Якобы бесцельно слоняясь по лесу и вокруг дачи по аккуратно выложенным дорожкам, окаймленным то диким камнем, то круглым булыжником, то поставленным на узкое ребро красным кирпичом, между густыми зарослями сирени и жасмина, Кузьмин ясно отдавал себе отчет в том, что с него, конечно же, не спускают глаз. С момента приезда, с вызывающе богатого застолья, организованного наверняка затем, чтобы усыпить бдительность, за всеми приезжими наблюдали либо живые, либо электронные глаза. Для постоянного поддержания порядка в таком доме и на усадьбе, разумеется, требовалось немалое количество рук, а с момента приезда Кузьмин видел лишь двоих, исключая сторожа у ворот, людей из окружения Никольского: сперва их угощал молчаливый полутяж, как определил Василий, Арсеньич, а когда он по телефонному звонку ушел в дом, на замену ему явился Витюша и взял бразды правления столом в свои руки. Они завтракали под хрипловатого Высоцкого, одесскую "малину" эмигранта Мишки Шуфутинского и других, неизвестных Кузьмину исполнителей полублатной песни, создающих, как известно, соответствующее "настроение", в небольшом кирпичном доме, исполнявшем, видимо, служебную роль на усадьбе.
В комнате вполне приличных размеров, откуда вела дверь на кухню, можно было бы запросто рассадить за столом полтора десятка человек. Чьи-то ловкие и быстрые руки подавали через небольшое окошко в стене блюда с жареной уткой в яблоках, котлеты по-киевски, горячие кокотницы с мясным и грибным жюльеном - ну прямо тебе ресторан "Украина" или прежняя "София", когда она еще "Киевом" называлась, - всякие мясные и рыбные закуски, заливные, как будто собирались накормить не пятерых дорогих и слишком уважаемых гостей, а по меньшей мере два десятка обжор. И все это изобилие ставили на стол сперва Арсеньич, а позже - Витюша. Ну с Арсеньичем, в общем, ясно - правая рука. Охрана. Насчет интеллекта - пока неизвестно. А вот Витюша, как представил его Арсеньич, с виду душа-парень, и тельник у него под светлой рубашкой не новый, в темную полоску, какие подводникам выдают, бережет его, значит, как память, молодец. Василий тоже подобный имел, в балтийской школе спецназа надел впервые. Может, и Витюша из того же гнезда, только лет на пятнадцать моложе, и потому не мог его знать в лицо Кузьмин? Не исключено. Но вот манеры его и особенно речь, характерная такая, с растяжкой окончаний слов, будто кричит он кому-то, только негромко, чтоб враг рядом не услышал, напомнили ребят из Афгана. А вообще-то крепкий мальчишечка, лет на двадцать пять - двадцать семь, в самый раз под капитанские погоны. И рост подходящий - под сто восемьдесят, на пару ладоней пониже своего хозяина. Вот с этим пареньком хорошо бы поконтачить, копнуть его поглубже. Не может быть, чтоб где-нибудь их пути не пересекались.
Арсеньич сразу показал на сервировочный столик рядом с буфетом в другом торце комнаты: на нем громоздились, что называется плечом к плечу, самые разные бутылки - тут тебе и редкий в нашей стране греческий коньяк "Метакса", и всяческие "Петровские", "Смирновские" водки, и шведский "Абсолют" и прочее - чего душе угодно. На нижней полке столика сгрудились винные бутылки, как заметил Василий, грузинского производства и разлива. Он тоже любил эти ароматные вина - "Ахмета", "Напареули", "Киндзмараули", "Тетра", "Твиши"... "Выбирайте сами кому что нравится, - кивнул Арсеньич, - у нас так заведено: каждый пьет, что любит, а кто не любит, отказом хозяина не обидит". Заблестели, конечно, глаза у ребят, увидел Василий. Ну, водителям-то не положено, а охране можно разрешить пропустить по стаканчику. Опять же под этакую закуску!.. Василий подмигнул двоим телохранителям, мол, я не видел, вы - не дети, подошел первым и налил себе бокал "Киндзмараули". Ребята правильно поняли и тоже налили себе но бокалу красненького. Его даже подводникам дают: кровь, говорят, хорошо прочищает. Ну и мозги соответственно. Василий велел своим после застолья погулять порознь по территории, пусть они и на себя отвлекут часть внимания.
Этот Витюша - открытая душа, чтоб скрасить молчаливое сидение за столом и создать соответствующее действу настроение, стал анекдоты травить, да так ловко, и все про Горбачева с Ельциным, а главное - их голосами. Обхохотались ребята. Похоже, в этом подчеркивающем свое богатство и независимость доме никто никого не стеснялся и не очень, кстати, чтили президентов. Что ж, в принципе подходящая компания. Нам, решил Василий сразу и за себя, и за Сучкова, такие могут подойти. Лучше их иметь в друзьях- подельщиках, нежели во врагах.
Но вот чего никак не мог осмыслить Кузьмин, так это отсутствие женского персонала. Баб, коротко говоря. Он знал, что, когда в одном доме собираются хоть несколько мужиков, без женщины никак не обойтись. А тут, у Никольского, он пока что-то нигде не отметил женского присутствия. Хотя мельком, издали, и видел руки, подававшие блюда в окошко, но были ли они женскими, утверждать не взялся бы, крупные были руки. Что они здесь, одни пидоры собрались, что ли? Быть такого не может. Словом, и этот вопрос нуждается в проработке. Баба - всегда слабое звено в любой организации. Как следует надавить - и вся цепочка лопнет.
6
Василий еще немного послонялся по дорожкам вокруг дачи, ни на что особо не обращая внимание, - усыплял бдительность наблюдателей и одновременно обдумывал план своих дальнейших действий, которые надо было совершить так, чтоб уж и в самом деле комар носа не подточил.
Наконец появился шофер Дима, тоже вроде бы гуляющий безо всякой цели. Кузьмин поднял руку и, когда тот подошел поближе, громко, чтоб все желающие услышали, сказал:
- Слышь, Димок, ты в этой Удельной бывал когда? Есть тут что-нибудь интересное, не знаешь? Магазины или базары? Поглядеть хочу сходить...
Дима неопределенно пожал плечами, потом спросил:
- А сам как? - и кивнул на дом.
- Да они еще небось в парилке, потом обедать начнут, тары-бары, разговоры. Часок-другой точно есть в запасе. Поэтому, если чего, ты скажи, я в поселке, ладно?
- Скажу, - лениво пожал плечами Дима.
- А я правда схожу гляну, как тут народ живет, заодно сигарет куплю. Тебе не нужно?
- Возьми "Столичных", если будут.
Вяло махнув рукой, Кузьмин вразвалочку направился к воротам. Навстречу ему из будки вышел давешний сторож, молодой крепкий парень в камуфляже, и вопросительно поднял брови. Василий подошел поближе и в свою очередь спросил:
- Не подскажешь, друг, как до станции дойти? А то, видишь, хозяева-то парятся, у них свои дела. Час-другой есть свободный, хочу по здешним магазинчикам-лавочкам пока прошвырнуться. Куда сходить посоветуешь?
- А тут все вокруг станции. Прямо вот так, - он указал пальцем, - и шагайте. Берите правей шоссейки и шагов через триста выйдете на улицу, а по ней - снова направо, аж до самой станции. Тут не заблудишься, минут двадцать ходьбы, не больше.
- Ну спасибо. - Василий дружески тронул сторожа за локоть, и тот отворил калитку.
Кузьмин вышел, достал полупустую пачку сигарет, спички, закурил и, не оглядываясь, по-прежнему неторопливой, гуляющей походкой направился по лесной тропке в сторону от шоссе, по которому они приехали на дачу. Скоро впереди, в просвете между деревьями, он увидел задние дворы нескольких домов и проход между ними на поселковую улицу, по которой как раз проехали "Жигули". Но, подойдя почти вплотную к огородам, засаженным картошкой, Василий "уронил" спички, сделал еще несколько шагов, похлопал себя по карманам и, обернувшись, увидел на дорожке, свой коробок. Медленно вернулся к нему, нагнулся, поднял, встряхнул в кулаке, а глаза его между тем быстро и цепко оглядели пройденную тропинку. За спиной было вроде бы чисто. И тогда, сунув коробок в карман, он быстрым, скользящим шагом устремился вдоль огородов, внимательно глядя по сторонам. Через сотню шагов он углубился в лес и отправился напрямик к тому месту в бетонной ограде, которое его интересовало.
Как Кузьмин и предполагал, в бетонной ограде имелись вторые ворота. Собственно, даже и не ворота, а просто скрытый выезд на зеленую лужайку, напоминавшую заросшую лопухами деревескую улочку. Слева, метрах в десяти от ограды дачи Никольского, тянулся старый, с облупившейся зеленой краской забор, за которым виднелись какие- то деревянные строения барачного типа со множеством пустых оконных проемов. Скорее всего, здесь когда-то был пионерлагерь. Пробравшись сквозь дыру в ветхом заборе на территорию, а это действительно был когда-то пионерлагерь, вон у дальних ворот две гипсовые фигуры пионеров с горнами еще остались, Василий тщательно оглядел пустые корпуса, широкий плац между ними с мачтой для подъема флага и вошел в одно из помещений, расположенное как раз напротив ограды дачи Никольского. В комнате с ободранными обоями и загаженным, как обычно в таких случаях, потом, он отошел к дальней стене, достал из внутреннего кармана куртки складной портативный бинокль и стал внимательнейшим образом рассматривать бетонную ограду напротив. Вскоре он зафиксировал не замеченный ранее глазок телекамеры в развилке сосны, направленный вдоль ограды. Что же касается тайного выхода, то никаких следов от автомобильных колес Василий не обнаружил. Возможно, им еще не пользовались, а держат для крайней нужды. Ну ладно, а если настала она, эта крайняя нужда, то что? Видимо, бетонный блок по команде поворачивается на верхних петлях в горизонтальной плоскости, открывая автомобилю незаметный и быстрый выезд на этот пустырь, и далее вдоль лагерного забора, мимо гипсовых пионеров прямо на улицу, ведущую к железнодорожной станции. И там, - знал то, что надо, Василий Кузьмин, - пятьсот метров до переезда и - на трассу из Быковского аэропорта в Москву, к новой Рязанке. Все просто.
Кузьмин выбрался из корпуса и под его прикрытием вернулся в лес.
7
Он хотел было пройти к станции напрямик, через этот лесок, но какое-то интуитивное чувство подсказало не торопиться. И Василий как пришел сюда, так обратно и вернулся, к тем огородам. Присел под деревом, закурил, осмотрел округу - тихо, никого. Взглянул на пройденную недавно тропку через лес и сразу напрягся: шла женщина. Со стороны дачи. В руке она несла небольшую сумку. Пройдя между домами, повернула к станции. Василий докурил, вдавил окурок в землю и тоже пошел задами огородов, не выпуская женщину из поля зрения. Миновав с десяток домов, он выбрался на улицу и стал неявно, но настойчиво догонять ее. Так и дошли они почти до станции, где женщина заглянула в магазин "Промтовары", а он в небольшой палатке, приткнувшейся к стене этого магазина, купил для Димы пачку "Столичных", а себе - "Мальборо". Курить надо то же самое, что и хозяин. В это время из дверей магазина вышла та женщина. Еще не предполагая, с чего начать знакомство, Василии шагнул ей навстречу
- Здравствуйте,-улыбнулся он приветливо,-я...
- Ах, это вы? - удивленно вскинула брови женщина. Она была некрасива, вернее непривлекательна. Толстый нос картошкой, круглые щеки, усыпанные веснушками, слишком пухлые губы, открывающие неровные зубы, маленькие, бесцветные какие-то глазки. И еще эти серые волосы, безвкусно схваченные в пучок на затылке. Да, без фантазии обошлась природа. Но, странное дело, если она поскупилась на физиономию, то всему остальному досталось с избытком. Грудь - так чтоб сразу двойню кормить, а крепкие бедра Кузьмин оценил, еще когда шел за ней следом. Мордочку бы газеткой, как говорят, прикрыть - и цены нет бабенке, самый смак, кто понимает. Все это разглядел и понял Василий буквально в краткие доли секунды, пока женщина встопорщила короткие свои бровки и узнала его.
- Я, - самодовольно подтвердил Василий, - а откуда...
- Да это ж я вас недавно угощала! - смешно хихикнула она. - Неужто не признали?
Взглянул Василий на ее руки и, конечно, сразу вспомнил и узнал широкие, показавшиеся ему мужскими ладони. Но не мог же сейчас сообщить об этом. Удача сама свалилась ему в руки, и нельзя было спугнуть ее. Он вежливо взял женщину под круглый пышный локоток, чуть прижал его к себе и спросил, вложив в голос всю ласку, на какую был способен:
- А зовут-то вас как, милая вы моя?
- Наташей, - засияла она всем лицом и что-то, как показалось Кузьмину, вдруг проявилось в ней симпатичное.
- А я - Вася! - радостно совершил он для нее открытие. - Наташенька, душа моя, а где здесь чего-нибудь попить? Пошел вот за сигаретами, - он для убедительности показал только что купленные пачки, - и так пить захотелось... После вашего-то щедрого застолья.
- Ну откуда же тут попить? Вот разве до меня дойти? Нет, тут недалеко, - поспешила успокоить она. - Пара кварталов всего.
- Ну-у, - сделал виноватый вид Василий, - неловко мне. И не знакомы мы путем... Да и ваши домашние - чего подумать-то могут...
- Одна я живу, - весело перебила его она, - не стесняйтесь, пойдемте. Это все равно вам по пути. Значит, вам понравилось?
- Это о чем? - не понял Василий.
- Да об угощенье, как накормила вас! Меня ведь, прежде чем к себе взять, Евгений Николаевич на курсы посылал учиться. У самого Царева на практике была, это который в "Узбекистане" шефом был.
- А ну как же! - проявил он полное знание дела. - Великий шеф-повар! Я вон еще когда посещал его садик-то, во дворе, помните? А что, жив-здоров старик? Петр... забыл, Алексеевич, так? - Ну вот, - просияла она. - А говорите, забыли! Кто у него бывал, никогда не забудет. Верно, Вася?
Полный порядок, теперь уже твердо понял Кузьмин. Оставались лишь детали: выяснить - глупа она или ловко прикидывается. Но в любом случае, ахнуть теперь не успеет рыбка, как сядет на крючок. А крючок-то хорош, вот он, рядом с Наташей шагает, Васей его зовут. Она что-то болтала, но он слушал краем уха и только кивал согласно. Ему было все равно, о чем бы она сейчас ни говорила, поскольку то, что нужно, его тренированное ухо не пропустит. Он чувствовал тепло ее полной руки, не глядя на нее, видел ее всю, мысленно уже раздевал и вообще всей кожей ощущал крепко сбитое, сочное ее тело.
Остановились перед небольшим одноэтажным домиком, стоящим в отличие от соседских не фасадом прямо на улицу, а в глубине палисадника, заросшего сиренью и золотыми шарами. Прошли к двери, и Наташа достала из сумочки ключ.
- Зайдете? - спросила с таким кокетливым выражением на лице, что, если бы перед глазами Кузьмина в данный миг оказалась не ее фигура, а это самое лицо с выражением, он сбежал бы. - Или сюда попить вынести?
- Да ну что уж теперь, - развел руки в стороны Василий, - раз завели в гости, покажите хоть, как живете, - и шагнул на ступеньки невысокого крылечка.
Одного беглого взгляда хватило на то, чтобы понять, кто и как в этом доме живет. Конечно, одна, что упрощает задачу. Мечтает о красивой жизни, хотя в этом деле ни черта не смыслит, вон вырезанные из календарей портреты киноартистов Янковского, Збруева и Виталия Соломина по стенам развесила. Но чистоту блюдет. Полы сверкают, что в прихожей, где печка, что здесь. И салфетки вязаные и на столе, и на диванчике - булавками приколоты, и даже на кровати - на подушке. Занавесочки, оборочки, телевизор - дорогой, "Сони", это понятно откуда. Ну что ж, можно сказать, богатая невеста, да только вот женихов, видать, не предвидится. Надо же, хреновина какая - "видать, не предвидится", ляпнешь так вот при хозяине, стыда не оберешься... Однако что-то хозяюшка наша задерживается.
- Наташа, - позвал он.
- Иду сейчас, - отозвалась она, - попить вам готовлю. - И через минуту появилась, но какая! Уже сменила свое мешковатое платье на атласный халат, туго перетянутый пояском в талии, которой позавидовала бы любая баба, и пучок свой дурацкий распустила, и стали волосы как волосы. В руках она держала большую кружку, похоже - гжельской работы.
Василий осторожно принял ее из рук хозяйки и отпил - это был душистый, прямо со льда смородиновый сок. Вот чудо-то! Да, чем плоха такая жизнь?..
- А вы чего же, больше сегодня не работаете? - удивился он, отрываясь от холодной кружки и довольно отдуваясь,
- А нет, я ж все наготовила, и Арсеньич там сам справится. Я ведь в дом не подаю. Мое дело - готовка, и все. А они потом сами.
- И много их - хохотнул Василий. - На вашу- то бедную головушку... Совсем, поди, заклевали повариху, да?
Какая-то тень мелькнула в ее глазах, и Василий немедленно перевел разговор на другую тему, чтобы вышибить из памяти заданный вопрос. Взглянул на свои ботинки и охнул:
- Батюшки-светы, что ж это я на вашу чистоту - да своими сапожищами! Никакой совести у мужика! Простите, Наташенька!
- Ой, да что вы, - прямо-таки зарделась она, увидев, как гость искренне убивается, - да вы ж вытирали в сенях-то! Или забыли? Ну чего ж это вы стоя, присядьте хоть, Вася.
"Хорошо она сказала: Вася", - оценил он и понял, что до поры до времени некоторых тем касаться не стоит, пока вся - от макушки до пяток - в руках не будет, правды не скажет. Угрожать сейчас бессмысленно, брать за горло - тем более глупо. Надо ее довести до кондиции, показать класс, а дальше она и сама все выложит. Как это говорят, яблонька созреет - успевай только подбирать сладкие яблочки. И он почти по-хозяйски отодвинул от стола стул, уселся и, держа в одной руке кружку, другой шутливо притянул к себе Наташу за талию. Она напряглась было, но он опять все свел к игре, сказав, что не может отгадать загадку: кто слаще - сок или хозяйка, его приготовившая. Посмеялись, и она не отстранилась, а он, попивая из кружки и шутливо прижимая щеку к ее бюсту, заявил попросту этак, почти по-деревенски, что наконец понял разницу: сок ледяной, а хозяюшка - пламенем пышет. Его пальцы могли быть и железно убийственными и, когда он этого хотел, мягкими, словно шелк. Сейчас пальцы гладили ее спину, замирали, и вместе с ними, чувствовал Василий, замирала и Наташа. Еще, еще немного, останавливал он себя и взялся за нее второй рукой, запустил пальцы под халат, поднялся со стула и медленно, но напористо обхватил своими жесткими губами ее - пухлые и уже безвольные. Краем глаза оценил расстояние до кровати и прижал к себе хозяйку с такой силой, что она задохнулась, охнула и обвисла в его объятиях. Вот теперь порядок, решил он и, подняв Наташу на вытянутых руках, шагнул к кровати.
Нет, никогда еще процесс вербовки не был ему так приятен.
8
Василий понимал толк в женщинах и, если это не было чревато последствиями, охотно пользовался их услугами. Но то, что произошло теперь, не вписывалось ни в какие привычные для него рамки. Конечно, эта Наташа, похоже, даже и представления не имела о том богатстве, которым обладала. Она была, как быстро понял Кузьмин, абсолютно неопытна в любовных делах, хорошо еще, что не девушкой оказалась, мелькнула поначалу у него такая мысль. А немного позже он был уже уверен, что если и держал когда-нибудь перед глазами идеал женского тела в собственном понимании, то это было именно такое, которое лежало в его объятиях в настоящую минуту. Странное ощущение: влюбиться в женское тело...
А сама женщина всхлипывала, уткнувшись мокрым носом ему под мышку. Он гладил ее упругую спину и, поглядывая на свои часы, с непонятной тоской слышал, как уходит время. Она все еще не могла пережить того, что он ей рассказал про Евгения Николаевича, про то, что тот находится в большой опасности и его могут даже в тюрьму засадить, и дом поджечь, и даже убить, столько у него оказалось врагов. Рассказал, чем она может помочь своему хозяину и что может случиться, если она хоть одним словом, даже во сне, проболтается, словом, застращал женщину до такой степени, что и сам немного из-за нее стал нервничать.