- Симпатичная?
- Красавица.
- Сколько лет?
- Двадцать.
- Не пойдет. Молода.
- Самая нормальная разница в возрасте - десять с хвостом. А жениться тебе надо бы.
- Уют, чистота, домашние обеды…
- Но кто-то же на них женится?
- Ага. Вот Гончаров женился, рога пять лет носил, а потом вдруг решил выйти на свободу: любовника траванул, а баба сама кого-то достала. Теперь найдет какую-нибудь толстую тетку и будет пить бульоны и жрать домашние пирожки. Кстати, у тебя пожрать ничего нет, Леонидов?
- Ромштекс из магазина полуфабрикатов и пакет сока.
- Чего ж ты так питаешься? Правильно: любовницы готовить не любят. Соня твоя даже прибраться не может в этом бардаке.
- Слушай, Игорь, хватит. Это просто соседка по даче, я иногда ее подвожу.
- По какой даче?
- Я нормальный человек среднего достатка, дача у меня только одна, в каком она состоянии, ты сам видел.
- И с какой стороны живет соседка?
- С той самой.
- У Клишина? Так они уже туда вселились?
- А что?
- На каком основании?
- Родственников все равно больше нет, кроме этой Веры Валентиновны и ее дочки.
- А завещание? Ты что, не помнишь, что Клишин про эту Веру писал? Завещание он составил на имя сына, если тот возьмет его фамилию и его отчество. Наверняка есть документ, составленный Клишиным, о признании Паши Солдатова сыном.
- Так ничего не нашли же!
- Вот именно. Где бумаги?
- Потерялись.
- Должна быть копия у нотариуса, и у Любови Николаевны тоже. Почему она не возражает против вселения этих дам? И ты, Леха, с этими соседками уже шуры-муры? В интересах дела или как?
- А если "или как"?
- Да ты не знаешь, что это за акулы! - Михин даже жевать перестал. - Я справочки-то о них навел. Дочка все около какого-то богатого фрукта крутилась, у того собственное небольшое издательство, крутой джип, квартирка нехилая, только он с брачными предложениями не очень спешит. У мамаши долги, их возвращать надо кому-то, а что дочка столько стоит, я не очень уверен. Только зачем ты ей теперь понадобился, а, Леха? Или они думают, что, раз ты коммерческий директор, у тебя печатный станок прямо в кабинете и деньги можно пачками выносить?
- Они продадут наследство Клишина и расплатятся.
- Шиш оно им достанется! Я поеду к Солдатовой и заявлю, что знаю о завещании. Пусть подает заявление об открытии наследства, закон на ее стороне.
- Да не хочет она, неужели ты не понял?
- Денег все хотят. Если не подает, значит, чем-то кто-то ее сдерживает.
- Слушай, Игорь, давай спать. Мне завтра на работу, тебе к Гончаровым. Кстати, не ездил бы ты к ним до похорон, а?
- Ты думаешь, что там все слезы льют? Да счастливы небось до безумия, что избавились, шампанское пьют, а не водку с горя.
- Ты же не знаешь ни Гончарова, ни Надю…
- А надоело мне в этом деле копаться. Им от всего прямая выгода, да и где тетка могла наглотаться снотворного? Не сама же решила за рулем немного вздремнуть?
- А если Алла куда-нибудь заезжала еще?
- Куда? Она разбилась недалеко от площади трех вокзалов и по времени никуда больше не успевала.
- А ты подсчитывал? Может, к машине потом еще кто-то подошел?
- И она стала с ним пепси пить? Почему не бокал вина за знакомство?
- Потому что была за рулем.
- Нет, племянница поспособствовала, точно. Где у тебя раскладушка?
- Ложись в спальне, а я здесь, на диване.
- Будильник на сколько завел?
- На семь.
- Сойдет.
Они разошлись по комнатам, и через час закончился последний день июня.
3
А вечером первого июля Леонидов заехал после работы к Гончаровым. Ему хотелось просто поговорить с Надей, потому что он до сих пор не мог поверить в то, что девушка, подбирающая на улице бездомных котят и уступающая в метро место старушкам, могла хладнокровно отправить в стальную лаву машин человека в хрупкой металлической коробке, предварительно накачав его сильным снотворным. Конечно, в любой мыслящей особи бывает много противоречий, она может в одной ситуации быть святой, в другой - чудовищем, но полярности в характере находятся обычно друг от друга не слишком далеко, где-то на грани полутонов, и в открытые противоречия не вступают. Чтобы убить подобное себе существо, надо, по крайней мере, начинать с тараканов и лягушек, потом проигнорировать страдание голодной собаки и уж под конец равнодушно перенести последний недоумевающий взгляд жертвы. Иначе дальше от воспоминаний и так называемых мук совести можно просто сойти с ума: "мальчики кровавые в глазах" будут мерещиться в каждом углу вперемешку с приготовившими сковородку чертями. Убийцами не рождаются, как и филантропами, ими становятся, и шансы у всех равные на первое и на второе.
Дверь Леонидову открыли сразу: Надя была в длинном черном траурном платье, волосы собраны в гладкую прическу и уложены тугой ракушкой на затылке, две чуть вьющиеся светлые пряди остались на висках, шея открыта, загар выбивается из общей картины, не вписываясь следами жизнеутверждающего солнца, оставшегося на коже, ни в траур, ни в скорбь. Алексей заметил, что классический стиль Надежде очень даже идет, это соответствовало и состоянию ее души, и физическим данным, и манере поведения. Она не подходила к джинсам так же, как все эти цветные рюкзачки со смешными висюльками и тяжелая ортопедическая обувь не подходили к ней. У Надежды Гончаровой было очень тонкое лицо, почти незаметное в пышной прическе и хвосте с резинкой, но четко проступающее из простой черной рамы траурного платья и тщательно уложенных волос.
- Я пришел выразить свои соболезнования. - Лучшего вступления Алексей не нашел.
- Проходите. - Посторонилась она.
- А дядя дома?
- Да, в кабинете. Ему не слишком хорошо.
- А вам? - спросил он в лоб.
- Знаете, здесь уже был этот ваш друг, явно державший в кармане наручники, чтобы защелкнуть их на руках убийцы. - Надя выразительно потерла свое тонкое запястье.
- Я не думаю, что снотворное тетке подсыпали вы.
- Спасибо. В зал не ходите, там разгром, я еще не успела убрать после поминок, народу пришло много, но никто не остался помочь. Да я привыкла. Можем в моей комнате поговорить.
Они прошли в маленькую Надину спальню, где не было женских безделушек, салфеточек, кукол, косметики в изобилии на полках и столе, зато горами лежали книги, тетради, черновики и ровно гудел старенький компьютер.
- Работаете?
- Мне экзамены никто не отменял, последний остался, и летней сессии конец.
- Разве не могут снисходительно отнестись к вашей семейной драме?
- Могут, но что-то все же надо говорить? Ва'ш друг отнял у меня сегодня два часа.
- Что же вы ему рассказали?
- Да, Алла меня подвезла до вокзала, огромное спасибо ей, если бы еще узнала заранее, что не будет двухчасового окна, подумала бы, что тетка изменилась к лучшему. Я сдала сумки в камеру хранения и пошла прогуляться в универмаг "Московский". Да, Алла попросила стакан пепси, была жуткая жара, я купила себе и ей. Отнесла пластмассовый стаканчик в машину, тетка выпила и поехала… Он хотел меня арестовать.
- За что?
- А в дядином кабинете снотворное нашли, как раз то, что и было, судя по всему, в стаканчике.
- Откуда же оно там?
- В доме целый день толпа, кого только не было, ваш Михин уже после обеда пришел. Я снотворное не употребляю, честное слово, мне и так лишь бы до кровати дойти.
- Но где же Алла могла его получить?
- Я сказала, но он не поверил.
- Где?
- Знаете, Алексей Алексеевич, я, когда увидела ту бумажку на расписании, что два часа электричек не будет, сдала сумки и пошла прогуляться, не сидеть же одной на платформе на этой жаре? А куда идет русский человек, если у него не слишком много денег? Он идет в большой дорогой магазин, чтобы просто посмотреть, интересно же увидеть, что покупают люди, когда хорошо зарабатывают.
- Я думал, вы музеи предпочитаете.
- Ну где возле трех вокзалов есть очаг культурных ценностей? Тем более, что я ничего не собиралась покупать, так просто, надо же время убить. Ну и шла я себе в сторону универмага "Московский" до того ресторана, что не так давно открыли.
- Какого ресторана?
- Там, кажется, еще флаги итальянские висят. Ну, пицца всякая, паста, что у них там еще? И возле этого ресторана стоял белый теткин "форд".
- Мало ли таких машин в Москве? Вы уверены, что именно теткин?
- Послушайте, вы свою машину из сотни таких же "Жигулей" сразу узнаете?
- Не пробовал, не знаю.
- Своя - она только одна, поэтому других просто не заметите. Это был Аллин "форд", я не слишком часто на нем ездила, зато иногда мыла.
- Она заставляла вас мыть свою машину?!
- А мне нравилось. Помоешь - она сразу беленькая, чистенькая, линии такие красивые, таких никогда не бывает в Аллиных моделях. И машина меня любила, ни разу не заглохла и не сломалась по дороге, когда я в ней ехала.
- Разве машина может любить?
- Еще как! Она и угробила Аллу, потому что ненавидела, ну сколько можно мучить бедный "форд", подсовывая его чинить всяким алкашам? Тетка не любила зря тратить деньги, бензин заливала не слишком дорогой, фильтры и масло использовала до упора, запчасти покупать не любила.
- Надя, тетю вашу убил человек, а не машина. Алла просто уснула за рулем.
- Может, она сама в этом ресторане таблеток напилась?
- Чушь какая. Скорее, встречалась с кем-то. Допустим, машина была и на самом деле тетина, и вы просто прошли мимо?
- Знаете, когда я узнала, что Алла - любовница Паши, я просто стала бояться без предупреждения приезжать домой.
- Почему?
- Потому что так можно разочароваться во всех знакомых. Вроде придет в гости порядочный человек, неглупый, интересный, хорошо и правильно одет, пьет с тобой чай, говорит с дядей о литературе и ругает сволочей коррупционеров. Все хорошо и все правильно. Ну каково заставать его потом в постели с женой человека, который поил этим самым чаем? Я не стала смотреть, с кем Алла сидит в ресторане, одна или нет. Понимаете меня?
- Почти. Только теперь вам трудно доказать, что не вы убили тетю.
- А если я?
- Это как?
- А Павел мне как-то говорил: если ты каждый день что-то просишь у Бога и просьба твоя справедлива, то обязательно должна исполниться. Только не надо ни на миг о ней забывать, все время помнить и просить, помнить и просить. Это не его мысль, Павла, вычитал где-то, но он сам так сделал, а потом плакал долго и говорил, что не того просил.
- Что же с ним случилось?
- Какая разница? Я сейчас о себе. Я так умоляла Господа сделать что-нибудь с теткой, потому что она извела и меня, и дядю. Каждый день умоляла, ложилась спать и вспоминала, какая она свинья, какая лживая, мерзкая, злая. Разве могла после этого Алла долго прожить?
- Надя, я думаю, что убил Аллу тот же человек, что и Клишина, и не из-за вас с дядей убил, тут мотивы другие.
- За что убивать Павла? Он был, конечно, неприятный человек, но не всегда же? Вы не знаете даже, что это был за обаятельный, прекрасный мужчина, когда в настроении! Просто фейерверк, и все вокруг смеялись, и невозможно было его не любить. За пару таких часов ему прощали все гнусности, честное слово. Если бы не эти злые приступы меланхолии, во время которых он и писал в основном, не эта желчь, неумение простить дуракам то, что они дураки. Но это же справедливо?
- Так же, как и ваша мольба Господу о смерти тети?
- Таких, как Павел, больше нет. У меня тоска по нему, глухая звериная тоска. А что касается Аллы, то я ее не убивала.
- Как же тогда ваши слова о том, что за ночь вы сумеете повзрослеть?
- Ах это… - Надя даже улыбнулась. - Ну это слишком личное. Просто есть один человек… Да и не важно. Я его визитку искала тогда в машине, решила позвонить и сказать… теперь уже не важно, что сказать, уже и так все кончено.
- Вы хотели из дома уйти?
- Ну, Максим уже давно меня просил.
- Кто это? Ваш знакомый?
- И мой, и Аллин, какая разница?
- Он вас любит?
- Нет, это мог быть только просто договор.
- Какой договор, Надя?
- Да не все ли теперь равно? Я сегодня извинилась уже, все ему сказала. Мы пока оставили все как есть. У меня теперь есть и дом, и любимая работа, и книги, а главное, покой, я теперь все буду делать только для себя, ну и для дяди, разумеется.
- А в тот вечер, когда убили Павла, дядя на даче с вами был?
- Это еще почему вы спрашиваете, Алексей Алексеевич? Если его не было, то что?
- Куда он уезжал?
- Не знаю. Ночью вернулся расстроенный, ничего не стал объяснять, просто лег, и все. Ему, кажется, позвонил кто-то.
- Ас ним можно сейчас поговорить?
- Пойду загляну. Вообще-то этот ваш Михин и так пристал с ножом к горлу: где были да что произошло. Но ничего у него не получилось.
- Читать вам ничего не давал?
- Что читать?
- Записки какие-нибудь.
- О чем?
"Давать или не давать ей продолжение "Смерти…"? Подложила в машину явно не она. Давать, не давать? - мучился Леонидов, пока Надя пошла в кабинет Гончарова. - Она любит и мертвого Павла, и живого дядю, что будет, если прочитает? Конечно, оба были хороши, для девочки все плохое уже кончено, пусть любит своего героя и оберегает покой стареющего ученого мужа. Михин не дал прочитать, не знаю, из каких соображений, а я не стану просто потому… Ну, не стану, и все".
Надя вернулась, пригласила Леонидова с собой в знакомый уже кабинет, где среди раритетов бумажных сидел за письменным столом сам такой же раритет среди людей пятидесятилетний Аркадий Михайлович Гончаров.
- Здравствуйте, молодой человек.
Не так уж и беспомощно выглядел этот профессор: волосы седые, но без лысины, волнистые, очки со стеклами не слишком толстыми, да и живот не очень большой. "Нормальный мужик", - подумал Леонидов и постарался тактично выпроводить Надю из кабинета:
- Надя, а кофе можно у вас попросить?
Она поняла, ушла на кухню, Гончаров отложил свои записи, с которыми занимался, гордо пояснил:
- Вот, пишу дневник. Такое горе, конечно, но потомки должны знать…
- Аркадий Михайлович, вас уже сегодня расспрашивали, следователь из милиции приходил.
- Да? Он не помнит, когда родился Пушкин, молодой человек! Не знает дату рождения величайшего поэта даже сейчас, когда и ребенок, и любой шахтер в забое… - Гончаров даже поперхнулся, оборвал мысль, вытер рот и уже ниже тоном запричитал: - В этот год! Не думал, что до такого доживу. Не слишком удачная личность этот ваш милиционер, я бы не принял у него ни одного зачета.
- Возможно. Наверное, это большой минус, когда милиционер не помнит дату рождения великого поэта Александра Сергеевича Пушкина, но боюсь, все свои зачеты Михин уже сдал.
- А вы?
- Что?
- Помните, когда родился Пушкин?
- Шестого июня.
"Слава богу, что у меня жена преподает литературу". Леонидов впервые сказал Александре спасибо за обзор школьных сочинений, который она любила в домашних условиях проводить, зачитывая вслух некоторые выдержки.
- Тогда я буду с вами разговаривать. Вы тоже милиционер?
- Нет, я ваш друг.
- А! Так вы к Наденьке?
- Нет, сейчас к вам. Вы были на даче у Клишина в тот вечер, когда его убили?
- У Паши? - сразу заметался он. - Никого еще не нашли?
- Кого?
- Этого Сальери
- Почему Сальери?
- А как же? Я просто уверен, что кто-то из зависти решил погубить большой талант и бросил в бокал с вином яд. О, как велик был Пушкин, он гениально все это описал!
- Извините, я немного о другом. Так зачем в тот вечер вы поехали к своему ученику, Аркадий Михайлович?
- Ах, молодой человек! Ну зачем вам?
- Об этом неприятно говорить?
- Ну, почему сразу неприятно? Да, я любил свою жену. Аллочка была вовсе не такая плохая, и она тоже очень любила меня. Мы прекрасно прожили вместе столько лет… Да… Я за нее, естественно, волновался, и, когда какой-то мужчина позвонил и сказал, что моей жене плохо и она лежит на даче у Павла, я поехал, конечно.
- Разве "скорую" вызвать не могли? И вообще, кто это звонил? Вы спросили?
- Спросить, кто звонил? - Он нагнул голову набок, прислушиваясь к этой фразе, как собака, не запоминающая с первого раза нужные команды. - Я подумал, что его послал позвонить ко мне на дачу Павел, и все.
- И поехали очертя голову вечером за своей женой, у которой своя машина?
- Мне сказали, что Аллочка лежит… У нее желудок больной, она так плохо питается, моя Аллочка, и все курит без конца, курит…
- Ну, вы приехали, и что?
- Ее уже не было.
- Полегчало, значит?
- Да, знаете, молодой человек, я так обрадовался, когда узнал, что она в состоянии была уехать сама.
- И вас не расстроило, что вы проехали столько километров?
- Ну и что? Аллочке же было плохо! Однажды она забыла купить свои сигареты, это было ночью, еще в те застойные добрые времена, когда после девяти никто не торговал, не было палаток, круглосуточных магазинов, и я поехал по знакомым, чтобы достать ей сигарет.
- Ночью? С вами все понятно… И вы не ругались, не выясняли отношений?
- С Пашей? - очень искренне удивился Гончаров. - С Пашей выяснять отношения? Да это же был добрейший человек!
Тут Леонидов снова чуть не упал со стула:
- А я другое о Павле Андреевиче слышал.
- Клеветники, завистники! Я же говорю, что его отравил Сальери.
- А вы никогда не критиковали Клишина?
- Ну, я советовал иногда, но очень осторожно. Талант, знате ли, вещь хрупкая, его нельзя ни за что ругать.
- А отношения Павла с вашей женой были вам известны?
- Отношения? Они прекрасно ладили, Аллочка и Паша. Между ними отношения были прекрасные, просто великолепные. Паша нисколько не обиделся, когда Аллочка вышла замуж за меня. Вы знаете, молодой человек, Паша за моей женой когда-то ухаживал, - таинственно понизив голос, подмигнул профессор Алексею. - Ухаживал, да, да. Но Аллочка полюбила меня, мы поженились, а Паша нисколько не обиделся и по-прежнему ко мне приезжал. Какой он был милый и добрый! На свадьбе радовался больше всех, поздравлял очень искренне, и с Аллочкой потом это была замечательная дружба.
"С ума сойти! - подумал Леонидов, выслушав тираду профессора. - Если не прикидывается, то кого к черту он вообще может отравить?"
- А о чем вы говорили в тот вечер, Аркадий Михайлович?
- О последней Пашиной книге, о чем же еще? Он отрывки мне давал читать. Очень странная вещь, я никогда не думал, что моего лучшего ученика потянет на мистику.
- Мистику?
- Ну а как вы еще назовете описание собственной смерти? С чего он взял, что его непременно должны убить?
- А разве его не убили?
- Да? Постойте-постойте, в самом деле! Надо же! Да ведь он так и писал! А я никогда даже не думал, что…
- Последний месяц чем вы занимались?
- Писал новую монографию у себя на даче, начал в конце мая. А что, уже месяц прошел? Какое сегодня число?
- Сегодня похоронили вашу жену.
- Аллу? Да, я написал об этом в своем дневнике…