- Не сложнее, чем вымаливать пощады у моих парней, - напомнил Скорцени о той, истинной, цене его поиска, о которой он ни на минуту не должен был забывать. - Вы найдете покушавшегося и доставите сюда.
- Проще уж сразу убить его. Все равно привезти сюда, в гестапо, агента контрразведки… Такая операция незамеченной не останется.
- Но я тоже не собираюсь убивать его. Задам несколько вопросов - и оба свободны.
- Хорошо, я постараюсь найти его. Вот только доставлять придется вам самим. И двое суток - это слишком мало.
- Сколько же дней понадобится вам для поиска?
- Неделю.
- Много. Трое суток. И попробуйте в конце третьих суток куда-то исчезнуть!..
- Я ведь знаю, что моя семья будет под наблюдением.
- Вот видите, даже для вас служба в контрразведке не проходит зря, капитан Галаши.
* * *
Ровно через сутки гауптштурмфюрер Родль принял от Галаши телефонное сообщение. Однако звонил не Галаши, а какой-то подросток.
- Вам привет от одного известного вам капитана. Интересующий вас человек готов встретиться с вами, - сообщил срывающийся от волнения, почти мальчишеский голосок.
- Когда?
- Сегодня.
- Где?
- Там, где состоялся ваш последний разговор с капитаном.
- Но с условием, что будет и сам капитан.
- Капитан согласен, - приглушенным голосом подсказывал мальчишке кто-то стоящий рядом с ним.
- В котором часу ждать этого человека?
- Через два часа.
- Минуточку.
Родль знал, что в это время Скорцени находился в номере фрау Вольф, то есть унтерштурмфюрера Фройнштаг, поэтому связаться с ним особого труда не представляло.
- Наш общий друг, капитан, сам по телефону говорить боится, - объяснил он штурмбаннфюреру после того, как передал смысл телефонного сообщения.
- И правильно делает, - недовольно, однако справедливо рассудил Скорцени.
- Что передать его связнику?
- Пусть капитан появляется, будем ждать.
22
- Вы, Скорцени, должны будете подготовить захват городской крепости, в которой находится правительство Венгрии. Это на тот случай, если регент нарушит свои союзнические обязательства перед Германией, - повторил фюрер, как только они остались в "ситуационном блоке" одни.
- Регент нарушает их давно, причем самым наглым образом", - заверил его обер-диверсант.
Гитлер уселся на стол и слабым, артистичным движением руки указал на кресло справа от себя. Какое-то время он молчал, напряженно всматриваясь в расстеленную перед собой карту. Улучив момент, когда фюрер опустил голову, обер-диверсант слегка приподнялся и увидел, что это карта той части Европы, на которой расположены Австрия и Венгрия. И еще он заметил, что значительная часть Баварии и Австрии, в районе Альп, обведена жирным красным кругом.
Скорцени не нужно было долго гадать, чтобы определить, что этим кругом обведен тот особый район, который уже получил название "Альпийская крепость".
- Это верно, Скорцени. Хорти нарушает их давно, считая, что его действия останутся безнаказанными.
- Он ошибается, мой фюрер.
"А ведь переворот в Венгрии, - подумалось Скорцени, - воспринимается фюрером еще и как укрепление юго-восточного форпоста "Альпийской крепости". Возможно, фюрер и не станет акцентировать на этом внимание, но что момент этот учитывается - несомненно".
- Однако факт, который послужит нам поводом для нападения, должен быть вызывающим, - уточнил Гитлер, наконец, прервав свое альпийское паломничество и давая понять, что повод все же необходим. - Из ряда вон выходящим.
- Мы создадим такие факты, мой фюрер.
- Вы очень точно выразились, Скорцени. Именно так и должен ставиться вопрос. Мы действительно должны "создать эти факты", создать атмосферу венгерского военно-политического тупика. Довести ее до такого каления, при котором каждому венгру стало бы понятно, что Хорти ведет страну в никуда, а поэтому правителя и правительство следует менять. И как можно скорее.
- Так мы и будем поступать, мой фюрер.
Внимание фюрера вновь привлекла какая-то местность на северо-западной оконечности "Альпийской крепости", он взял карандаш и, охватив эту часть карты жирной линией, присоединил ее к особому оборонному району. Скорцени показалось, что этим росчерком карандаша Гитлер существенно отодвинул границу "Альпийской крепости" от своей ставки "Бергхоф".
- Я дам вам конкретное задание, Скорцени. У вас будут самые веские основания для самых решительных военных действий.
- Мне не хотелось бы чувствовать себя скованным в военных аргументах, мой фюрер. Ситуация в Венгрии резко отличается от той ситуации в Италии, при которой я проводил операцию по освобождению Муссолини. В отличие от Италии Венгрия не расчленена на две части, она не находится в состоянии гражданской войны, там нет широко развернутого партизанского движения, и ни в одной части ее не действуют англо-американские войска, присутствие которых на юге Итальянского королевства вносило сумятицу в умы и народа, и правящей элиты.
Скорцени показалось, что фюрер не то чтобы совсем опешил от его натиска, но уж во всяком случае подрастерялся.
- Чтобы облегчить вам жизнь, я отдам письменный приказ, которым наделю вас широкими полномочиями. Самыми широкими! - негромко, но угрожающе воскликнул он, словно был уверен, что Хорти услышит его и содрогнется.
- Мы поставим их на колени, мой фюрер.
Гитлер расчувствованно взглянул на Скорцени, как на свою последнюю надежду и на свой последний, имперский аргумент, подался к нему через стол и, едва не дотянувшись до кисти обер-диверсанта, похлопал ладонью по дубовой доске:
- Так поставьте же их на колени, штурмбаннфюрер. Сделайте это с таким блеском, чтобы вся Европа содрогнулась. Когда-то, желая устрашить своего подданного, восточные сатрапы посылали им меч как знак скорой и жестокой расправы. Появление в любой столице мира "первого диверсанта рейха" должно означать для всех непокорных то же самое. Во всем мире должны понимать: в ножнах фюрера Германии всегда ждет своего часа карающий меч. Меч империи.
…Теперь, находясь в Будапеште, Скорцени не раз вспоминал об этом напутствии Гитлера. Правда, приказ о подготовке к захвату крепости - еще не приказ о ее штурме и пленении адмирала Хорти. Но в то же время…
Штурмбаннфюрер специально расположил свой диверсионный штаб здесь, на четвертом этаже здания, в котором находились служба гестапо и СД и из окон которого просматривалась часть крепостной стены. Сейчас он напоминал сам себе полководца, который, стоя в шатре на вершине холма, осматривает бастионы вражеской крепости, мрачно возвышающейся по ту сторону широкой реки.
Эту водную преграду не нужно было форсировать под градом стрел, звон мечей и грохот щитов. Однако же и войск у Скорцени тоже, в сущности, не было. Истребительный батальон "Центр", батальон эсэсовцев-парашютистов, танковый батальон… Ну, еще полсотни фридентальских курсантов да тайных агентов гестапо и СД. Вот и все. Вся его "фаланга возмездия". К тому же батальоны эти находились на окраине Будапешта. Их еще нужно было перебросить к крепости, причем сделать это незаметно, без стычек и потерь, не привлекая особого внимания.
Но даже если это удастся… Что такое несколько батальонов в центре столицы, теперь уже полудружественного государства, в которой добрый десяток воинских частей, тысячи полицейских, служба безопасности, гарнизон крепости?.. Тем более что Цитадель охраняется гвардейским батальоном и батальоном дворцовой охраны…
Нет, у Скорцени ни на минуту не появлялось сомнения в том, что крепость нужно штурмовать. Но так, чтобы захватить почти без боя. Впрочем, захват ее сам по себе ничего не стоил, если при этом регент Хорти не будет арестован, а его правительство разогнано. Причем штурмовать следовало таким образом, чтобы падение будапештской крепости стало падением правящего режима, и к власти пришли новые политические силы.
Случалось ли еще какому-либо полководцу, глядя на крепостные стены, решаться на подобный "штурм без штурма"? На сражение без потерь? На захват крепости и всей столицы, единственной целью которого было передать их из рук одного местного правителя в руки другого? Возможно, еще менее надежного в роли союзника, чем его предшественник.
"..К штурму Цитадели мы должны прибегать в том случае, если регент нарушит свои союзнические обязательства перед Германией…" - подстраховывался фюрер, направляя своего первого диверсанта рейха в страну, в которой этот регент правил уже несколько десятилетий.
Но в том-то и сложность, что формально регент еще не нарушал их. Иное дело Румыния. Когда она объявила войну Германии, Скорцени сам обратился к фюреру с просьбой направить его в Бухарест. Коль уж этим "мамалыжникам" вздумалось объявлять войну рейху, пусть познают ее во всех прелестях.
Гитлер допустил ошибку, что не дал тогда своего согласия на операцию "Дакия". Понимает ли он это? Ну а теперь что ж, теперь пошло… В Болгарии коммунисты организовали восстание. Финляндия, как и следовало ожидать, запросила у русских перемирия. Италия… сейчас ему даже не хотелось вспоминать об этой стране… Испанцы - те с самого начала решили демонстративно отсидеться, откупившись, для видимости, одной абсолютно небоеспособной, мародерской "Голубой дивизией".
Так что остатки венгерских войск - то единственное из союзнической окопной массы, что еще создает видимость хоть какого-то сопротивления. Именно видимость, поскольку все наиболее боеспособные части полегли там, где осталась почти вся 1-я венгерская армия, - на берегах казачьего Дона.
Тем не менее Хорти давно предал фюрера. Его тайные послы где напрямую, а где и через посредников ведут переговоры с англичанами, с югославскими и словацкими партизанами, с русскими наконец.
Но дело даже не в этом. В стране готовится восстание. Гестапо, СД, служба безопасности Хорти буквально завалены донесениями об активизации групп и отрядов венгерского Сопротивления. Чем ближе подходят к Будапешту русские, тем все более возрастает опасность коммунистического переворота. Да и правительство Хорти уже давно не пользуется абсолютно никаким авторитетом. Власть, строго говоря, делят прокоммунистически настроенное Сопротивление и нилашисты.
"Вот именно: делят! - возмутился Скорцени, всматриваясь в сгущающуюся над крышей королевского дворца дымку. - Хотя единственная сила, способная по-настоящему удержать сейчас власть в стране, - местные фашисты. Партия "Скрещенные стрелы" (название, правда, идиотское, что есть, то есть) во главе с местным фюрером Ференцем Салаши - вот что должно объединить венгерский народ. И совершенно непонятно, почему, имея своим союзником могучее национал-социалистское движение в Германии, нилашисты все еще не у власти".
- Вы не могли бы объяснить мне, Хёттль, - оглянулся Скорцени на возникшего на пороге начальника службы безопасности района Балкан и Италии, - почему так случилось, что в стране, которая уже несколько лет воюет против русских и граничит с Германией, до сих пор у власти черт знает кто? Во главе с каким-то вшивым регентом, сухопутным адмиралом?
- У меня создается впечатление, что нилашисты Салаши, вместе со своими единомышленниками в военных и деловых кругах, ждут, когда в виде рождественского подарка им преподнесут правительственные кресла, - мрачно резюмировал Вильгельм Хёттль. - Они нагло ждут этого, как будто мы обязаны заниматься их внутренними делами.
- У меня оно еще более мрачное, - признался обер-диверсант рейха.
- Кстати, только что поступило сообщение, что на окраине Пешта, в трехстах метрах от казармы батальона войск СС, идет настоящий бой венгерского батальона с группой Сопротивления. Правда, бой этот затяжной, неспешный и при малой крови, тем не менее командир венгерских пехотинцев просит о помощи.
- Венгерский батальон? О помощи? Превосходно! Это может оказаться неплохим поводом. И даже началом.
- Началом чего? - встревожился штурмбаннфюрер. До сих пор он, подобно жандарму, больше заботился о том, чтобы в этой стране "ничего такого" не происходило. Абсолютно ничего, что могло бы подрывать стабильность правительства и уверенность в нем армии.
- Родль! - позвал Скорцени, вернувшись к столу. - Немедленно свяжите меня со штабом батальона "Центр".
- Слушаюсь.
- Это может быть началом всего, - только теперь, с некоторым опозданием, ответил Скорцени Хёттлю.
- По-моему, лично вас эти плохие будапештские новости взбодрили?
- Потому что я обожаю плохие военно-политические новости в той стране, в которой мне приходится действовать. Они заставляют встряхнуться и напрячь мозги.
- Это вы, Фёлькерсам?! - разорвал трубку своим тевтонским рыком обер-диверсант.
- Можете в этом не сомневаться, штурмбаннфюрер.
- Здесь Скорцени! - назвался Скорцени, хотя в этом уже не было необходимости. - Приказываю немедленно выступить и подавить весь очаг сражения! Да-да, того самого, что происходит у вас под носом!
- Но там трудно будет разобраться, кто с кем сражается, - глухим, охрипшим голосом ответил Фёлькерсам.
- Вы невнимательно выслушали мой приказ, гауптштурмфюрер! Я ведь не приказывал разбираться! Я приказывал истребить всех, кто держит в руках оружие! Но если при этом погибнет несколько десятков тех, кто представления не имеет, как его держать, вам, лично вам, фон Фёлькерсам, это простится! Я заранее отпускаю все ваши грехи!
Фёлькерсам был не из тех, кто бросался выполнять приказ, не высказав своего мнения. Его батальон лишь недавно пополнился новобранцами и добровольцами из некоторых тыловых подразделений, и теперь командир батальона налаживал их подготовку, понимая, что следующего пополнения ждать придется еще дольше и что, по существу, ждать его уже неоткуда. Он уже знал, что батальону предстоит штурм Цитадели, где на золотом счету будет каждый ствол, поэтому не понимал, почему он должен терять людей в стычке между венгерскими полицейскими и венгерскими повстанцами.
- Однако докладывают, что в борьбе с силами Сопротивления там задействованы солдаты и полиция. Причем тех и тех достаточно. Другое дело, что они не спешат с решительной атакой на позиции партизан.
- Меня не интересуют доклады венгерских "полководцев", гауптштурмфюрер! Мало того, меня совершенно не интересует, что именно там происходит. Если мне не изменяет память, ваш батальон именуется истребительным?
- Так точно.
- Так истребляйте же, дьявол меня расстреляй, гауптштурмфюрер, истребляйте! Солдат, полицию, партизан…
- Впереди у нас важные дела, и мне бы хотелось избежать каких бы то ни было потерь накануне известной вам операции.
- Вы опять ничего не поняли, Фёлькерсам! Именно жертвы, то есть потери нескольких наших людей, нам сейчас и нужны. Небольшие потери, но обязательно - в результате вынужденного вмешательства наших солдат в наведение порядка в центре венгерской столицы.
Фёлькерсам удивленно промолчал. Беречь своих солдат от него требовали всегда, а вот терять их - требовали впервые.
- Среди моих новобранцев есть несколько местных фольксдойчей, полувенгров-полуцыган. Придется испытать их в деле.
- А никто и не собирается создавать правительственные комиссии для выяснения родословной кого-либо из этих проходимцев.
- Как прикажете, штурмбаннфюрер.
23
Скорцени положил трубку и умиротворенно взглянул на стоявшего навытяжку Хёттля.
- Вас беспокоят еще какие-то страхи?
- Уверен, что парни из "Центра" действительно истребят все, что попадется им в том районе под руку. Однако ситуации это не спасет. Вот папка с еще двумя десятками донесений. Я просил бы ознакомиться с ними.
- А как вы думаете, Хёттль, что в тех трех папках, что давно лежат у меня на столе? Поздравительные открытки? Виды Будапешта?!
- Не могу знать.
- Так вот, никакие донесения, штурмбаннфюрер, меня уже не интересуют. Лично мне совершенно ясно, что именно здесь происходит. Непонятно только, чего вы вместе с уважаемым уполномоченным фюрера в Венгрии бригаденфюрером Везенмайером ждали до сих пор? Почему позволили событиям развиваться таким вот, несуразным образом?
- Но, господин Скорцени…
- Какого еще благословения господнего, кроме воли и доверия фюрера, вам не хватало?
- Мне понятно ваше возмущение, но, все же, у нас не было соответствующих полномочий.
- Каких именно полномочий у вас не было? - совершенно спокойно, с убийственной улыбкой-гримасой поинтересовался Скорцени. - Каких полномочий вам, начальнику службы безопасности района Балкан и Италии, а также личному представителю фюрера в Венгрии, до сих пор не хватало? Ну, говорите, говорите. Я готов немедленно связаться с "Волчьим логовом" и попросить их. Для вас. У фюрера. Причем сделаю это сейчас же.
- Я имел в виду… - взволнованно пробубнил худощавый с болезненно серым лицом штурмбаннфюрер, - столь широких полномочий, какими наделены вы, штурмбаннфюрер.
- Я наделен точно такими же полномочиями, какими наделены вы: навести, наконец, порядок в этом азиатском караван-сарае.
- Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы у вас, Скорцени, складывалось подобное мнение обо мне. Вы ведь помните, как мы вместе проводили операцию "Айхе". Мое участие в операции по освобождению Муссолини могло засвидетельствовать…
- Вы даже изъясняться начали, как покрывшийся плесенью дипломатишко, - поморщился Скорцени.
Хёттль виновато и как-то заискивающе улыбнулся.
- Уверен, что в ходе операции все прояснится.
- Там, на вершине Абруццо, со мной был диверсант Хёттль. Но вот вас повысили в чине, назначили начальником… и передо мной совершенно иной человек. Впрочем, ладно, Хёттль, - добавил он уже более добродушным и даже снисходительным тоном. - Не время сейчас.
- Вы правы, Скорцени, не время, - примирительно согласился Хёттль.
Для него не осталось незамеченным, что Скорцени упомянул о повышении его в чине. Хёттль всегда чувствовал себя неловко оттого, что сам Скорцени все еще оставался майором СС и что его, Хёттля, сравняли с ним в чине. Но ведь не от него это зависело.
- Передайте с помощью своих шифровальщиков, - произнес тем временем первый диверсант рейха, - в ставку "Вольфшанце" и в Главное управление имперской безопасности, Гиммлеру, что, в рамках общей операции "Цитадель", нам все же придется провести заранее оговоренный штурм правительственных зданий. - Он замялся, взглянул в окно на все плотнее укутывающуюся свинцово-пепельным туманом мощную стену городской крепости и, подумав о том, что вышибать ее ворота придется не иначе как танками, завершил: - Мы покажем венграм и всему миру, что такое настоящий "Бронированный кулак".
- Простите?
- Вам не послышалось, я сказал: "Бронированный кулак". Именно так этот штурм и будет называться, Хёттль. Попомните мое слово: под таким кодовым названием вся эта заварушка и войдет в историю войны. Как уже вошла в нее операция "Айхе".