* * *
В отделении милиции, как и в любом учреждении, жизнь шла в двух измерениях - внутреннем и внешнем. Первое для людей посторонних было скрыто. Второе проходило самым заурядным образом. Люди, одни озабоченно, другие спокойно, заходили в кабинеты, через какое-то время выходили оттуда с сосредоточенным или довольным видом. Чтобы понять их состояние, необязательно вглядываться в лица. Достаточно было прислушаться к звукам дверей. Одни приоткрывали их осторожно, другие хлопали ими уверенно. Обычный круговорот служебных отношений и житейских переживаний.
Арсентьеву такая суета была привычна. За двенадцать с лишним лет работы в уголовном розыске он научился точно разбираться в настроении людей и ситуациях, с которыми они сталкивались в милиции.
Сегодняшний рабочий день, если даже и не считать бессонной ночи, ушедшей на поиски Пушкарева, для Арсентьева оказался напряженным. Около одиннадцати зазвонил телефон. Он снял трубку и по голосу сразу понял, что это из управления Аносов, которого Арсентьев знал около года и уже имел о нем свое мнение. Аносов в милицию пришел из другого ведомства. Поначалу произвел впечатление человека невероятной работоспособности. Приходил на службу раньше всех. Уходил - когда другие кабинеты были уже заперты. Заглядывал вроде бы ненароком к руководству - вот смотрите: и я с личным временем не считаюсь, как и вы, озабочен делами. Но вскоре стало ясно: это не от рвения, а от отсутствия специального образования. Довольно скоро он освоил азы оперативной работы и научился манипулировать общими ее терминами с поразительным мастерством.
Однажды спросил Аносова: как же без знания специфики милицейской деятельности он руководит?
Ответил:
- Были бы недостатки, а требовать их устранения не проблема.
- А если их нет?
- Тогда руководить еще проще.
Он на хорошем счету: аккуратен, настойчив, требователен… Всегда в отутюженном костюме, модном, умело завязанном галстуке.
- Я вас приветствую! - хорошо поставленным голосом проговорил Аносов. И, не ожидая ответа, спросил: - Какие результаты по краже? Какой прогноз раскрываемости на квартал?
Первый вопрос был не из простых. "Выходит, большое начальство уже знало о краже у Школьникова, - подумал Арсентьев. - Теперь Аносов будет одолевать звонками и требовать исчерпывающую информацию о результатах розыска". Второй вопрос поставил Арсентьева в затруднительное положение. Он почувствовал досаду и, не скрывая ее, проговорил:
- Это зависит от того, как закончится месяц март. Жулики и хулиганы со мной свои планы не согласовывают.
Аносов выразил неудовольствие и сказал внушительно, что пора бы научиться предвидеть итоги и сообразно этому строить работу подчиненного аппарата.
- Мы с вами ведем разговор о конкретных фактах. У вас до сих пор нераскрытая кража. Значит, в работе не все в порядке. От потерпевшего поступают звонки, - пророкотал он. - Делайте выводы…
Упрек был необоснованный. Судя по всему, Аносов привык, чтобы больше выслушивали его. Арсентьев сказал в трубку не колеблясь:
- Не все преступления раскрываются с ходу. А что касается выводов, то я уже их сделал. Если о работе отделения судят по одной нераскрытой краже, которая совершена два дня назад, и еще по звонкам человека необъективного, то действительно где-то что-то не в порядке.
- Что вы имеете в виду, товарищ Арсентьев? Мы недовольны…
Обычно уравновешенный и покладистый, Арсентьев не сдержался:
- Почему вы делите людей на "мы" и "вы"?
На вопрос Аносов не ответил, но зато настойчиво порекомендовал активизировать оперативную работу, обеспечить дневной поиск в районе новостроек. Проговорил так, будто ничего важнее для него сейчас не было. Арсентьев шумно вздохнул.
- У меня две трети территории под новостройками…
На другом конце провода энергично гмыкнули.
Потом было совещание и служебная подготовка с участковыми инспекторами. Около двенадцати начали звонить оперативники, работавшие на территории. Их короткие информации о проверке взятых под подозрение лиц стали вносить ясность в контрольные мероприятия. Дал знать о себе и Филаретов. Он сообщил, что по имеющимся у него данным кражу из квартиры Архипова совершил высокий, крепкого сложения мужчина, одетый в коричневую спортивную куртку. Такие же сведения были получены его сотрудниками и от жильцов, которые гуляли около дома в часы происшествия.
- Сориентируй своих ребят о приметах, - попросил Филаретов. - Будем розыск вести сообща. Если получишь новые данные, дай знать без задержки.
Звонок Филаретова конкретизировал поиск, давал хорошую основу для проведения целевых розыскных действий.
В кабинет, позвякивая ключами, вошел Савин.
- Привет сыщику! - бодро сказал Арсентьев, отрывая взгляд от бумаг на столе. - Чего хмурый?
- Устал после ночи. Но все равно упущенное наверстаю, - ответил Савин. - Приеду домой и сразу под душ, потом чай с молоком, и буду спать до утра, - последнюю фразу проговорил так уверенно, что сомневаться в этом решении было нельзя.
О том, что устал, Савин не преувеличил. Выглядел он утомленно.
- Судя по виду, ты в отличной форме, - подбодрил его Арсентьев. - Придется чаще тебя брать в "ночное".
Савин не принял шутки.
- Не разыгрывай… Я и вправду замотался. Спросишь: почему? Допрос Пушкарева оказался гораздо сложнее, чем предполагал! А насчет "ночного" - в дальнейшем будешь обходиться без меня. Я не гладиатор, чтоб по три смены вкалывать.
- Ничего, ты явление исключительное. Выдержишь! - Арсентьев, добродушно улыбаясь, похлопал его по плечу. - Потом не забывай: следователь, как и оперативник, должен быть стройным, подтянутым…
- Самое главное - мудрым!
Присев на край стола, Арсентьев спросил:
- Ну, что у тебя там? Говори! Какие головоломки с парнем?
- Вообще-то Пушкарев орешек не из трудных. Показания о краже дал сразу. Без утайки, - ответил Савин. - Эта задача, можно сказать, была решена за пять минут.
- Браво, мастер! Ну а на чем же ты надорвался?
- Понимаешь, когда допрос идет обычно - один упорно врет, а другой с еще большим упорством доказывает правду, - здесь все ясно. Стандартная ситуация. Но когда допрос по самым острым моментам проходит гладко, но при этом малозначительные обстоятельства и факты настойчиво отрицаются, то невольно спрашиваешь себя: что за этим кроется? Что происходит с задержанным? - Савин прервал рассказ и задумался. - Обычно такое бывает, - продолжал он уже с большей уверенностью, - когда за этим малозначительным стоит что-то серьезное. Вот я и разбирался…
Арсентьев вышел из-за стола, походил по кабинету и, привалившись спиной к сейфу, спросил:
- Ты не ошибся в парне? Что может быть за ним?
Савин вспомнил весь ход допроса.
- Понимаешь, Пушкарев производит хорошее впечатление. Я почувствовал это по его ответам, даже тону. Особенно когда стал давать показания… - Савин встал, линейкой ткнул в форточку. Поток прохладного воздуха сразу же раздул парусом золотистую штору. - Но почему о своих связях он ни слова. Вопросы о Тарголадзе принимал в штыки: не знаю, не видел, не помню. В чем дело? С каждым его ответом я все больше убеждался, что он скрывает. Пушкарев явно чего-то боится. Может, кого-то.
Арсентьев слушал с интересом и изредка, словно поддакивая, кивал головой.
- В этом ты видишь какие-то доказательства?
- Никаких! Только улики поведения. Но чем больше думаю о них, тем больше прихожу к выводу, что мои вопросы о Тарголадзе попали в цель.
В кабинете было по-прежнему душновато, судя по всему, в котельной работали с перевыполнением плана; батареи дышали жаром. Савин легким движением руки ослабил узел галстука.
- А может, он просто волновался? - сказал Арсентьев. - Может, о своих связях не говорит потому, что боится огласки? Стыдно парню. Рассуди и по-другому. По сравнению с твоей у него была невыгодная позиция. Ему и маленький вопрос мог казаться больше Гималайских гор. Допрос не обычный разговор. Он записывается и подписывается. Ты же не новичок в следственной работе. Спрашивать и отвечать - не одно и то же. Состояние разное…
- Конечно! Но допрос - тоже экзамен на честность. Вот где обнажается вся суть человека, совершившего преступление… Почему он скрывал Тарголадзе?
- Не забывай и другого: нигде так не грешат против истины, как на допросе. - Арсентьев помолчал. - Ты вот что… Как вышел на свои маленькие вопросы? - поинтересовался он.
Савин легко усмехнулся:
- Старая хитрость. Ей тысяча лет. Проиграл то, что удалось получить при осмотре, выяснить у Тамары, работников гостиницы, потерпевшего… В общем использовал имеющуюся информацию, ну и импровизация небольшая. При таком материале это несложно.
- Похоже, ты жестко допрашивал.
- Наоборот! Мягко указал на нелогичность, на противоречия. Для пользы следствия это не возбраняется и не вредит делу.
Арсентьев опять заходил по кабинету.
- Что было дальше? Говори, не скрывай.
- Мне нечего скрывать. Пушкарев в конце сказал, что на словах я гуманист, а на деле хочу еще одного человека посадить. Понимаешь, еще одного! Значит, знает кого и знает за что! Потом уже, в самом конце, спросил: что означает кочан гурийской капусты…
Арсентьев остановился.
- Стоп! - скомандовал он. - Вот это уже интересная деталь! Кочан капусты на языке дельцов - десять тысяч рублей. Похоже, у Тарголадзе длинные руки и большой аппетит.
- Вот этого я и ждал от тебя! - сказал Савин. - Такие деньги могли бы пойти и на покупку краденых ценностей.
- Не исключено.
- Мы должны тщательно проверить Тарголадзе. Выяснить, что он за фрукт и чем занимается в Москве.
- Ты гений, Савин. Очень дельная мысль, - усмехнулся Арсентьев. - Осталось уточнить, что означает "мы".
Савин был настроен решительно.
- "Мы" - это ты и я, - ответил он, не обращая внимания на усмешку. - Проверь его по своим каналам. Только надо срочно.
- Надо, надо, - поддразнил Арсентьев. - Ох и хитрец! Хорошо. Я дам задание оперативникам. Они поработают. А ты заходи через час. Пообедаем вместе и обсудим. Но не задерживайся. Мне еще сегодня население принимать.
ГЛАВА 13
"Запорожец" долго петлял по улицам, прежде чем припарковаться у стандартной девятиэтажки в районе новостроек. Через пять минут Робик уже поднимался в лифте. Он подошел к нужной двери со стеклянным глазком, но кнопку нажать не успел. Дверь открылась внезапно. В проеме, положив ладонь на косяк, стоял лобастый, высокий мужчина лет тридцати в белой фланелевой рубашке, за которой угадывалась широкая, крепкая грудь. Это был Сергей - он же Валет.
- Проходи. - Валет посторонился, освобождая проход в коридор. - Не наследил?
Робик посмотрел на лестницу, потом на кафельные плитки и несколько раз топнул ногами по зеленому резиновому коврику.
- На улице снег пополам с дождем, - ответил он и зашмыгал по коврику опять.
- Я не об этом. Хвоста не притащил? - Валет усмехнулся, показывая крупные белоснежные зубы.
- Вот ты о чем! Не беспокойся. - Робик ответил намеренно суховато. Ему не нравилась манера Валета подтрунивать при удобном случае.
- Ты на своей тачке или на такси?
- На своей. Как догадался, что я на машине?
- Шапка твоя сухая, а на улице изморозь, - ответил Валет. - Тебе бы, по моим подсчетам, давно пора на крупногабаритной разъезжать, а не в "Запорожце" кататься. Небось не помещаешься?
Робик спросил с обидой:
- Все чужое считаешь? Завидуешь?
- А что? Ты деньги от меня гребешь лопатой. А завидовать чему? Тому, что тебе, жадному и богатому, меньше жить осталось? - насмешливо проговорил Валет и, пригладив черные с уже заметной проседью волосы, прошелся на кухню. Робик, повесив пальто, двинулся следом за ним. Он решил, что Валет неспроста сказал о своем "подсчете". Дал знать, что будет набивать цену вещам, за которыми просил приехать сегодня. Они сели за стол.
- Это как понимать: "меньше жить осталось"? - спросил настороженно. Его полноватое лицо покрылось пятнами.
- А ты стыдливый. Хохоталка-то красная стала, - взглянув на него, бесстрастно произнес Валет. - Насчет богатых - это в народе так говорят. Когда у человека денег полно, у него забот меньше. А какая жизнь без забот? Скукота! Интерес пропадает. Вот и у тебя с такими деньгами одна блажь осталась. Разве это жизнь? - Он не сдержал улыбки. - Не торопись обзолотиться. Пайка в камере тебе не к спеху.
Робик обозлился. Несколько секунд пристально смотрел на Валета, а потом сказал непринужденно:
- Для меня - жизнь! Когда денег куча - жизнь милее. С ними все можно. Мне, по подсчетам природы, в лучшем случае всего десять тысяч дней осталось. А у тебя разве забот нет? - В вопросе звучала ирония.
- Я устал от всего, - сказал Валет серьезно. - У меня одна забота - ничего не хотеть.
Он поднялся с табуретки, снял с плиты яичницу с сардельками, выключил газ и принялся готовить салат из огурцов, порезал аккуратными дольками сыр. Закуска, как оценил Робик, была слабенькой. Чтобы не мешать Валету, он стал перелистывать настенный японский календарь - своеобразную рекламу курортных мест далеких островов. Обнаженные девицы нежились на океанском берегу и улыбались. Память напомнила ему забытых приятельниц с такими же яркими губами и то, как он подсмеивался над ними, расставаясь: "Прощай, милая. И не плачь. Может, мы еще увидимся".
Включился холодильник - звонко громыхнули бутылки. Валет поднял голову.
- Ну что смотришь на картинки, как кот на сметану? - засмеялся он. - Давай-ка лучше подмолодимся! - Разлил водку в стаканы.
Робик кивнул согласно, однако тут же протестующе поднял руку:
- Не противопоказано столько?
- Когда с мое переживешь, эта доза и тебе лекарством покажется. Без нее не обойдешься. - Валет подцепил вилкой кусок яичницы. - Ну что, принес деньги?
- Сначала посмотрю товар.
Валет бросил недовольный взгляд.
- Ты все такой же темнила. Осторожничаешь?
Это был неприятный вопрос.
- Приходится, - невозмутимо ответил Робик.
- Выторговать хочешь?
- А что?
Валет встал, недобро посмотрел на него и прошел в комнату. Оттуда донесся тихий щелчок открываемой дверцы. Вскоре вернулся обратно.
- Смотри. - Он осторожно высыпал на клеенку из кожаного кисета серьги, кольца, цепочки… - Отдашь мне за все пять тысяч. Я свое отмахал, теперь ты повкалывай. Деньги завтра на этот стол положишь. Потом еще товар будет.
У Робика перехватило дух. То, что он увидел, превзошло все ожидания. Он простоял с минуту молча, завороженно водя взглядом по ценностям. Его подмывало задать вопрос:
- Откуда все это?
- Трусливо живешь, вопросов задаешь много. - Валет искоса глянул на Робика. - Любопытство - оно как ошейник: затянуть может.
Робик поспешил перевести слова Валета в шутку. Разразившись смехом, сказал как ни в чем не бывало:
- Не обижайся. Мы знакомы давно, а я даже не знаю, как тебя зовут.
- Шустряк! Тебе это мешает? Живи по принципу: чем меньше знаешь, тем спокойнее. И будешь всегда на горе. Я для тебя Валет. Другого знать не надо. А пока пользуйся тем, что даю заработать. Не за услуги, а за заслуги.
Робик поморщился, словно проглотил горькое лекарство, и отодвинул тарелку.
- Послушай, Валет… Высоко ценишь товар, - сказал осторожно. - Моя доля и так невелика.
- Свинья ты, Робик, хоть и в дубленке ходишь! - В голосе Валета прозвучало недовольство. - Ты же знаешь, одни серьги целых "Жигулей" стоят. А раз так, получишь свою копейку. В начете не будешь. Ты ведь и с покупателя сдерешь. - Немного погодя Валет добавил: - Деньги… Они еще не все значат. На них покой души не купишь. У кого их много, тому спится плохо, - уже с откровенным смешком проговорил он. - У нас с тобой вопрос не в доле, а в принципе. С тебя, с барыги, и спрос другой. Тебя ведь срок и в год пугает. - Он взял со стола бутылку, плеснул в стакан и выпил. - Чего молчишь - мучаешься? - Валет качнулся и хлопнул Робика по колену.
Робик вздрогнул. Он был недоволен собой.
- Хорошо сформулировал. Только не сказал, откуда золото. Я ведь в потемках могу и налететь. Или боишься? Я же тебе друг…
- Разве около денег есть дружба? - отрезал Валет. - А на самолюбие не дави. Пустое дело. Я свое отбоялся. - Взгляд его стал колючим. - Ты для кого мотаешь? Когда, где, откуда? Зачем тебе знать? А впрочем, скажу. С местных краж вещи! Возьмешь - повязан будешь вдвойне. Решай!
- Я слово дал!
- Слово есть слово, - насмешливо проговорил Валет. - Я за свою жизнь много их слышал. Слово - пшик! Оно не доказательство. Как дал, так и взял… Не перебивай! Я еще не все сказал. Помни: от языка все беды. За длинный язык по шее бьют. А на ней голова. Если что, предъявлю! Греха не побоюсь. Замаливать разом буду.
Вроде бы и улыбался Валет, но, взглянув на него, Робик понял, что он допустил серьезный промах. Он пожалел, что проявил излишний интерес. И без вопросов было ясно, откуда ценности. Решил показать: дескать, я тоже не лыком шит, кое-что значу. А вышло наоборот. Не за любопытство его ценил Валет, за молчание. В этом оба они видели свое спокойствие. И лишь теперь, впервые за время знакомства с Валетом, он почувствовал опаску. Бросив беспокойный взгляд, проговорил почти беззвучно:
- Мы доверять должны…
- Брось! Пусть тебе блондинки доверяют, а со мной не вякай! Я все сказал. Нужен товар - бери. Нет - разбежались по своим углам. Но знай: если мне нужно будет, я тебя найду. Ты меня - нет. - И вдруг, нахмурившись, проговорил, словно что-то вспоминая: - Не было бы таких, как ты, может, и я человеком в жизни стал. - По выражению его лица трудно было понять - шутит или сказал всерьез.
- Я не барыга, я посредник! - обиделся Робик.
Валет хмыкнул:
- Ну, пусть посредник. А зачем ты им стал? Чтоб не работать, жрать, пить? Будь моя воля, я бы таких, как ты, судил строже, чем воров.
- Из-за этих благ можно все перетерпеть, - оценив ситуацию, в свою очередь, засмеялся Робик. Похоже было, что он полностью пришел в себя и, вздохнув глубоко, смотрел уже без обиды. - А насчет скупщиков-перекупщиков… Что вы без них?
Валет, чтобы не перегнуть палку, примирительным тоном произнес:
- Ладно, не придирайся к словам. Я человек объективный. Мы с тобой люди одинаковые. Бери вещи, завтра днем приедешь с деньгами.