Им повезло, всем этим гениям, они все время с чем-то боролись. Тогда был режим, который надо было свергать, или течение масс, слегка развернувшись против которого можно было запросто пролить свою кровь и навсегда остаться мучеником. А с чем бороться сейчас, когда хор голосов против режима куда громче того, который "за", когда можно сказать все, а этого никто даже не услышит, потому что нас погребла под собой свобода слова, обрушившаяся пеплом из жерла разбуженного вулкана, но ее оказалось слишком много, и каждый стал захлебываться и давиться? Что можно противопоставить этой стране, в которой люди не живут, а выживают, и нужно им уже не слово, потому что слов и так говорится слишком много, а просто кусок хлеба и тепло?
Конечно, я совсем не поэт, я позволял себе писать романы потому, что сейчас время - время прозы, а не стихов. Но надеюсь, что и стихи мои когда-нибудь прочитают, я их заботливо собрал и подготовил, как и все остальное, о чем сейчас расскажу.
Есть такая болезнь, от которой умирают только поэты: рак души. Это когда физически абсолютно и даже чересчур здоровый человек не может дальше жить. Ну не может, и все, а видимой причины для этого нет. Но сейчас предисловие к истории моей болезни.
Итак, мне захотелось славы. Почему не досталось ее до сих пор? А кто сейчас не пишет? Разве только ленивый и безграмотный. Зато читать умеют все, а теперь представим, что нужно прочитать человеку, весь день занятому борьбой за существование. Историю такой же борьбы? Чтобы узнать, что бороться бесполезно, что вся его жизнь не больше чем тараканьи бега, а в конце только сомнительный приз в виде вечного успокоения? Этим людям теперь нужны только сказки. Сказки о том, что добро побеждает зло, что за преступлением всегда следует наказание, что бедная секретарша всегда выходит замуж за богатого босса, что любовь есть, она не может не быть… И счастье есть, пусть даже оно каждый раз одинаково тонет в океане любви.
Я решил пренебречь славой дешевой и надыбать себе этого добра более высокой пробы. А за металл такой пробы надо платить цену большую, максимальную цену надо платить. А что самое дорогое у человека? Жизнь, конечно, которая дается ему только один раз, ну и так далее по тексту. Только с моей маленькой коррективой: не прожить ее так, чтобы, а отдать ее так, чтобы не было мучительно больно за небрежное обращение с такой дорогой вещицей. Обществу нужен скандал, нужна кровь, нужно, чтобы на обложке моих книг с обратной стороны было написано: тот самый Клишин, который погиб при неизвестных обстоятельствах, отравленный рукой злодея. Почему погиб? А это уже будет дело нашей извечно берегущей милиции, которая проведет расследование, о достойном освещении которого на страницах прессы позаботится мой лучший друг. В награду за прославление меня после смерти я завещаю ему эту книгу и все прочие труды, которые не столь достойны, но пройдут, возможно, под шумок на ура.
Теперь у читателя закралась мысль, что я сумасшедший. Глупые мои, вы не знаете, что такое талант. Вот я, Павел Клишин, так долго изучал самое себя, что понял его суть. Все гениальные открытия, и вся информация, которую мы так жаждем получить, давно уже есть в природе. Она даже не закодирована, просто носится в воздухе, сама по себе, и ждет, когда кто-нибудь ее услышит. И вот рождается человек с мозгом, настроенным на ту самую волну, и он слышит то, к чему просто глухи другие, и просто записывает это, а потом, само собой, его объявляют гением и поют хвалу. Но естественно, что если хорошо слышно одну волну, то невольно блокируешь для себя остальные. От того, насколько ты увлекся своим главным каналом, зависит твоя нормальность. Следовательно, сумасшедшие - это просто глухие к тому, что так отчетливо слышится окружающим. А как мы определяем степень нормальности? Только по общепринятому мнению нормальных людей, которые слышат одно и то же. Нормальность - всего лишь похожесть, не больше.
Считайте меня психом, но я все решил еще тогда, в январе, когда сел писать свою последнюю книгу. Я представил себя мертвецом так отчетливо, что перестал жить с момента первой главы, и все прочее уже не имело смысла. Конечно, ко мне не приходил никакой сосед, конечно, для верности первой версии я стащил и платок, и пуговицу от рубашки. О Шекспир! Всего лишь маленький кусочек из "Отелло", мне так нравилось про этот платок и глупого мавра, клюнувшего на такую малость. Надеюсь, наша милиция не столь глупа и легковерна, и тот парень выкрутится, у него интеллигентное лицо, несмотря на плохой вкус в одежде.
Потом Люба. Ее и Аллу я пригласил в этот вечер одновременно, не знал, кто приедет первой, и решил скорректировать события по ходу. В любом случае Любин амбал сегодня должен отсыпаться после рейса, как только приедет Алла, надеюсь, что позже Любы, я пожалуюсь, что влюбленная женщина не даст нам спокойно скоротать вечерок, и попрошу свою модельершу позвонить Любиному мужу, чтобы тот приехал. Алла позвонит, она такая стерва, что в этом удовольствии себе не откажет. Потом будет так просто подложить ей в сумочку ампулу, а потом поругаться и проводить к чертям. Для хорошего детектива нужно, как минимум, трое подозреваемых, поэтому придется сходить часиков в восемь и позвонить еще и Гончарову, чтобы приехал за якобы прихворнувшей женой. Он так привык исполнять любую команду "к ноге", что примчится как миленький, и это будет тот довесок, который в моей истории необходим.
Итак, сначала я подставляю соседа, потом Любиного мужа, потом Аллу, а под конец Аркадия Михайловича. Сюжет получается интересный, вся эта канитель раскроется не сразу, их будут допрашивать, подозревать. Безумно забавно, я все это уже представил и пережил, даже в лицах про себя проговорил все возможные диалоги.
Теперь яд. Я положу его в стакан, когда уйдет Люба, потом, перед уходом, подложу ампулу Алле, как уже говорил, а выпью сразу же, как только уйдет Аркадий Михайлович. Достать цианистый калий не слишком большая проблема, потому что у меня есть еще один друг. Это уже не та дружба, что с Максом, здесь другой интерес, вернее, у него, у этого фотографа, а не у меня. Мы познакомились давно, на какой-то рекламной съемке, когда я эксплуатировал свою жутко фотогеничную внешность, чтобы иметь свободные деньги на всякие маленькие приятные вещи.
Не надо только думать, что я голубой. Вернее, голубой из интереса. Особого удовольствия это не доставляет, просто по молодости хотелось все на себе испытать, влечение к своему полу - та проблема, которую в жизни надо решить, есть она или нет. Да, я люблю рассматривать красивых мужчин просто потому, что мне интересно, насколько я на них похож и что для них значит такая внешность. Я пытался разговаривать с ними и, возможно, в своем желании понять зашел слишком далеко. Но мой друг-фотограф, он ко всему относится серьезно и для него это тоже любовь, а не проба на зуб, и не игра, и не дополнение к коллекции половых контактов. Чего во мне было больше во время этих контактов, отвращения или интереса, не знаю, это было перевоплощение во что-то, чем я не являлся, оно много дало, потому что иногда я начинал понимать женщин так, как они понимают себя, и потом никогда не делал то, что самому было неприятно. Мужчине странно чувствовать себя объектом определенного сорта нежности, но иногда она сладка и необременительна, наверное, поэтому мы все-таки встречались с моим фотографом, хотя и редко.
Он дал мне цианистый калий и даже не спросил зачем, подумал, наверное, что хочу избавиться от навязчивой любовницы, которых этот фотограф терпеть не мог. Да, меня ревновали к женщинам, и если бы я действительно кого-то любил… Ох, если бы я кого-то любил!
Но это только то, что касается цианистого калия. Что там еще? Какие нужны доказательства? Причина самоубийства? Если вы еще не поняли до сих пор, могу изложить внятно: искал смысл жизни и не нашел. Играл, но не угадал ни одной буквы в очень известном слове. Так, что ли, в этом дурацком шоу, главный смысл которого найти главного дурака? Что ж, для простых людей чем проще, тем быстрее дойдет, надо выражаться близкими народу понятиями, а не высоким штилем и слогом. Я сам из народа! Я сын рабочего и культпросветработницы, я сплав из отбойного молотка и перьевой ручки, я серп, скрещенный с пером! Или с обычной булавкой? Жну и пришпиливаю все это на бумагу, чтобы далеко не улетало. Бедные мои мертвые бабочки, красивые мои слова!
А теперь по всей форме, для протокола:
"Я, Павел Клишин, прошу в моей смерти никого не винить, я все сделал сам, я сам написал и поставил эту пьесу, надеюсь, что не слишком затянул, и было интересно.
Вам остается только поаплодировать и напоследок громко крикнуть: "Автора!" - и на том свете я шагну на сцену из своего персонального кипящего котла, отодвинув рукою занавес, и долго буду раскланиваться.
Здесь оставляю пустое место, чтобы для верности поставить личную подпись ручкой".
Алексей дочитал, потом обратил внимание на то, что в руках его было только две страницы:
- Это все?
- Ну, там перед этим еще какая-то чушь, что-то о Боге, о Вечности, о смысле жизни. Главное - здесь. Он признается. И обрати внимание на подпись.
Леонидов заглянул в конец последнего листа и увидел размашистую корявую подпись шариковой ручкой: "Павел Клишин. 4.06.99".
- Это еще зачем?
- Для верности, чтобы все убедились. Это самоубийство, Леша, красиво разыгранное, да еще настоящим сумасшедшим.
- Подпись на экспертизу отдавали?
- Конечно. Лично Клишин руку приложил.
- А что Демин?
- Принес, извинился, что не сразу. Он, видите ли, строго выполнял завещание друга, теперь, после того как расследование закончится, издаст этот роман, он у Максима Николаевича есть целиком, с разными там воспоминаниями о детстве, лирическими отступлениями и прочей белибердой. А потом опишет, как велось следствие, каким необыкновенным человеком был покойный писатель, как задумал сценарий смерти, но выдал сначала за шутку, чтобы никто ему не помешал осуществить свой замысел.
- Как дела деминского издательства?
- Неплохо.
- И сколько он на этой "Смерти…" заработает?
- Что я, коммерсант?
- А на остальные книги Клишина у него тоже есть дарственная?
- Похоже, что да. Тот завещал свое творчество человеку, который прославит его имя.
- Что, такая жажда славы, а?
- Это ты у тех спроси, кто ради нее вены себе вскрывает.
- Значит, теперь будет поднята шумиха вокруг этого расследования. Еще бы! Написан детектив, автор которого и есть сама жертва! Потом неожиданная развязка, как положено, и лавры Демину в виде прибылей от продажи книги, ведь он, получается, и издатель, и владелец творческого наследия одновременно. Да, заработать на этом можно неплохо.
- Ты все еще про свое, Леша? Ну так я тебе скажу, что мы нашли приятеля Клишина, того фотографа.
- Голубого?
- Ну да. Он до сих пор по своему другу убивается, безумная, говорит, была любовь. Если бы, говорит, знал, для чего ему нужна ампула с ядом, ни за что не отдал бы.
- А это та ампула?
- Ну да. Там капелька белой краски была на донышке, фотограф ее случайно поставил на свежевыкрашенный подоконник у себя дома.
- А та, что для Аллы знакомый химик доставал?
- Про ту ампулу ничего не ведомо.
- Куда же такая штука делась? Ты же раньше говорил, что на ней маркировка того химико-фармацевтического комбината, с которого получала продукцию лаборатория знакомого Гончаровой.
- Ты думаешь, так много комбинатов в Москву свою продукцию поставляют? Ну, ошиблись. Я заглянул к тому химику, сверил маркировку и показал ампулу, так он подтвердил, что не та.
- А сразу нельзя было это сделать?
- Сразу мы как раз вцепились в версию о том, что к убийству Клишина причастна Алла Константиновна Гончарова, за это ее и убили.
- И за что, получается, ее убили теперь?
- Знаешь, я не хотел тебе говорить… У нее в сумочке нашли какие-то таблетки, они были рассыпаны в кармашке, без всякой упаковки. Химический анализ показал, что это желудочные средства, Гончарова маялась гастритом и часто принимала препараты от изжоги и болей. Возможно, съела что-нибудь в том итальянском ресторане, ее скрутило, и Алла Константиновна что-то приняла. А среди желудочных таблеток оказалось снотворное, она про это забыла, и…
- Чего же у нее таблетки были без пузырька?
- Ну, эти женщины такие рассеянные, сам знаешь.
- Я Аллу видел, она была настолько приземленной, что фантазиями, от которых и происходит всякая рассеянность, там не пахло.
- Может, она после смерти Клишина так расстроилась, а потом эта ампула, и мы с тобой ее стали трясти, и еще с племянницей мужа поцапалась.
- Откуда ты знаешь, что они поцапались?
- Демин рассказал: Алла очень нервничала, плохо спала. Пузырек-то в кабинете мужа нашли.
- Но не в ее же спальне?
- А может, они вместе употребляли, не таскать же туда-сюда? Ну, отсыпала маленько, а потом забыла.
- А кто тогда к Гончарову приходил?
- Да никто к нему не приходил. Доковылял старикан до прихожей, хотел позвонить, не дошел, брякнулся на пол.
- Почему из кухни не позвонил? Там же есть параллельный аппарат.
- Почему-почему… Замучил совсем. Кому и что ты хочешь доказать? Про ампулу выяснили, что Клишин звонил Гончарову около восьми вечера, ты сам мне сказал, есть свидетельница, про твою пуговицу тоже все ясно. Даже предсмертная записка есть с личной подписью Павла Клишина.
- Но Демин там был?
- Да, Демин там был.
- Вот видишь!
И Вера Валентиновна была.
- Что она показала?
- Что случайно увидела у Демина на столе рукопись "Смерти…", когда приезжала разговаривать об отсрочке долга, прочитала выборочно несколько страниц и заглянула в конец, испугалась.
- Чего? Не за племянника, во всяком случае.
- Ну, она и не скрывает, что знала про то, что Павел написал завещание в пользу своего сына от Любы. Они, кстати, с Любовью Николаевной подруги.
- Вот как?
- Та сказала, что ее семья такого наследства не примет, будет скандал, да и самой неохота ходить по судам, но Паша уперся так, что не сдвинешь.
- Еще бы! Если Самойлова начнет отдавать долги, дача все равно отойдет к Демину, зачем же лишние нервы тратить? А Любовь Николаевна не знала, случайно, от своей подруги, как погибли Пашины родители? Ты не спрашивал?
- Короче, когда Вера Валентиновна догадалась, что племянник действительно покончил жизнь самоубийством, она решила изъять завещание, в чем и призналась.
- И когда она приехала на дачу?
- В половине девятого. Павел ходил звонить, а она шарила в комнате. Пока нашла, полчаса прошло, приехала Люба, Вера Валентиновна спряталась на втором этаже, потом приехала Алла и поднялась в спальню наверху. Самойлова ушла в соседнюю со спальней комнатку и оттуда слышала, как та сразу позвонила.
- Так Алла с Любой видели друг друга?
- Выходит, что так.
- И почему Люба не уехала?
- Возможно, ее Клишин специально попросил, ему же нужно было получить еще одного героя для своей пьесы. Ну, наплел, что хочет от Аллы избавиться, а та не уйдет, попросил посидеть, чтобы довести Гончарову до белого каления.
- Понятно: Любе сказал, что не хочет, чтобы осталась Алла, а Алле - что мечтает избавиться от Любы. Блестящий ход!
- Ну а потом?
- Когда Павел вышел встречать Гончарова, Вера Валентиновна смогла выбраться из дома.
- И хладнокровно оставила племянника наедине с желанием покончить с собой? Впрочем, оставила же она родную сестру замерзать в снегу от потери крови. А дальше?
- Она говорит, что встретила машину Демина в двух километрах от клишинской дачи, и было это где-то в половине одиннадцатого. Он вышел, поздоровался, сказал, что очень переживает за Павла, хочет поговорить с ним, остановить его. Они поговорили минут десять, и Демин поехал.
- А почему он машину в лесу оставил?
- Говорит, просто захотел в туалет.
- Ха! С перепугу, не иначе.
- А что? Все мы люди. Потом решил по лесу прогуляться.
- И пришел к Клишину, когда тот был уже мертв?
- Ну да. Увидел труп, понял, что опоздал, и очень расстроился.
- Несчастный. А что говорит та тетенька о времени, когда видела в лесу джип?
- Да ничего не говорит. Она так напугалась, что не помнит, тот вечер был или не тот, видели они машину или не видели машину.
- Сколько лет ее внуку?
- Да ты что, Леша? Ребенка допрашивать? Ну, шесть ему всего.
- Маловато. Значит, Демин утверждает, что видел труп.
- Похоже, что все так и было.
- Нет, не мог я так бездарно ошибиться, не мог!
- Да все мы люди.
- Я же с самого начала понимал, куда Клишин клонит, все эти цитаты, которые Сереге Барышеву зачитывал, вся эта галиматья о том, что жизнь дерьмо… Я же сразу все это понял!
- Вот видишь.
- Но там еще что-то было.
- Начальство дало директиву. Дело ясное, Леша. Ты сам знаешь, сколько у нас проблем, чтобы еще и в очевидном сомневаться.
- Сразу бы так и сказал.
- У нас все есть, чтобы принять версию Демина, и нет ничего, чтобы доказать обратное, ни малейшей зацепки. Да я и не представляю, что там еще могло быть. Этот Клишин псих, больной человек, он сам признается, что не считает себя нормальным.
- Он хотел, чтобы его не считали нормальным, просто за уши притягивал всю свою необыкновенность, нестандартность, прямо из кожи лез. Но он был обычным человеком, и в этом, похоже, и есть ключ.
- Какой ключ?
- Ко всему, что произошло.
- Это уже твое дело.
- А ты свое сделал?
- Здесь опять труп нашли, на соседних дачах. Голый мужик в одних трусах под чьим-то забором. Представляешь? Беда с этими дачниками.
- Последнюю услугу можешь оказать?
- Ты для меня столько сделал. Честное слово, мне бы такой талант!
- Сам видишь, как подводит иногда интуиция.
- Но ты же первый сказал, что Клишин сам все улики подбросил? Я не догадался бы. Так что я могу?
- Адрес Демина. И где его издательство находится.
- Ты что надумал?
- Хочу поговорить о некоторых вещах, которые он собирается описывать в послесловии к клишинскому роману. Я ведь в этом романе тоже фигурирую, как и моя жена, мне это не безразлично.
- А… Ну, это всегда пожалуйста.
- Я возьму для коллекции эти размышления покойного?
- Я для тебя и прихватил копию. На ксероксе сделал, посмотри, красиво?
Алексей взял два листка, при ксерокопировании которых явно переборщили с краской, на обратной стороне одного написал адрес и телефон издательства Демина.
- Заеду как-нибудь, поговорю.
- Ты как вообще?
- Прекрасно! Лучше всех!
- Ну и молодец. Привык я к тебе за этот месяц, честное слово.
- А я тебя не прогоняю. Заходи.
- Да? - обрадовался Михин, потом замялся. - Ты извини, Леша, что с самого начала я так промазал, этот хрен здорово нас всех разыграл, не пожалел и своего времени, и чужого. Короче, бывай здоров и не думай, что это я такая сволочь.