- Конечно, невозможно, - подтвердил Джон и положил трубку, сдерживая желание пойти куда-нибудь и напиться. Было странно разговаривать с человеком, чье поведение, казалось, бросило вызов всем нормальным человеческим законам. Рыдая и дрожа от страха, подставляя себя под удары, Марк ползал у него в ногах и признавался в убийстве, которого не совершил да и не мог бы совершить. Каков бы ни был мотив - одиночество, чувство вины, желание привлечь внимание или просто опьянение, - он наверняка уже забыл об этом. Джон был уверен, что Марк забыл даже, что это было вообще. Весьма вероятно, что вина всему - пьянство, именно оно стерло все из памяти, кроме разве что смутных воспоминаний о том, что вел себя глупо.
А как он познакомился с Дженифер? А с Питером? Конечно же, в Февергейтском кафе, когда Дженифер плакала, а Марк поймал для нее такси и, более того, кажется, отвез ее домой в этом такси. После бутылки или двух он, возможно, упал на этот раз в ноги Дженифер и сделал ей другие фальшивые признания, к примеру, что убил свою жену или - отзвуки намека Колина - имел гомосексуальную связь с ним, Джоном. От Марка Симмса всего можно ожидать.
3
Что может произойти в ресторане? Ничего страшного. Чарльз теперь понимал, что ему все-таки следует пойти на условленную встречу. Он сделал уже так много, что не стоит останавливаться. И ничего не должно случиться. Они о чем-нибудь поговорят, и, возможно, некоторые высказывания он найдет неприятными и даже опасными, но все сумеет удержать под контролем своим хладнокровием, невозмутимым видом, который он старается иметь и который постепенно становится его второй натурой. Но странно, несмотря на все бесспорные доводы, он все-таки боялся.
Неизбежно вследствие этого его охватило какое-то потрясающе изумительное чувство. Удивляло, но одновременно и шокировало, что ему приходилось обдумывать свои действия, когда распространилось мнение о росте всеобщего или, по крайней мере, национального страха перед педерастией, изнасилованием детей, их похищением и убийством и тому подобным. В глазах взрослых он все еще оставался невинным, возможно, несведущим, наивным ребенком, который не представляет, что с ним может произойти. Чарльз, однако, был далеко не таким уж и несведущим. Если в его познаниях неделю назад и были пробелы, он исправил это. И теперь он знал о сексуальном насилии над юношами, возможно, гораздо больше, чем его родители. Библиотека, а затем, когда эта затея провалилась, полки книжного магазина Хачарда предоставили ему возможность узнать все, что он хотел узнать, и даже более того. И теперь он собирался на встречу с широко раскрытыми глазами, вооруженный знаниями.
Он смотрел телевизионные новости вместе с родителями и Сарой. Передавали какую-то дискуссию о половом воспитании в школах. Кто должен им заниматься - учителя или родители? Обсуждают ли мальчики эти вопросы дома? Чарльз, внутренне посмеиваясь над этим, отметил себе, что все можно бы предоставить самим детям. Они могли бы почерпнуть информацию из книг, которых предостаточно и в библиотеках, и на полках книжных магазинов. Затем на экране промелькнуло детское лицо. Снова пропал двенадцатилетний мальчик. Моложе, чем он, но по описанию - выше. Все время это случается, то с мальчиками, то с девочками. Этот мальчик был из Ноттингема. Чарльз со своей наблюдательностью раньше других заметил, как они похожи. Они с мальчиком оба примерно одного возраста, с похожими фигурами. Даже волосы у пропавшего мальчика золотистые, как у него, такое же ангельское лицо. Чарльз заметил, как родители со страхом переводили глаза с экрана на него и обратно. На экране мать пропавшего мальчика, вся в слезах, заламывала руки и громко зарыдала, когда ее спросили, может ли она что-нибудь сказать:
- Кто-нибудь, найдите Роя, пожалуйста, пожалуйста, верните его…
- Это недопустимо, так нагружать людей, - проворчал отец. - Она не должна так делать…
- Я бы просто умерла, - перебила его Глория. - Если бы что-то такое случилось с моими детьми, я просто бы умерла, я это знаю.
Бедная мама! Чарльз беспристрастно подумал, как смешно это выглядело бы, если бы полиция приехала сообщить ей новость, что ее сын убит, а она была бы в бирюзово-синих колготках и юбке выше колен, как сейчас. Но все-таки, что случилось с Роем? Какая-нибудь отвратительная вещь, описанная в его книгах? Газеты переполнены сообщениями о насилии над детьми, подумал он, просмотрев "Свободную прессу" и отложив ее в сторону. Но, вероятно, таких случаев было не больше, чем обычно. Просто сейчас его внимание заострено на этом. Это точно так, как было, когда он искал музыкальный центр на свое тринадцатилетие. Буквально в каждой газете находил объявления о новейших альбомах, и в каждом магазине продавались проигрыватели.
Они выехали с отцом утром. Разговоров о педерастии больше не было. Чарльз снова показал фокус с сигаретной пачкой и розовой лентой, вызвав дикий хохот и восхищение, особенно когда полная пачка "Шелкового обреза" появилась снова.
Было только половина одиннадцатого, когда они приехали в город. У Чарльза до встречи оставалась уйма времени, предстояло как-то убить его. Легкий туман стелился над рекой. Золотистая от солнца дымка висела в аллеях между зданиями на восточном берегу. Какой-то человек ловил рыбу с набережной у Бекгейтской лестницы. Чарльз побрел через Ростокский мост к эстакаде. Если Московский Центр до сих пор не узнал, что Манго уехал, в тайнике центральной опоры он, вероятно, обнаружит новый фальшивый приказ, который сможет что-нибудь подсказать.
Но тайник был пуст. Чарльз замяукал. Это было не обычное подражание кошачьему мяуканью, как пытаются изображать многие люди, а точное, достигнутое долгой практикой мягкое призывное завывание. Результат не заставил долго ждать, и Чарльз пожалел, что мяукал так убедительно, потому что у него не оказалось ничего, что бы он мог дать шестерым или семерым котам, которые прибежали на его зов и терлись об его джинсы усатыми мордочками…
Идти пешком до Февертона было слишком далеко, даже если надо было как-то убивать время. Чарльз направился к автобусной остановке, стараясь настроиться на встречу решительно. "Я должен узнать, что хочет Манго, - думал он. - Какова цель этого знакомства. Это не может быть просто проверкой, без сомнения. А если это все-таки проверка, как узнать, прошел я ее или провалился? Действительно, нужен какой-то знак".
Задание по строительной фирме оказалось в конце концов одним из самых легких, когда-либо полученных им. Оно показало, насколько безосновательны были все волнения, сколько времени и энергии было растрачено впустую. Все оказалось гораздо проще. Когда Чарльз вошел в здание через те сверкающие черным лаком и серебристым металлом двери, ему даже не пришлось пробираться к лифту или заговаривать с охранником в окошечке его уютного местечка, так как он увидел в центре фойе стенд в виде пирамиды, на котором размещались материалы по Пятидесятническому проекту.
На щите, укрепленном на одной стороне трехгранной пирамиды, были нарисованы те пять домов на Руксетер-роуд, как они будут выглядеть после реконструкции, когда вставят новые окна, оштукатурят стены и сделают новые балконы. На другой стороне - как все будет внутри домов с арками, разными уровнями, кухнями и ванными комнатами. На третьей стороне пирамиды разместили чертежи деталировки, спецификации и - что более всего интересовало Чарльза - проектные даты начала и конца строительных работ. "Начало - октябрь, - прочитал Чарльз. - Завершение работ - начало лета". Потенциальные покупатели были засекречены, так как спрос ожидался огромный.
Охранник подошел сам.
- Тебе что-нибудь надо, сынок?
- Я ищу мистера Робинзона, - привычно назвал фамилию Чарльз.
- Но здесь нет никакого мистера Робинзона.
Чарльз вышел на солнышко. У него оставалось достаточно времени, чтобы положить послание о судьбе Убежища в тайник под эстакадой для Манго. Хотя, с другой стороны, возможно, делать это и не стоит. У Московского Центра есть шифр "Людей октября". И Ангус Камерон знает об этом тайнике, он сам передал его брату, Чарльз как-то слышал об этом. Предположим - это возможно? - Ангус Камерон, или Химера, бывший руководитель Лондонского Центра, был кротом в организации. Страшно даже подумать!
Чарльз медленно пошел к реке. Туман рассеялся, чистая, серебристо-голубая вода казалась абсолютно гладкой. Несколько лебедей выплывали из глубокой тени Рендолфского моста. Вдоль реки тянулись пешеходные дорожки, обсаженные по обеим сторонам зеленым кустарником. На открытой площадке, которую когда-то назвали Рио-Плаза, в передвижной палатке Чарльз купил себе мороженое - шоколадно-мятное Корнетто. На развалинах городской стены, сбегающей под воду, сидел брат Грэхема О'Нила Кит, которого в организации звали Сциллой. Они плохо знали друг друга и ограничились лишь приветственным взмахом руки.
"Я бы мог вместо этого дойти до Хиллбари-плейс, - подумал Чарльз. - И попросить мамочку купить мне ланч, что-нибудь китайское". Он смутился, когда осознал, что мысленно использовал слово, которое не говорил уже года два, и назвал мать - мамочкой. Ну и что дальше? Совсем как ребенок..
Он поднялся по крутой улочке к проходу в городской стене. Рядом с воротами висела металлическая пластина, на которой сообщалось, что стена была возведена еще римлянами. Эта мемориальная доска была ему хорошо знакома с тех пор, как он научился читать, но он все равно постоял перед ней, внимательно изучая написанное. Было только без двадцати час, а он не хотел приходить в ресторан раньше Питера Морана. Он сам хотел понаблюдать, как придет Питер. Или приедет?
Отсюда Февергейтское кафе хорошо просматривалось, его столики, покрытые розовыми скатертями, тенты от солнца. Конечно, и его было бы видно оттуда неплохо. Чарльз прошел вдоль стены до бойницы, в это время года заплетенной массой ползучих растений с наполовину высохшими листьями. Он присел на корточки, долизал мороженое и бросил тонкий кончик вафельного рожка с капелькой растаявшего мороженого стайке воробьев.
Отсюда не было видно "Сит-Вест", и свои наручные часы он тоже не надел, но ему показалось, что Питер Моран приехал гораздо раньше назначенного времени, видимо решив появиться здесь до своего гостя. Он проскользнул мимо столиков на открытой площадке и исчез в полумраке ресторана. Чарльз выпрямился. Он почувствовал дурноту от страха, когда представил себя в темном углу ресторана рядом с Питером Мораном. Но в этот момент мужчина появился снова и сел за один из столиков под тентом. Чарльз вздохнул с облегчением. Он подождал, пока часы на соборе Святого Стефана пробили час, и медленным, прогулочным шагом пересек широкую пешеходную дорожку. Машины по ней не ездили, так что можно было не спешить.
Питер увидел его и улыбнулся. Чарльз подметил, что Питер относится к такому типу людей, чьи лица несимпатичны в обычном состоянии, но становятся приятными, когда человек улыбнется. Сегодня на нем была абсолютно чистая рубашка с острым воротом, и это понравилось мальчику. Но серебряная цепь на его покрытой светлыми волосами груди почему-то вызывала отвращение.
- Привет, Ян.
Мгновение Чарльз не мог понять, что это значит, но затем вспомнил, что сам так назвался тогда, в коттедже в Нанхаусе. Он молча присел, приклеив к губам загадочную улыбку Гая Паркера, которая успешно получалась после тщательного изучения репродукции "Моны Лизы". Затем произошло что-то страшное, или так показалось в первый момент, но тело стало словно ватным. Питер Моран наклонился вперед и потянулся рукой к его лицу. Одним пальцем он коснулся уголка рта.
- У тебя мороженое еще и на подбородке, - объяснил он, показывая коричневые следы от шоколада и зеленые от мороженого.
Чарльз кивнул, онемев от страха.
- Чего бы ты хотел съесть, Ян? Думаю, на одном мороженом ты долго не продержишься. Посмотри меню, вон там, на доске. - Идея просто выпить кофе, видимо, была забыта. - Только не заказывай так называемые порционные блюда. Я человек небогатый, ваше величество. Честно, обычно я питаюсь в столовых для безработных. Тебя не смущает моя честность, а?
Чарльз покачал головой. Он понимал, что было бы лучше сказать сейчас что-нибудь.
- Как мне вас называть?
- Питер. Мы будем Питер и Ян. Понимаешь, мне и в голову бы не пришло назвать тебя мистер Камерон.
Ничего здесь, где кругом люди, случиться не может, успокаивал себя Чарльз. Странно, что когда он ожидал в бойнице, ему действительно хотелось знать, не ошибается ли он в Питере. Может быть, он вовсе не педераст, а просто одинокий человек. Или потерял, а может, не имел никогда детей. Но коснувшийся губы и подбородка палец дал понять, что он хотел принять желаемое за действительное. Он подарил ему другую "Мону Лизу" и заставил себя прочитать меню.
- Мне спагетти по-болонски и чипсы, - сказал он Питеру. Это не показалось ему слишком дорогим, и Питер решил взять это и себе тоже. Кроме того, он заказал вино, вероятно, дешевое, так как его принесли в стеклянном кувшине и в большом - возможно, целый литр - количестве. Для Чарльза он расщедрился и на баночку коки. Питер заговорил о еде, об итальянской кухне, в частности рассказывая Чарльзу о пасте, тарталетках к кофе, заполненных кремом с шоколадной крошкой, окрашенным в оранжевый или ярко-зеленый цвет, о булочках с марципаном, сделанных в форме кукурузного початка или стручка перца. Он, видимо, посчитал, что Чарльз - сладкоежка, наверное, из-за съеденного мороженого. Это напоминало сказку раннего детства, где сказочник соблазнял детей корзиной сладостей.
- Ну, хватит этой чепухи, - вдруг сказал Питер Моран. - Расскажи мне о себе. Расскажи, кто ты, Ян Камерон.
Выдумывай как можно меньше, приказал себе Чарльз. Он хорошо усвоил науку обмана. Итак, он жил на Черч-Бар со своими родителями и братьями. Ему двенадцать - хоть было против его правил и почти болезненно делать это, он уменьшил свой возраст на два года. И Питер Моран, казалось, без труда поверил, что ему только двенадцать.
- Где будешь учиться дальше?
- В Россингхеме, - ответил Чарльз. - Я буду там учиться со следующего семестра.
Принесли спагетти. Чарльз совсем не чувствовал голода, но понимал, что должен заставить себя есть. Питер налил себе уже третий стакан.
- Я учился в Россингхеме, - сказал он.
Чарльз внимательно посмотрел на него. Даже один год учебы в Россингхеме накладывал отпечаток на учеников, приучал их к аккуратности и чистоплотности. Было совсем не обязательно дважды в день принимать душ или менять рубашки, это было уже делом самого Чарльза, что в глазах одноклассников выглядело даже эксцентрично, но следить за своим видом становилось привычкой. Однако Питер Моран выглядел если не грязным, то каким-то неряшливым. При каждой их встрече волосы Питера нуждались в мойке. Как можно так опуститься после Россингхема и отказаться от прежних привычек?
Правильное, безукоризненное произношение неожиданно кольнуло Чарльза. Конечно же! Оно с первой встречи необычайно озадачило его хорошо знакомыми нотками россингхемского выговора. Питер Моран владел речью Россингхема. А вдруг и в его разговоре Питер смог уловить это?
Питер сменил тему, пока Чарльз, встревожась, размышлял над этим. Теперь он говорил об интересах, о своих любимых занятиях. А что Ян любит делать? Какие игры? Что-нибудь коллекционирует? А как насчет театра? Кино?
Чарльз неохотно признался, что ему больше нравится кино. Его тарелка опустела, он достал колоду карт из кармана джинсов и проделал "водопад", только не тот, которым он развлекал родителей и Сару, а просто перемешал карты через одну. Питер Моран был удивлен. Он попросил повторить. И пока карты свободно падали во второй раз, перемешиваясь, выпархивая то из правой, то из левой руки, Чарльз лихорадочно думал, как вернуть разговор к Россингхему. И, несмотря на то что припекало солнышко, он почувствовал тревожный неприятный холодок.
- Мы могли бы пойти в кино вместе, - предложил Питер.
Чарльз опять кивнул, натянуто улыбнулся и положил карты в карман.
- Ты занят в пятницу?
- В пятницу вечером? - уточнил Чарльз.
- Ну, возможно, на сеанс в половине шестого, если ты не опоздаешь потом домой.
Питер повернулся против солнца, и толстые стекла очков скрыли блеск глаз. Стекла иногда были обычными толстыми линзами, которые увеличивали бесцветные глаза до противоестественных размеров, иногда казались зеркалами, отражающими ангельское личико Чарльза, доведенного до отчаяния, а иногда превращались в непрозрачные, плоские кружочки из тусклого металла или, возможно, сплава олова или свинца.
Питер сильно вспотел, и капельки пота на его лице напомнили Чарльзу влагу, которая выступает на засохшем сыре. И Чарльз отважился на провокационное предложение. Так сказать, разведку боем. Но если Питер Моран согласится на него, Чарльз окажется в большом затруднении. Однако он был уверен, что такого не произойдет, так как Питер определенно не согласится.
- А не могли бы вы позвонить мне домой?
Казалось, что очки повернулись к нему быстрее, чем сама голова.
- Не думаю, что это хорошая идея, разве не так?
Ну, что же, все встало на свои места, подумал Чарльз, картина прояснилась. Так ответить - Чарльз однажды слышал, как сказал отец, - значит не назвать вещи своими именами, то есть просто уйти от ответа.
Питер назвал фильм. Это было что-то японское и непонятное, его демонстрировали в "Фонтейне" на Руксетер-роуд.
- Давай встретимся у входа, - предложил Питер Моран и широко улыбнулся. Но почему-то в этот раз улыбка не сделала его вид привлекательным или приятным, а, наоборот, придала - Чарльз подыскивал подходящее слово - волчье выражение.
Он не должен идти в кино, он даже близко не должен подходить к этому месту. Он и так сделал достаточно, гораздо больше, чем требовал того долг.
- А когда вы учились в Россингхеме? - внезапно спросил Чарльз.
- О дорогой! Было бы о чем говорить! Ты еще спроси, сколько мне лет. Так я всегда на этот вопрос отвечаю одно и то же, где-то между тридцатью и смертью. - Он вылил остатки вина в стакан, повернулся и поманил пальцем официантку. - Ну, а теперь надо платить, Ян. Как за все, что ты получаешь в этой жизни, любовь ли это или макароны в томатном соусе. Так вот, я поступил в Россингхем в благословенный 1965 год. Ты увидишь мое имя в списке бывших учеников в часовне, в списке отличившихся на войне. Я жил в Питт-Хаусе, и в последний год моей учебы заведующим там был сухарь-евнух, латинист, которого звали Линдси.
Чарльз внимательно смотрел на Питера, чувствуя, что начинает понимать цели Манго.
- Ты мне не веришь? - Питер, похоже, начал выходить из себя. - Часовня докажет тебе это. А если тебе нужны большие доказательства, то ты можешь сейчас положить свою руку на мой бок. Ты почувствуешь рубец раны. - Он снова широко усмехнулся, но Чарльзу показалось, что он взбешен и на губах вот-вот выступит пена. - Когда ты приедешь в Россингхем, загляни в комнату номер семь в Питт-Хаусе, в старой части, а не в пристройке, и под нижней койкой ты увидишь кое-что. Выгоды тебе в этом нет, но доказательство получишь.
Вот он - знак, подумал Чарльз. Это было то, чего он так ожидал. Разве нужны еще какие-нибудь доказательства, что Питер Моран имеет или знает что-то, что нужно Манго? И не та ли это комната номер семь, которую Манго делил с Грэхемом О'Нилом и еще двумя мальчиками?