...Чтобы сократить время, Арсеньич не стал возвращаться в учебку обычным длинным путем, через специальный вход. Достав снова свой пульт, он направил его на ближайший сиреневый куст, и тот отъехал в сторону, обнажив узкий лаз. Арсеньич сложил руки вместе и, словно в речку солдатиком, прыгнул на наклонную плоскость. Ровно через двадцать секунд он вынырнул из люка и спрыгнул на борцовский мат, который был разостлан слева от тира и арсенала. Бронежилет, спецодежда, маска, два пистолета в карманы, радиотелефон - и он был готов. Уходя, приказал дежурному срочно проверить, что с Татьяной, если нужно, оказать помощь, оставить рядом и для связи охрану.
После этого Арсеньич очередным нажатием кнопки своего пульта открыл новый люк в стене и шагнул в небольшую камеру, в которой на стеллажах вдоль стен лежали продолговатые гондолы, похожие на бобы бобслеистов. Все были на месте. Арсеньич непроизвольно усмехнулся. Эти бобы - для грузов, для женщин, но не для десантников. Пользоваться ими разрешалось всем, даже поощрялось, но ребята предпочитали хоть и рискованный, но быстрый полет в одиночку. Арсеньич тоже поднял с пола небольшой лоток, похожий на невысокую детскую ванночку, поставил его на специальный рельс, уходящий в темную бесконечную трубу, включил сигнал предупреждения, чтоб кто-нибудь не ринулся навстречу, затем лег в лоток спиной, вытянул ноги вперед и опустил рычаг. Лоток, быстро разгоняясь, понес его в глубину трубы. Через полторы минуты лоток начал притормаживать и вскоре остановился на площадке небольшого бункера с открытым люком наверху.
Арсеньич стал в бинокль рассматривать открывающуюся перед глазами панораму. Одна из бетонных секций моста через речку стояла вертикально, а перед ней, буквально уткнувшись радиатором в стенку, застыл "мерседес", которого сзади подпирал другой. Его ребята, с автоматами и в масках, залегли по обе стороны шоссе, держа машины на прицеле. Из раскрытых боковых окон "мерседесов" тоже торчали автоматы. И как в известном кино - тишина. Машинам - ни взад, ни вперед. Подвешенное состояние.
Тогда Арсеньич отложил бинокль, выбрался из люка и, сделав небольшую петлю в густом кустарнике, спустился к самой речке и медленно, вразвалку, направился к машинам. По дороге он поднял над головой свой белый носовой платок, сообщая тем, в машинах, что к ним направляется парламентер для переговоров.
...Сидящие сейчас в машинах были уверены, что сработали задание правильно. Неудача с одним из них никого не волновала. Они, как и всякие другие наемники, всегда знали, на что шли. Девку без особого труда взяли. Вот только с информацией подвел заказчик, они и предполагать не могли, что у клиента столько всяких сюрпризов заготовлено. Ну могло, например, прийти в голову, что обычный деревенский мосток вдруг встанет, как... член перед носом? Или что у них не ограда, а прямо электрический стул! Или, наконец, эта неожиданная засада - ну как они могли успеть? По воздуху, что ли, летают?.. А теперь еще этот парламентер... Снять его, конечно, не проблема, но тогда отсюда уже не выйти. Всех их не положишь, а сам тут наверняка останешься. А может, и он чего дельное предложит: ему ведь девка больше, чем заказчику, нужна.
Старший группы дал команду: не стрелять.
Арсеньич поднялся на шоссе, вынул из карманов пистолеты и положил их возле одного из своих парней, чтоб те, в машинах, видели, после чего подошел к водителю первой и рукой небрежно отодвинул в сторону направленный на него ствол.
- Старший, - наклонился он к машине, - выходи, потолковать надо. - И пошел вдоль дороги обратно, в хвост этой вереницы. Проходя мимо второго "мерседеса", так же спокойно отодвигал в сторону выставленные наружу автоматные стволы, говоря при этом: - Убери, а то ошибешься.
И это его хозяйское спокойствие сняло напряжение. Из первой машины выбрался здоровенный мужик, пожалуй на целую голову выше Арсеньича, кинул под мышку, словно игрушку, укороченный десантный автомат и пошел вслед за Арсеньичем. А тот, отступив шагов на десять, неторопливо закуривал.
Старший, подойдя, кивнул, таким же кивком ответил и Арсеньич, окинул гиганта с ног до головы и снова кивнул, как бы уже самому себе.
Между указательным и средним пальцами правой руки у того был выколот маленький якорек. Морской спецназ, елгавская школа, крутые были ребятки.
- Ну что скажу, - начал Арсеньич, - сработано почти грамотно. Маленько, конечно, подставили вас, но и не по их вине. Значит, предлагаю ченч. Ты возвращаешь девицу, я твоего. И - разбежались.
- А ты кто же будешь, что-то личность твоя мне незнакома.
- Это я сразу понял. Я ж говорю, подставили. Хотя он мог бы и предупредить заранее. Но тогда не исключено, что ты бы отказался.
- Ты про кого?
- Думаю, про того же, про кого и ты. Пусть он спросит у Вани Подгорного, и тот ему напомнит.
- Что-то, мне сдается, темнишь ты. Ладно, спрошу. Так как тебя, говоришь?
- Вот эти, - он кивнул в сторону своих ребят, - кличут Арсеньичем.
- Ну так какой мне резон, Арсеньич, принимать твои условия?
- Прямой. Ты меня не видел, я - тебя. Гарантия.
- Надо подумать...
- Валяй, но недолго. А девица, поди, в багажнике? Если задохнется, придется отменить обмен.
- Не задохнется... А чего это так тебя не любят? - вдруг усмехнулся старший.
- Вопрос не по делу. Тянешь, старшой.
- Ладно, - решился тот. - Вези моего.
Он пошел к машинам, наклонился к открытым окнам одной, другой, что-то сказал, выслушал, вероятно, мнение своих товарищей, уже не обращая никакого внимания на залегших с двух сторон автоматчиков, и вернулся к Арсеньичу.
Арсеньич же успел по радиотелефону переговорить с Сережей Селиховым и дал команду быстро привести раненого в порядок и доставить сюда - в багажнике.
- Ребята, конечно, недовольны, - сказал старший, подходя.
- Может, приплатить? - поинтересовался холодно Арсеньич.
- Я не о том.
- Твои проблемы. Елгава?
Старший механически кивнул и сразу насторожился.
- Знаешь кого?
- Был у меня один. В Афгане.
- Постой. Арсеньич, говоришь? - Он даже рот слегка приоткрыл: так завертелись его мысли.
- Вообще-то Кашин. Иван.
- Ну так бы сразу и сказали... А то...
- Сказали б, ты не пошел бы?
- Подумал, во всяком случае,- хмыкнул старший.
Вскоре и за поворота показалась "Волга"-пикап.
Быстро развернувшись, она стала подавать задом. Подъехала почти вплотную к багажнику "мерседеса". Из-за руля вышел Селихов и поднял заднюю дверь. В багажном отделении лежал, скорчившись, тот парень с перебинтованными руками, бледный и, похоже, без сознания.
- Давай девицу, а этого забирайте.
Старший посмотрел на товарища, потрогал ладонью его лоб, вопросительно посмотрел на Арсеньича, но ответил Селихов:
- Доктор ему обезболивающие уколы сделал и снотворного вогнал приличную дозу. Ничего, до Москвы очухается.
Ладно, - после короткого раздумья ответил старший, - забирайте его, ребята, - крикнул своим. Потом он открыл багажник первого "мерседеса", наклонился над ним, коротким движением сорвал пластырь со рта Алены и, легко взяв ее за плечи, поставил на обочину - в разодранном до пояса платье и со связанными за спиной руками. Арсеньич немедленно встал между нею и старшим, а Селихов, прикрыв девушку собой, быстро впихнул ее в свою "Волгу". И через мгновенье машина была уже у поворота.
Старший, видя, как легко и четко была проделана эта операция, еще раз хмыкнул и, с определенным щегольством бросив два пальца к черной шапочке - скатанной маске, - пошел, не оборачиваясь, к своему "мерседесу". Хлопнул дверью.
Арсеньич поднял руку, и плита перед носом автомобиля стала тут же опускаться. Машины, одна за другой, рванули и быстро исчезли в поселке.
- Отбой, - негромко сказал Арсеньич.
4
- Ну а как бы ты поступил на месте Кузьмина? - Устав уже от спора, Никольский махнул обеими руками, мол, ну вас всех, делайте что хотите, раз вы такие умные.
- Я бы, - рассудительно заметил Арсеньич, - прежде всего не делал глупостей. Не лез бы снова на рожон. Если бы я понял, что меня раскусили, я бы сменил тактику. Полностью.
- А что ты имеешь в виду?
- Я бы провел глубокую разведку.
- Да с кем, опомнись, с какими силами? У него здесь что, агентура?
За последний прокол хозяин его взгреет. А мы не любим, когда нас, - Арсеньич прикрыл рот ладонью и шепнул для одного Никольского, - раком ставят. - И уже для всех присутствующих: - Поэтому он сейчас не в себе. Тем более, что он понимает и другое: мальчишечка их не мог долго упорствовать, и коли уж он так скоро раскололся, значит, у нас имеются специалисты. И не такие мы дураки, чтобы не заметить Натальиных фокусов. Ему и самому теперь необходимо будет узнать, что нам известно. До воскресенья далеко. Полагаю, ждать его надо у Натальи если уже не сегодня, то наверняка завтра. А дальше - техника.
- А может ли Наталья быть козырем? - подал голос Степанов. - Вдруг как раз наоборот - заложница?
- Не думаю, - после паузы сказал Арсеньич. - Он человек одинокий, но, полагаю, не волк. Договоримся. Тут мне хочется больше верить ей.
- Хочется и можется - не одно и то же, - возразил Витюша.
- Верно, вот сам я и пойду в первую засаду. А тебе, Женя, вместе с Татьяной придется взять на себя почетную миссию убедить Наталью, что все мы ей только добра желаем и с Васиной башки не упадет последний его волос. - Арсеньич, будто на всякий случай, провел ладонью и по своей лысеющей макушке.
Кузьмин приехал в Удельную последней электричкой. Будучи хорошо знаком с планировкой поселка, он вышел из первого вагона, решив подойти к дому Натальи с обратной стороны, из глубины поселка, а не от станции. Еще с соседней улицы разглядел в ее домике свет. Значит, дома. Призвав на помощь весь свой многолетний опыт, умение ждать до последней крайности, Василий проявил максимум терпения и осторожности. И решил действовать лишь тогда, когда во втором часу ночи погас, наконец, свет в Натальиной комнате.
Все эти дачные запоры для профессионала не составляли никакого труда. Наталья еще не спала и только легко и сдавленно ойкнула, прикрытая широкой Васиной ладонью.
- Я это, - шепнул он и, как был, в одежде, прилег рядом с ней на кровать. - Тихо. Ты одна?
Наталья закивала.
- Не включай свет. Как я по тебе соскучился, лапонька ты моя, - прошептал он, и эти его слова, усиленные чувствительнейшим микрофоном, предметом особой зависти Сергея Поликарповича Сучкова, Васиного хозяина, прозвучали в наушниках Арсеньича подтверждением его правоты.
- Ой, Васенька, - заторопилась Наталья, - ты не представляешь, что тут было!
- Тише, - предупредил Кузьмин.
- Да я тихо, тихо, Васенька, - снова перешла она на быстрый шепот. Не знала и не могла знать Наталья, как хорошо сегодня потрудились в ее доме специалисты, обученные Никольским, истинным профессионалом своего дела.
Конечно, будь Вася повнимательней, зажги он свет с самого начала, он смог бы что-нибудь этакое обнаружить. Но именно на полной темноте и строил свой расчет Арсеньич.
- Ну что тут у вас случилось?
- Аленка-то наша... - заплакала Наталья, прижимаясь к нему.
- Ну чего ревешь? Ведь жива она.
- Жива, только ой, Васенька, как мне страшно было...
- Ладно, успокойся и расскажи толком. - Кузьмин стал гладить ее, и от этих ласковых его рук Наталья действительно стала успокаиваться.
- А они сказали, что это ты, наверное...
- Кому сказали, тебе? - насторожился Кузьмин.
Они сами говорили так. Вась, скажи мне правду, ты же обещал...
- Не бери в голову, милая, - продолжая гладить ее по спине, ответил он.
- Василий Петрович! - раздался вдруг в темноте громкий голос Арсеньича. - Извини, что прерываю вашу беседу. Я на вас не смотрю, можешь верить моему слову. Выдька на кухню, поговорить надо. С глазу на глаз. А Наталью не вини, она ни причем. Это я тебя вычислил.
Наталья вскрикнула и замерла с открытым ртом. В слабом свете фонаря, пробивающегося с улицы Кузьмин увидел действительный ужас на ее лице и поэтому поверил услышанному.
-Ты один, Иван Арсеньевич? - спросил, сглотнув комок в горле.
- Один.
- Сейчас приду... Ну ты молодец.
- Ладно, - небрежно бросил Арсеньич. - Жду.
...Включив неяркую настольную лампу, они сидели друг против друга за узким кухонным столом, глаза в глаза. Дверь в Натальину комнату была плотно закрыта.
- Ну здорово, полковник, - негромко сказал Арсеньич. Привет, майор, - ответил так же Кузьмин. - Говорил я нынче с Ванюшкой-то...
- Догадываюсь. Я знаю, он в свое время тебя за человека держал.
- А что, изменилось что-нибудь?
- Жизнь, Василий Петрович, штука сложная. Особенно такая, как у нас.
- И ты считаешь, мы можем договориться?
- Я считаю, просто обязаны.
- Так чего ты хочешь?
- Ты сам сказал. Нельзя нам друг против друга. А я не хочу, чтоб Натальино дите без отца росло.
- Ты чего несешь? - вскинулся Кузьмин.
Я? - усмехнулся Арсеньич. - Это она твоего - или твою, уж не знаю кого, в своем пузе носит.
- Туфта!
- Ладно, полковник, этот вопрос вы потом сами уточните: какое имя дать и прочее. Давай к делу.
- Погоди... Арсеньич, ты мне все мозги набок повернул...
- Не набок, а на место поставил. Ну давай осмысли. Можешь ее спросить. А можешь мне поверить. Врать не вижу резона.
- Та-ак... Ну и прихватили вы меня, ребята... А если я сейчас встану и уйду?
- Уже не уйдешь, полковник.
- Это почему же?
- Во-первых, я здесь. А во-вторых, Наталья. Или наоборот. Слушай, Вась, давай без чинов, а? - И, не дожидаясь ответа, Арсеньич продолжил: - Зря ты на меня этого елгавскогото кинул. Подставил парня ни за что. Он теперь плохо работать будет, потому что кураж потерял. Ну это, в конце концов, его дело. А к тебе лично у меня есть конкретное предложение. Если ты его, конечно, примешь..
- Говори.
- Пошли к нам сходим.
- Гарантии?
- Твоя Наталья. Ну... и я. Достаточно?
- А что вы с ней можете сделать, а?
- Мы? - словно бы удивился Арсеньич, усмехнулся и сказал: - Поможем дите воспитать. Отчество придумаем.
- Сильны.
- Но тогда действительно это уже будут наши проблемы. Можно мужской вопрос?
- Валяй, - в раздумье бросил Кузьмин.
- У тебя это с ней всерьез?
- А вы у меня там, на Шаболовке, ничего не вмонтировали?
- Вась, я не по этой части.
Верю. Может, даже не столько тебе, сколько Ванюшке. Вы с ним днями, я слышал, встретились?
- Ну если он сам тебе сказал, то да. И разошлись.
- Знаешь, Арсеньич, может, именно то, что вы разошлись, и решит наш вопрос.
- Хочу надеяться, - покачал головой Арсеньич. - А у тебя еще ничего, есть.
- О чем ты?
- Да о шевелюре твоей.
- Не понял.
- Когда-нибудь объясню. Ну сходим? Только так: да - да, а нет... и разговор другой. Ты ведь один приехал?
- А зачем тебе?
- Это тебе, а не мне. Оставлять здесь охрану или не стоит?
- Не надо, пусть отдыхает. Можно, я ей пару слов скажу?
Ну скажи, - пожал плечами Арсеньич. - Если хочешь моего совета, скажи, что через часок вернешься. Она тебя любит - поверит. А вообще, так они сами говорят, волновать их в этом интересном положении не нужно. На потомстве сильно отражается.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ СИНДИКАТ ДЕЙСТВУЕТ
Апрель, 1992
1
В небольшом кабинетике Кузьмина, находившемся рядом с приемной Сучкова, раздался телефонный звонок. Василий Петрович снял трубку.
- Привет, Вась, Подгорный беспокоит. Как у тебя со временем?
- А у вас горит что-нибудь?
- Шутишь? Нет, не горит. Пока. Но поговорить надо. Ты когда смог бы подъехать?
- А ты где, у себя в Кунцево?
- Нет, тут, на Огарева. Сейчас двенадцать.
- Ну-у... Давай через полчаса. Идет?
- Жду.
Кузьмин вышел в приемную, спросил у секретарши, кто у самого. Она ответила, что буквально минутку назад отнесла Сергею Поликарповичу стакан чая, в кабинете никого не было. Кузьмин кивнул:
- Я зайду. Срочное дело.
Сучков со стаканом чая в руке стоял у окна.
- Прошу прощения, Сергей Поликарпович, у нас в течение ближайшего часа никаких мероприятий неожиданных не намечается?
- А тебе что, отлучиться надо?
- Буквально на полчаса.
Стою вот я, Вася, в окно гляжу, а сам думаю: сидит небось вон на той крыше или еще удобнее, в том вон окне, пониже, какая-нибудь сволочь и в меня целится. А? Невесело?
Кузьмин сочувственно промолчал. А что говорить? За какой-то месяц трое на тот свет отъехали.
- Да-a, где-то мы, Вася, большую ошибку допустили. Как считаешь?
- Вот по этому поводу и хочу кое к кому съездить.
- Съезди, Вася, съезди... Душа болит. Неспокойно на душе-то.
Они встретились в вестибюле, возле огромного гранитного Феликса, появившегося здесь еще во времена Щелокова. Большим покровителем искусств мнил себя покойный министр, художественную студию создал при Министерстве внутренних дел, на манер студии имени Грекова, где трудились военные художники. Обширные юбилейные торжества ввел с приглашением знаменитых артистов и писателей, почитавших за честь за свое участие иметь Почетные грамоты, подписанные лично министром. С такими грамотами, выставленными для обозрения на заднем ветровом стекле автомобиля, гаишники предпочитали не связываться и добродушно отпускали их владельцев. Ценил, одним словом, художества министр, и после его смерти среди полотен, развешанных в квартире и на даче, было найдено немало таких, что годами числились во всесоюзном розыске.
Подгорный взял Кузьмина под руку и предложил маленько прогуляться. Они вышли из подъезда и повернули налево, к улице Герцена, а перейдя ее наискосок, устроились в консерваторском скверике, на лавочке, за спиной великого композитора.
От Манежа к Никитским воротам проехали один за другим три роскошных лимузина - представительный белый "линкольн", темно-синий "мерседес" последней модели, похожий на танк, и серебристая сияющая "ауди".
Подгорный повернулся к Кузьмину и с интересом посмотрел на него.
- Ну, - спросил с усмешкой, - не осточертели тебе эти?
- Ты кого имеешь в виду, тех, кто здесь ходит или кто проехал в машинах?
- Про тех, Вася, кто нашу с тобой жизнь вот такой сделал.
- У тебя, кажется, есть планы, как все это дело изменить?
- Есть, Вася.
- Поделись, если не секрет.
- Затем и позвал.
Подгорный медленно огляделся и, положив подбородок на согнутую в локте руку, сказал:
- Ты наше условие не забыл? Помнишь, что бы ни произошло, ни ты меня, ни я тебя не видели. Так?
- Железно.