воротам" переговоры затянулись. А Елена Николаевна несколько лет ждала момента, когда
из дома вырваться получится… Вот и сорвалась…
– А почему в Турцию, а не в России? – спросил следователь.
– Потому что! – отрубила Вера, не повышая голоса. – Там сервис получше, чем у нас.
Да и Елена Николаевна настаивала – здесь Штурмину отдохнуть не дал бы никто:
личность известная: и в отеле бы достали при необходимости, и на работу бы выдернули
все равно. А между Турцией и Россией – море и государственная граница. Психологически
дальше кажется, и что греха таить – всегда можно сослаться, что билетов на самолет не
было… Но видите, ничего не вышло…
– И то верно, – согласился Леднев. – А при последней ссоре супругов Штурминых вам
в глаза ничего не бросилось?
– Ничего. Никто никого убить не грозился. Обычное дело: супруги повздорили. На
Руси всегда говорили: милые бранятся – только тешатся…
– Угу, – не удержался Лосневский, – а еще: бьет, значит любит!
Леднев смерил коллегу недобрым взглядом, а Вера не придала словам никакого
значения, только отметила:
– Они и любили друг друга беззаветно. Штурмин никогда не позволял себе не то, что
руку на женщину поднять, голоса не повышал. Если уж срывался, то что-то из ряда вон
выходящее должно было случиться. А такого почти не бывало… Кстати, после ссоры из
кабинета они под руку вышли. Помирились сразу же.
– А почему, вы говорите, по "Золотым воротам" переговоры забуксовали? –
следователь вернулся к версии, которую считал знаковой.
– Я и не говорю, – отмахнулась Вера. – Там проблемы какие-то возникли: то ли с
регистрационными документами какими-то, то ли задержки с финансированием –
Штурмин меня не посвящал досконально, а я излишним любопытством не страдаю.
Лосневский что-то пробубнил в ответ, явно недовольный полученной информацией.
– При вашей работе – весьма похвальное качество, – улыбнулся Леднев, но его
реверанс остался незамеченным. – Скажите, Вера Георгиевна, должно быть, при такой
деятельности и огромном обаянии у советника отбоя не было от женского пола?
Ему показалось, что глаза женщины потемнели, став цвета каштанового меда, и в них
просквозила горечь.
– Борис Андреевич никогда не страдал от отсутствия внимания со стороны женского
пола. Это правда. Но никогда, простите, не волочился за каждой юбкой. Я думала, что
таких мужчин не существует в природе, – она запнулась, но затем продолжила. – От меня
самой муж ушел к другой… Но оказывается, еще встречаются. Они, как динозавры,
вымирающий вид. Один на тысячу, или даже на миллион. – Ее голос дрогнул, но
наполнился нежностью, которой раньше не было. – Он очень обходителен был с
противоположным полом, всегда внимателен, при встрече улыбался и спрашивал, как
дела. Не для проформы, а действительно интересовался. Разговор мог поддержать на
любую тему… Вокруг него всегда было много женщин. И почти все в него были
влюблены, – уловив ухмылку на лице следователя, она добавила. – Далеко не каждый
может понять, о чем я говорю. Его любили, но не так, как вы себе представляете, а в самом
хорошем смысле этого слова. Штурмин очень светлый был, дружелюбный, несмотря на
занимаемый пост и всю грязь, в которой надлежало разбираться. Его нельзя было не
любить: и молодые, и женщины в возрасте… Это чувство сродни тому, какое рождается у
малыша: он ничего не хочет взамен, просто любит. Поверьте, такое случается.
Виталию стоило больших усилий, чтобы стыдливо не опустить глаза перед укором
Веры Глонти. Столько силы, любви и скорби слышалось в ее словах.
– А вы как относились к советнику? – поинтересовался Леднев. – Вы же работали со
Штурминым с самого начала?
– Да, – воспоминания об уже бывшем шефе возвращали ее к жизни. – У Бориса
Андреевича не было в Южноморске другого секретаря кроме меня… Но если вы о
личном… – Она вдруг перестала раскачиваться и выпрямила спину, с вызовом взглянув на
Леднева с Лосневским, и голос ее, не став громче, обрел тем не менее твердость. – Я
никогда не была в его постели и не испытывала домогательств с его стороны. Хотя
признаюсь, как и многие, была в него влюблена. Это чувство платоническое, без
притязаний. И Борис Андреевич никогда не давал повода ни мне, ни кому другому. Просто
пообщавшись с ним, понимаешь, что такое настоящий Мужчина, что такое Крепкое
мужское плечо. Заряжаешься его мощнейшей энергетикой… А он всегда любил свою
жену. И мы вдвойне уважали его за это.
– Скажите, – Лосневский кинул взгляд на Леднева, точно ища немого согласия, – при
таком большом количестве поклонниц мог ли кто-то из них желать смерти Штурмина?
Ответила Вера не сразу, долго взвешивая ответ, понимая, что от ее слова зависит
возможность поимки убийцы.
– Не думаю. Чтобы возжелать лишить человека жизни, надо иметь веские причины.
Затаить обиду. – Теперь она сидела ровно, но пальцы продолжали теребить уже не подол
юбки, а тонкий золотой браслет, снятый с запястья. – А Борис Андреевич не мог никого
обидеть, в любой ситуации оставался предельно тактичным…
Разговор с секретаршей погибшего не проливал свет на сегодняшнее ЧП. Конечно,
Леднев и не надеялся, что она назовет следствию имя потенциального убийцы, но верил,
что удастся нащупать какие-то точки преткновения. Пока же он "стрелял" наугад.
– Вера Георгиевна, в силу занимаемой должности вы проводили с советником
времени больше, чем кто-либо другой. Постарайтесь припомнить, может, в последнее
время что-то происходило со Штурминым? – он замолчал, позволив осознать важнейшую
роль, которую отводит ей следствие. – Возможные перепады настроения, необоснованное
возбуждение? Какие-то незнакомые лица в его окружении, непонятные звонки? – Василий
Петрович подался вперед, интонации его вновь приобрели доверительные нотки. – Если
что-то действительно происходило вокруг советника, вы должны были это видеть.
Должны были почувствовать. Вера, помогите нам найти убийцу Штурмина! – последние
слова прозвучали как призыв к действию.
Вера вздрогнула и насупилась. Ее пальцы остановились, выронив браслет на пол, но
она даже бровью не повела, погруженная в собственные мысли. Как бы ей хотелось
покарать убийцу, найти негодяя, лишившего Южноморский край самого светлого и
дорогого, отобравшего жизнь у верного друга, любящего мужа, заботливого отца…
– Нет, – она замотала головой. – Ничего особенного. Борис Андреевич последние
полгода был хмур, может быть чуть больше, чем обычно, но я связываю это с его плотным
графиком. Он не успевал отдыхать, ему некогда было спать. А с определенного времени,
скажу честно, – Вера и без того говорила тихо, а сейчас еще более понизила голос,
заставив прислушаться, – губернатор стал часть своих обязанностей и вопросов, при
решении которых возникали трудности, взваливать на Штурмина. А Борис Андреевич, по
натуре человек безотказный, терпеливо тянул воз всех дел на себе!.. А когда еще за эти
злосчастные "Золотые ворота" взялся, – она махнула рукой, – совсем сна лишился.
Последние полгода дались ему нелегко, подорвали здоровье. Он и правда стал
раздражительным, взрывным… Но я связываю изменения в поведении Бориса Андреевича
исключительно со сложностью проекта.
Разговор вновь и вновь возвращался к теме "Золотых ворот", и ни Лосневский, ни
Леднев не могли этого не заметить. Проект маячил перед ними, как бельмо на глазу, точно
кричал в голос: это я! Это я!
– Почему именно Штурмин вел проект? Ведь в администрации он курировал
контакты с правоохранительными органами?
– Губернатор приказал, – коротко ответила Вера. – Колобов настоял, чтобы именно
Борис Андреевич курировал все "от" и "до". "Золотые ворота" – это стройка. Стройка –
это инвестиции. А где большие инвестиции, там воровство.
– Бесспорно, – согласился Виталий Лосневский. – И где большие деньги, там убивают, -
из его уст прозвучало, как приговор.
Постучав по столешнице зажатой между пальцами шариковой ручкой, Леднев
произнес:
– С этой точки зрения выбор губернатора не кажется таким уж удивительным. Судя
по тому, что я уже слышал о личности советника, ему было по силам удержать любую
кубышку от расхищения. Будь то краевой бюджет или коммерческий проект.
– Нет же! – воспротивилась Вера. – Я не верю, что его могли убить за участие в
проекте. Борис Андреевич все силы и душу вкладывал в его реализацию, буквально болел
за дело. Только вчера называл "Золотые ворота" своим детищем…
– История знает моменты, когда родители погибали от руки собственных детей, -
философски отметил Виталий.
– Спасибо большое, Вера Георгиевна, за вашу помощь, – Леднев жестом дал понять
следователю, что считает необходимым прервать разговор с Верой Глонти. – Думаю, вам
стоит отдохнуть немного. Но если появятся вопросы, мы вам позвоним, хорошо? Либо я,
либо Виталий Евгеньевич…
Вера рассеяно кивнула, и на ее глазах навернулись слезы. Успокаивающее
переставало действовать, уступая место вновь разгорающимся эмоциям.
Лосневский подошел к ней и положил на стол визитку.
– Если вдруг что-то вспомните, наберите мне. В любое время.
Последняя фраза секретарши советника догнала их уже в дверях, заставив обоих
обернуться. Было в двух словах столько злобы, мольбы, экспрессии, что их не могла
произнести женщина, пребывавшая в глубоком унынии. Слова хлестко ударили
пространство, эхом отразились от стен, вдребезги разбив гнетущую тишину.
– Найдите его!
3
Требовалось некоторое время, чтобы собраться с мыслями и определить приоритеты.
Как всегда, в самом начале следствия вопросов было больше, чем ответов. И как водится,
свидетели не торопились прояснить ситуацию. Ощущение, что находишься перед высокой
стеной с закрытой дверью, не покидало Леднева. Он тщетно старается подобрать ключ к
замку, основываясь только на собственных ощущениях. Он один. Ни следователь
Лосневский, ни Илья Ильич Панов – не в счет. Он единственный из всех следственных
органов заинтересован в реальном раскрытии преступления, выявлении настоящего
мотива и поимке преступника. Остальные – часть системы правоохранительных органов и
вынуждены подстраиваться под нее. Сегодня они – конъюнктурщики. Система требует
результата в кратчайшие сроки, система должна покарать преступника. Не того, кто убил,
а того, кого назначат виновным, уложившись в установленные временные рамки. И
бороться с системой нельзя – она задавит любого, вставшего на ее пути.
С ним же ситуация иная. Его патрону нужен реальный расклад, истинный заказчик
преступления. И Леднев не загнан в жесткие тиски времени. Раньше он мог только
мечтать о подобном: ему предоставлен карт-бланш.
Он повернулся к Виталию Лосневскому, заканчивающему, наконец, оформлять
протокол изъятых вещдоков.
– Ты с губернатором беседовал?
В ответ следователь гневно сверкнул глазами:
– Пытался. Был послан по матери. – От дальнейшего проявления эмоций он
предусмотрительно воздержался.
Дело ясное: официальный представитель Следственного управления и глава края –
птицы разного полета, прямые, которые как не изгибай, никогда не пересекутся.
Губернатор еще и за публичное оскорбление сочтет, если следователь отважится его на
беседу пригласить. Ситуацию мог бы помочь разрешить Илья Ильич, но тот пока
предпочел в стороне постоять, поглядеть, чья чаша весов перевесит…
Леднев уверенно вошел в кабинет, не предваряя свой визит стуком в дверь. Он –
сыщик, который идет по следу. Главнее сыщика при осмотре места преступления – только
следователь, но если следователю дали от ворот поворот, то его никто остановить не
сможет. Только пуля.
При мысли о пуле Василий Петрович поежился. В мозгу сама собой всплыла картина
с кровавым пятном за креслом советника, с вырубленным из стены и взятым на экспертизу
куском материала, в котором она застряла.
Губернатор окинул вошедшего недобрым взглядом, продолжая собирать бумаги со
стола в новенький, с иголочки кожаный портфель с золотыми пряжками.
– Я сказал: мне некогда! – тон не предполагал никаких препирательств. – Устроили
здесь балаган. Работать невозможно!
– Боюсь, вы немного не по адресу, Юрий Алексеевич, – Леднев извлек из кармана
корочку помощника депутата. – Я, так сказать, приданные силы. Помогаю следствию
разобраться в ситуации.
Юрий Алексеевич Колобов губернаторствовал не первый год, имел четверть века
политического стажа, визитеров в своем кабинете видывал разных и никому не позволял
диктовать условия. Так что сомнительная должность советника какого-то депутата – он не
разглядел кого именно – его нисколько не вдохновила. Таких самонадеянных и
самодовольных давить надо на корню, пока голову не подняли от безнаказанности.
– Выйдите за дверь! У меня через полчаса деловая встреча. Некогда терять время на
мелочи.
Удобно расположившись в кресле напротив, Леднев не на шутку удивился:
– Убийство на рабочем месте высокопоставленного члена краевой администрации –
это мелочь?! Что же тогда, по вашему мнению, чрезвычайное происшествие? Сядьте и
уделите мне пятнадцать минут! Ничего страшного, если вас, Юрий Алексеевич, немного
подождут.
Колобову показалось, что на него вылили ушат ледяной воды. Подобным тоном с
губернатором никто и никогда не разговаривал. Чиновники администрации Президента –
не в счет. Дыхание перехватило, кровь отлила от лица, сделав его бледно-серым, похожим
на пергаментный лист армянского лаваша. Пораженный, он истуканом застыл на месте, но
быстро нашелся, чтобы постараться восстановить статус-кво:
– Как вы говорите… Василий Петрович? На сколько я понимаю, вы – лицо
неофициальное, скорее даже постороннее на месте происшествия. Ваше присутствие
вызывает большие вопросы к следственным органам, и мы это обязательно обсудим с
соответствующими руководителями. А сейчас попрошу освободить помещение! – его рука
безапелляционно указала на дверь. – Будут официальные полномочия – милости просим…
Ни один мускул не дрогнул на лице Леднева, и только вздувшаяся жилка на шее
говорила о его бешенстве. Не собираясь сдавать позиций, он всем своим видом
демонстрировал, что чувствует себя в кабинете губернатора вольготно и уходить никуда не
торопится.
– Мне не интересно препираться с вами, Юрий Алексеевич, – в противовес
губернатору он снизил тон и говорил почти шепотом. – Я здесь по прямому указанию
Владимира Ивановича Васнецова. Ва-сне-цо-ва, – фамилия шефа была произнесена по
слогам для пущей убедительности. – И если вам необходимо официальное подтверждение
моих полномочий, поверьте, оно обязательно будет. Вместе с объединенной комиссией
Следственного комитета и ФСБ. С официальными заявлениями по центральным
телеканалам. С выемкой необходимой документации… И когда доклад о результатах
работы комиссии попадет в администрацию Президента – вот тогда начнется сущий ад для
всего руководства Южноморского края и для вас лично. Происходящее сегодня покажется
раем…
Услышав упоминание про рай и ад, а пуще того – фамилию руководителя думской
комиссии по безопасности, Колобов понял, что своим поведением безответственно пилит
сук, на котором сидит со всеми удобствами. Что там в действительности произошло со
Штурминым – не ведомо, но совершенно точно, что никто не заинтересован в придании
огласке этого дела. Несмотря на близкую к кристальной честность советника,
проверяющие наверняка раскопают что-нибудь нелицеприятное, ухватятся за эти факты и
начнут трясти ими на каждом углу. Если же все пройдет тихо, то со временем можно будет
договориться, сгладить острые углы, решить скользкие вопросы. ЧП забудется, и жизнь
войдет в прежнее русло. Публичность же погубит всех, породит такую волну, которая
камня на камне не оставит: и в крае, и за его пределами. И как только вся пена поднимется
на поверхность, станет достоянием гласности, его, Колобова, по голове не погладят. Тогда
никто не вспомнит прежних заслуг, не оценит, что после развала девяностых буквально
поднял Южноморск с колен, возродил хозяйство, создал образцово-показательный край в
ЮФО.
Хорошо, если просто снимут, а не возбудят уголовное дело под каким-нибудь
благовидным предлогом. Подобные прецеденты уже случались.
Он отставил портфель в сторону и опустился на кресло, положив сцепленные в замок
руки на стол.
– Я так понимаю, речь пойдет о советнике?
– Без сомнения. Расскажите о его профессиональной деятельности.
Юрий Алексеевич задумчиво пожевал мясистую губу, стараясь определиться, с чего
начать. И начал с того, о чем его совсем не спрашивали.
– Борис Андреевич удивительный человек был. Не современный. Из другой эпохи.
Сами понимаете, офицеры бывшими не бывают. Вот он и сочетал в себе врожденное
чувство справедливости, честность и порядочность. Именно такими советская пропаганда
рисовала героев-военных и передовиков производства. Он точно с агитплаката к нам
сошел: статный, сильный, уверенный в правоте своего дела. Знаете, "гвозди бы делать из
этих людей: крепче б не было в мире гвоздей!" – процитировал Колобов известные строки
Николая Тихонова, сокрушенно качая головой. – Нет, таких сейчас не делают. Такие люди
не родятся нынче. Измельчал народец… Железной воли человек был, с открытой душой.
Мы многое потеряли с его смертью. Почти все потеряли, что пестовали долгие годы
подряд.
– А конкретнее?