- Трус, - коротко пожал плечами Демин, потом посмотрел на Леонидова: - У вас есть диктофон?
- Зачем?
- Я не собираюсь делать никакого признания.
- Да бросьте. Нет у меня ничего. Карманы вывернуть? - Леонидов демонстративно снял пиджак. - Я не агент чей-нибудь и не завербованный сотрудник каких-нибудь органов, на хрена я им нужен. Мне просто кое-что от вас надо, поэтому я и говорю, что вы перестарались, Максим Николаевич. С позой перестарались, зачем было его так старательно раскладывать по сценарию? Ну упал и упал. Как все было? Даже сам могу дословно предположить: Клишин все сидел со своим стаканом, потом вдруг подошел к раковине и начал вино лить туда, а не себе в рот. И тут вы не выдержали и вошли, а он с этим стаканом замер, как пойманный вор, а потом стал скулить.
Клишин, наверное, обрадовался, что сразу может все объяснить, не дожидаясь следующего дня, потом заметался, начал говорить, что не может, что это так страшно, да и повода-то особого нет, чтобы травиться. Он же был так красив, ваш покойный друг, и вы смотрели на его лицо, на тело, его руки, и вам все больше хотелось его убить. Так?
- Я ему только помог.
- Ну да. Хороша помощь. Вы наверняка так и сказали, что приехали помочь, отговорить, что давно против этой дурацкой затеи и специально тянули до конца, чтобы дать почувствовать, что он не сможет. Смерть надо непременно подержать во рту, как таблетку, чтобы понять, что это так просто - проглотить, но окончательно и без билета в обратный конец. А Клишин сидел и дрожал на своем табурете, потому что до сих пор в стакане еще оставалось это чертово вино и смерть была так близка, эта мысль его парализовала. Он сидел, а вы отошли к буфету, взяли два чистых стакана, налили в них вина, в один бросили яд из своей ампулы и предложили Паше выпить, чтобы, мол, успокоить нервишки. Он стакан взял наверняка с благодарностью, потому что его затрясло после всех ваших слов, а свой на стол поставил. Вы его лицо видели после того, как Павел выпил вино, или отвернулись?
Вот тут Демин слегка просел, он посерел и прикрыл лоб рукой:
- Глаза… Никто не знает про его глаза… Какие они были пронзительно-синие… А? При мне никто раньше не умирал, это нечто странное… - Он оторвал от лица ладонь и посмотрел на Леонидова: - У вас на самом деле нет диктофона?
- Не хотите признаваться? Это же было так просто: вы подождали, пока он перестанет дергаться, потом разложили в той позе, что Клишин так образно описал, и потому, что вы человек очень чистоплотный и любящий во всем порядок, прошли к раковине и тщательно вымыли стаканы. Те стаканы, что достали из буфета сами, а потом так же аккуратно пристроили их на место. У меня жена очень любит пользоваться этим импортным моющим средством, не помню, как называется, но у него запах такой устойчивый и знакомый. Мне сразу показалось, что он есть, когда я заглянул в буфет, где стояла чистая посуда. Отпечатки вы, конечно, вытерли, но запах остался, он очень въедливый.
- Вы же не милиционер, как там оказались, на даче? - Демин все-таки слегка испугался.
- В понятые напросился. Клишин умер, и уже потом вы поняли, что это удача, что можно хорошо заработать на романе, взять дачу за долги Веры Валентиновны и жениться на Наде. И вы не стали вмешиваться в тот сценарий, что Павел Андреевич приготовил, решили просто подождать, чтобы было побольше материала. Вы сами пишете, Максим Николаевич?
- Все пишут.
- Правильно. Скорее всего, хотите написать вторую часть к роману и отхватить пучок лаврушки с венка безвременно ушедшего таланта. А Гончаров был не так уж и не прав, когда говорил про Моцарта и Сальери. Дачу вы продавать не станете, вернее, не собирались до сих пор, хотели попробовать этого затворничества, жизни в лесу, наедине со своими мыслями и с тенью друга. Только он к вам не явится, и не забудьте, что я все-таки сосед, видеться придется каждый день, даже не вступая в диалоги. Как вам?
- Я продам эту дачу. - Демин говорил так же ровно, смотрел старательно и думал что-то свое.
- Правильно. Взаимно хочу, чтобы мы больше не встречались. А ведь вам представился потом еще один случай, Максим Николаевич. Вы убили и Аллу Гончарову, она устроила истерику, когда в кармашке сумочки нашлась та ампула, которую подложил Клишин. Свою вы, конечно, сразу же уничтожили, не на месте преступления, а где-нибудь в лесочке: бульк, и конец всем уликам. Могли бы сказать даме, что у нее в сумочке, у вас же была полная версия романа. Но вы решили внести в постановку изменения, Алла психовала, к тому же это она доставала яд и, скорее всего, была в курсе ваших планов, и на Наде жениться вы не могли, и хорошее приданое невесте не помешало бы, дядя ее давно на ладан дышал. У Аллы в сумочке были лекарства, гастритом маялась, вы рассыпанные таблетки усекли, когда разговаривали с ней в ресторане, куда приехали, скорее всего, не на своей машине, Надя вашу машину не видела. Наверное, дама отошла подкрасить губки, у них это часто бывает, подложить ей в стакан снотворное не составило труда. Вы обещали дело уладить, отнести в прокуратуру весь роман, убедить следствие в Пашином самоубийстве и посадили с нежным поцелуем Аллу Константиновну в белый "форд", где она и заснула последний раз в жизни.
- Вот здесь вообще ничего нет. Это ваши догадки, не больше.
- Ну да. Конечно, официантка и обслуживающий персонал вас вряд ли вспомнят, сколько времени прошло, но любая версия имеет право на существование, мне моя очень даже нравится. И Гончарову снотворное вы подбросили очень умно, все подумали именно то, что должны были подумать. Как просто,
оказывается, пользоваться стереотипами. А зачем вы бедного профессора в гроб свели? Надо было ему рассказывать гадости про жену или чем там вы его довели до второго инфаркта?
- Это вообще не доказуемо.
- Не сомневаюсь. Сколько сердечников отправляется на тот свет из-за своих доброжелательных родственничков или верных друзей, никто же не считает их преступниками. Наш общественный транспорт тоже, кстати, может до такого же приступа довести, или масса государственных учреждений, или просто начальник, ни за что выставивший за дверь. За такое не судят, но это самый распространенный вид убийства и самый безнаказанный.
- И что вы хотите от меня? Признания? Я не дурак. Просто обстоятельства сложились в мою пользу, и никакого моего умысла здесь нет. Паша сам хотел чего-то необыкновенного, что бы из него стало через несколько лет? Все было правильно, у меня теперь будет нормальная жизнь, жена, семья, дети и никаких друзей, которым надо завидовать.
- Ошибаетесь, у вас больше нет будущего, Максим Николаевич, - усмехнулся Леонидов.
- Будущего? А у кого оно есть? Вернее, у нас одно общее будущее, у всех без исключения: деревянный ящик и два метра в длину, один в ширину. Другого не бывает, не придумали еще. - Демин был пессимистом, несмотря на свой костюм, офис и джип, а может, именно из-за них…
Во всяком случае, Алексей его понял и разозлился:
- Правильно. Только есть разные пути, как до этого общего будущего добраться. Можно просто спокойно посидеть и подождать, а можно скоротать ожидание разного рода контактами с себе подобными особями: устроить какую-нибудь пакость, жениться, развестись, написать книгу, поиграть на рояле или человека убить. И в этом выборе и есть наша воля, потому что, как верно написал ваш покойный друг, человек не выбирает ни место, ни время рождения, ни родителей своих. Короче, разве можно найти смысл в жизни, если она происходит из стольких случайностей? На этом и посыпался ваш писатель. А человек существует для того же, что и любой цветок: или чтобы его сорвали и насладились кратковременной красотой и ароматом, или чтобы отцвести и дать семена, которые снова упадут в землю. А Надя за вас замуж не выйдет, - оборвав свою философскую тираду, добавил Алексей.
Леонидовскую теорию смысла жизни Демин оспаривать не стал, но замечание о Наде опроверг:
- Все равно я через месяц на ней женюсь.
- Ну, теперь вряд ли. Они разве не были еще у вас?
- Кто это "они"?
- Надя и Соня.
- При чем здесь Соня?
- Как же? Они сестры, как оказалось. Кстати, почему бы вам было не жениться на Соне, тем более что покойный друг так этого хотел.
- На Соне?! Получить такого же Клишина себе на шею? Постоянно думать, что она наставляет тебе рога, и ждать, что бросит, если вдруг кончатся деньги? Ну уж нет, и то, что они с Надей якобы сестры, как вы утверждаете, полная чушь.
- Ну, как хотите, это шоу вам еще предстоит посмотреть.
- Не верю.
- Как угодно. Так что с этой публикацией? Когда она запланирована в вашем издательстве?
- Через два месяца.
- Поставьте вместо нее в план какой-нибудь детектив или любовный роман, можете сами написать, под псевдонимом, разумеется.
- Это шантаж.
- Именно. Можете обратиться в милицию, а потом писать свою задуманную вторую часть из тюрьмы. Вы убийца, это болезнь, которая прогрессирует. Вы станете все свои проблемы решать именно так и обязательно попадетесь. На всякий случай помните, что я есть, и не надо так смотреть, а то подумаю, что стоит выкинуть старый трюк: написать главу в духе Павла Клишина о том, что меня убил некто Максим Демин, и оставить ее на хранение капитану Михину. Вы знаете капитана Михина?
- Все вы, менты, ублюдки. - Он сказал это без выражения, так же ровно, как повторял десятки раз "алло" по телефону, но Алексей понял, что для Демина это и есть накал страстей.
- Так как насчет моей просьбы?
- Хорошо, я подожду с публикацией.
- Чего подождете?
Он только смотрел своими бесцветными глазами, потом вдруг произнес:
- Такие, как ты, долго не живут, кто-то все равно тебя закажет.
Леонидову стало не по себе, он достал носовой платок из кармана, вытер лоб:
- Это все жара проклятая. Мозги плавятся в такую погоду, ну что за жизнь? Человек дуреет, если второй месяц каждый день на улице за тридцать, не негры же мы в самом деле, нет, не для нас такой климат, не для нас. Пойду пива холодного куплю. Вы пиво пьете, Максим Николаевич?
Демин снова отошел к окну, спиной оперся о подоконник, стоял, ждал, пока Леонидов выйдет. Алексей улыбнулся на всякий случай, как коммерческий директор, заключивший удачную сделку, и вышел в приемную, туда, где сидела Любовь Николаевна.
- Как Павлик? - спросил он ее.
- С моим сыном все в порядке.
- Пишет?
- Допустим.
- И что пишет?
- И стихи, и прозу, и пьесу какую-то написал. - Ей, похоже, нравилось разговаривать о сыне, Любовь Николаевна даже потеплела.
- А стихи его не дадите почитать?
- Зачем? Что вы хотите из них узнать?
- Интересно. А говорят, что на детях природа отдыхает.
- Это только если они видят, что делают их родители.
- Так не дадите?
Она достала из ящика стола несколько листков, отдала Леонидову.
- Спасибо, Любовь Николаевна. Не увидимся больше, так всего вам хорошего. - Он старался быть вежливым и хотел уйти из чьей-то жизни приятно и ненавязчиво. Но Любовь Николаевна промолчала, погруженная в какие-то свои воспоминания.
4
Он вышел, посмотрел на небо, заметив, что опять не будет дождя, и поехал домой. В голове было пусто, и снова пришло ощущение, что в его существовании кончился какой-то этап и со следующего дня все начинается заново, как очередное рождение. Леонидов всегда ставил в своей жизни такие жирные запятые, отделяя одну мысль от другой, эти мысли складывались в абзацы, и в итоге приходила к завершению глава, называемая еще одним годом жизни.
Сегодня он отметил это глотком вина, торжественно съел сырую сосиску в качестве жертвенного животного и стал копаться в кассетах, отыскивая что-то для души.
Звонок застал его у полки, он дернулся, посыпались коробки, и, ругаясь, Алексей потащил с аппарата трубку:
- Да?
- Ты чего злой?
- Барышев? Наконец-то! Где пропадал?
- Устраивал свою судьбу.
- Устроил?
- Почти. Меня зовут работать в детективное агентство.
- Что?! Сдурел! Ты знаешь, чем они занимаются? Выслеживают мужей по заказу ревнивых жен и наоборот. Тебе охота в этом копаться?
- Ну, дурная болезнь заразная. Значит, не одобряешь?
- Ты, конечно, рассчитываешь на мою помощь…
- Ты же голова, а потом, тебе, кажется, скучно.
- Да уж! Один тип сегодня так напугал: пригрозил, что рано или поздно меня обязательно шлепнут. Скука прошла, как гроза над городом, сразу захотелось мира, покоя и теплого домашнего очага.
- Помни, что у тебя есть я.
- Издеваешься? Там жена про тебя ничего плохого не думает?
- Она кино смотрит, а я просто последнюю фразу повторил.
- А… Я уж испугался. Серега, а может, передумаешь? На хрена козе гармошка, если у нее баян? Иди ко мне в охрану.
- Я свободы хочу. Осознал необходимость.
- Значит, опять полезем в чужие дома?
- Опыт есть. Компанию составишь?
- Я как мушкетер: один за всех.
- И все за счет меня. Отметим начало новой жизни?
- Да, у меня тоже есть повод.
- Что, с писателем разобрался?
- Да так… В очередной раз понял, что стену лбом не прошибешь.
- И как голова? Сильно болит?
- Значительно.
- Надо лечить.
- Когда подъедете?
- В субботу, как обычно, к двум часам. Как там жена?
- Здорова.
- Да я не о том.
- А то у нас с тобой проблема общая.
- Понятно. Ну, до субботы?
- Давай.
Теперь он понял, что от судьбы убежать невозможно, она все равно найдет способ заставить тебя служить тому, для чего ты на свет появился. Поэтому Леонидов достал из холодильника еще одну сырую сосиску и налил себе бокал вина, пощелкал по стеклу пальцем, любуясь, как заплескалась жидкость, похожая на рубин, рассыпая искры и капельками по стенкам сползая вниз, в терпкую ароматную влагу.
"Ну нет, яду я туда ни за что сыпать не буду, пусть мое время отмерит тот, кому по должности положено", - подумал Алексей и сделал большой глоток.
Эпилог
Примерно через месяц, в середине августа, Алексей Леонидов лежал на горячем пляже рядом с женой, метрах в десяти от них плескалось море, над Сашей парил полосатый зонт, рядом безжизненно валялись нагретые до точки кипения шоколадные люди, и самым заветным желанием надолго оставалась в сознании прохладная соленая вода. Сережка плескался у самого берега, Саша пыталась читать в своей сомнительной тени, Леонидов старался не думать, что через три дня опять окунется в раскаленный воздух столицы в своем костюме и жестяной коробке под названием "Жигули". Саша неожиданно спросила:
- А ты мне врал тогда или нет?
- Когда? - Ему лень было даже шевелиться, не то что отвечать на серьезный вопрос.
- О Соне, что у вас ничего не было?
- Не врал. - Инстинкт самосохранения был сильнее даже жары.
- Значит, ты никогда мне не изменял?
- Нет. - И это была правда.
- И не изменишь?
- Нет. - И это тоже была правда.
- Почему я тебя люблю?
- Потому что я тебя люблю. - Он перевернулся на живот и почувствовал, как солнце тут же впилось в спину, словно горчичник. - Жара какая. В воду хочешь?
- И никто не прочитает то, что написал Клишин?
- А по этому поводу я все время вспоминаю слова юного Павлика. Помнишь, мы вместе разбирали вслух?
Подарите мне новое сердце,
Подарите мне новую грусть,
Расскажите мне сказки, как в детстве,
И тогда я на землю вернусь.
"Вернется ведь, а? Или уже?"
- Ну, все когда-то повторяется, и люди похожие рождаются довольно часто. Ну что, купаться пойдем? - И Саша вылезла из-под своего зонта, поправив купальник на очень заметном теперь животике и осторожно, боясь поскользнуться, пошла к воде.
А еще через пару недель Леонидов случайно встретил Надю. Он вышел из небольшого ресторанчика в центре, где пришлось пообедать с хорошим знакомым, и пошел было к своим "Жигулям", когда его кто-то окликнул:
- Алексей Алексеевич!
Сначала он подумал, что это Соня: волосы подстрижены, пряди на концах совсем белые и топорщатся от лака, лицо в этой тщательно выстроенной раме, обтягивающие модные брюки, высокие тяжелые каблуки. Но в глазах ее еще оставалось что-то наивное, они словно спрашивали: "Ну и как я вам теперь?"
- Вас не узнать, Надя.
- А я вся теперь другая. Мы с Соней вместе живем, в нашей квартире. Вы мимо какого метро поедете? Нельзя немного девушку подвезти? - И девушка уверенно открыла дверцу машины, усаживаясь на переднее сиденье.
Леонидов без лишних слов уселся рядом, завел машину и услышал:
- А можно будет без "Алексеевича" и на "ты"? - И тут подумал с тоской: "Господи, ну зачем все это было? Это последний раз, когда я попытался влезть в чужую жизнь. Последний раз".