- Это правильное решение. Хорти нельзя оставлять в Будапеште, поскольку постоянно нависает угроза нападения то ли сторонников, то ли противников его, и потом, у меня ведь штаб-квартира, а не тюрьма для высокопоставленных венгерских чиновников. Как правильно и то, что регент Хорти будет содержаться в замке, а не в концлагере, как его сын Николаус и некоторые венгерские генералы. Сейчас я приглашу сюда Хорти и официально представлю вас.
- Мы знакомы с ним.
- Я представлю вас как начальника охраны правительственного поезда, который доставит его в Баварию, - настоял на своем Пфеффер-Вильденбрух. - И потом, коль уж в приказе Хорти по-прежнему именуется регентом и он объявлен гостем Гитлера, то этикет обязывает, чтобы вы уведомили его об отъезде и выслушали его пожелания.
И Скорцени вынужден был признать, что он прав.
Представление Хорти воспринял надлежащим образом как дань традиции. Выглядел он смертельно бледным и уставшим; видно было, что отстранение от власти больно ударило по самолюбию, но и по состоянию здоровья семидесятишестилетнего адмирала. К тому же он был уверен, что в лучшем случае его ждет концлагерь, а то и смертная казнь. И лишь когда Скорцени зачитал ему приказ фюрера, он немного оживился и воспрял духом.
- Вы должны понять, что перемещение вас в надежно охраняемый замок в глубине Баварии продиктовано еще и соображениями вашей личной безопасности. В Будапеште есть влиятельные силы, которые требуют, чтобы германское командование выдало вас для предания суду. Не исключено, что такие же требования последуют и от представителей тех стран, территории которых были оккупированы венгерскими войсками. Здесь, в Будапеште, мы не можем гарантировать вашу безопасность, а ваше местонахождение в Германии будет держаться в тайне.
Регент с минуту тягостно помолчал и только потом сдавленным голосом проговорил:
- Я понимаю всю сложность и неоднозначность своего нынешнего положения в Венгрии и своего статуса в этой стране.
- Ваше понимание облегчит нашу общую задачу.
- Если моя охрана поручена вам, господин Скорцени, то я могу не сомневаться в том, что это очень надежная охрана.
- В свою очередь я готов рассмотреть ваши пожелания, господин адмирал.
- Не знаю, насколько они окажутся приемлемыми… - замялся Хорти. - Но мне хотелось бы, чтобы вместе со мной в Баварию отправилась моя семья…
- …Которая нашла приют в посольстве Ватикана, - согласно кивнул Скорцени.
- И поскольку меня никто не лишал титула регента венгерской короны… - сказав это, он вопросительно уставился на обер-диверсанта, однако тот изобразил на лице полное безразличие к проблемам венгерской монархии, - то я хотел бы, чтобы вместе со мной, в качестве моих адъютантов и порученцев, отбыли два генерала - Ваттаи и Брунвик.
- Вы сможете связать со своей супругой по телефону, и, если она и остальные члены семьи готовы ехать с вами, то у меня возражений нет.
- Благодарю вас, Скорцени.
- Что касается двух названных вами генералов, то и на сей счет особых возражений у меня не возникает. Хотя, на мой взгляд, в качестве порученцев рациональнее было бы взять двух молодых, причем не очень высокого чина, офицеров. Пользы от них было куда больше.
- Видите ли, для регента Венгрии присутствие в свите генералов - это вопрос престижа, - мягко возразил Хорти.
- Сегодня же эти генералы будут взяты нами под охрану и доставлены к поезду, - не стал убеждать его Скорцени.
Когда Хорти увели, генерал Пфеффер-Вильденбрух сказал:
- Могу засвидетельствовать, что во время этих переговоров вы вели себя так же достойно, как и во время штурма Цитадели. У вас появились какие-то просьбы ко мне?
- Появилась. У вас при штабе служит фельдъегерем обер-лейтенант Конест, доставлявший мне пакеты во время операции "Фаустпатрон". Непосредственный начальник слишком долго не решается представить его к очередному чину. Я обещал этому офицеру, что вступлюсь за него.
- Считайте, что он уже капитан.
Как только Скорцени вернулся в комендатуру, позвонил бывший майор Шардок, только что, уже из рук Салаши, получивший чин подполковника и должность в генштабе.
- Господин штандартенфюрер СС, - сообщил он, - Генштаб венгерской армии просит вас поддержать его в вопросе об организации торжественных похорон солдат, погибших во время штурма Цитадели.
- Кто-то осмеливается препятствовать этому? - насторожился Скорцени. - Никто не имеет права упрекнуть погибших в том, что они защищали режим Хорти. Как не имеет права упрекать и членов их семей.
- Мы предлагаем организовать совместные похороны венгерских и германских солдат в общей братской могиле.
Скорцени, обычно умевший молниеносно реагировать на самые необычные предложения, на сей раз задумался. Дело не только в том, что идея оказалась слишком уж неожиданной, но и в том, что таила в себе сложные политические эмоции.
- Может, вы и правы, подполковник. Посвятите меня в то, как именно вы собираетесь проводить это траурное мероприятие.
- Тела в цинковых гробах будут выставлены в Большом зале Цитадели. В почетном карауле - венгерские и германские солдаты; приспущенные флаги двух государств. К месту братской могилы гробы будут доставлены на орудийных лафетах, в сопровождении двух рот венгерских и германских солдат. А дальше - официальные речи и похороны в одной братской могиле, с надлежащим освещением события в венгерских и германских газетах.
- Убедительно, - лаконично прокомментировал Скорцени. - Похороны назначьте на 20 октября, к тому времени я успею прилететь из Германии.
Как только он положил трубку, в кабинет заглянул Родль и сообщил, что в приемной появился начальник Венской военной академии, той самой, батальон кадетов которой сражался на южных подступах к Цитадели.
- Я помню, господин генерал-лейтенант, - произнес Скорцени после взаимного приветствия, - что батальон ваших кадетов потерял одного бойца убитым и троих ранеными. Но мы не на гражданской панихиде, чтобы высказывать друг другу соболезнования по поводу солдатских утрат.
- Вы правильно поступили, штурмбаннфюрер, что доверили моим орлам прорыв самого сложного полевого фортификационного участка обороны. Я побывал на месте боя и убедился в этом, а теперь хотелось бы услышать ваше личное мнение о моих орлах. Надеюсь, они не посрамили чести самой старой австрийской военной школы?
- Они дрались прекрасно, - сказал обер-диверсант рейха, не желая даже намекать начальнику академии на то, что, в свою очередь, крайне плохо сражались венгры, которые, собственно, лишь имитировали настоящий оборонительный бой. - Во время штурма все без исключения офицеры и кадеты батальона действовали грамотно и мужественно.
- Вы даже не представляете себе, Скорцени, как мне приятно слышать это из ваших уст, уст героя нации, и с какой радостью я передам ваши слова во время общего построения академии.
- Только одно непременное условие, господин генерал-лейтенант: давайте будем считать, что экзамен по тактике ведения боя, а также по тем дисциплинам, которые касаются уличных боев и штурма крепостей, кадеты этого батальона уже сдали.
Начальник училища удивленно посмотрел на Скорцени и вдруг, хитровато сощурив окаймленные старинным пенсне глаза, пригрозил ему пальцем:
- Признайтесь, что кто-то из моих орлов уже попросил вас об этом.
- Да нет, никто не просил. Сам решил замолвить за них.
- Просили-просили! - не поверил ему основательно состарившийся на академической ниве генерал-лейтенант. - Я знаю моих орлов: любой повод выискивают, только бы увильнуть от экзаменов! Только бы увильнуть!
- Это мужественные парни и настоящие солдаты, - уже не так уверенно и нахраписто наседал на него Скорцени, хотя понимал, что требовать от генерала заверений бессмысленно. Как бы клятвенно он ни обещал, все равно положенные им экзамены кадетам академии сдавать придется.
- Как жаль, штурмбаннфюрер, что вы не были выпускником нашей академии, - произнес генерал, прощаясь с ним. - Тем не менее мы рады будем видеть вас в числе ее преподавателей. Как венец венцу, скажу: уже сейчас нам пора подумать о будущих офицерских кадрах нашей, австрийской, армии. Да-да, Скорцени, австрийской, я не оговорился, - храбро подтвердил начальник академии свое намерение похоронить идею аншлюса, за которое запросто мог угодить в подвалы гестапо.
Последнее распоряжение, которое Скорцени отдал в тот день, касалось экипажа его личного самолета. Он должен был улететь в Германию и ждать в Мюнхене, в аэропорту Риеме, когда обер-диверсант рейха прибудет в Баварию правительственным поездом. Только благодаря этому самолету Скорцени из рейха мог вернуться к моменту похорон в Будапешт. А он намерен был принять участие в погребении своих солдат.
50
- Господин оберштурмбаннфюрер, вам шифровка из Берлина.
- Что-что?! - поморщился Скорцени.
Родль замер с текстом шифровки в руке и ошарашенно посмотрел на коменданта Цитадели. Он не понял, в чем состояло его прегрешение.
- Вам… шифровка.
- Повторите обращение, адъютант.
Прежде чем повторно обратиться к Скорцени, Родль на всякий случай заглянул в расшифрованный текст радиограммы. Нет, он не верил в то, что шифровальщик мог ошибиться. Но если действительно ошибся, то голову ему будут отрывать дважды: сначала он, Родль, а затем уже несостоявшийся оберштурмбаннфюрер Скорцени.
- Господин оберштурмбаннфюрер, - четко проговорил Родль. - Если вас смущает чин, то именно так говорится в шифровке. Она от фюрера. Прошу прочесть, господин оберштурмбаннфюрер.
- Давайте ее сюда.
Родль положил бумажку на стол. Не поворачиваясь к Скорцени спиной, отступил на два шага назад.
- Поздравляю, господин оберштурмбаннфюрер! Видит Бог, вы заслуживаете большего внимания к себе. Сколько людей, чьи заслуги не идут ни в какое сравнение с вашими, уже давно стали штандартенфюрерами. А то и генералами СС. Так что, будь моя воля…
- Меня больше интересует воля фюрера, - резко прервал его Скорцени. - Лично вы, Родль, уже могли бы знать это. По крайней мере, как мой адъютант.
Скорцени пробежал взглядом текст. По существу, это был ответ на донесение, которое он отправил в ставку фюрера после штурма Цитадели, свержения и почетного ареста Миклоша Хорти. Он понимал, что захват регента нельзя сравнить по важности и политической значимости с освобождением Муссолини. Уже хотя бы потому, что там он освобождал, спасал, а здесь, собственно говоря, осуществлял государственный переворот, пленив действующего главу государства. Тем не менее Гитлер был искренне признателен ему, это очевидно. Фюрер лично сообщал о том, что за успешное проведение гросс-операции "Цитадель" он произведен в оберштурмбаннфюреры и награжден Золотым рыцарским крестом.
"Золотым рыцарским…"! Скорцени мог бы признаться сейчас, что боялся даже мечтать о такой награде. Но это свершилось: сегодня он тоже присоединился к Ордену рыцарей "Золотого рыцарского креста". То есть, с сегодняшнего дня он принадлежит к воинской, эсэсовской и вообще к имперской элите. Разве ради этого не стоило рисковать, не стоило посвящать свою жизнь службе в СС?
Ожил телефон. Немного помедлив, Скорцени не спеша, почти грациозно поднял трубку. Даже Родлю бросилось в глаза, что он сделал это вовсе не так, как еще несколько минут назад сделал бы штурмбаннфюрер Скорцени, он же доктор Вольф.
- Здесь оберштурмбаннфюрер Скорцени, - почти по слогам отчеканил Отто, уже не считая необходимым маскироваться под доктора архитектуры.
- Господин… оберштурмбаннфюрер? - задумчиво переспросил Хёттль. Скорцени узнал его по неизгладимому баварскому произношению.
- Можете горячо поздравить меня, Хёттль. Только предельно кратко.
- Искренне поздравляю, - невнятно пробормотал Хёттль. - Искренне.
И никакой, пусть даже самой невыразительной, нотки радости, а тем более искренности по поводу своего повышения Скорцени в поздравлении коммандос-коллеги так и не уловил. Но оберштурмбаннфюрера это не смутило. Он знал цену зависти и прощал завистников.
- А теперь докладывайте.
- Эшелон подготовлен. Четыре вагона. Один из них отведен для вас и ваших людей. Другой предназначен для интересующих вас лиц. Еще в двух - охрана, несколько раненых и медики. Отправление - в семнадцать ноль-ноль. Интересующие вас лица будут доставлены к поезду в шестнадцать тридцать.
"Интересующими" Скорцени лицами в данном случае выступали некоторые члены семьи Хорти, а также генералы Бруквик и Ваттаи, которые составляли теперь почетный эскорт регента. Скорцени немного пожалел, что остальные высокопоставленные арестованные во главе с Николасом Хорти после кратковременного содержания в тайных камерах гестапо, почти в центре Будапешта, были переправлены в рейх. Если бы он доставил их сейчас всех вместе, это произвело еще большее впечатление.
Но в любом случае отправляться в Берлин с таким уловом предателей оберштурмбаннфюреру было не стыдно. Тем более что гестапо еще сможет услышать от пленников много интересного о том, как готовилась измена и плелись сети заговора против представителей рейха в Венгрии.
Неслышно ступая, в кабинет вошел Родль. Он показал пальцем на радиоприемник, испрашивая разрешения включить, и, не дожидаясь согласия, быстро настроил на нужную волну.
- Салаши, - прокомментировал он, когда в эфире появился надрывный голос венгра-оратора, выступающего, как могло показаться, перед огромной аудиторией.
- Ну и по поводу чего он так распинается? - спросил Скорцени, прикрыв рукой трубку.
- Исторический момент: объявляет себя вождем великой и непобедимой венгерской нации.
Скорцени коротко, цинично хохотнул.
- Надеюсь, теперь нация торжествует?
- Ничего не поделаешь, новая эра в истории Великой Венгрии или что-то в этом роде, - объяснил Родль.
- Таким образом мы породили еще одного правящего "провинциального мерзавца", как сказал бы наш белогвардейский поручик.
- Простите? - не понял Хёттль.
- Вас, штурмбаннфюрер, это пока что не касается. Хотя, кто знает… Тут вот адъютант Родль осчастливил меня речью нашего дорогого Салаши.
- В которой благодарит вас за подаренный трон? - не остался в долгу Хёттль.
- Ну, так далеко его чувства не заходят.
- Прикажу, чтобы Хорти дали возможность послушать его тронную речь. Психологическое давление.
- Для начала позаботьтесь об исключительной охране объекта, Хёттль. Отвечаете лично.
- Отвечаю, хотя убежден, что внутренняя опасность в Венгрии миновала. Власть полностью у нилашистов. Салаши на белом коне. Народ ликует. Вы - гений, Скорцени.
- На моей гениальности внимание можете не акцентировать, - великодушно, в духе присущей ему мрачной иронии, разрешил Скорцени.
- Но вы действительно диверсант-гений.
- Представляете, что произойдет, если вам удастся внушить мне это?
- Но должен же кто-то сказать вам правду. Я иногда думаю: "Дать бы Скорцени чуть больше свободы и власти, и пронесся бы он по Европе, как спасительный смерч".
- Мы и так пройдемся по ней вместе с вами, Хёттль. Ибо так предначертано. Мы пропашем этот мир от океана до океана.
- У меня амбиции умереннее.
- Быть такого не может.
- Когда на вас посыпятся всевозможные награды и повышения, не забудьте о прозябающем в этой дыре штурмбаннфюрере Хёттле.
- Они уже посыпались, Хёттль. Уже, как видишь, посыпались. Однако напоминаний не терплю.
- Но ведь это же по-дружески.
- Так вот, по-дружески, штурмбаннфюрер: поднимите на ноги всю нашу нордическую рать. Обеспечьте скрытость продвижения спецпоезда. "Просветите" весь путь до границы с Германией.
- Этим уже занимаются. Но я прикажу усилить контроль над станциями прохождения поезда.
- В таком случае до встречи в Берлине.
Скорцени положил трубку и оглянулся. У двери застыл Олт. Родль пригласил его специально для того, чтобы, в случае необходимости, под рукой оказался человек, способный перевести откровения нового местного фюрера.
- Вам перевести смысл "тронной речи" господина Салаши? - поинтересовался адъютант.
- Послушайте, Родль, мнение этого правителя по поводу того, что сейчас происходит в Будапеште, меня совершенно не интересует. И избавьте меня от его словесного невоздержания, - кивнул он в сторону приемника. - А вы свободны, Олт. Как и вы, гауптштурмфюрер Родль, - добавил Скорцени, когда адъютант, наконец, выключил приемник.
51
Подойдя к окну, Отто Скорцени в последний раз посмотрел на гору Геллерт, на поседевшие от ранней осенней изморози стены крепости…
Он только что вернулся с церемонии погребения венгерских и германских солдат в общей братской могиле и все еще пребывал в странной, не свойственной ему угрюмости. Но, несмотря на душевную тягостность, он чувствовал себя в эти минуты полководцем, которого сдавшийся в плен гарнизон крепости предательски лишил ощущения истинной победы, ее величественного триумфа.
Обер-диверсант рейха хоть сейчас готов был снова загнать противника в башни и на стены Цитадели, чтобы начать все сначала. Пусть даже окажется, что на сей раз он потерпит поражение.
"Может, дьявол меня расстреляй, действительно взять ее штурмом еще раз?! - грустно улыбнулся про себя Скорцени. - Но тогда уже вместе с Хорти швырнуть к ногам фюрера и Салаши? - разгулялась его шальная фантазия. - И при этом объявить фюрером венгерской нации самого себя. В конце концов, во мне тоже есть немало венгерской крови - это ведь всеми признанный факт!"
- Простите, господин оберштурмбаннфюрер, - вновь возник на пороге адъютант Родль. - Нам пора собираться.
Скорцени не ответил. Он все еще продолжал задумчиво всматриваться в башни будапештской крепости; последней, как подсказывало ему предчувствие, крепости, которой посчастливилось овладеть.
Однако никакого "зова" своей венгерской крови "самый страшный человек империи" не слышал. И не мог слышать, слишком уж заглушал его зов собственной славы.