно проще…
В самом деле, пешком им предстояло пройти метров двести, а машина, поверни она назад, из-за обилия в центре улочек с односторонним движением вертелась бы минут пять, прежде чем попала к крыльцу городского УВД.
Они с Дашей решительно вылезли, проигнорировав бурчанье Михалыча, двинулись через улицу. Никто не обратил на них внимания, благо оба были в штатском, только дерганая дамочка попыталась продать по мизерной цене коммунистическую газетку с классическим названием "Серп и молот". Однако Даша с печальным видом развела руками:
– Ну какие двести рублей, когда сто лет зарплату не платят…
И оба побыстрее юркнули на другую сторону. В общем-то, Даша не так уж и прибеднялась – порой и с милицейской зарплатой происходили печальные фортели…
На другой стороне, в непосредственной близости от милицейского автобуса, в четыре шеренги выстроились новички шантарской политической тусовки – "бело-зеленые", они же каппелевцы, игрушечные сепаратисты. Некий доцент, ничем особенно не прославившийся на ниве лесоведения, в прошлом году объявил себя потомком колчаковского ротмистра и по этой причине в самые краткие сроки произвел на свет очередное политическое движение – "Свободную Сибирь" – и даже ухитрился зарегистрировать дите, как положено.
В отличие от Потылина, чьи медицинские проблемы были видны невооруженным и непрофессиональным глазом, доцент Шумков, по всему видно, оказался вполне здоровым и не в пример более хитрым. Не сразу и всплыло, что движение, зарегистрированное как некая культурно-просветительская организация, на деле прокламирует полную независимость Сибири (или, в качестве первой ласточки, хотя бы Шантарской губернии). Программа, если продраться сквозь всю словесную шелуху, была проста и незатейлива, как мычание:
1. Сибирь богата, а Москва ее безбожно грабит.
2. Посему следует сделать Сибирь независимой.
3. Там видно будет.
Когда опомнившаяся прокуратура после чуть-чуть истерического выступления представителя президента попыталась было пресечь развлечения шумковских орлов, выяснилось, что сделать это не так-то просто. Нуль в науке оказался далеко не так бездарен в политике. Как ни старались прокурорские, не удалось откопать и одной-единственной фразы, которую (пусть даже с превеликой натяжкой) можно истолковать как призыв к нарушению целостности государства. Хитрющий Шумков, невинно поблескивая импортными очками, охотно объяснял: во-первых, тезис "Москва безбожно грабит Сибирь" противозаконным не является и представляет собой чисто дискуссионное умозаключение; во-вторых, он, Шумков, сроду не призывал к каким бы то ни было насильственным действиям и свято верит, что грядущую независимость Сибирь получит исключительно благодаря конституционным методам, сиречь референдуму.
Он был неуязвим, прохиндей этакий. Именно так все и обстояло с формально-юридической стороны. Ни единой фразы в публичных выступлениях, статьях или листовках, за которую можно ухватиться. У некой невидимой черты Шумков, как ни летела с губ слюна, останавливался на всем скаку – а то, что слушатели и читатели сами делали из его витийства простой вывод о необходимости сибирского суверенитета, предметом судебного разбирательства или прокурорского запрета послужить опять-таки не могло. Все было идеально выверено и взвешено. Уж Даша-то знала – потому что именно уголовный розыск после возбуждения уголовного дела провел все необходимые мероприятия. И не нашел ни малейшего криминала. Так что дело пришлось тихонько похоронить, как ни чесались руки у прокуратуры, как ни ярился представитель президента (еще один кандидат околовсяческих наук, мобилизованный перестройкой в комиссары демократии), кончилось пшиком. Старая, как мир, история: те, кто рад был лишнему случаю лишний раз вставить перо и кое-каким политикам, и прокурору, и представителю президента, вдоволь покричал о произволе "так называемых демократов", нажал кое-какие кнопки и тем самым обеспечил Шумкову индульгенцию на будущее…
Даша чуть ускорила шаг, чтобы побыстрее миновать ряженых. В истории она была не сильна, однако знала, что пресловутые каппелевцы носили черную форму, а у казаков того или иного войска лампасы, околыш и петлицы должны быть одного цвета. Меж тем шумковцы, щеголявшие в синих галифе и защитных гимнастерках (а то и попросту в пятнистых комбезах с погонами собственного сочинения) не знали и этого: один пришил малиновые лампасы при синем околыше, второй нацепил погоны советского подполковника, каких ни в императорской, ни в колчаковской армии быть не могло, третий, должно быть, не раздобыв шашки, прицепил к поясу морской кортик. На груди четвертого Георгиевский крест, явный новодел, умилительно соседствовал со значком "50 лет в КПСС". В шеренге имелись и две грудастые девахи в столь же фантастической форме, а перед строем с должной важностью и осанистостью прохаживался сам отец-атаман, в полковничьей каракулевой папахе, с загадочным вензелем на генеральских погонах без звездочек, с настоящей генеральской парадной шашкой на поясе. "Восемьсот долларов антикварам выложил", – механически отметила Даша, вспомнив один из рапортов.
В общем, ей было наплевать на всю эту компанию, гораздо более безобидную, нежели прошлогодние сатанисты. Неприятно царапнуло другое – на левом фланге горячо витийствовал седой субъект в лихо заломленной фуражке, с колчаковской бело-зеленой повязкой на рукаве, и среди посторонних слушателей стояли двое милиционеров, слушавших, судя по лицам, вполне даже одобрительно…
Возможно, все было даже сложнее. Временами, когда от окружающего бардака рождалось чувство вовсе уж мучительной беспросветности, ей и самой казалось, что свободная Сибирь – не столь уж дурацкая идея. В конце концов, Шантарская губерния по площади равна трети США и богата всем, что только можно отыскать в таблице Менделеева. А на Москву здесь не оглядывались испокон веку. И грабиловка, скажем честно, идет впечатляющая…
Одна беда: чертов Шумков на серьезного лидера никак не тянет, клоун пузатый. А другого лидера нет…
– С-сука рыжая… – ударил ей в спину злой шепоток.
Ну конечно, узнал кто-то из ряженых. Она не повернула головы, не сбилась с шага – много чести будет… Пусть подрочат.