Я не стала жаловаться папе, но у меня болят ноги, у меня все болит. Хотя, может, папа и сам догадался, потому что он согласился остановиться у реки.
Это скорее ручей, объяснил мне папа. В этой реке нет воды или почти нет, совсем чуть-чуть на дне оврага. И здесь растут фрукты, папа сказал, их можно есть, надо просто срывать с веток, некоторые я узнала - грейпфруты, клементины. Он мне сказал, как называются другие, - кафир-лайм, гуаява.
Когда мы только начали спускаться, папа все время со мной разговаривал, называл все деревья, цветы и фрукты. Но теперь, когда мы остановились, папа опять ушел далеко. Не то чтобы он от меня куда-то далеко ушел, я не это хотела сказать, нет, он сидит рядом, на камне. Просто он уже обо мне не думает. Такое с ним часто бывает. Мне кажется, тогда он уходит к моему старшему брату, Алексу. Тому, который умер. У папы немножко мокро в уголках глаз.
Потому я и догадываюсь, что он уходит мысленно говорить с Алексом и еще с другими призраками, которые жили до моего рождения.
13 ч. 03 мин.
Марсьяль поднимается, чтобы нарвать плодов гуаявы с веток, которые со всех сторон пронизывают начавший редеть туман. Он складывает их на землю, чтобы потом угостить Софу. Сейчас дочка играет. Он смотрит, как она пытается устроить в ручье миниатюрную запруду.
Эта маленькая женщина приводит его в изумление.
Она уже поняла, когда ей можно превращаться в очаровательную болтушку, которую не заставишь умолкнуть, и в какие минуты надо тихо уходить в собственный воображаемый мир и не мешать отцу думать о своем.
Марсьяль вздыхает, ощупывает карман, подавляя желание выкурить самокрутку с листьями конопли. Не здесь. Не теперь. Не при Софе.
Он поднимает глаза и видит в разрыве облака робкий клочок голубого неба в форме сердечка, перечеркнутого тонкой белой линией.
Это просто самолет. Его воображение могло бы дорисовать остальное…
Он сам толком не знает, почему его мысли устремились к Алоэ.
Почему теперь?
Почему здесь?
Из-за этой белой стрелы? Из-за этого пронзенного стрелой сердечка?
Этот вопрос терзает его уже много лет, еще один вопрос, на который у него нет ответа, и даже намека на ответ.
Если бы он не позволил Алоэ сесть в самолет, был бы Алекс сейчас жив?
39
Льдинка, девушка
13 ч. 05 мин.
Дзинь-дзинь-дзинь.
Кристос гоняет кубик льда в стакане с пуншем, он звенит, как ксилофон в радиоигре.
- Ну так что?
Служащие "Аламанды" сидят на высоких плетеных стульях из серого пластика. Стулья выстроены полукругом перед стойкой бара. Кристос остался стоять. Здесь все кроме уборщицы Евы Марии Нативель и садовника Танги Дижу, который повез Журденов в аэропорт. Вообще-то странно, что он до сих пор не вернулся, думает Кристос. На то, чтобы добраться сюда из Сен-Дени, двух часов многовато.
Тень стены, которой огорожен сад отеля, защищает их от палящего солнца. Позади них, на самом солнцепеке, немногочисленные туристы валяются в шезлонгах, отодвинув их подальше от бассейна, туда, куда не долетают брызги - дети раз за разом прыгают в воду.
Арман Зюттор устроился на равном расстоянии от своих подчиненных и от постояльцев, в тени пальмы, придвинув стул вплотную к ее стволу.
- Ну так что?
Кристос снова читает вслух семь имен. Медленно. Отчетливо выговаривая каждый слог, как будто повторяет фразы диктанта для малограмотного класса.
Мохамед Диндан
Рене-Поль Грегуар
Патрисия Токе
Алоэ Нативель
Жоэль Жуайе
Мари-Жозеф Инсуду
Франсуа Каликст
Или, может быть, Франсуаза Калликст.
Дзинь-дзин-дзинь.
- Никогда не слышали про этих людей?
Зюттор устало смотрит на часы, как будто учитывает с точностью до минуты время, потраченное его сотрудниками на допрос.
Да еще в выходной день.
Кристос поворачивается к стойке, готовит себе еще стакан пунша.
- Ни одного из семи не знаете? Реюньон - это все же не Австралия.
Тень стены, укрывающая служащих "Аламанды", постепенно уползает к бассейну. Кристос на это не рассчитывал, но теперь думает, что это, возможно, развяжет им языки. Кто не ответит, тот будет печься на солнце.
Первым поджарился Габен Пайе, сидящий напротив младшего лейтенанта. Он в конце концов не выдерживает и начинает говорить:
- Кристос, это все давняя история. Дело было почти десять лет назад. С тех пор здесь выросло много гостиниц. Появились сотни кроватей. Тысячи креолов меняли постели, подавали завтраки, складывали полотенца на тележки. Поработают неделю или месяц, срок контракта закончится - и они уходят…
Наиво Рандрианасолоаримино, которому остается еще несколько минут пробыть в тени, вставляет профилактическое замечание.
- Да еще эти реюньонские фамилии, все похожие одна на другую. Оаро. Пайе. Диндан…
Кристос не упускает случая.
- Нативель… Много на острове Нативелей?
Мокрый от пота Габен в прилипшей к темной коже цветастой рубашке внезапно встает, заходит за свою стойку, открывает бутылку "перье", добавляет в стакан кубик льда и кружок лимона и, не глядя на остальных, возвращается на свое место.
- Это племянница Евы Марии!
Кристос широко улыбается.
Вот она, наконец, эта связь между прошлым и настоящим… Ева Мария Нативель - главный свидетель обвинения, кроме нее, никто не может сказать, вышла Лиана Бельон живой из тридцать восьмого номера отеля "Аламанда" или нет.
- Что ты хочешь о ней узнать, пророк?
- Все. Выкладывай, я разберусь.
- Разбираться-то особенно не в чем, не так много можно о ней рассказать. Я в то время работал в "Бамбук-баре". Алоэ была официанткой в ресторане "Кап-Шампань" на другом конце пляжа Букан-Кано. Она была хорошенькая, и даже очень хорошенькая. Такой прелестный тропический цветочек, ну ты себе представляешь. Клиентам она нравилась. Марсьялю Бельону тоже.
Тень еще немного отступила. Теперь все служащие отеля обливаются потом под безжалостным солнцем, только Арман Зюттор остается в холодке под пальмой, но все равно сидит надутый. У Кристоса нет ни малейшего желания сократить этот сеанс воспоминаний, чтобы уберечь их от солнечного удара.
Допив пунш, он снова обращается к Габену.
- Стало быть, ты с самого начала знал, что Марсьяль Бельон не обычный турист, как все, а зорей, который вернулся в метрополию. Мы бы выиграли время, если бы ты сразу сказал об этом…
- А никто меня об этом не спрашивал…
- Мы бы, может, раньше задержали Бельона, - продолжает Кристос. - Шанталь Летелье, может, осталась бы жива.
- Да ладно. Я же не мог догадаться… Это ты у нас пророк…
Младший лейтенант пропускает это мимо ушей. Айя сведет с ним счеты потом. Сопоставив обрывки сведений, полученных от Габена, он продолжает.
- Хорошо. Вернемся к Алоэ Нативель. До какой степени она нравилась Бельону?
- Она была его любовницей, - отвечает бармен, поставив стакан на подлокотник. - Марсьяль любил срывать такие прелестные цветочки.
- Это было до или после того, как он расстался с Грациеллой Доре?
- Несколько лет спустя… Они развелись в 1999-м, а Алоэ взяли на работу в "Кап-Шампань" только в 2002-м. Ей едва исполнилось восемнадцать. Алоэ была милой девочкой, расторопной и сообразительной, старшей в семье из пяти или шести детей. Она привязалась к маленькому Алексу. Его мама, хозяйка ресторана, много работала. У официантки было больше времени для мальчика, который играл на террасе между столиками…
- А Марсьяль Бельон? Он когда появился?
- Он приходил за Алексом в "Кап-Шампань" два раза в неделю. Алоэ была там. Алекс рассказывал отцу про старшую подружку… Словом, Бельон был неглуп. Алоэ Нативель обладала двумя ценными для него достоинствами. Она носила очень короткие юбки, едва прикрывавшие ее попочку, и могла заниматься мальчиком, с которым не очень-то справлялся одинокий отец.
- У нее никого не было?
- Был, он работал в порту в Пуэнт-де-Гале и в море проводил больше времени, чем на суше… Алоэ Нативель была супернянькой! Роскошной приходящей няней, которую Бельон старался как можно чаще оставлять у себя. Дом, стол и койка…
Пока Габен с довольным видом допивает свою минералку, Кристос прикидывает, много ли дают им полученные от него сведения. Зюттор, похоже, уснул, за темными очками не поймешь. Наиво встал и раздает служащим "Аламанды" стаканчики с водой. Младший лейтенант не вмешивается, он сосредоточен на своем диалоге с Габеном.
- Алоэ Нативель была на работе в тот вечер, когда утонул Алекс?
Бармен качает головой.
- Понятия не имею. Я им свечку не держал. Надо спросить у ее тетки…
Кристос мысленно выругался. Как нарочно, Ева Мария Нативель сегодня не работает. По словам других служащих, она каждый понедельник ходит к кому-то убирать. Левый заработок. Имени клиента никто не знает. Мобильника у Евы Марии нет. Связаться с ней можно будет только после того, как она вернется домой, не раньше шести вечера…
Чтоб ее…
- А что стало с Алоэ?
- Для тропического цветочка настали не лучшие времена. Для начала ее вместе со всеми уволили, когда закрылся "Кап-Шампань". И у Марсьяля Бельона после смерти Алекса были другие заботы, и в няньке надобность отпала. Алоэ вернулась к своему моряку…
- И что тогда?
- Слухи пошли, люди языки чесали. В конце концов и этот тип ее послал. По последним сведениям, которым тоже уже лет пять, она пошла на панель, стояла у старого автовокзала в Сен-Дени. Не уверен, что узнал бы ее, если бы встретил…
Кристос молча усваивает информацию. Почему-то рассказ о судьбе Алоэ заставляет его вспомнить про девочек Имельды, Жоли и Долену. И про Назира с его коноплей тоже. По какую сторону водораздела ты окажешься - на этом острове почти всегда дело случая. Родиться с наветренной или подветренной стороны. Жить без забот или всю жизнь огребать по полной.
Младший лейтенант в последний раз звенит льдинкой в стакане.
Дзинь-дзин-дзинь.
Обратный отсчет начался. Он должен найти Еву Марию Нативель до шести вечера. Если ее свидетельство рассыплется, посыплется все. Может быть, Лиана Бельон вышла живой из номера 38… А если она не умерла, то обвинение против Бельона утрачивает всякий смысл, несмотря на пятна крови и отпечатки пальцев на ноже.
Кристос решает пока больше не строить предположений. Все становится слишком сложно. Если у него будет время, он позвонит Имельде, все ей расскажет, и они во всем разберутся. Он задает Габену последний вопрос:
- А ты случайно не помнишь, как его звали, парня Алоэ Нативель?
- Помню! Я время от времени его встречаю. Толстячок такой. Иногда он доставляет ящики с пивом в местные заведения. Его зовут Муругаин Панианди.
- Панианди? Он малабар?
40
Притча о додо
13 ч. 19 мин.
Ларош напоминает полководца, сбитого с толку неожиданным поворотом в ходе сражения. Он стоит на крыше полицейского фургона, и от ползущего пластами тумана кажется, что у него седые волосы и борода, как у патриарха. На шее у него висит инфракрасный бинокль ночного видения, теоретически способный помогать во время облавы в экстремальных ситуациях, но сейчас совершенно бесполезный.
Десятка два полицейских бродят вокруг, почти не видя друг друга под покровом медленно рассеивающегося тумана, - так бывает после манифестации, когда, разогнав толпу при помощи дымовых шашек, они без дела топчутся в облаке дыма.
Айя приближается к фургону в сопровождении Жипе, которого все это явно забавляет. Среди растерянных полицейских она выглядит вызывающе свободной и беспечной. Ларош поворачивается к ней, смотрит на нее сверху вниз. Сбросив доспехи непробиваемого дипломата, встречает ее нелюбезно.
- Только вас здесь и недоставало, Пюрви! Разве вы не должны сейчас, вместо того чтобы путаться у нас под ногами, вести расследование в Сен-Жиле?
Обычно Айя в таких случаях отвечает резко, не стараясь успокоить собеседника, но сейчас полковник, торчащий на крыше, словно петух на насесте, и кудахчущий распоряжения перепуганному курятнику, вызывает у нее жалость. Он, должно быть, уже доложил наверх, может, даже уже и до кабинета министров это дошло, что, хотя в операции были задействованы силы, каких никогда не собирали за всю историю острова, этот тип, который был один с шестилетней дочкой, выскользнул у них из рук.
Бедный Ларош. Того и гляди, его переведут на Кергеленские острова, куда-нибудь на Крозе или Тромлен. Будет там у него автономная бригада из него одного среди крачек и пингвинов.
- Вам что, Пюрви, это кажется смешным?
Айя выбрасывает белый флаг.
- Нет, полковник, мне очень жаль, что так вышло. И особенно жаль, что я слишком поздно догадалась о ловушке, которую подстроил Бельон.
Ларош наклоняется и легко спрыгивает с крыши, подошвы его новеньких армейских ботинок впечатываются в песок. Он строит из себя крутого, как будто избыток властности может восполнить отсутствие результата.
- Не стоит извиняться, капитан, он нас всех поимел.
Ларош нервно закуривает и с удивлением смотрит на оранжевый вертолет с надписью "Высокий полет" и логотипом ассоциации - длинноногой птицей - на борту. Осмотр он заканчивает, остановив удивленный взгляд на расстегнутой рубашке Жипе.
- Капитан, вы добрались сюда автостопом? Решительно, островитяне располагают ошеломляющими возможностями… Я говорю не только про этого придурка Бельона…
К ним приближается человек в белом кепи, в руке у него развернутая, помятая ветром карта, на которой толстым фломастером нарисованы концентрические круги. Ларош тычет пальцем и отдает формальные распоряжения. Центробежное развертывание от вулкана. Систематическое прочесывание. Связь по радио.
Напрасно старается, думает Айя. Обследовать сто квадратных километров леса…
Она снова обращается к Ларошу:
- Полковник, вас интересуют реюньонцы? Если хотите, я изложу вам мою собственную теорию насчет неисчерпаемых душевных ресурсов островитян. Я называю это синдромом додо.
- Да?
Ларош провожает взглядом своих людей, которые под стрекот электронных цикад исчезают в тумане. Затягивается сигаретой. Если появится что-то новое, он узнает об этом первым.
- Хорошо, Пюрви, хуже от этого не станет, расскажите мне что-нибудь про остров. Что представляет собой этот ваш синдром додо?
Жипе весело подмигивает Айе. Та не заставляет себя уговаривать.
- Когда люди попадают на остров, они нередко удивляются, встречая местных жителей, которые здесь не в отпуске, ходят не во вьетнамках и одеты не в цветастую рубашку, расстегнутую на загорелой груди… Хуже того - есть и такие, кто носит галстук и работает с бумагами, они ругаются, стоя в пробках, и мечутся, как самые задавленные стрессом парижане. Вот что такое синдром додо… Я расскажу вам историю, которая поможет понять, почему все это - тропическая беспечность, природная склонность креолов к созерцанию, словом, почему весь этот треп - всего лишь общее место, штамп, и ничего более. Вы, полковник, знаете, что за птица додо?
И, не дав ему времени ответить, Айя продолжает:
- По крайней мере, вы должны были видеть его на этикетках пива "Бурбон"… Талисман острова! Вообще-то, если точно, специалисты называют его Threskiornis solitarius, или реюньонский ибис. Додо, или дронт, - та же птица, только маврикийская. Короче, специалисты считают, что додо прибыл на остров по воздуху - сам прилетел. И остался здесь! Очень неглупо! Реюньон был раем… Здесь не было млекопитающих, хищных зверей, больших обезьян, людей… Не было даже змей и пауков. Сначала местные додо походили на ибисов.
На мгновение прервавшись, Айя показывает пальцем на птицу, изображенную на вертолете Жипе.
- Исследования показали, что это была стремительная птица с удлиненным телом, способная пересекать океаны. Но несколько сотен тысяч лет, проведенных на райском острове, изменяют и межокеанских атлетов. Скелеты, найденные на острове, - совершенно удивительные. Если нет врагов, если никто вам не угрожает, зачем утруждать себя, зачем летать? И крылья у додо постепенно атрофировались, с каждым поколением они уменьшались - до тех пор, пока не превратились в нелепые и бесполезные отростки. Зачем бегать? Со временем стройные ибисы стали похожи на раскормленных гусынь. Зачем усиленно размножаться? Они стали реже откладывать яйца. Зачем держаться вместе? Сообщества ибисов рассыпались на отдельные семьи. Если взглянуть на скелеты, мы увидим одни и те же изменения и у маврикийского дронта, и у реюньонского ибиса, и у родригесского пустынника…
Ларош с интересом слушал рассказ Айи, в то же время продолжая внимательно следить за своей рацией - не оживет ли.
- Так что же, Пюрви? В чем можно упрекнуть этих птиц? Они нашли земной рай на этих далеких от цивилизации островах. Они сотни тысяч лет жили припеваючи. Что же касается ваших эстетических суждений об их тучности… Зато ваши цесарки стали уникальными созданиями.
Айя улыбается. На самом деле Ларош не так уж глуп. Просто ей не хочется играть с ним в одной команде. Она смотрит на тех, кто еще остался на стоянке у ущелья Белькомб. Пилоты вертолетов. Снайперы. Инженеры-связисты. Все белые… без исключения.
Айя смотрит Ларошу в глаза.
- Додо были бесконечно простодушны и позабыли о том, что рая не существует. Никто никогда не узнает, сколько тысяч птиц было на острове, когда в 1665 году здесь высадились колонисты. Когда на берег сошли первые моряки, додо и не подумали убегать. Они и чувство страха позабыли… А когда им внезапно пришлось о нем вспомнить, было уже слишком поздно. У них уже не было крыльев, чтобы летать, не осталось сил убежать, недоставало смелости объединиться. Всех додо очень быстро перебили, к концу семнадцатого века на всех Маскаренских островах не осталось в живых ни одной птицы.
Айя замолкает. Ларош выплевывает окурок.
- А мораль отсюда, капитан Пюрви? Я предполагаю, что мораль должна быть?
- Полковник, вы человек образованный. Мне нет необходимости расставлять точки над "i". Любое доминирующее большинство и любая элита стараются превратить вас в додо. Послушный курятник. Комфорт, безопасность, лень. Готовая программа… Реюньонцы, подсчитывающие свое пособие для безработных и малооплачиваемых в литрах местного рома, не станут с этим спорить.
Ларош морщится. Жипе смеется. Немного поколебавшись, полковник начинает аплодировать.
- Хорошо, Пюрви, я все понял. Додо, население самых отдаленных территорий, женщины в полиции, одна и та же судьба, одна и та же битва. Благодарю за урок географии. При случае буду счастлив продолжить разговор. Мне довелось побывать на других островах, принадлежащих к заморским территориям, вы просто не сознаете, насколько Реюньон отличается от Антильских островов, Майотты или Новой Каледонии, это едва ли не единственный на планете мирный рай, где нет ни расизма, ни межэтнической напряженности.